скачать книгу бесплатно
– Ты молодой, а я помню те времена, когда их на нашей земле не было.
– Скоро холмы пойдут, гляди в оба, – сказал Ганс, зыркая по сторонам.
– Ну ты, килька не оперившаяся, – беззлобно проворчал Фридрих, – не учи отца маму любить.
Справа на холмах раскинулся палаточный лагерь беженцев из Южных земель. Его было видно за несколько миль по высоким кострам.
– Повозка в порядке? – спросил Фридрих. – Не хватало застрять посреди дороги рядом с этим гадюшником. Вот кстати, что они к нашим бабам пристают? Зудит у этих бородатых между ног, что ли?
– Может быть им лобковые вши покоя не дают? – предположил Ганс. – Чешется там все, а они думают, что это любви хочется.
– Вот и любили бы своих ишаков, как этого требуют их древние и красивые обычаи. У них мальчик становится мужчиной, только когда с ишаком переспит и никак иначе.
– Затейливо, – хмыкнул Ганс. – И не боятся подхватить что-нибудь.
– Они смелые и гордые, и ничего не боятся. Так как там с повозкой, на ходу?
– Ты же сейчас едешь, а не пешком идешь, значит на ходу.
– Притормози.
– Зачем, опять живот прихватило?
– Уголька подкинуть нужно. У тебя привычка дурацкая, повозка останавливается, начинаешь топливо в топку кидать. Начальник узнает, уволит тебя за несоответствие. Он это быстро. Понять его можно, разные ценные вещички возим, иногда даже очень ценные.
Ганс послушно свернул на обочину, затормозил и вышел, хлопнув дверью. В недрах котла клокотала вода, пар шумел в медных трубках, но огонь в железной овальной печи почти потух.
– Проклятье, – выругался Ганс и полез в карман за черными от угольной пыли перчатками, натянул их на руки и начал доставать из кузова крупные куски каменного угля. Фридрих вышел из кабины и встал в заученную многолетней практикой позу вооруженного охранника с ружьем на перевес. Ганс складывал уголь на земле пирамидкой около печи, вытащил несколько поленьев и бросил в топку.
– Подождать нужно, – сказал Ганс, – пока дрова разгорятся. Потом еще уголь…
– Как там Рубиновые Звезды сыграли? – спросил Фридрих, цепко осматривая округу. – Я не успел прочесть. Золотой Дворец – сильная команда, прошлогодний кубок взяла.
– Три один в пользу Золотого. Пять серебряных просадил. Надеялся на чудо.
– У Мони Блохи ставки делаешь?
Ганс кивнул в темноте.
– На что надеялся, ставя на Звезды? – спросил Фридрих. – Ну да, на чудо… Я никогда ставки не делал.
– Потому что ты скупердяй, – прошептал Ганс.
– Что говоришь, не расслышал?
– Дрова сырые, долго разгораться будут. Потом уголь еще…
– Колеса проверь. Пока стоим, подкачай, если нужно.
Ганс постучал по колесам ногой и вернулся к печи, как будто его личное присутствие могло ускорить процесс горения.
– Марта знает, что ты игрок? – спросил Фридрих.
– Откуда ей знать, – ответил Ганс. – Я не хвастался. Умею язык за зубами держать.
– Могла бы и сама догадаться, денег, наверняка, не хватает.
– Я сказал, что зарплату урезали. Нам ее родители помогают. А ты как выходные провел? – спросил Ганс, чтобы сменить тему.
– На зайца ездил. Двух добыл. Хорошее подспорье, каждый около восьми фунтов. Мясо в какую цену сейчас? То-то и оно…
– Ловко у тебя это получается, в бегущего зайца с одного выстрела, – с подхалимскими нотками в голосе сказал Ганс. – Я бы вряд ли сумел.
– Все зависит от техники охоты. Стреляю я отлично, это правда, но предпочитаю бить наверняка. Выхожу ночью, после захода солнца, на груди газовый фонарь висит. Пока новый, светит достаточно ярко шагов на пятнадцать, а мне больше не нужно. Заяц зверь ночной, я имею ввиду, кормится ночью. В темноте у него глаза светятся.
– Как это? – Ганс положил в топку кусок угля.
– Дитя города, – презрительно скривился Фридрих. – Животных только в лавке мясника видел?
– Да чего ты, в самом деле?!
– Глаза зайца отражают свет фонаря и светятся. Слабое свечение, но разглядеть можно. С желтым таким отблеском. Когда солнце уже село, но луна еще не взошла, зайцы сидят спокойно, ждут своего часа.
– А чего не убегают? Глупые животные.
– Дело не в том, глупые они или умные. Оценивать зайца с точки зрения интеллекта вообще не стоит. Не убегают, потому что видят свет, а меня, за световой завесой, нет. Слышать могут, а видеть – нет.
– Значит врет поговорка про то, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – Ганс сунул в печь еще несколько кусков угля. – Коварно ты с ними.
– Мне этот момент в охоте больше всего нравится, когда я его заметил, вскинул ружье и стараюсь подобраться как можно тише и как можно ближе. Щекочет нервишки. Заяц не волк, опасности для меня никакой, но щекотно на сердце. Знаешь почему?
– Нет, – ответил Ганс. Он закрыл дверцу топки на щеколду и подошел к Фридриху.
– Потому что заяц живой. Ни комар или муха какая-нибудь, а живой, с теплой кровью. Чувствует страх и боль, дерется за самку, радуется свежей траве, старается избежать опасности. Хлопок выстрела, и все закончено.
Ганс задумчиво смотрел на носки своих сапог.
– Ты чего загрустил? – спросил Фридрих.
– Нет, не загрустил, задумался. Смерть облекается в свет. Зло прикрывается световой пеленой, чтобы не опознали раньше времени.
– Это я зло? – Фридрих обиженно посмотрел на Ганса.
– Я не о тебе, а так… в общем.
– В общем… в общем… – раздраженно проговорил Фридрих. – Хотел поделиться с тобой зайчатиной, а теперь передумал.
– Да ладно, Фридрих, ну ты чего, не психуй.
– На ходу твой драндулет? Поехали.
Они селя в кабину. Ганс щелкнул тумблером, прислушался к появившемуся жужжанию, мысленно посчитал до двадцати и потянул на себя рычаг. Повозка затарахтела, завибрировала и поехала, постепенно ускоряя свой ход.
– Будем проезжать у холмов, притуши свет фонаря, – сказал Фридрих.
– Могу сейчас выключить. Лунного света достаточно. Глаза быстро привыкнут, и дорогу я не упущу.
– Было бы не плохо. Фонарь нас здорово выдает, – откликнулся Фридрих. – Холмы пройдем на максимальной скорости.
Ганс вкрутил регулятор яркости в крайнее левое положение и газовый фонарь, прикрепленный снаружи к крыше кабины, потух. Ганс навалился грудью на руль, вглядываясь в ночную дорогу.
– Не притормаживай, – сказал Фридрих и высунул ствол ружья наружу, готовый выстрелить в любую секунду.
– Проклятые ямы, – проворчал Ганс, – можно колеса оставить.
– Интересно, кому из начальства пришла эта светлая мысль отправить повозку с ценностями по такому маршруту? Завалят дорогу хламом и навалятся на нас сотней человек. Что я с этой пукалкой сделаю против ста человек?
– Если что, я уйду влево, там холмы поменьше, и поеду по бездорожью, разница невелика.
– Главное скорость не снижай. Мчащаяся повозка, это наше основное оружие.
– Что везем? – спросил Ганс, старательно объезжая ямы.
– Не знаю. Мешок опломбирован, не заглянешь. По весу, что-то легкое, прямоугольной формы. Коробка какая-то. Это мне грузчик сказал, – пожал плечами Фридрих.
– Далеко до точки? Не проехать бы.
– Все время прямо по дороге, никуда не сворачивай. Пять миль от кубла беженцев. Нас встретят.
Лагерь остался позади. Палатки не были видны, лишь отсвет костров и неясный гомон.
– Кажется, пронесло, – сказал Фридрих. – Дуракам везет. Включай свет поярче, не хватало, в самом деле, застрять в яме.
Ганс выкрутил регулятор вправо. Мироздание осветила яркая вспышка. Ночное небо с желтым светильником – луной, рассыпанные щедрой рукой Творца одинокие звезды и собранные в иероглифы созвездий, невысокие холмы, округлые, как девственные груди, змеиная ухабистая дорога, стали резко очерченными, яркими и тут же исчезли во тьме. Ганс резко затормозил. Фридрих приоткрыл рот и недоуменно рассматривал навалившийся мрак.
– Фонарь сдох? – нарушил молчанье Фридрих. – Что это было?
Ганс машинально несколько раз покрутил ручку регулятора влево-вправо, тьма не рассеялась. Фридрих рывком открыл дверь кабины, замер, оглянулся на Ганса, закрыл глаза, потрогал рукой свои веки, открыл глаза и снова выглянул наружу. В кабине Фридрих различал Ганса, сидящего на сидении водителя, руль в его руках, тумблеры и рычаги, лобовое стекло, свои руки и ноги, а тьма снаружи была абсолютной.
– Ты это видишь? – спросил Фридрих.
– Что? – Ганс озабоченно крутил регулятор фонаря.
– Это… – Фридрих показал на открытую, с его стороны, дверь кабины. Ее не было, она растворилась во тьме.
– Дверь вырвало? Когда успело? Все, теперь меня точно уволят.
– Нет, – Фридрих не узнал свой голос, – дверь не вырвало, – он погрузил правую руку во тьму и ее будто стер невидимый ластик. – Ты это видишь?
Фридрих втянул руку в кабину, не согнув в локте, а отведя плечо назад, как будто это была не рука, а ветка или палка. Рука была на месте, пальцы шевелились, кисть сгибалась и разгибалась. Он снова погрузил руку во тьму, нащупал открытую дверь, потянул на себя и захлопнул. Фридрих с силой ударил себя ладонью по щеке, еще раз и еще. Щека покраснела, верхняя губа треснула и окрасилась кровью.
– Нет, это не сон, – пробормотал Фридрих. – Ганс, скажи мне, что это не сон?
Водитель вжался в кресло и от страха по-коровьи хлопал глазами.
– Нужно выйти… – с обреченностью в голосе сказал Фридрих. – Я отвечаю за груз. Я… старший.
Ганс не откликнулся.
Как бы раздумывая, Фридрих медленно открыл дверь, несколько раз глубоко вдохнул, задержал дыхание, опустил ноги на землю и не почувствовал привычного ощущения опоры, давления земли на ступни. Оперевшись руками в сидение, готовый, если что повалиться на спину в кабину, Фридрих выбрался из повозки и повис в пустоте. Не как кукла на веревочках или воздушный шар, раздутый горячим воздухом, а пылинка, не имеющая веса и объема, заметить которую можно только в солнечном луче. Фридрих распрямил плечи и постарался унять дрожь в коленях, каждое мгновение ожидая падения в тартарары, но этого не происходило. Фридрих повернулся всем телом к повозке. Его голова находилась на привычном уровне над кабиной, как если бы он стоял рядом с ней на земле. Услужливое сознание, цепляющееся за привычное, подсказало детское воспоминание о летнем развлечении, нырянии в очерченный камышом глубокий пруд. Дети прыгали с разбега, на спор, кто дольше просидит под водой. Погрузившись на дно, мальчик Фридрих открывал глаза, и вода бурого цвета щипала их. Мягкий ил приятно уминался ногами и пальцами рук, уши закладывало, кожа покрывалась пупырышками. Мальчик Фридрих чувствовал себя неотъемлемой частью живого мира. Когда легкие начинало жечь, он отталкивался ногами от дна, проталкивал свое тело руками сквозь толщу воды и показывался на поверхности водоема как новорожденный. Солнечный свет, словно руками бабки-повитухи принимал его в объятия.
Фридрих видел Ганса, застывшего в слабо освещенной кабине. Как желток окружает зародыш цыпленка в курином яйце, мутный свет окружал Ганса. Повозки не было видно. Ее металлические, деревянные и резиновые части, скрепленные болтами и заклепками, растворились во тьме, так сахар растворяется в черном напитке из цикория. Фридрих опустил глаза, надеясь увидеть свое тело, но ничего не увидел. Повинуясь электрическому импульсу, его рука, не видимая Фридрихом, согнулась в локте и услужливо поднесла указательный палец ко рту. Фридрих укусил его и почувствовал боль. Он вытянул руки перед собой и нащупал железную крышу кабины. Перебирая руками по корпусу повозки, как слепой, на ощупь, Фридрих добрался до металлического ящика, прикрепленного к кузову, снял с шеи ключ на веревочке, открыл навесной замок ящика и вытащил опломбированный мешок. Боясь отпустить невидимый борт, Фридрих пошел назад, к кабине. Волосы встали дыбом на голове у Ганса, когда он увидел возникший из ниоткуда обрубок руки, державший мешок. Фридрих опустил мешок на свое сидение. Сделав дело, сохранив, как ему казалось, доверенный груз, Фридрих ощутил накатившую волну смертельного ужаса. Он осознал, что ничего не слышит, не различает запахов. Фридрих открыл рот и закричал, почти выплевывая свои легкие, но Ганс не обратил внимания на крик. Фридриху пришло в голову, что так выглядит жизнь души после смерти. Он лихорадочно пытался сообразить, когда это случилось, в какой момент он умер, но не мог вспомнить. Фридрих перебирал в уме события этого дня. Старший смены выдал им, в запечатанном конверте наряд, затем Фридрих получил оружие и расписался в журнале, Ганс возился со своим драндулетом, залил воду и разжег дрова в топке. Что было потом? Ганс отогнал повозку под погрузку. Заехал задом в бетонный отсек, грузчик открыл своим ключом железный ящик и вложил в него опломбированный мешок, закрыл ящик и постучал по кабине, Ганс поехал к воротам базы. Фридриху стало легче, он нашел опору, перебирая воспоминания, как монах перебирает четки. Что было дальше? Они ехали по дороге и трепались обо всем на свете: бабы, спорт, деньги, начальство, работа, охота, цены. Фридрих закрыл глаза и постарался сосредоточиться, погрузиться как можно глубже в свой внутренний мир. Опасное место – лагерь беженцев среди холмов. Фридрих остановился на этом воспоминании, вертя его то вправо, то влево. Нет, ничего не произошло на том участке дороги. Фридрих выронил мысли-четки, ниточка порвалась, и бусины рассыпались по полу. Теперь их не собрать. Стой! Вспышка света! Фридрих открыл глаза и вытаращился во тьму. Вспышка света, осветившая землю и небо. Что это было? Фридрих пытался отыскать в уголках памяти что-то похожее, хотя бы отдаленно, но не находил. Ни один источник света в его мире не мог осветить и небо, и землю так ярко. Фридрих подумал о том, какого размера должен быть газовый фонарь. Нет, не то. Свет все равно был бы тусклым, приземленным. Фридрих вспомнил прошлого водителя Мартина. Он умер не таким уж и старым. Кровоизлияние в мозг. У мертвого Мартина было сосредоточенное посиневшее лицо и почерневшие уши. Фридрих подумал, что лопнувший сосуд мог осветить сознание Мартина такой же вспышкой. Или не мог? Кто его знает, что происходит в этих проклятых мозгах. Фридрих заглянул в кабину, ожидая увидеть незамеченное им свое собственное мертвое тело.
Ганс сидел, откинувшись на спинку кресла, его руки вцепились в руль мертвой хваткой, шею опоясывала красная тесьма, на груди расплывалось кровавое пятно. Взгляд Фридриха заметался по черному пространству рядом с кабиной, он искал душу Ганса, покинувшую мертвое тело. Если он, Фридрих, перешел в духовное состояние, но при этом осознавал себя, мыслил и вспоминал прошлое, значит и Ганс где-то рядом, стоит и не знает, как быть дальше. Фридрих закричал и замахал руками, надеясь привлечь внимание души водителя. Вокруг все также была тишина и тьма, а в кабине мертвое тело водителя. Фридрих похлопал себя по карманам, как будто его, Фридриха, мертвое тело могло закатиться за подкладку или незаметно выпасть на дорогу и лежать в пыли. Нужно было что-то делать, и Фридрих решил добраться до тела Ганса. Ощупью он обошел кабину и наткнулся на открытую дверь водителя. Фридрих выволок Ганса из кабины, мертвое тело исчезло во тьме, и сел за руль, слепо уставившись в лобовое стекло. Справа что-то жужжало, негромко, но настойчиво. Фридрих скосил глаза, опломбированного мешка на пассажирском сидении не было. Жужжание стихло. Фридрих заглянул под пассажирское сидение, за него, мешок исчез. Жужжание повторилось, стало громче и оборвалось. Фридрих подумал о том, что это был первый звук, который он услышал после того, как выбрался из кабины. Он осмотрелся. Нет, это было не механическое жужжание парового механизма. Наверное, этот звук издавала большая зеленая муха-трупоед. В полете она быстро махала крылышками и жужжала, а когда садилась, затихала. Где она? По ту сторону жизни залетают мухи? Или это ад, и начались вечные мучения? Одна из казней божьих, песьи мухи. Жалящие и грызущие плоть серые твари. Или зеленые? Скорее всего – зеленые. Почему зеленые? Жужжание повторилось. Фридриху показалось, что муха села на ухо. Сложив ладонь горстью, он схватил муху, поднес кулак к уху и прислушался. Тишина. Фридрих разжал кулак, мухи не было. Снова жужжание. Муха села на Фридриха и полезла в ушную раковину, царапая нежную кожу. Он сунул указательный палец в ухо, стараясь выковырять назойливое насекомое, но не успел, она настойчиво лезла дальше, протискиваясь через узкие лабиринты, связывавшие ухо и мозг. Еще немного и муха проникнет в черепную коробку. Фридрих поднял брови и сощурил глаза, ощущая каждое движение мухи. Нет! Это не насекомое! Это мысль. Чужая враждебная мысль. Бывают мухи-мысли? Или лучше сказать мысли-мухи? Фридрих обхватил голову растопыренными пальцами и сжал, что есть силы. Внутри черепа уже была не одна муха, а десятки. Мысли-мухи царапали своими шершавыми лапками мозг Фридриха, с мерзким жужжанием чистили крылышки, спаривались и откладывали яйца. Десятки, сотни желтых яиц, наполненных гноем и личинками. Фридрих закатил глаза, согнул шею и затряс головой, как будто пытался избавиться от воды, затекшей в ухо во время купания в озере. Не помогло. Фридрих высунул голову из кабины и погрузил во тьму, в надежде, что она растворится там вместе с мухами. Не сработало. Мысли-мухи плодились, жрали мозг, гадили и снова плодились. Фридрих стянул сапог с правой ноги и снял носок. Дотянулся до ружья, упер ствол в подбородок и нажал на спусковой крючок большим пальцем ноги.
Глава 3. “Кот-людоед Нагл”.
Из болота, покрытого жирной зеленой ряской, торчали редкие рыжие сосны. Из глубины на поверхность с громким бульканьем поднимались большие пузыри и лопались, распространяя зловоние. Зеленая дымка – смрадное марево висело над болотом. Горбун спрыгнул со спины лося и подошел к гранитному замшелому валуну, вросшему в землю на границе твердой почвы и топи. Пошарив рукой в траве, горбун вытянул конец тонкой веревки, сплетенной из человеческих русых волос, и привязал к лосиным рогам.
– Пошел! – прикрикнул на лося горбун.
Лось нехотя попятился. Веревка натянулась, разрезая болотную ряску. Горбун заставил сохатого лечь на землю, взобрался к нему на спину, повесил переметную суму на свою шею, встал на ноги, пробрался меж лосиных рогов и пошел по веревке. Под тяжестью горбуна она провисла, но не касалась поверхности болота. Горбун шел легко и уверенно, как по твердой земле. Зеленое марево рассеялось, и из него выступила покосившаяся избушка, стоявшая на пне исполинского дерева. Над ее дверью белым пятном проступал конский череп, прибитый к темной бревенчатой стене. Конец веревки крепился к берцовой человеческой кости, заостренной и вбитой в пень. Справа и слева от двери, вывалив друг на друга черные глазные провалы, на пне стояли шесть желтых человеческих черепов. Горбун соскочил с веревки, подошел к двери, трижды поплевал на право, трижды на лево, толкнул дверь ладонью, она скрипнула и отворилась. На пороге сидел большой черный кот с белыми усами. На его шее лежала цепь из красного золота.
– Нагл, – горбун переступил порог и остановился, – хозяйка дома?
– Здравствуй, Короста, – сказал кот, и кончик его хвоста нервно дернулся.
– Здравствуй, Нагл, – горбун снял с шеи переметную суму и поставил на пол.
– Как твое здоровье?
– Благодарю тебя, Нагл, чувствую я себя хорошо, вот только горб чешется.
– Как здоровье сохатого?
– У лося все чудесно. А как твое здоровье, Нагл?
– Благодарю тебя, великолепно. Как думаешь, Короста, в чем тайна моего долголетия и отсутствия болезней?
– Хм… – Короста потер ладонью подбородок. – Колдовство?
– Твоя стрела пролетела мимо цели. Даю тебе еще одну попытку, – кот прищурил зеленые глаза.
Короста обвел Нагла взглядом с ног до головы в поисках подсказки, но Нагл сидел не шевелясь.
– Может быть… ты любишь есть мышей… Может быть… Мыши?
– Снова мимо цели. Ну что, мой меткий друг, сдаешься?
