Лето, пролитое на траву…

Александр Дмитриевич

Лето, пролитое на траву…

Пролог

Раздался короткий, сухой щелчок. Сначала никто не понял, что случилось.

Лишь Глеб, наблюдавший за дурачеством друзей, замер. Его взгляд скользнул с замершего Артёма на Романа – и застыл.

Роман, не издав ни звука, опустился на колени, пустая жестяная банка выпала из его ослабевшей руки и лишь потом он плавно завалился вперёд, уткнувшись лицом в густую траву. Из-под его головы медленно, неотвратимо, расползалось тёмное пятно, густое и вязкое, как разлитый мазут. В наступившей тишине над рекой всё ещё звенела тетива самодельного лука в руке Артёма. Лишь его учащённое свистящее дыхание нарушало оцепенение.

Первым закричал Степан. Его голос, визгливый и обрывающийся от ужаса, вонзился в уши и разорвал оцепенение.

– Ромка! – Иван рванулся к упавшему другу, рухнул рядом на колени и, с силой перевернув его на бок, принялся трясти за плечо.

– Ромка, вставай! Дурень, вставай, слышишь!

Но тело было пугающе безвольным, тяжелым… желеобразным.

Иван продолжал трясти Ромку, и голова того запрокинулась… Все увидели то, от чего мир на мгновение замер. Из правой глазницы, будто чудовищное жало, торчало древко стрелы. Глаза не было. На его месте лишь кровавая масса, а из нее – обломок древка, сломанный при падении, и невидящий, застывший в удивлении второй глаз, устремлённый к макушкам сосен.

– Он… мёртв? – присел на корточки Степан, и его голос сорвался в шёпот. Ладони прилипли ко рту. – Вань, что теперь?!

Глеб, бледный, как полотно, подошёл сзади, заглянул через плечо и резко отпрянул. Его тело затряслось от беззвучных спазмов.

– Не дышит, – тихо, почти бесстрастно констатировал Иван. Он приложил пальцы к шее Романа, к тонкой, ещё детской ключице, где они с товарищами всего час назад меряли пульс после бега. Ничего. Лишь липкая влага и мертвенная неподвижность. – Ничего не чувствую… Тихо…Всё тихо. – Выдохнул он, поднимая на Артёма побледневшее лицо.

Степана вырвало. Звук был утробным, противным. Он, рыдая, опрокинулся на руку и отполз в сторону, вытирая рот рукавом.

Артём всё стоял на месте, вжавшись в землю, с пустым, будто вычищенная тарелка лицом. В ушах стоял тот самый короткий, сухой щелчок – он отдавался в висках пульсирующим эхом, заглушая все остальные звуки. Лук вывалился из его ослабевших пальцев, но он даже не заметил этого. Он смотрел на Романа, и в голове никак не складывалась картинка. Он же просто… просто хотел показать. Не целился. Он не понимал как стрела могла вырваться из пальцев. Это была дурацкая, идиотская случайность, Он перевел взгляд на свои руки – чистые, знакомые. Потом снова на Романа. Вот только что тот ел тушёнку, смеялся, а теперь… теперь это была просто кукла, нелепо свалившаяся на траву. Мост между «было» и «стало» рухнул, оставив в сознании поднявшуюся от разрушения пыль.

– Я… я не хотел, – кто-то хрипло выдавил эти слова его голосом. – Я же просто… шутки ради.

– В шутку?! – Иван рывком поднялся на ноги, его тело напряглось, как струна. В глазах стояли слёзы ярости и ужаса. – Ты ему в глаз попал, шутки ради?! Ты его убил, дурак!

Он сделал шаг к Артему, сжав кулаки. Казалось, сейчас будет бить, рвать, крушить. Но сил не хватило. Вся злость вышла одним выдохом, и он просто обмяк, опустившись на траву.

Тишину снова нарушил Глеб. Он подошёл к Артёму и, не говоря ни слова, изо всех сил ударил его кулаком в плечо.

– Что теперь делать-то?! – прошипел он, и его голос срывался от ярости и ужаса. – Его мать с ума сойдет! А нас? В тюрьму упекут! Меня первого! Вам ваши отцы всыпят по первое число, и дело с концом… А мне? Мне мой папаша по морде даст, а потом менты придут – и всё, меня одного и выставят зачинщиком, стрелочником! Крайним! Меня и по полной!

– Никто никого не посадит, – голос Ивана дрожал, но он пытался взять себя в руки. Это он уговорил всех пойти в поход, теперь он должен был найти выход. – Это же… несчастный случай… Понимаешь?

– Несчастный случай? – Глеб язвительно фыркнул и ткнул пальцем в страшную рану. – Смотри! Менты сразу поймут, что стреляли почти в упор. Прямо в лицо! Кому ты что докажешь? Но это еще цветочки! Потому что мы все – свидетели… Или сообщники!

Степан, было утихший, снова приглушенно заплакал. Слезы оставляли грязные полосы на его загорелых щеках.

– Я домой хочу… – всхлипнул он. – Мама…

– Замолчи! – резко оборвал его Глеб. Он задышал часто-часто, как загнанный зверь, дико озираясь по сторонам. Лес, еще недавно такой дружелюбный, вдруг стал тесным, полным чужих, недобрых глаз. – Надо… надо его спрятать.

Иван и Артём с ужасом посмотрели на него.

– Что? – не понял Артём.

– Спрятать! Закопать! – Глеб выпаливал слова, захлебываясь; его речь была пугающе логичной в своем безумии. – Скажем, что поссорились! Он пошел домой один. И всё! Сбежал. Испарился. Его цыгане украли! Что угодно! Да в конце концов его мог поезд сбить! – уже не сдерживая себя, закричал Глеб.

– Ты с ума сошел?! – прошептал Иван. – Это же Ромка!

– Это был Ромка! – Глеб ткнул пальцем в тело. – А теперь это… это труп! Который нас всех посадит! Навечно!

Он обвёл всех взглядом – пристальным и диким. Плачущего Степана, уничтоженного Артёма, потерянного Ивана. В его глазах был не детский испуг, а древний, звериный страх перед расплатой.

– Другого выхода нет, – тихо, но уже твёрдо сказал Глеб. – Иначе мы все пойдём на малолетку.

Иван молчал. Казалось, прошла вечность.

– Ты чего молчишь?! – голос Глеба сорвался на хрип. – Ты пойми, такое пятно останется на всю жизнь! Может тебя и простят! А я? Меня мой папаша с удовольствием сдаст ментам! Он всегда так!

Иван с трудом оторвал взгляд от Ромки.

– Но это… это неправильно. Его мать…

– Мать! – Глеб с силой ткнул пальцем в сторону тела. Она поплачет и забудет! Ромки больше нет! А мы – вот мы! Нас посадить могут! Понимаешь ты это?! На-веч-но!

Внутри всё кричало, рвалось на части. Он смотрел на Ромку, на его застывший в удивлении глаз, и видел их вчерашний день: Ромкины слёзы у подъезда и как потом ели мороженое. «Я за него отвечаю», – пронеслось у него в голове. Предать это? Обмануть его мамку, что накормила Глеба, как родного?

А потом он поднял взгляд и увидел Артёма. Тот стоял, превратившись в белую статую с пустыми глазницами. Мальчика, который «просто шутки ради» … Увидел Степана, который, рыдая, вытирал лицо рукавом… Глеба, в чьих глазах горел тот самый животный страх, который, как он понял сейчас, жил в нём всегда…

– Надо милицию позвать, – тихо, но уже твёрже сказал он. – Честно всё рассказать.

– Честно? – Глеб фыркнул, и это прозвучало почти как лай. – Ты им про «честно» расскажи, когда они тебя в наручниках поведут! Скажешь, что «нечаянно»? Посмотрят они на тебя, на эту стрелу в голове – и всё, приехали! Убийство! А мы – сообщники! Или ты думаешь, они тебе поверят? Убили – и точка! А потом всю жизнь в тебя пальцем будут тыкать!

Иван закрыл глаза. Всплыло лицо его отца, усталое и строгое: «Голову на плечах имей, сынок. Никакой дурацкой бравады» … И вдруг фраза обрела новый, страшный смысл: дурацкое – это пойти и сознаться, обрекая всех, и в первую очередь Артёма, на уничтожение… сломать себе и всем жизнь, когда есть шанс этого избежать. Страх и ответственность схлестнулись в нём в тугой, болезненный узел. Развязать его можно было только одним – страшным, необратимым решением.

– … Иначе мы все пойдём на малолетку, – повторил Глеб, видя его колебания.

Иван закрыл глаза и медленно, как приговорённый, кивнул.

Глеб наклонился, поднял с земли полупустую бутылку из-под «Тархуна». Нашёл валявшийся неподалёку булыжник и со всего маху ударил о него бутылку. Стекло лопнуло, и остатки зелёной жидкости брызнули на траву. Подняв самый крупный осколок, Глеб, дрожащей рукой, с силой провёл им по ладони.

– Клятва. Никто. Никогда. Ни полслова. Кровью.

Лезвие стекла рассекло его ладонь. Кожа разошлась, обнажив розовую плоть. Порез был глубоким, но крови не было. Глеб вновь приложил стекло, и через мгновение хлынула кровь густая и тёмная. Глеб, не моргнув, протянул окровавленный осколок Ивану.

Иван смотрел на залитое кровью стекло. Внутри всё сжалось. Это было неправильно. Грязно и … страшно. Но он видел и дикий страх в глазах Глеба. Видел пустоту в глазах Артёма. Он позвал их в поход. Рука сама потянулась, и его пальцы, холодные, будто чужие, взяли осколок. Он не смотрел на свою ладонь, когда сделал резкое, отрывистое движение. Боль ударила в висок, но она не заглушала то, что разрывало его изнутри.

Потом пришла очередь Степана. Тот, всхлипывая, зажал ладони за спиной и мотал головой.

– Нет… Не буду… Не могу…

– Надо, – голос Ивана прозвучал хрипло. Он резко взял Степана за запястье. Рука Степана была влажной и мелко дрожала. Сжимая её так, что кости хрустнули, Иван с силой вложил в непослушные пальцы осколок и сам, направляя кисть, совершил короткий, неглубокий надрез.

– А-а-ай… – всхлипнул Степан, глядя на тонкую алую полоску на своей коже.

Последним был Артём. Он взял стекло молча, с тем же пустым взглядом, и провёл по ладони с такой силой, будто хотел отрубить себе кисть.

Они стояли вкруг своего мёртвого друга, четверо мальчишек с истекающими кровью ладонями, и клялись молчать. В траве под ногами у них темнела кровь Ромки, с которой теперь навеки смешалась их собственная. А над ними, в поднебесье, под набежавшими тучами безразлично парил коршун, высматривая свою добычу.

Глава 1. Штаб. (День первый.)

Лето 1995-го встречало мальчишек знойным маревом, поднимавшимся от раскаленного асфальта. Пять теней, вынырнув из подъездов, как по команде, двигались навстречу друг другу, чтобы через минуту слиться в одну шумную ватагу. Их путь лежал к Топку – ручью, который был той самой невидимой, но прочной границей, где заканчивался мир панельных гигантов и начинался частный сектор с его покосившимися заборами и густым запахом разнотравья, и вкусом недозрелых ранеток, где находился их, как они гордо его назвали, штаб.

Город изнывал от жары, но здесь, под сенью раскидистых ив, веяло прохладой от Топка. Он был небольшим, от силы метра три шириной, холодным и быстрым, как горная речушка. Рождался он где-то в лесах за городом и по бетонным трубам, проложенным под ним, пересекал его и прозрачным потоком появлялся недалеко от штаба. Деревья здесь были особенными – старые, кряжистые, их толстые, перекрученные ветви нависали над водой, словно спины чудовищ сошедших со страниц греческих мифов. Именно на этом каркасе и держался их штаб. Несколько досок, сколоченных на скорую руку и намертво перетянутых веревками, образовывали надежный и бесконечно дорогой сердцу пол. Сюда, под этот зеленый шатер переплетённых ивовых веток, можно было попасть, лишь ловко перебежав по шаткому бревну, перекинутому с одного из берегов.

Дорогу от дома до заветного места Артём, как всегда, окрашивал искрами своего восторга. На этот раз горел он от фильма «Храброе сердце». Важность момента подчеркивало то, что посмотреть эту эпическую сагу можно было только у Артёма – его отец привез из очередной поездки видеомагнитофон «Панасоник» и целый чемодан видеокассет, и хоть кассеты он никому не давал, для ради такого случая, казалось, можно было напросится в гости.

– Ну, представляете, – его речь была сбивчивой, слова опережали мысли, – а они все в юбках, и лицо у него разукрашено синим! И такая битва начинается… Летят эти стрелы, копья, а у него меч, – Артем широко развел руки, – ну не меньше. А они кричат: «За свободу!» А там англичане! А тут короче, ирландцы! Они с англичанами, но не всё тут так просто! Хлоп, а они уже за наших! Это вообще! Мурашки по коже!

Мальчишки слушали, раскрыв рты, мысленно уже облачаясь в килты и сжимая в руках мечи.

Тема героических шотландцев иссякла, уступив место чему-то более близкому и волнующему – разговору о девчонках.

Иван, рассеянно сбивая шлёпанцем сухие комья земли, бросил в наступившую тишину:

– Вчера Таньку видел. Совсем не та, что в школе. В таком красивом сарафане… и прошла мимо, будто я пустое место.

– И что? – не открывая глаз, заинтересованно спросил Роман.

– Не знаю. Зацепило. Другая совсем.

Глеб фыркнул так, что брызги полетели во все стороны.

– Да чем она тебя цепляет. Только и делает, что важничает! То не так, это не так… Дура, одним словом.

– Танька – дура?! – Роман вскипел, будто оскорбили его самого. – Да откуда ты её знаешь-то, может она совсем и не дура!

– Дура, дура! – Глеб щёлкнул пальцами. – Вот Светка Королёва – это тип! Слышал, к бабке в деревню на всё лето махнула. Вернётся – не узнать: загорелая, черноволосая… брюнетка, короче.

– Светка? – Степан скривился, будто укусил лимон. – Да она ж и так как цыганка. А если ещё загорит, то вообще негритянкой станет. А ещё она пищит… Брр. Как вспомню, уши в трубочку сворачиваются. Лучше уж Оля. Та хоть молчит.

– Белых, что ли? – флегматично хмыкнул Иван. – Скучная она, спать от неё хочется. А вот Танька… Вы её просто не понимаете. На выпускном она была… ну, просто огонь. – Он улыбнулся и подмигнул Роману.

Роман улыбнулся и перевёл взгляд на Глеба, сдержанно кивнул, отступая от своей вспышки:

– Согласен. Она… другая.

Артем, до этого молча наблюдавший за облаками, вдруг коротко и снисходительно усмехнулся – будто единственный знал ответ на все их споры.

– Вам бы только про одноклассниц тереть, – пренебрежительно бросил он. – А я вчера новую училку видел. Ну по информатике. Идёт вся такая… – восхищенно свистнул, – вся на каблуках, в юбке, и вид… у меня чуть глаза из орбит не вылезли.

– О-па! – фыркнул Степан. – Да ты, Артем, на взрослую женщину глаз положил!

– А что, плохой выбор? – парировал Артем. – Какая там взрослая – из института только что. Но фигура… И имя – Тама-а-а-ра. Звучит, будто царица! – Он встал на цыпочки, комично задвигал бёдрами. – И лицом… очень красивая.

Компания в знак согласия загудела.

– Мечтать не вредно, – язвительно вставил Иван. – Только она тебя на пушечный выстрел не подпустит. Для неё ты – сопляк. А вот Юлька Семенова – это да. Наша, и красота – настоящая.

Услышав это имя, Степан, сделавший в тот момент глоток из фляги, резко сглотнул и зашёлся в приступе кашля.

– Надо же, – оживился Роман. – Степыч, да ты аж вспыхнул! Небось, сердце ёкнуло?

Степан, откашлявшись, нахмурился, стараясь придать влажному лицу суровое выражение.

– Я с воды подавился! – буркнул он. – Отстань! – И для убедительности треснул Романа кулаком по плечу.

– Да брось отнекиваться, – вступил Иван, подмигивая остальным. – Мы и так видим, что ты на неё таращишься с прошлого года. А помнишь, как ты ей весной в рюкзак букет одуванчиков сунул? Она его два дня проносила, а потом выбросила – решила, что это мусор.

Ватагу сотряс взрыв хохота. Степан отмахивался, но сдержать улыбку уже не мог – она пробивалась сквозь надутый вид.

– Ладно, ладно, признаю! – сдался он. – Нравится она мне. Ну и что? Она же в самом деле красивая. Вы и сами это знаете.

– Ничего в ней особенного, – с апломбом заключил Артем. – Рядом с Тамарой – так, девчонка. – Он на секунду задумался, затем философски изрёк: – Хотя все они, девчонки, существа странные. Как батя говорит, к ним подход нужен…

– Какой ещё подход? – удивился Роман.

– Да фиг его знает! – пожимая плечами, улыбнулся Артём.

На подходе к ручью разговор вновь иссяк, и тут Артём, будто, между прочим, вытащил из кармана шорт – складной нож с красными накладками. Стальной блеск многолезвийной раскладушки на секунду ослепил всех.

– О-го-го! – выдохнул Степан. – Викторинокс! Настоящий!

– Это который швейцарский? – присвистнул Роман.

– Тот самый, – с наслаждением щёлкнул инструментами Артём. – Говорят, дороже Ивановской «Белки» в сто раз.

– Ну не в сто, конечно, – поправил Глеб, слывший знатоком. – Но всё равно – целое состояние.

Иван, недолго думая, полез в свой карман. Ему было необходимо парировать удар. На его ладони лежала скромная «Белка».

– Ну и что? – он щелкнул замком, и тонкий длинный клинок блеснул на солнце.

– Зато у меня лезвие длиннее. Резать что угодно можно. Твой хоть и с пилкой, но она шуточная, бревно не перепилить!

– Да видели мы твою «Белку». А мне и не надо его пилить, – парировал Артём, с наслаждением щелкая все инструменты обратно. – Это как сказал батя, статусная вещь.

– Магазин! – ткнул пальцем в кирпичное здание с вывеской «Продукты», вдруг крикнул Глеб. – Кто последний тот Сифа.

Ватага дружно сорвалась с места и побежала к зданию. Внутри было полутемно и пусто пахло свежим хлебом, деревянным полом, натёртым мастикой, и особенной магазинной прохладой. За прилавком, облокотившись на витрину с конфетами, дремала пожилая продавщица.

Мальчишки гуськом прошли к холодильнику с газировкой.

– Пацаны давайте «Буратино» купим, – предложил Иван, доставая из кармана аккуратно сложенные мелкие купюры. – Классика.

Все принялись шарить по карманам, выуживая завалявшуюся мелочь и мятые купюры. Звенели монеты, пересчитывались на ладонях. Артём же стоял в стороне, прислонившись к стене, и с загадочной улыбкой наблюдал за этой суетой. Наконец, он небрежно махнул рукой, разом прекратив все поиски.

– Не парьтесь, пацаны, сегодня моя взяла! – и, подмигнув сразу двумя глазами (искусство подмигивать одним так и осталось для него недостижимой высотой). Артём выдохнул, собрался с духом и шагнул к прилавку.

– Пять «Буратино», – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – И… чтобы в стеклянных.

– Пять «Буратино», пожалуйста. И только в стеклянных бутылках, – бросил он продавщице уверенным, властным тоном.

Та, вздохнув, с видом мученицы медленно потянулась к верхней полке, где бутылки звенели, словно хрустальные бокалы.

– Артем, а можно мне «Тархун»? – раздался сзади робкий, но настойчивый голос Романа. Он смотрел исподлобья. – А то от «Буратино» у меня язык немеет, и потом весь день как ватный.

Артём на секунду задумался, оценивая эту реплику, затем ярко вспыхнул идеей, щелкнул пальцами и с характерным стуком бросил на потертый прилавок хрустящую стотысячную купюру.

– Ладно! Давайте тогда еще пять «Тархуна». Чтобы на всех хватило. И заодно… – он окинул взглядом витрину со сладостями, – …пряников и овсяного печенья. По килограмму того и другого.

Лицо продавщицы выразило легкое недоумение, но она, пожав плечами, принялась составлять бутылки в два ряда. Пацаны смотрели на это действо, как на чудо.

– Ого, откуда столько? – прошептал Роман, когда они, нагруженные сокровищем, высыпали на залитую солнцем улицу.

– Батя вчера очень веселый был, – Артём щёлкнул пальцем по горлу и подмигнул. Достал свой «Victorinox» и ловко, одним движением, поддел крышку. – Говорит, у него на работе какая-то тема «выгорела». Вот и отсыпал.

– Ну ты даешь, – покачал головой Роман. – У моей мамы зарплата тысяч семьсот, наверное, а тут сразу сто… Офигеть!

Эта сумма казалась им астрономической, почти нереальной. Обладание ею на один день делало Артёма не просто богачом, а почти мифическим существом.

Подойдя к штабу, они аккуратно забежали по бревну, устроились на досках, свесив ноги над темной водой. Пятки касались прохладных листьев мяты и калужницы, растущих у самого берега. Они пили ароматный газированный, до щипания в горле, лимонад, заедали душистым пряником и строили планы на целое лето, которое виделось им бесконечным и полным чудес.

– Ребят, а я вчера от отца слышал. Про заброшенный кирпичный завод…

Все замерли с непрожеванными кусками, взгляды приковались к Ивану.

– Так вот… Говорят, в его цехах целые рулоны полиэтилена валяются! Откуда они там взялись я понятия не имею, но толщины он невероятной. Представляете, если кусок оттуда стащить? Крышу штаба накроем – просто мечта!

Их захлестнула идея – внезапная, как вспышка, ослепительная в своей гениальной простоте. Заброшенный завод, о котором они так часто толковали, будто призрак былого величия, в одночасье преобразился. Теперь это был сказочный клад, волшебным образом переместившийся «прямо за огороды». Место, сулящее несметные богатства, но и пугающее зияющей неизвестностью. И вот уже проникнуть туда стало не просто желанием – делом чести.

Обсуждение закипело мгновенно, словно разгоревшийся костер от порыва ветра. Решили: выдвигаться через три дня.

–Ладно, план такой, – Иван тут же взял инициативу в свои руки. – Теперь главное – распределим ношу. Кто что возьмет и кто что понесёт. У меня рюкзак большой, на мне провизия: хлеб, сало. Если повезет, утяну пару тушенок. Степан, ты наш мастер на все руки, с тебя топор и пила-малютка. Для костра.

– А я? – не выдержал Глеб, в голосе его слышалось упрямое нетерпение. – Я что, буду просто так сзади плестись? Давай я тушенку понесу.

– Тушенку – еще не факт, что её удастся раздобыть, – твердо парировал Иван, не оставляя пространства для возражений. – Канистра у тебя есть?

Глеб молча кивнул.

– Вот и отлично. Значит, понесешь самое ценное – воду.

– Воду? – с досадой буркнул Глеб. – Но воду любой понести может. Дай что-нибудь посерьезнее. – Вода – это самое серьезное, – не отступал Иван. – Без еды можно днями жить, а без через день воды сдохнешь. Артем, у тебя тот швейцарский нож с пилочкой? Пригодится. И фонарик. Роман, ты отвечаешь за «аптечку»: бинт, йод, зеленка. Всё взяли?

Глеб промолчал, лишь кивнул с обиженным видом, но спорить не стал.

Внезапно взгляд Артёма скользнул в сторону ивы. Он поднялся, с деланной небрежностью потянулся и подошёл к краю площадки, где с толстого сука ниспадала молодая поросль.

– Вань, я могу взять тушенку и картошку, – предложил он и поднял голову осматривая ствол ивы.

– Отлично, Тём. Значит, с меня тушенка отбой. Тогда с тебя с тебя – тушняк и картофан. – Он обвёл всех взглядом и, улыбаясь, добавил: – И чтобы никто не накосячил! Предков не стоит посвящать в то, что мы идём на завод. Пусть для них это будет просто поход на речку: купаться, загорать, на целый день. Пацаны, главное – никому ни слова, – сказал Иван, понизив голос. – Ни полслова. Честное пионерское?

– Честное! – хором, не задумываясь, откликнулись остальные.

А Артём, щурясь на солнце, тем временем разглядывал ветви, не глядя, поймал в воздухе комара. – Мертвым сраным пионером. Никто не проговорится. – и он рассмеялся – Вань, да понятно всё… А ведь из этой палки можно лук смастерить, – бросил он задумчиво. – Настоящий, как у шотландцев.

–Ну да, конечно, – флегматично хмыкнул Глеб. – Ты у нас теперь еще и в Робин Гуды заделался.

–Ага, типа того, – рассмеялся Артём.

Он залез на ствол и начал перебирать подходящие по его мнению ветки, с силой их прогибая, проверяя на упругость.

– Нет, это не то, – бормотал он, и в его глазах горел азарт охотника. – Нужно, чтобы пружинила, понимаете? Жила!

Наконец он нашел то, что искал: прямую, почти в два пальца толщиной, ветку без сучков.

– Вот! – торжествующе воскликнул Артём.

Достав свой «Викторинокс», он с щелчком раскрыл пилку. Металл заурчал, вгрызаясь в сырую древесину. Стружка, пахнущая горьковатой свежестью, снегом падала в воду. Артём работал с сосредоточенным видом, высунув кончик языка. Он оскоблил кору, обнажая сливочно-белую плоть дерева и воздух наполнился цветочным медовым ароматом.

Спустя несколько минут в его ладонях лежала гладкая, тщательно обработанная палка, утолщенная к центру.

– Заготовка, – с важностью пояснил он. – Теперь её сушить надо. Пару дней на солнце, и будет огонь. А тетиву… из капроновой нитки сделаю.

Он бережно положил будущий лук на самое солнечное место их помоста. Пятно света легло на белое дерево, словно отмечая его судьбу.

Ромка, оторвавшись от потрёпанного журнала «Муха», скосил глаза на изделие Артёма.

– А стрелы где возьмёшь?

– Эх, Роман, Роман… – Артём с умным видом ткнул пальцем себе в висок. – Всё уже продумано. – Он подсел к приятелю, разглядывая пёстрые картинки. Рядом, сбившись в тесный кружок, Степан, Иван и Глеб азартно хлопали картами, играя в «Дурака».

И вот они сидели, эти пятеро королей ивового замка, попивая всё еще прохладный лимонад. Солнце пробивалось сквозь листву, рисуя на их смеющихся лицах и на серых досках кружевные пятна. Воздух был густым и сладким, как сироп. Они смеялись, спорили о пустяках и чувствовали себя полноправными хозяевами и этой речушки, и этого города, и всей своей жизни, что лежала перед ними, как длинная солнечная дорога. Они и представить не могли, что именно этот миг – простой, ясный и до краёв наполненный счастьем, – и есть самая вершина их детства. Что это тёплое, щемящее чувство абсолютной свободы и полного доверия к миру они будут потом, спустя десятилетия, вспоминать как самое ценное сокровище, которое когда-либо имели.