Синий альбом. Сборник рассказов

Синий альбом

Сборник рассказов

Александр Дэсси

© Александр Дэсси, 2025

ISBN 978-5-0065-3886-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СКВОЗЬ БОЛЬ

И вот, я вновь встречаю рассвет. На дворе конец августа и уже который раз я не могу уснуть, словно ни один в мире яд не способен предать меня покою. Я сижу на краю кровати и чувствую свой непоправимый уход. Уход от жизни. Если что-то вдруг изменится, то я улыбнусь и примусь за дело, но пока что я чувствую лишь усталость и небытие. Я так страстно жду изменений, а сам – просто сижу на краю кровати и думаю о том, как жить дальше, хотя бы день, два… Будто, кроме этих мыслей, ничего не существует. Только я и мои мысли. И на этом всё.

Я либо горю ярко, либо затухаю совсем. Третьего мне не дано. Такой уж я. Я помню, как однажды я чувствовал себя на верху блаженства и казалось, что все в моих руках. Но с этой верхушки блаженства так больно упасть вниз, к ногам своим страхам. И я упал. Потому что слишком сильно боялся упасть. Если идти по скалистой дороге и говорить себе, что упадешь, то это обязательно случится. Так и произошло со мной. А ведь тогда, давно, я чувствовал то, что чувствую люди, когда у них все в порядке. А что они чувствуют?

Это было давно, и я был влюблен. Сейчас, когда я смотрю на это со стороны, я считаю, что мне повезло. Я трепетал у телефона, ждал каждый день этого человека и поистине чувствовал свою значимость. Это было волшебно. Все тело, словно тонкий сосуд, наполнялось необъяснимой гордостью за то, что я говорю с этим человеком. Я помню, как бежал по лестнице и улыбался улыбкой легкой и небрежной, улыбкой, которой улыбаются поистине счастливые люди. А сейчас я смотрел на себя и видел вымученную улыбку, которая являлась лишь для того, чтобы не дать слезам покатиться вниз, словно скалам и разбиться о мое сердце.

И вот, я вновь встречаю рассвет. Совсем один и совсем другой. На полу разбросаны книги, блокноты, вырезки из журналов и окурки. Я сижу на краю кровати и пытаюсь не пролить слезы. Я чувствую, как что-то внутри меня предвещает скорую гибель. Но какую именно я не могу понять. Я зажигаю сигарету и ложусь на спину. Вижу, как дым в темноте растворяется, в этой безмятежной, но в то же время тревожной синеве. Безмолвие и отчаяние спускается по моим ветвям тихо и непорочно. И каждый мой вздох доставляет мне боль и дискомфорт, словно в моей душе не осталось и следа счастья.

Рассветы стали неотъемлемой частью моей жизни, а точнее ритуалом. Каждый раз я пытаюсь понять: что-то изменится с этим рассветом? Я пытаюсь переродиться вместе с ним, испытать эту радость нового дня, новой страницы, новой жизни. Но этот камень безобразия нависает надо мной, словно лунный лик и ложится на мою грудь и сдавливает ее, пока я не задохнусь. В последний момент я скидываю его с груди и начинаю дышать, но это дыхание, словно крик, не дает мне успокоиться. И собаки начинают лаять за окном, и кошки начинают стонать, я чувствую, что смерть где-то рядом, мне страшно, я хочу спрятаться под одеялом, но вместо него вижу лишь лепестки красных роз, словно пятна крови на моей кровати. И я скидываю эти лепестки, я кричу во весь голос от страха и безнадежности. Эти лепестки, как моя жизнь, говорит мне мой омертвелый рассудок. И я замолкаю.

В каждом из нас есть нечто темное. И это нечто овладело всей моей жизнью. Раньше я был очень хорошим человеком, я поистине умел распоряжаться своей жизнью и проживать её целиком и полностью, но когда-нибудь внутри может что-то сломаться и у меня сломалось. Я вспоминаю себя: светловолосый, худенький, добрый ребенок… Как можно утратить себя настоящего? Превратится в чудовище? Или это просто вопрос времени, через сколько внутреннее овладеет внешним, выявит всю правду, покажет ее другим, чтобы они знали, что со мной лучше не связываться?

Когда-нибудь рассвет пройдет и не наступит больше день… Однажды я пойму, что в какой-то момент совершил очень большую ошибку. Я вновь приду домой, сяду на край кровати и опрокину бокал с шампанским, но уже не почувствую ничего, потому что тело перестанет мне принадлежать. Оно перейдет к кому-то другому. И я буду сидеть, безмолвно и думать о том, кто же я такой на самом деле и в чем, черт побери, моя проблема. А проблема в том, что я устыдился того, что люблю, устыдился того, что люблю всем своим сердцем. Каждый человек – всего лишь человек. И этот человек – весь мир.

Я не хочу представлять, как я войду в холл. Я хочу сидеть на этом краю кровати, пока не перестану дышать. Но в одиночестве страшно… Но не страшнее, чем там, где тебя по-настоящему не знают и не узнают, потому что ты сам себя не знаешь. Отблески неожиданной встречи, капли вина на белой рубашке… Разве это все стоит того, чтобы мучить себя?

Я открываю книгу и улетаю в другой мир, чтобы больше не думать, чтобы больше не знать. Как я устал от сплетен, осуждения и грязи. Словно ничего другого уже и нет, все сожрали недоноски лунной степи. Я обратился к алкоголю, потому что мне была нужна иллюзия, была нужна как никогда. Я не мог принять мир, принять среду, в которой я нахожусь, вместе с этими странными законами и порядками. Я чувствовал, что все вокруг меня прогнило и совершенно не стоит внимания. В какой-то момент я просто не смог больше видеть это и понял: мне нужно создать иллюзии. И вот, когда я возвращался после очередного дня, пропитанного ложью и потом, я выпивал волшебное зелье, которое создавало вокруг мириады атомов любви и покоя, которое создавало иллюзию свободы и вседозволенности. Просто чтобы забыть. Просто чтобы выжить.

Моя гиперчувствительность однажды меня погубит. И пусть мне кажется, что все однажды проходит, пусть мне кажется, что жизнь одна – я ничего не знаю. Как и все остальные. Все мы – лишь капли бескрайнего моря. Все мы – лишь отголоски, все мы – лишь секунда из вечности.

И вот, я вновь встречаю рассвет. Я сижу на краю кровати и слезы стекают по моим щекам. Кажется, я понял, чего мне не доставало. Мне не доставало чувств. Мне не доставало… самого себя. Мне хочется встать с этого края кровати, но я не могу, потому что лишился возможности выйти за пределы своего укрытия. Я слишком долго находился здесь, чтобы теперь суметь покинуть эту комнату. Все, что я могу – это сидеть на краю кровати, смотреть в окно и надеяться на рассвет, что он освободит меня. Я касаюсь ладонями своего лица, провожу по щеке и чувствую, как из моих глаз выпадают лепестки красных роз. Мне больно, но я счастлив потому что все то, что было внутри меня – ушло и я освободился. Эти два лепестка лежат на полу неподвижно, словно брат и сестра и я не могу их поднять, потому что солнце больше не светит. Я поворачиваю голову и вижу, что окно пропало, а солнце восходит надо мной, словно ореол. В какой-то момент оно взрывается на мириады горящих осколков и пронзает меня насквозь. Я чувствую, как освобождаюсь от всей боли сквозь боль. Моя душа затихает, и я не могу больше плакать. Если бы кто-нибудь знал, как это больно – чувствовать настолько глубоко. Если бы кто-нибудь знал, как это сложно – жить, когда вокруг лишь тени и ничего кроме теней…

ОТРАЖЕНИЕ

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини. Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.

– Иосиф Бродский

Необходимость выбора всегда пугала его. Но чем старше он становился, тем чаще ему приходилось выбирать, принимать решение самостоятельно. Изредка ему это даже нравилось… Но он не знал, к чему может приводить иллюзия свободы, ведь он испытывал чувство, когда кажется, что твои поступки не обернутся болью, одиночеством и мраком.

Он знал, что жизнь нужно проживать, иначе это уже не жизнь. И вот он задумался и пришел к выводу, что уже как пять лет не проживает свою жизнь, а просто существует. Дни его несутся бесконечным потоком, конвейером, не оставляя после себя ничего. Он понимал, что эти пять лет были бесполезными для него самого. Он, словно запрограммированный, делал лишь то, чего от него все вокруг ждали. Где он и зачем он живет? Он не понимал. Но ему так отчаянно, так сильно хотелось жить… Жить для себя, а не в угоду другим. А с другой стороны ему хотелось небытия, потому что пять лет ничего не менялось, пусть и от его бездействия. Но всё внутри перемешалось. Где он и где жизнь? Где его респектабельность? Он видел лишь свои синеватые, усеянные венами, руки. Чем-то эти вены были похожи на корни, но он понимал, что чего у него точно нет, так это надежности корней, укрепления и опоры.

С детства его учили, что мужчина должен полагаться лишь на себя и быть опорой для своей семьи. Но он отчетливо чувствовал, что ему самому нужна эта опора, следовательно, опереться на него самого было бесполезно – он надломится. И ему было противно от собственной слабости. Он чувствовал себя неполноценным мужчиной, ведь в голове звучали слова: «ты должен быть сильным, мужчины не плачут, будь нормальным…". Он чувствовал себя ненормальным. Он чувствовал себя никем.

В очередной раз вернувшись вечером в свою однокомнатную квартиру с синими стенами он подумал о том, насколько ему отвратительна его жизнь. Он только вернулся с экзамена по теории музыки, который благополучно провалил и его это, разумеется, злило. Он чувствовал, что зря тратит силы и нервы на попытку обретения тех знаний, которые, по правде говоря, были ему совершенно не нужны. Свои истинные мысли от собственного разума не скроешь. Если тебе что-то по-настоящему нужно, то ты это освоишь. Осознание того, что это немного, а точнее – совершенно не его, пронзало насквозь. Ветерок дул в слегка открытое окно спальни.

Впереди были каникулы, и они представлялись ему чудесной возможностью для рефлексии, попытки наконец начать жить в гармонии с самим собой и, разумеется, много читать. Пятнадцать дней свободы, шанс обрести себя настоящего и наконец понять зачем всё это нужно, зачем ему нужно жить.

Он сел на диван и раскрыл мемуары Симоны де Бовуар. Как ему было приятно погружаться в текст и уходить вдаль, в чужую жизнь. Злоба и зависть по отношению к другим была ему отнюдь не знакома, но иногда ему очень хотелось стать психически здоровым, знаменитым, или же случалась гиперфиксация на какой-нибудь поражающей личности.

Он читал, читал и в поле его зрения попали слова:

«Пассивность доводила меня до отчаяния. Мне ничего не оставалось, как ждать. Сколько времени? Три года, четыре? Когда тебе восемнадцать, это долго. И если я проведу их в тюрьме, в кабале, по выходе из нее я буду все такой же одинокой, без любви, без энтузиазма, желания жить, без ничего. Если я останусь прежней, во власти той же рутины, той же скуки, я никогда ничего не добьюсь, никогда не создам настоящее произведение. Нигде ни малейшего просвета. Впервые за свою жизнь я искренне думала, что лучше было бы умереть, чем так жить».

Как же эти слова были похожи на то состояние, которое произрастало внутри него. По его телу пробежали мурашки, и он словно очнулся, пробудившись от глубокого сна. Он так отчаянно хотел жить и так отчаянно хотел умереть, если не выберется из того, на что сам себя обрек.

Прикосновения комнаты. Сознание сжималось и расширялось. Кровь приливала к коже. Оттенки иллюзий собственной мудрости потухли.

Был уже рассвет, а он по-прежнему сидел на диване и дочитывал мемуары. Все было также, лишь красная пепельница и дымящаяся в ней сигарета Bohem появилась на мраморном журнальном столике. Он думал о том, что будет дальше и как смириться с тем, что он такой поникший в свои восемнадцать лет. Когда он дочитал книгу и закрыл ее, словно портал, он взял тлеющую сигарету из пепельницы и затянулся. Он лег на спину и выдохнул табачный дым. Уставшие руки, усеянные венами, словно кровоточили.

Недавно он был влюблен, но это словно уже забылось. Сознание переплеталось с телом и возникало чувство потерянной жизни. Когда он думал о том, что дала ему эта любовь, то понимал, что она дала ему многое. Она дала ему возможность чувствовать, возможность тонуть в своих ощущениях, до невероятной боли изнеможениях, но все же что-то в этом было. Но сейчас эта прошедшая любовь воспринималась сном, который растворился под действием будничной жизни.

Он дочитал мемуары и подумал о том, как сильно ему не хочется спать. Он понимал, что его тело все еще напряжено из-за прошедшего неудачного дня, но он говорил себе: «все уже закончилось, ты дома, ты один». И именно поэтому ему не хотелось засыпать. За долгое время, за такое долгое время вечных перипетий с самим собой, он почувствовал, что ему почти хорошо. И все потому что ему не нужно окунаться в атмосферу будней, ему не нужно подвергать себя нападкам общества из-за того, что он недостаточно хорош, из-за того, что он не соответствует. Ему хотелось побыть одному. Он отчетливо чувствовал, что устал проводить свои дни с самого утра и до самого позднего вечера вне своей скорлупы, находится на людях оголенным нервом. Он устал чувствовать себя уязвимым, беззащитным.

Он подошел к окну и его лицо прониклось покоем. Он видел, как город медленно просыпается, как свет проникает в его квартиру медленными шажками, он видел девушку в синем пальто, идущую навстречу судьбе… И в этот момент он понял, насколько сильно ему хочется быть затворником.

Его квартира была очень маленькой, но очень уютной. В ней преобладал синий цвет. Синие стены, синий проигрыватель для виниловых пластинок, синие переплеты книг, торшеры, статуэтки на полках, вены на уставших руках. И лишь диван и мраморный столик рядом были белыми, а пепельница – красной. Мраморный столик был завален книгами, стояли синие свечи, один синий подсвечник с глядящими из него рисунками глаз… И пепельница, наполненная окурками.

Серебрящаяся любовь в сердце уже давно мертва. Она холодна, как труп. Извергающие боль воспоминания, но все же ценные, но все же нужные. Дым стоял в комнате легкими кружевами. Жизнь обретала смысл лишь когда он переставал по-настоящему жить. Жизнь обретала совершенство, лишь когда он был на грани смерти.

Он прошел на свою синюю кухню и налил себе бокал красного вина. Рядом он поставил красную пепельницу. В его рассудке начали всплывать отрывки воспоминаний о его любви. Её черные волосы и черные глаза, её бледная кожа и чудесная фигура, её чувство юмора, её периоды грусти и неучастия. Её жизнь, которую она не позволила ему разделить вместе. Её жестокость, её порок. Он пытался забыться, но в какой-то момент мысли об этой угасшей любви овладели им, словно навязчивая идея, взявшаяся словно ниоткуда. Только что он не думал о ней. Он слишком долго не думал о ней, чтобы вдруг не подумать. Черные волосы. Её руки, её кольцо с янтарем. Её изящные руки, которые ему так хотелось обхватить своими руками и поднести к своим губам. Её губы… Алые, страстные, незаменимые. Но умершие. Она умерла. Марго умерла. Её больше нет, но ему все равно.

Он закурил сигарету и допил бокал вина. В квартире было очень тихо, но ему не хотелось музыки. Он упивался тишиной, которая резала его на части своей пронизывающей остротой. Это последствие музыкального образования, подумал он. Находясь в месте вечной музыки ты так сильно от нее устаешь, так сильно она тебя рассекает, что ты больше не чувствуешь к ней той любви, которую чувствовал раньше. Так ведь и с любовью к человеку. Все мы в какой-то момент устаем и все заканчивается. Мы можем продолжать, но то, что мы чувствовали раньше… Этого больше нет.

Он прошел в комнату и уставился в свое отражение. Отражение… Какое красивое слово, подумал он. Отражать. Отразить можно все, только не каждый умеет. Марго мертва. Но ему все равно. Солнце одолевало комнату, не давало ей наполниться мраком и впасть в полное небытие. Но однажды все равно наступит вечер, и он снова сядет за книгу и будет думать о том, как сильно он ждал эти пятнадцать дней счастья. Он не подумает о том, что осталось уже четырнадцать, потом тринадцать, двенадцать и дни побегут, словно обезумевшие. Им овладеет паника, он подбежит к окну, но не прыгнет вниз, потому что он трус. Вся жизнь развалится, как карточный домик. Дым пронзит его, её вуаль упадет на пол и пол начнет трескаться, словно лед. Кто может знать тебя лучше, чем ты сам? Отождествление бесполезно, однажды все разойдется на море синевато-белых волн, и они разобьются о берег, как и его жизнь, как… моя жизнь.

Я подошел к сюрреалистичной картине, которая висела над диваном, и стал ее разглядывать. Так я стоял двадцать минут и по прошествии этого времени в моих глазах начало рябить. Я чувствовал, как из ниоткуда появляются тени, они ложатся на меня и вторят моим желаниям. Они гладят мое тело, словно шелк, я чувствую насколько мне хорошо. Пятна синих воспоминаний, вены на моих руках начинают болеть. Я тихо напеваю джазовую песенку в попытке не расплакаться, но мой голос начинает дрожать. От любви не убежать, даже если кажется, что все было во сне. Картина начинает двигаться, из нее выходят цвета, она кричит и пытается вырваться наружу целиком. Мои глаза наполняются слезами, и я пытаюсь перестать смотреть на неё, но не могу. Мое лицо краснеет, вены начинают болеть еще сильнее и вдруг из картины исчезает все. Остается лишь синий цвет. Я успокаиваюсь, но вдруг исчезает и он. Возникает зеркало. Это зеркало. Я смотрю в него и вижу отражение. Но не свое, а Марго.

ЭФФЕКТ ШАНТАЛЬ

1. Шанталь

Шанталь сидела в кафе и читала Камю. На дворе был апрель, было утро, и она ощущала себя спокойно, ведь только утром в этом кафе она могла почувствовать себя живой. Ей всегда было спокойно в кафе «Шагреневая кожа». Она приходила туда уже третий год и читала книги, либо же писала сама. Так хорошо сидеть в кресле, за небольшим столиком у окна и предаваться своим грезам, думала Шанталь.

Ей не нравилось сидеть дома в одиночестве. Ей хотелось красиво одеться, подкрасить губы и пойти в кафе. Ей хотелось, чтобы на нее смотрели, думали о ней, мечтали – о ней. Она упивалась своей красотой, чувством стиля и не считала это предосудительным. Шанталь считала, что когда человек уверен в себе и даже восхищен самим собой, то это и есть гармония внутри тебя.

На ней было надето белое пушистое платье с горлом, бежевое пальто и сапоги. Её светлые волосы блестели, а зеленые глаза внушали доверие. Она читала слово за словом и периодически пила свой черный кофе из изящной бирюзовой чашки.

Утро, словно самый лучший на свете сон, целовало её руки.

2. Венсан

Венсан лежал в постели. На полу лежали модные журналы, а во рту его дымилась сигарета с бордовым фильтром.

Он противился жизни в том смысле, что не хотел быть собой. Его жизнь, словно маятник, думал он. Быть собой значило для него обречь себя на гибель.

Его темные волосы и водолазки, висящие в шкафу… Он собирался позавтракать в кафе «Лючия». Нужно было собираться. Венсан обнаженным прошел в ванную комнату, умылся, почистил зубы и уложил свои волосы, убрав их назад. Он надел свою любимую бордовую водолазку, черные брюки и бордовые лоферы. Он очень любил бордовый цвет. Это было очевидно. У него было много бордовых вещей, а в его квартире преобладали три цвета: черный, бордовый и белый. Лишь эти цвета заслуживают внимания, думал он.

Венсан накинул черное большое пальто и вышел на улицу. Было так чудесно идти по утренним дорогам, которые вели его к кафе…

Он зашел в «Лючию» и сел за столик у стены. Венсан заказал две порции эспрессо и круассан. Когда он протягивал деньги, руки его дрожали.

3. Шанталь

Шанталь дочитала книгу Камю, допила свой кофе и решила, что пора возвращаться в свою квартиру. Она чувствовала себя бодро, но внутри неё возникали обрывки воспоминаний: ее неудачный брак, отсутствие друзей в ее 39 лет, ее чувство упущенной жизни без собственных детей… Но об этом не нужно думать, уверяла себя она. Какой смысл все это обдумывать?

Она покинула кафе «Шагреневая кожа» с некоторой рассеянностью. Ее сердце слишком учащенно билось, словно рыба на суше, бьющаяся в надежде вновь попасть в свою стихию.

Выйдя на улицу, она растворилась.

4. Венсан

Венсан сидел в кафе «Лючия» уже тридцать минут. Он выпил всё эспрессо, съел круассан и почувствовал, что хочет прогуляться еще. Он вышел на улицу, вдыхая запах весенней свежести и покоя. Он шел по улице в своих бордовых лоферах, как вдруг увидел свою знакомую, которая стояла возле кафе. Кафе называлось «Шагреневая кожа». Её звали Алиса. Венсан подошел к ней. Она курила сигарету, но, увидев его, потушила ее и выкинула. Венсану показалось, что она встревожена. Алиса поздоровалась с ним, они быстро и невнятно поговорили, и она сказала, что ей нужно бежать. Венсан недоумевал.

Он посмотрел на кафе «Шагреневая кожа»… Венсан уже позавтракал, но какая-то неведомая сила тянула его зайти туда и посмотреть, как там внутри. Он часто проходил мимо этого кафе, когда шел к «Лючии», но сейчас он смутно почувствовал что-то странное.

Венсан вошел в кафе и смотрел за какой столик бы сесть. В кафе были красно-черные стены и море картин. Столики из темного дерева, красивые кресла… Вдруг, он увидел, что на столике у окна лежит книга. Он подошел ближе и увидел, что это книга Альбера Камю «Посторонний». Венсан открыл ее и стал читать текст, написанный угловатым и косым почерком на первой странице:

«Все мы – посторонние в этом мире. Я – не исключение. Меня зовут Шанталь и я слишком устала. Третий год мой муж держит меня взаперти, пускает лишь в кафе „Шагреневая кожа“ и шантажирует. Он может меня убить. Я бесплодна, а он психопат. И я приняла самое верное решение – убить его сама. Если ты это читаешь, то знай, что я позади тебя. И мне нужна твоя помощь».

Венсан с испугом повернулся и увидел перед собой Шанталь.

5. Шанталь и Венсан

– Здравствуй! – сказала Шанталь со спокойствием, которое было пугающим.

– Я немного не понимаю… – ответил Венсан.

– Всё дело в том, что я уже третий год оставляю эту книгу, но каждый раз, когда я прихожу обратно, говорю, что забыла эту книгу Камю и пытаюсь понять увидел ли человек мое послание, мне её возвращают с улыбкой, очевидно, не прочитав, что в ней написано. Я не знаю, что мне делать… Ты мне поможешь?

На фоне играла музыка, которая показалась Венсану большим диссонансом, учитывая ситуацию, которая с ним произошла только что.

– Как я могу тебе помочь?

– Просто помоги мне покончить с ним.

– Это странно… Я немного в шоке, если честно.

– Я понимаю. Правда. Но у меня никого нет. Умоляю. У меня в сумочке есть пистолет. Пристрели его, пристрели мое прошлое. Я не хочу, я не хочу больше так жить, я не могу!

И Шанталь расплакалась. Её белые волосы коснулись Венсана, а зеленые, как зелень, глаза наполнились слезами, и он почувствовал, как ему жаль её. Но он не понимал правду она говорит или она просто сбрендила, и сама психически не здорова. Но к тому же он почувствовал к ней симпатию, словно она цветок, который вот-вот жестоко сорвут и поставят в вазу без воды, оставив медленно и мучительно умирать.

Шанталь и Венсан стояли напротив массивной двери. Шанталь достала ключи и стала открывать эту дверь. Венсану было страшно, внутри него что-то безудержно надрывалось. Он никогда не мог сказать людям нет. Что же со мной не так, думал он. Что же я делаю…

Дверь распахнулась и перед ними предстала огромная и шикарная квартира в духе Парижа. Камин, множество кресел, книжных полок, столов. Молочные стены и тишина.

– Он ещё не пришел со своей утренней встречи! – с радостью сказала Шанталь.

Они с Венсаном прошли в гостиную и сели в кресла. Шанталь схватила с полки книгу «Орландо», закурила сигарету и протянула пачку «Мальборо» Венсану, но он отказался. Она взмахнула бровями и открыла книгу. Периодически она смотрела на Венсана с большой симпатией. Он ей понравился.

Прошло полчаса, но они толком не поговорили, словно не знали с чего начать. Никто не приходил. Красная сумочка с пистолетом лежала на белом пуфике. Вдруг, Шанталь потушила очередную сигарету, закрыла книгу и сказала:

– Я отойду в ванную комнату.

Венсан кивнул.

Она ушла и стала обнажать свое тело, точно уверенная в том, что хочет Венсана. Шанталь надела лишь белые изящные туфли на небольшом тонком каблуке. Она посмотрела в зеркало. Её белые волосы обрамляли её лицо, спокойствие в глазах было последствием того, что муж пичкал её психотропными препаратами. Ну и пусть. Я заслужила, подумала она.

Шанталь, на секунду смутившись, вышла в гостиную полностью обнаженной. Венсан посмотрел на неё и замер. Вдруг, он схватил её, и они побежали в спальню. Они страстно целовали друг друга, их тела сплетались воедино, в комнате пахло спелой вишней и табаком. Они наслаждались друг другом. На полу стояла её красная сумочка.