Не закрывайте вашу дверь

Более драматично изменённая версия гласит, что и Творцы, и Исказители Творения просто разочаровались в том, что у них получилось, и куда-то ушли, покинув анбулийцев. Руководить ими стали две новые Четвёрки, пришедшие позже. Тем самым, Первой Четвёрке не имеет смысла поклоняться. Она даже элементарного уважения не заслуживает. Разве можно бросать своих тварей на произвол судьбы? А если бы Вторые Четвёрки не пришли? Промежуток между уходом Первой Четвёрки и приходом Вторых был чудовищным. Вымерли почти все. Мелкие животные как-то лучше приспособились к паразитам, хотя и им несладко пришлось, а разумным, с их большой массой тела, нужно долго расти. Не говоря уже о том, что и обучаться нужно долго, разумные всё-таки. Если бы Вторые Четвёрки с их циклами пришли чуть позже, им уже некому было бы поклоняться… Кажется, они появились не одновременно. Но данные об этом времени в мифах очень фрагментарны. Какая из Вторых была на самом деле Третьей, теологи так и не договорились.

Как они выглядят? Естественно, если в древности, то все они пернатые змеи. Небесная Пара с большими опахалами в руках и на хвостах, опираться на облака, представлявшиеся, видимо, не слишком-то плотными. Подземная Пара – без перьев и, иногда, даже без глаз. Современные представления – все двенадцать духов не выглядят никаким привычным и постижимым образом. Это, скорее, не особи, тем более мужские и женские, а некие категории. Впрочем, они – не пассивное отображение законов природы, воля у них есть, своим делом они занимаются старательно и в охотку. Отсюда и персонификация.

Семидневная неделя

Удивительным образом ненормальные циклы духов осей север-юг в 4⅔ суток и запад-восток в 1½ суток, накладываясь друг на друга, образуют привычную для землян семидневную неделю. Светлана проверила на сетевом калькуляторе и даже, с некоторым трудом, устно. Да, 4⅔ * 1½ = 7. Ну да, ведь умножить на полтора – это взять 4⅔ плюс половину от 4⅔, то есть, 2⅓. Целые дают 6, дроби ещё 1.

А вот представить себе такую неделю совсем трудно. Допустим, она начинается с жажды и бессонницы, сочетающимися с сушью и голодом. Через три четверти суток жажда и бессонница сменяются неумеренным питьём воды (не вволю, а сверх желаемого, как на приёме у уролога перед УЗИ), в то время как сушь и голод продолжаются, только слегка ослабляясь. Когда они сменятся обжорством в болоте, пройдёт… сколько меньших циклов?.. Уже запуталась, на первой же попытке представить! А вот аборигены не путаются, а естественно существуют во всём этом.

Мало того! Эта неделя у каждого своя! То есть циклы одинаковой длительности, но фазы обоих циклов свои для каждого жителя Анбулии. Фазы совпадают раз в неделю у всех, но этот «раз» у них в разное время на недельных и суточных часах.

А она ещё так обрадовалась, обнаружив семидневную неделю. Думала, не иначе, люди когда-то уже контактировали с аборигенами. Хотя Коатль утверждает, что нет, но он может не знать. Спутника-то у Анбулии нет, как у Земли, с периодом обращения в четыре недели и отчётливыми семидневными фазами. Правда, в сети на этот счёт написано нечто странное, «неделя не имеет прямой астрономической основы»3 – внеземельцы, наверное, писали. А повсеместное введение семидневной недели объясняется распространением христианства, которое взяло её из своей основы, иудаизма, где количество дней недели имеет религиозное обоснование. Только неделя эта от вавилонян, увлечённых астрономией, от которой пошла астрономия греков, а уже от них – римлян, от которых календарь Юлия Цезаря (никакого не христианина) распространился по Европе.., Откуда семидневная неделя на Анбулии, если не в результате контакта? А вот, оказывается, откуда. Из наложения ни в какие ворота не лезущих циклов. Насколько часто оказывается, что в действительности всё не так, как на самом деле. Нет, это чушь. Часто очевидное оказывается совсем не тем, чем кажется вначале! Вот.

Светлана очень не позавидовала аборигенам, когда Коатль рассказал про эти жёсткие циклы. В отличие от земной недели, тут нет никаких выходных. Комфортны только первые минуты после перехода на альтернативный режим, скажем, когда ешь после поста и одновременно увлажняешься, перейдя из пустыни в болото. Насильное самокормление и сырость очень скоро становятся неприятными. Да и первоначальное насыщение можно назвать приятным, только если параллельно с этим смертельно не хочется, допустим, спать, а совпадение всех потребностей – только раз в неделю. Несколько минут наслаждения полным комфортом – маловато, однако! То ли дело у людей! День или два отдыхаешь, остальную неделю работаешь. Если ты не исследователь ксеноцивилизации. Тогда об отдыхе приходится забыть. Но это же исключительный случай…

Даже непонятно, – подумала она, – как они тут при таких ограничениях со стороны деспотичных духах вообще выбрались из дикого состояния? Если диким состоянием неполиткорректно считать уровень технологии на уровне земного Средневековья или ниже. Хотя ксенолог так считать не должен. Неважно. Когда они успели создать все свои то ли био-, то ли техно-штучки, которые она случайно видела, и, как она подозревает ещё многие, с которыми её не познакомили? И, похоже, разработали физику, включая макрофизику, т.е. космологию, и микрофизику примерно на уровне земной, а ведь никаких гигантских телескопов, гравитационных датчиков и синхрофазотронов у них, вроде бы, нет. Впрочем, спрашивать такое было бы неправильно. Да и самостоятельно догадаться можно. Если их время «до циклов» у них мифологическое, это только часы они придумали относительно недавно, то в их распоряжении было очень много времени. Можно многого добиться даже в краткие периоды пребывания дома между пустыней и болотом, вот как сейчас. А теоретизировать можно и в пустыне или болоте. Там, собственно, больше нечем заниматься. Ну а сейчас, вероятно, у них и автоматика какая-то есть, или биоавтоматика. Придумал в пустыне план эксперимента или в болоте принцип действия нового технического приспособления, заполз домой, настроил автоматизированную лабораторию на получение задуманного и пополз дальше соблюдать божественные режимные предписания.

В то же время у Светланы почти сразу создалось впечатление, что Коатль, получивший от неё много материалов о земной цивилизации и довольно быстро с ними ознакомившись, оценил достижения людей не слишком высоко. Во всяком случае, с ней самой он общался не для того, чтобы поучиться чему-то новому. Скорее, его интерес походил на её собственный – интерес исследователя. Даже, наверное, более определённо – интерес антрополога. Недаром же он отказывался общаться по радиосвязи, хотя передатчик ему Светлана предоставила с самого начала, и показала, как пользоваться (обратиться к ней по имени, находясь недалеко от передатчика – он и включится). Только лично. Хотя возможности для этого составляли только небольшую часть времени. Ещё бы, с таким режимом!

Разрыв

А вот последнее сообщение от него пришло именно по радио. И это был, увы, недвусмысленный отказ от дальнейших контактов. Безо всякого объяснения причин. Пришло оно, к сожалению, когда Светлана спала. А теперь до ближайшего времени обычного общения, когда она собиралась попытаться исправить ситуацию, или хоть добиться объяснений, оставалось несколько часов. Чтобы не тратить их зря, она попыталась сформировать отчёт, но не очень успешно. Мало того, что спать хочется, так ещё и мысли отвлекают. На тему – что же такого ужасного могло случиться? Нормально же общались. Или только ей так казалось? А Коатлю нет? Но иногда ей даже мерещился какой-то личный интерес с его стороны. Не мужской, конечно. Они слишком разные. Но… чем-то похожий. Одобрительный? Покровительственный? Отеческий? Иногда даже удивлённо-восхищённый, если она, по его мнению, понимала что-то трудное для понимания человека. Или это было всего лишь снисходительное удивление дрессировщика успехами ручной обезьянки?..

Социология

Кофе показал свою бесполезность, а время утекает, как вода. Светлана проглотила красную таблетку из аптечки, рассчитанную на крайний случай. Когда обстоятельства складываются так, что спать ни в коем случае нельзя, и плевать, сколько времени потом придётся восстанавливать здоровье. Случай именно такой.

Что касается отчёта. Она ведь не только о странных местных верованиях узнала. О структуре общества тоже. Это натуральный анархизм. Ничего похожего на государство. Даже Афины, где государственный аппарат состоял из рабов, а все вопросы решало собрание граждан, были больше похожи на современное государство, чем то, что здесь, В конце концов, в Афинах для поддержания общественного порядка были иноземные наёмники. И, пусть с какого-то времени не было басилевса, вместо него были архонты. Те самые, от кого слово ἀναρχία с отрицательной приставкой «ἀν». Пусть их и выбирали по жребию. Сперва один, потом два, три, наконец, ещё шестеро. И, в конце концов, афинянам удалось эффективно подавить свободомыслие – приговорить и убить Сократа. Ну и. всё-таки, буле (от которого Светлана образовала название Анбулия), или Совет пятисот, всё же не референдум. Это по пятьдесят депутатов от каждой из десяти фил Афин.

Здесь же правительства и аппарата насилия нет совсем, а общее обсуждение иногда устраивается, при этом возникшие вопросы решаются не на основе голосования, а на основе консенсуса. Обсуждение, кстати, функционирует без физического собрания, все остаются на своих участках. «Включить» его может любой, кому кажется, что возник вопрос, требующий общего обсуждения. Не удалось выяснить, есть ли туземцев что-нибудь вроде компьютерной сети, о своих технических достижениях они почему-то рассказывать не спешат, но, если и есть, коллективные обсуждения традиционно проводятся без неё. С помощью системы дальней связи.

Когда об этом зашла речь, Светлана приготовилась услышать чуть ли не о телепатии, но средство дальней связи оказалось намного примитивнее. Не выходя со своей территории, только вскарабкавшись на центральную горку, Коатль может дозваться до всех соседей, где бы на своей территории они ни находились. (Светлана тут же спросила, как он на неё забирается. Если она правильно поняла – центральная горка и есть та скала с почти вертикальными боками, внутри которой размещается нора Коатля? Оказалось, так и есть. Но, проследив за скептическим взглядом Светланы на его массивное тело и на вертикальную стену «горки», Коатль упомянул о некоем подъёмном устройстве – там, внутри – доставляющем пользователя прямо на вершину. На вопросы о принципах действия этого устройства он говорить не стал. Несмотря на это Светлана снабдила его номером три в своём списке замеченных у анбулийцев устройств. Первыми двумя были пригласительное веретено и транспортное щупальце. Всё равно ведь она и их принципов действия не выяснила. Да и какая разница, будь лифт механическим, пневматическим, гидравлическим, электрическим или живым, он всё равно некий продукт анбулийской цивилизации.

Чтобы быть услышанным соседями, не применяется никакого устройства, только специальный голос и специальный язык. Разработанные настолько давно, что соответствующего устройства сделать было нельзя. А теперь это традиция – обходиться собственными силами. Специальный голос представляет собой, как выяснилось, ультразвук, а специальный язык – что-то вроде звуковой стенографии. Только записи стенографиста часто может понять только он сам, а сжатые сообщения специального языка понимают все аборигены. Посвистев соседям, инициатор обсуждения может больше не беспокоиться. Соседи передадут информационный пакет своим соседям, пока не окажутся оповещёнными все пятьсот или около того жителей долины Спокойствия. В отличие от Совета пятисот в Афинах, это не представители, а именно все. Если первоначальное сообщение инициатора содержало предложение, и кто-то имеет дополнения или возражения, он передаёт их на всеобщее обсуждение таким же образом. Удивительно, как мало таких расходящихся кругами передач требуется для достижения консенсуса. То ли аборигены очень добродушны, то ли любые обсуждаемые вопросы не могут по-настоящему отвлечь их от постоянного и нелёгкого выполнения требований двенадцати духов. Простите, восьми – суточная четвёрка богов и демонов – не для разумных.

* * *

Интересно, что основатель анархической антропологии Дэвид Гребер, марксист 21 века, приводил современные ему примеры (племени индейцев пиароа в бассейне Ориноко в Южной Америке, народа тив на берегах реки Бенуа в центральной Нигерии в Африке, сельских общин на Мадагаскаре) именно такого функционирования анархических обществ: важным элементом их бытования являлась постоянная упорная борьба с предположительно деструктивными элементами, действующими из мира духов. Правда, здесь функция духов представлялась аборигенам не деструктивной, а организующей. Но ацтеки тоже самоистреблялись не просто так, а, как они полагали, для предотвращения Апокалипсиса, который мог регулярно наступить каждые 52 года. Кстати, удивительное совпадение – этот период определялся у них как период совпадения двух календарей, обычного, с годом 365 суток, и священного, на 260 суток4. Совсем как неделя у местных «кецалькоатлей». Но это в данном случае неважно, а важно то, что одно дело – представления верующих о благости их богов, другое – реальный вред, какой вера в них может принести. Если вред большой, таких богов следует считать злыми, хотя они назидательно отменяют назначенный Апокалипсис.

Сам Гребер полагал, что настоящей функцией этой постоянной борьбы с миром духов было предотвращение появления государства. Которого у них не было не потому, что они не знали об этом «прогрессивном» устройстве общества; наоборот, знали и всеми силами противились его возникновению, полагая, прежде всего, аморальным, а также грабительским, подавляющим свободу и т.п. Правда, бегло упоминал он также анархистские сообщества, находящиеся, по-видимому, под более реальным внешним давлением, такие, например, как «пиратские утопии», колонии беглых рабов и пр. Но подробно рассматривал только сообщества с воображаемым сплачивающим фактором. Возможно, ему казалось, что они могут служить более привлекательным примером для современников. Израильскими кибуцами, с самого начала создававшимися как военные поселения, он пренебрёг.

Впрочем, успехи дальнейшего развития анархистской антропологии пришлись, в основном, на область теории. Практические воплощения остались столь же эпизодическими, как были. По-прежнему небольшой коллектив, особенно под внешним давлением, от которого вынужден защищаться, мог быть анархистским, коммунистическим и вообще каким угодно. Те же кибуцы создавались под влиянием Толстого с одной стороны и Кропоткина – с другой. Большое общество может резко отличаться от окружения уже только при наличии внешней угрозы, и только ограниченное время. Потом что-то (конформизм?) заставляет его присоединиться к человечеству. Которое в массе продолжало, после «изобретения» иерархического общества, практически только из таких обществ и состоять.

А вот у анбулийцев как-то получилось то ли не строить эту пирамиду вообще, то ли когда-то отказаться от неё.

* * *

Светлана как-то, не без задней мысли показать страстную заинтересованность в социальном опыте анбулийцев, разоткровенничалась с Коатлем и рассказала ему о своём страхе попасть в «средний класс». От своего появления в Древней Греции5 и до 20 века это понятие означало некий уровень доходов и потребления, обуславливающий некое, что ли, довольство существующей системой. Но на рубеже 20 и 21 веков оно стало связываться с очень неприятной особенностью. В подавляющем большинстве случаев человек в среднем классе обязательно занят откровенно бесполезной и неинтересной работой. Только за такую работу можно получать достаточную зарплату. Если у тебя интересная или явно полезная для общества работа, тем более, если у неё имеются сразу оба эти свойства, это уже достаточное вознаграждение за твой труд. Не вздумай требовать больше – на тебя ополчится весь средний класс, довольный своим уровнем потребления, но завидующий чёрной завистью психологическому комфорту человека, чувствующего себя на своём месте. При этом нельзя сказать, что средний класс бездельничает. Он в поте лица зарабатывает свои деньги. Потому что даже если труд заключается в высиживании на рабочем месте положенного количества часов и участие в мотивирующих семинарах, он всё равно тяжёлый – именно психологически. Может, не для всех: всё-таки общество старается воспитывать гедонистов-сибаритов-потребителей, которые будут отлично себя чувствовать, получая деньги за отсиживание на рабочем месте и солидарность с начальством. Но лично ей всегда страшно представить себя на такой работе. До того, как стать ксенологом, она поработала в офисе и знает, о чём говорит. Там дико некомфортно, и, похоже, это сделано специально. Чтобы не возникало ощущения даром получаемой зарплаты. Может, она под влиянием теоретического образования преувеличивает, но ведь она описывает именно свои ощущения. А лишиться контракта сейчас очень легко. Она ведь пока не поняла главного: как анбулийскому обществу удаётся оставаться анархическим? Притом, она ведь специально спрашивала, никто не делает никакой бесполезной работы… И нет никакой бюрократии… Смешно же полагать, что это у людей природа такая, не дающая им достигать консенсуса, характер вздорный, вот они и вынуждены подчиняться немногим, притом чуть ли не самым неприятным членам общества, заражённым алчностью и властолюбием, чтобы хоть кто-то хоть как-то всё регулировал. Уж скорее речь может идти о некоем избыточном конформизме, лишающем людей уверенности, что возможно иное устройство общества, кроме того, какое считает само собой разумеющимся подавляющее большинство людей. Если это кардинальный недостаток, то ещё неизвестно, как с этим у анбулийцев. Что касается алчности и властолюбия как якобы имманентных свойствах людской психики, то вы ещё о первородном грехе, отягчающем душу человека, вспомните. А на Анбулии, значит, никакой змей не приползал, Адама и Еву не совращал, они же сами змеи, всё равно он бы их не обманул… Хм, скорее, наоборот, они бы ему больше доверяли – это Ева непонятно почему поверила змею больше, чем Богу… Впрочем, понятно, почему. Потому что змей говорил то, что ей хотелось услышать – запретный плод сладок. Тут совсем другая мифология, но не в ней же всё дело?..

А Коатль вот так отплатил ей за откровенность. Ладно, пусть его больше не интересуют отношения между двумя цивилизациями. Но его, очевидно, не очень трогает и то, что он ей сломает всю карьеру. А ей-то казалось, он ей симпатизирует. Хотя и посмеивается немного, где-то внутри себя, а может, это ей тоже только казалось.

* * *

Впрочем, это ведь ещё не окончательный конец. Может, какая-то часть землян станет анархистами и возобновит контакт, а то и начнёт переселятся на Анбулию к идейным коллегам. Или найдутся пернатые коллаборационисты, возобновят контакт с целью получить земные технологии в надежде избавиться от паразитов, и шут с ней, анархией, если за неё так дорого надо платить. Или произойдёт какая-то грандиозная катастрофа у землян, и они перестанут стесняться и начнут колонизацию Анбулии, несмотря на протесты местных. Или катастрофа произойдёт на Анбулии, и анбулийцы будут вынуждены просить помощи. Или случится ещё что-то, что не приходит ей в голову. Или произойдёт всё перечисленное, отчасти последовательно, отчасти параллельно. В общем, или ишак умрёт, или шах, или сам Ходжа Насреддин.

А ларчик просто открывался – у Пандоры

Приближается время обычного посещения, поняла Светлана, и, включив комм на создание виртуального зеркала, занялась своей внешностью. Немного подкрасилась, скорее машинально, чем для Коатля, полюбовалась симпатичным (на человеческий взгляд) лицом и прицепила бороду и бакенбарды из зелёных перьев. Сквозь шлем скафандра снаружи что-то видно, надо приблизить свою внешность к внешности анбулийца. Волосы у неё уже давно были покрашены в пятнистую композицию оттенков зелёного, в точности под оперение Коатля. Даже не на человеческий взгляд, а с поправкой на то, что зрение анбулийцев сдвинуто в ультрафиолетовую область. С тех пор, как удалось наладить общение с ним, она так и ходила, не перекрашиваться же для каждого свидания. А вот вначале пришлось много раз перекрашиваться, Изображая на голове то коричневые и жёлтые перья, то красные и оранжевые, то синие и фиолетовые, а то и какое-нибудь жуткое сочетание цветов воспроизводить, вроде розового и голубого или красного и зелёного. Это пока она пыталась общаться с другими жителями долины Спокойствия, а они один за другим отказывались иметь с ней дело, несмотря на подражание в окраске. Она уж думала, эта тактика неверна. Собиралась попробовать другую, но тут нашёлся Коатль. Она, кстати, так и не выяснила, почему он согласился с ней беседовать. Отложила опасные вопросы на потом. Вдруг спросишь, а он и задумается, чего это он, в самом деле? И до свидания. Но сейчас «до свидания» получалось независимо от этих вопросов, так что спрашивать следовало, наоборот, о том, в чём дело? Чем она провинилась, что он хочет разрушить её профессиональную карьеру?.. Ну, это на крайний случай, давить на жалость, сперва просто спросить, может, у него что случилось.

Закончив с мимикрией, она влезла в скафандр и отправилась к Коатлю, хотя, как она и ожидала, полосатого веретена в знак приглашения он не выставил.

* * *

…Что ж, как она и надеялась, всё не так плохо. Коатль не попытался её выгнать, когда она заявилась в обычные часы общения. Должно быть, и сам пришёл к выводу, что поступил слишком грубо. И что после их дружеских бесед он задолжал ей хотя бы объяснение. Так что она начала надеяться, что контакт сохранится хотя бы для чисто личного общения. Разница будет в том, и это нельзя назвать несущественным, что, будучи честной, ей нельзя будет вставлять в отчёты информацию, извлечённую из бесед с Коатлем вне рамок официального контакта. А тогда как она вообще напишет отчёт?..

Вдобавок, прежде, чем дать объяснение, он взял с неё слово что уж оно точно ни в какой отчёт не попадёт. Разве что лет через триста, когда его и его современников давно не будет на свете. Потому что стыдно.

Гребер был прав относительно постоянной угрозы, с которой должно бороться анархистское общество, чтобы существовать. Но эта угроза, по крайней мере, на Анбулии, вовсе не таится в мире духов, теологии или философии, иными словами, не выдуманная, а очень, очень материальная. Чрезмерно. Вместе с разумными пернатыми змеями здесь живут два паразита, один растительного, другой животного происхождения. Избавиться от них невозможно. Но путём поддержания максимально неудобного для них цикла существования можно не давать им развиваться. Циклы для них разные. И по длительности, и по характеру условий. Вот и всё.

Стоит сбиться, неважно, по каким причинам, сколь угодно уважительным, с какого-то из циклов, тот или иной паразит сделает шаг в развитии. Потому что паразиту плевать на уважительность причин. Организм-носитель приблизится на этот шаг к неприглядной смерти. Недаром изобретение часов примерно четыреста лет назад увеличило продолжительность жизни анбулийцев вдвое. До того полуторасуточный цикл так и был полуторасуточным, но тот, что 4⅔ суток, считали грубее, по схеме 4 суток в одну неделю, по 5 суток в следующие две. Это давало нужный результат только в среднем, а паразит использовал мелкие несоответствия.

Само изобретение циклов в позднемифологические времена увеличило продолжительность жизни анбулийцев в десять раз. После того как появление паразитов в совсем уже незапамятные раннемифические времена уменьшило её в тридцать раз. Тем самым, если верить легендам, современные анбулийцы живут всего раза в полтора меньше самых древних. Правда, достигая хотя бы такого результата путём суровой самодисциплины. Но они давно привыкли.

Часы, кстати, тоже биологические, на основе выделенных клеток тех самых паразитов, пересаженных на специально выведенный гриб – да, тот, что Светлана посчитала похожим на рождественскую ёлочку, даже с разноцветными украшениями. Только «ёлочка» была коричневого цвета и не колючая, просто набор конусов, уменьшающихся к вершине, а украшения на ней – довольно однообразные. Только розовые бананы и зелёные мохнатые сосульки. На взгляд землянина, все элементы довольно противные – если он не ксенолог. Она ещё, помнится, удивилась, что Коатль бережно таскает эту штуку в тяжёлом горшке и в пустыню, и в болото, но отложила расспросы на потом, заподозрив в «ёлочке» предмет религиозного культа. А это, оказывается, часы, наглядно показывающие жизненные циклы обоих паразитов. И эти часы, естественно, свои у каждого анбулийца. К религиозному культу они тоже привязаны, да.

Потому что под власть циклов безопасности каждый анбулиец попадает с самого рождения. Самая важная задача взрослых – прежде всего научить детей следовать циклам. В период обучения, естественно, заставляя их следовать им. Правда, как оленёнок чуть ли не с рождения встаёт на ножки, подчиняясь жизненной необходимости, маленькие анбулийцы очень скоро учатся сами отсчитывать время обоих циклов. С тех пор, как появились часы – глядя на них. Теологические и философские причины необходимости следования циклам они проходят потом, в массиве всей необходимой им информации, в ходе уроков. Учителем становится анбулиец, у которого циклы подходят по фазе. Кому нужен глас вопиющего в пустыне, когда ребёнок мокнет в болоте, и наоборот.