Там, где плачет перелётная грусть

скачать книгу бесплатно


«Так-так, распугал я вас туточки окончательно! Ясное дело, кому понравится по сто раз кушать железный крючок с нитками, если обман уже окончательно раскрыт. Умны и хитры вы, пройдохи! Ну ничего, два штуки с места это по нынешним временам тоже неплохо», – рассуждал сам с собой Саша, обдумывая, как ему поступить дальше. Всё просто: нужно было без промедления менять дислокацию. Оставаться здесь и дальше уже не имело никакого смысла. Место считалось обловленным.

Он огляделся вокруг. Несмотря на облака и лёгкий ветерок, зной по-прежнему лишь только грозился уйти. Разморённая жарой тайга на противоположном берегу источала хвойные запахи от тёплых смолянистых стволов и ветвей. Красные кусты у самой реки не вписывались в общий зелёный фон и напоминали кровавые языки пламени. Далеко сзади сквозь жаркую дрожащую пелену над поблёскивающей водой виднелась Петина лодка. На берегу, где они причаливали, одиноко стоял Сашин рыбацкий рундук. По песчаному горбатому языку, плавно опускающемуся в реку, порхала трясогузка. Она перелетала с места на место, присев, замирала, непрестанно помахивая своим хвостиком как маленьким веером.

Горячий воздух упорно морил удушливым пеклом даже здесь, на воде. Было хорошо, что сюда почему-то почти не долетали пауты, от которых на берегу не было никакого спасения.

Саша пару раз опустил в воду свободную от удилища руку, проводя ей затем по лицу и смывая так солёную испарину. Вдруг его озарила неожиданная идея, и он тут же снял бейсболку, зачерпнул ей воды, как чашкой, поднял аккуратно вверх и быстрым движением водрузил её снова на голову. Холод потоком хлынул со всех сторон на шею и плечи, и у Саши на какой-то миг даже перехватило дыхание. Изнывающее от жары тело окунулось в долгожданную прохладу! Он улыбнулся себе и вытер ладонью глаза.

Находился он сейчас ближе к левой протоке, огибающей островок. Вода в ней была неглубокой, ниже колена, струилась медленно и ровно. Река там никуда не торопилась.

«Туда не пойду», – подумал Саша.

Ему захотелось исследовать до конца свою ямку, попробовать пустить снасть немного дальше в ней. Для этого Саше надо было бы обойти кривую сухую палку, разделившую яму на две половины.

Он, немного примерившись, осторожно шагнул в глубину перед собой. Тут течение быстрого переката теряло силу, вихрилось и кружило по сторонам, а напор практически останавливался. Саша ухнул в прозрачную глубину, несколько недооценив размеры пространства под идеально чистой толщей воды. Непроизвольно вскинув вверх руки, он упёрся ногами в рыхлый песок, лишь погрузившись в промоину чуть выше пояса. На левом боку болтался перекинутый через плечо пластиковый контейнер с рыбой. Теперь он оказался почти на уровне шеи и Саша свободной от удилища рукой едва успел схватить его и удержать горловиной вверху, спасая улов. Разогретое тело плотно сдавило через комбинезон речным холодом доставляя совершенно замечательные эмоции. Показалось, будто с удушливого зноя очутился в комнате, где долго работал кондиционер. Однако ловить в таком положении было категорически невозможно.

Выбравшись из ямы на мель, Саша, поразмыслив, направился к другому углублению возле правого края островка. Совсем быстро перебравшись туда, глянув вперёд, он в буквальном смысле оторопел от неожиданности.

Отсюда стало видно, что всего лишь метрах в полутораста ниже, у берега как ни в чём не бывало стояла их лодка. Борис беззаботно лежал боком на косе, согнув ногу в колене, даже не помышляя о рыбалке. Роман был рядом.

Саша, глядя на всё это и стараясь совладать с нахлынувшим раздражением, вспомнил, что обещал жене бросить материться.

Не успел он ещё толком прийти в себя от увиденного, как там, где был привал, ни с того ни с сего, обозначилось движение. Боря с Ромой неторопливо погрузились в лодку и, набирая скорость, неожиданно для Саши поплыли в его сторону. Меньше чем через минуту они оказались уже рядом.

Борис резко сбросил обороты и задержался на течении, где было поглубже, между Сашей и берегом.

– Шура, мы вверх сплаваем. Может, сетку кинем где? – Боря почти кричал. Он давал гудящему двигателю ровно столько оборотов, чтобы держаться на русле рядом с Сашей. Судно при этом качалась, рыскало передком и моталось из стороны в сторону, сопротивляясь стремнине. – Ты будь здесь, а я через пятнадцать минут за тобой приплыву.

Саша быстро кивнул головой и, гневно махнув ему рукой, сердито отвернулся. Саше подумалось, что обладай он сейчас сам способностями Змея Горыныча, то, скорее всего, метнул бы в Борькину сторону огненную струю. Однако он уже избрал для себя единственно верную тактику для осуществления своей цели и в ближайшее время не собирался от неё отступать ни под каким предлогом. Ему было некогда плавать.

Борис лихо крутанул рукоять газа, оседлав сразу все лошадиные силы движка, и моторка тут же выпрыгнула из болтанки, ринулась вперёд, вверх по течению. Сашу толкнула тяжёлая и высокая волна, расходящаяся в стороны от кормы задравшей нос и сорвавшейся в рывке лодки, от чего он едва удержался на ногах и чуть снова не очутился в яме. Двигатель ещё долго завывал вдали, и наконец звук его постепенно затих, потерявшись в шуме бьющей по ногам воды.

* * *

Саша остался один.

Второе место пока ничем не радовало. Раз за разом, делая проводки, он доставал голые крючки. Время шло, а не клевало совсем. Может, в этой ямке было пусто? Может, сначала не было, а просто на время распугали всё живое грохотом лодочного мотора, но рыба не ловилась.

Постояв так какое-то время, Саша оставил бесплодные попытки и направился понемногу в сторону своего берега, переходя перекат поперёк. Здесь, в отличие от левой протоки, огибающей остров, неспешной, неширокой и тихой, господствовала вся мощь реки. Глубина не доходила даже до колена, но чтобы устоять на ногах приходилось прикладывать огромные усилия. Перекат, наискось уносясь свалом от острова вправо, постепенно становился глубоким и чудовищно сильным потоком, способным ворочать столетние деревья как тонкие прутики. Там он подмыл берег, сделав его вогнутым и обрывистым. На всём своём протяжении, пока не кончался остров, это была одна сплошная тёмно-зелёная пучина, опасная, глубокая и быстрая. Спуститься по руслу, чтобы приблизиться к ней и порыбачить, не представлялось возможным. Поэтому Саша, понемногу пересекая реку вброд, продвигался к берегу, где оставил ящик. Хотел там дождаться Бориса, который уже вот-вот должен был вернуться за ним.

На берегу он опустил на траву удилище, которое задержалось на высоких, густо росших стеблях, даже не коснувшись земли. Сняв затем поясной ремень с ножом и расстегнув лямки комбинезона, Саша стянул и кофту, оставшись в камуфляжной футболке и бейсболке. Духота порядком измучила его, поэтому лишняя одежда была сейчас ненужной помехой. Он с удовольствием уселся на мелких камушках, вытянул натруженные ноги, а руками упёрся сзади в тёплую косу, намереваясь немного отдохнуть.

Здесь, на разогретых камнях, казавшийся более прохладным на воде окружающий воздух ощущался таким же раскалённым, как и в полдень. Всё вокруг: река, кусты, тайга, подступившая к самому краю крутого противоположного берега, остров напротив – было залито ослепительным послеобеденным солнечным светом, пока ещё горячим и обжигающим. Распевали на разные голоса невидимые птицы. Высоко в небе кружил, широко раскинув крылья, коршун. Иногда оттуда, нарушая дневную тишину, доносился его пронзительный жалобный клёкот. Далеко вверху по течению ещё виднелся край Петиной лодки.

Хорошо и спокойно было здесь. Красиво, тихо. День обнимался с солнцем. Лето, уходя, словно бы обернулось, одаривая всё лучезарной улыбкой. Пахло уставшей травой и разогретым отцветанием. По воздуху над водой тянуло серебристые нити тонких паутин. Утомившаяся родить природа приметно начинала терять буйные цвета. Невидимый художник уже делал первые осторожные наброски, незаметно сменив свою изумрудную палитру на мягкие брызги осенних подмалёвков. Вместо голубого и зелёного он умело смешивал на ней золотой и багровый.

Пугливый ветерок изредка беззвучно трогал дремлющую листву и хвою, после чего тайга вдруг неохотно оживала, затевала неспешное движение. Осторожно вздыхала, едва приметно покачивая длинными ветками деревьев, и воздух начинал колыхаться весь, немного оттесняя приятной речной свежестью духоту по сторонам.

Вкрадчивое журчание быстрой воды рядом незаметно убаюкивало.

Саша, подсунув под голову кофту, лёг на спину и, раскинув руки, замер так и прикрыл глаза. Слушал лес и реку, окунувшись целиком в разогретую негу и покой.

Неожиданно он уловил для себя какой-то новый, далёкий и протяжный звук, который странным образом не укладывался во всё это безмятежное журчание, звонкие птичьи пересвисты среди кустов, в глубине наполненного стрекотанием луга на противоположном берегу, тихие ласковые заигрывания ветерка с отзывчивой листвой под негромкий шелест и поскрипывание могучих деревьев, окружавшие его.

Саша открыл глаза, вглядываясь в небо и пока совсем не понимая, что бы это могло быть?

Звук этот совершенно точно не являлся частью чего-то, что было здесь, рядом с ним. Он раздавался откуда-то с высоты, то теряясь вовсе, то плавно возникая вновь, будто бы где-то в непостижимой дали тихо и протяжно грустила одинокая флейта. Словно бы кто-то издалека слал на землю обрывки неведомой печали, не переставая настойчиво повторять так раз за разом.

Вдруг, присмотревшись, в вышине над собой, под самыми облаками, Саша заметил стаю больших птиц. Это их крик привлёк его внимание.

Перелётный журавлиный клин величаво плыл над землёй. С каждым взмахом птицы оставляли родные края всё дальше и дальше. Навсегда ли? Куда держали они свой долгий путь, исчезая в голубой дали? Кому посвящали свои пронзительные слёзы? Может, клялись в верности и преданности этой бесконечно любимой земле, куда, ещё не улетев, они хотели вернуться вновь? Быть может, об этом сейчас была их тоскливая прощальная песня?

Саша, сложив от солнца ладони вокруг глаз, ещё долго смотрел вслед удаляющемуся каравану. Беспричинная грусть отчего-то залегла в его душе…

Белые птицы постепенно растворились в вышине окончательно.

Саша вздохнул, отвернулся. Он привалился на бок, подперев голову рукой. Задумчиво глядел на величественную реку.

А она спокойно катила свои воды мимо человека…

Он даже не мог догадываться, что она тоже умеет наблюдать.

Вот только люди очень давно перестали интересовать её. Больше того, она сторонилась их. Она была так стара, что помнила самых первых из них. Свирепых и глупых, трусливых и подлых, злых и безжалостных. Всяких. Она меряла свою жизнь не годами, а столетиями, которых было на её памяти столько, сколько лежало камней на этой косе. Никто бы не смог сосчитать точно, да и сама она давно сбилась со счёта.

Всё равно река знала, что с тех самых далёких и древних пор у этих странных созданий мало что изменилось. Люди, как и прежде, любили убивать и разрушать. А теперь они радовались, что достигли совершенства в этом умении. Почти что ни в ком из них не было доброты, свойственной огромным медведям, ума, которым обладали мудрые волки, пользы, которую могли приносить деревья. И поэтому она уже не удивлялась этим существам. Устала. Лишь остерегалась их враждебности и непредсказуемости.

Но этот человек, лежащий на берегу, казался другим. Конечно, ей не было до него совершенно никакого дела. Но ей нравилось, что он говорил и что делал. О чём думал. Из-за этого она сейчас попросила лес не шуметь, чтобы дать ему немного отдохнуть.

Вдруг она задумала удивить его.

За всю свою жизнь она делала это лишь несколько раз. Но только тогда, когда хотела этого сама. Никто не мог попросить её об этом. Ни морщинистый древний шаман, ночами поющий и танцующий с бубном из шкуры оленя в отблесках огромных костров, размахивая костлявыми руками над окровавленным жертвенным местом. Ни великий хан в золотых одеждах, ведущий несметные полчища всадников туда, где садилось солнце, остановивший как-то на крутом берегу своего коня, облачённого в доспехи из теснённой кожи. Это были её владения, только её мир, закрученный в нескончаемую череду бесконечности.

Уже бесчисленное количество раз на её памяти жаркие, как сегодня, дни сменяла осенняя мокрая грусть. Тогда река слышала в холодной ночной темноте, как деревья гнулись, стонали и скрипели от разгулявшегося северного ветра. Охапками летели на неё мёртвые сухие разноцветные листья. По утрам замершая нахохлившаяся тайга и согнувшиеся травы серебрились, покрывшись белёсой изморозью. Потом в стальной глади отражались низкие, хмурые облака, из которых порой вместо капель летели мелкие снежинки, беззвучно опускаясь на воду. И всегда позже, как бы ни противилась свободолюбивая стихия, постепенно наступал долгий и трескучий белый плен.