скачать книгу бесплатно
И ведь, что называется, как в воду глядел.
Светкина тема обещала быть достаточно благонадежной, чтобы не отпугнуть возможных спонсоров. В ней в равных мерах были замиксованы самодержавие, народность и легкая эротика. К тому же мы хорошенько порезали оригинальный текст. Тяжбы с издательским монстром нам были не нужны.
Итак, герой пьесы – тот самый парень с фабрики – продал душу дьяволу в обмен на писательскую славу и тиражи. Правильнее было бы говорить о кредите: теперь автор обязан был всю жизнь сочинять адски злобные детективы по заказу инвестора (общим числом 666, – добавила Светка, посмеиваясь).
Работа началась; вышли уж из печати и «Черный Спецназ», и «Дьяволиада», и какие-то «Чертовы Яйца», и совсем уж трэшевый «Сучий Потрох». Но сложность была в том, что – по прихоти или по душевному зову – в свободное от основных занятий время наш мастер писал совсем другой роман. И вот он-то, этот роман, заказчика отнюдь не устроил.
Что и не мудрено. Ведь писатель начертил в нем линию жизни не кого-нибудь, а самого Иисуса Христа. Ну, мастера с конкурирующей фабрики.
Хуже того: Иисус вышел из-под пера совсем как живой. Милый, добрый и вызывающий абсолютное доверие, как Друг Семьи из ролика «тайда».
Кредитор был в ярости. И тут же нагрянул с масштабной проверкой.
Такого наезда старая жирная Москва еще не видала. Отрезанные монорельсом головы – это был только старт апокалипсиса, который должны были расписать в подробностях приглашенные Светкой специалисты. События громоздились одно на другое, сюжетные линии переплетались и пересекались, и сценарий распухал, как история болезни тяжелого шизофреника. Я уже верил, что в конце все это бомбанет не по-детски.
Просмотрев синопсис, я даже не стал особо докапываться до мелочей. Светкин коммерческий гений не подвергался сомнению. Но у меня была еще одна причина для лояльности. Я думал о тебе.
– Ладно, – сказал я. – Допустим. Но кто же у нас будет Маргарита?
Я мог бы догадаться и сам. Светка приготовила эту роль для себя. Волшебная таинственная Маргарита была возлюбленной главгера. Что не мешало ей метаться туда-сюда между Мастером и Заказчиком. Это была «женщина дьявольской красоты» (вот прямо так и было написано в заявке). Ох, Светка, Светка, – думал я.
Воплощенное зло по имени W. играл мой старый друг, Савелий Рогозинский. Роль писателя отдали Юре Киму. Тот даже огорчился слегка.
– Мастерская роль, – уговаривал я. – В ней и не надо развития. Зато драматизма сколько. Доктор Фауст… и его Маргарита, мятущаяся душа… понимаешь?
– Вот и взялись бы сами, Сергей Владимирович, – уныло сказал мне Юра. – Тряхнули бы стариной.
– Не дождетесь, – отрезал я.
Вот еще – играть любовника собственной жены.
А еще нам нужен был Бездомный Поэт. Мальчишка романтической внешности – проходная фигура, как считала Светка. Я так не думал. Я отсматривал студентов и плевался. Так никого и не выбрал. Наконец все же поругался с женой и уехал в Питер к подруге.
Дальше ты знаешь.
* * *
– Ты знаешь, кто такой Иван Бездомный? – спросил я, не оборачиваясь.
– Режиссер? – услышал я досрочный ответ. – А, не, тот Дыховичный.
Петрович, наш водитель, двусмысленно шмыгнул носом. Коротко глянул в зеркальце. Потом – на меня.
Тут и я обернулся. Ты развалился на белом кожаном сиденье, будто всю жизнь там прожил. Только что не дрочил там, наглец. Поглядел на меня ясными глазами и улыбнулся:
– Ах, да, конечно. Это герой Мастера-Маргарина?
– Двоечник, – сказал я.
– Неправда. Я помню. С этого Ивана всё и начинается. Они говорят с Берлиозом на скамейке. А потом ему голову отрезают.
– Кому отрезают? – ухмыльнулся Петрович.
Ты потер нос и начал вдохновенно:
– С него действительно всё начинается. Как с дяди честных правил в «Онегине», помнишь? Я еще подумал, когда в детстве читал: это всегда неспроста. Значит, фигура важная. Я подумал: ага, не зря там этот поэт. И не зря он Бездомный. Он ведь тоже про Иисуса Христа написал поэму, да? Только Берлиозу не понравилось? Он ведь тоже Мастер, только еще молодой. Разве нет?
Я кивнул. И опять ты врешь, решил я. Ты это только сейчас на ходу сочинил. А я о том же самом думаю уже с месяц.
– Прочитаешь сценарий внимательно, – велел я. – От корки до корки. Скажешь впечатления. Роль там маленькая, особо заморачиваться не придется. И на себя одеяло тянуть не нужно.
– Я правда буду играть?
– Посмотрим. Может быть. Если честно, мне просто надоело на кастинги ходить. У нас бюджет выделен, а поэта все нет.
– Поэт Бездомный, – проговорил ты, ясно артикулируя. – Так а почему он все-таки бездомный?
– Долго объяснять, – сказал я. – Кстати, я тебе комнату снял, а не квартиру. Со старичком в комплекте, с хозяином. Будешь все же под присмотром. И слушайся старичка, он полковник в отставке. Понял?
– Настоящий полковник?
– Полковник КГБ, – сочинил я тоже на ходу. – Молодежь курировал. Только он про это вспоминать не любит. Сразу впадает в бешенство.
Ты притих.
Сказать по правде, старичок был светкиным дядей. Если и не самых честных правил, то хотя бы малопьющим. Когда-то он служил помрежем в театре на Таганке. Изобразить ветерана-особиста ему не составляло труда.
«Кайен» катился по Каширке, туман висел над асфальтом. Смешно было на тебя смотреть, когда Петрович встретил нас прямо на пандусе в «Домодедово». Белый «порш», все дела. Ты же не знал, что он примерно твоих лет, и под арками проглядывает ржавчина. У тебя даже рот открылся. А водителю ты и вовсе не нашелся, что сказать. Сказал «ой, спасибо», когда тот подхватил твою сумку.
А сейчас успокоился. В Москве ты не пропадешь, решил я.
И обернулся снова:
– Жить будешь на улице Сергея Эйзенштейна. Понял? Метро «ВДНХ».
– Улица Эйзенштейна? Режиссера?
– Именно. На монорельсе сможешь кататься.
– Ничего себе, – сказал ты. – Спасибо.
Я промолчал.
Я уже думал, что я скажу Светке, когда мы встретимся. Для начала нам нужно было помириться, но с этим проблем обычно не возникало. Проблема могла возникнуть с тем подарком, что я вез ей.
Подарок сидел на заднем сиденье. С любопытством следил за сменой декораций. Щурился, фиксировал.
За окном тянулись стены и заборы. Рекламные щиты всплывали в утренней дымке. Москва открывалась, как супермаркет после переучета.
Да, кстати, подумал я. Надо упаковать подарок получше.
* * *
Потеряв босяцкий вид, ты не приобрел никакого другого. Озирался, рассматривая новые джинсы. Поднимал воротник черного пиджака: получалось что-то вроде камзола. Ты явно не знал, как носят всё это брэндовое дерьмо.
– Попробуйте вот бордовую сорочку, – предложила девушка-менеджер. Ничего не поделаешь: она принимала тебя за мальчика на содержании. Скрестив руки на груди, я перевел взгляд на нее. И только тут она опомнилась.
– Извините, – пролепетала она.
Ты взглянул на меня и слегка покраснел.
Это вопрос времени, знал я. Ты привыкнешь. Я же привык. Это всего лишь театр. Просто на дверях костюмерной в этот раз оказалась табличка Tru Trussardi – и то лишь потому, что тебе понравилось первое слово.
– На сегодня достаточно, – сказал я. – У нас встреча через час. Старую одежду положите в пакет.
– И кеды? – уточнила девушка.
Через полчаса мы вдвоем пили кофе в нашем офисе. Когда вошла Светка, я виновато улыбнулся. Не удержался.
– Так вот за чем ты ездил, – протянула она.
Когда-то давно Светка была просто умной и насмешливой, как многие девчонки из интеллигентных московских семей. Это я сделал ее циничной стервой. Сделал и сам испугался.
– Поговорим после, – сказал я. – Репетиции пора начинать.
– Ты уверен?
Светка оглядывала тебя и только что не морщилась. Ты же бледнел на глазах. Я знал, в чем тут дело. Ты не соврал мне: ты имел мало опыта со взрослыми тетками. Да еще с такими, как моя Светка.
В настоящих бриллиантах на гладкой шее.
– А что он может? – спросила Светка.
– Не спеши, – посоветовал я. – Вы сначала познакомьтесь.
Ты привстал и пожал светкину руку. «Митя», – пискнул тихонько. Лучше бы вообще молчал.
– Дмитрий Меньшиков, – досказал я за тебя. – Даже псевдоним не нужен.
– И правда, как поэтично, – усмехнулась Светка. – Может, прочтете нам что-нибудь, Дмитрий? Поэтическое, а? Вы же у нас Поэт Бездомный. А не хрен собачий.
Ты вздрогнул.
Тогда я сделал вот что: поднялся на ноги, пригладил светкины волосы и улыбнулся. Такой прием всегда ее обезоруживал. Удивительно, но Светка до сих пор любила меня. Это была разновидность импринтинга. А может, привычка свыше (именно так я и понимал грустную фразу Пушкина). Мы до сих пор думали, что всегда можем вернуться друг к другу. Пусть это и было иллюзией.
Успокоив Светку, я поглядел на тебя.
Ты уже умел понимать мой взгляд. И успокоился тоже.
– Я могу прочитать стихи, – сказал ты. – Хотите?
Светка пожала плечами. Ты встал и отодвинул кресло. Легко откинул прядь со лба (Светка прищурилась). Приложил палец к переносице, будто вспоминал текст. Провел ладошкой по лицу и неуловимо изменился – стал совершенно питерским интеллигентным мальчиком, каким никогда и не был.
И начал читать – небыстро и негромко:
Я должен быть всегда один.
Держись подальше от меня.
Пригревшись на моей груди,
спит ядовитая змея.
Она проснется как-нибудь,
как только станет потемней.
Она прикажет мне уснуть,
чтобы убить меня во сне.
Я следил за тобой с сомнением. Ты читал нараспев, и стихи звучали в моей голове, накладываясь на неясную мелодию. У тебя было безупречное чувство ритма. Слова можно было не слушать, но я делал над собой усилие:
Всю ночь по улице моей
неслышно бродит белый волк,
и в тусклом свете фонарей
я мог бы разглядеть его.
И воет ветер за окном,
сова уселась на карниз,
и я сходил бы за вином,
да вот боюсь спускаться вниз.
Да, очень по-питерски, подумал я. Как-то слишком знакомо. Я вспомнил юность. Друга-однокурсника в студии на Владимирском. Горели свечи, и кто-то уже пошел за вином в магазин на углу. Мы были последним поколением, которое застало ночную торговлю бухлом.
В моей квартире есть скелет,
он спрятан глубоко в шкафу.
Ему всего шестнадцать лет,
порой мы курим с ним траву.
Вот если б я тебя имел,
то посадил бы в этот шкаф
и доставал, когда хотел,
и безусловно был бы прав.
Здесь Светка еле заметно улыбнулась. Ты же опустил голову, и твои глаза блеснули из-под челки:
Ведь я любил тебя одну
и не хотел делить ни с кем.
Теперь я не могу заснуть,
и лунный свет на потолке.
А там, на кухне, день за днем
из крана капает вода.
И мне сходить бы за вином —
