Внуки Богов

Когда старик что-то промычал, я увидел, что у него вырезан язык. Достав из торока висевшего на плече медную скрыню, он вытащил деревянную пробку и стал лить тягучую черную жидкость на рану Яровита. Я тем временем, выдернул окровавленное древко и отбросил его в сторону. Кровь под воздействием знахарского снадобья стала сворачиваться, прекратив свой ток из ран. Яровита туго перевязали куском холста и уложили на меховую подстилку в трюме корабля.

Я схватил волхва за руку:

– Он будет жить?

Старик зыркнул на меня единственным глазом, потом пожал плечами и указал перстом в небо.

«На все воля Богов!» – так я понял его жест.

Пять лет прошло с того времени, как я покинул свою отчину. Но Светлые Боги не оставили своего внука, и может я вскоре вновь увижу родные лица, услышу родную речь, встречу брата и ту, что дала мне роту верности на клинке, который я так глупо отдал в лапы ромейским работорговцам. Если б я ведал тогда, на корабле тавров, какой тяжкий рок уготован мне Богами…

Подошел Сак, молвил с усмешкой:

– Я зрю – вы такие же монахи, как я – купец! Впрочем, сие – не мое дело. Вы заплатили, и я взялся доставить вас до земель славен. Если бы не ромейские акулы, то так бы и вышло… Но я потерял треть команды, корабль поврежден и нуждается в починке. Мне придется сделать остановку в торговом полисе Варна129, дабы залечить раны корабля и пополнить команду. В Варне живет мой брат Аргафис. Его ремесло – возвращать суда к жизни. А в портовых харчевнях можно найти любителей морской удачи со всего света.

– Сколько дней пути из сего града до славянских земель? – перебил его я.

– По суше – седмица, по воде – два дня, а при попутном ветре – и того меньше…

– Добро… – кивнул я. – Может нам удастся в Варне найти другой корабль.

Сак вынул золотые монеты и протянул мне:

– Здесь четверть того, что вы заплатили.

Я покачал головой.

– Ты рисковал головой и своими людьми ради нас. Се мы должны заплатить тебе за то, что не сдал нас ромеям.

Сак сделав свирепое лицо, сунул мне монеты в руку.

– Я – несомненно разбойник, но я – честный человек!.. И раз не сдержал свое слово, пусть даже по независящим от меня причинам, обязан вернуть часть оговоренной суммы. Поверь, я свое слово ценю гораздо выше ромейского золота!

Он круто повернулся и пошел на нос камара.

А я подумал:

– Благословенны женщины, рожающие таких мужей!

• • •

Яровит лежал на медвежьей шкуре, грудь тяжело с хрипом вздымалась, как будто душа уже билась о ребра, пытаясь прорвать плоть и уйти из непослушной, отжившей оболочки. Лик старого воина заострился, мертвенная бледность растеклась по нему. На устах – засохшая корка крови. Остановившийся взор уперся в потолок трюма и, если бы не хриплое дыхание, я бы принял его за ушедшего в мир предков.

Склонившись над ним, я обтер кровавую корку с его уст и дал глотнуть воды из кубка. Наставник закрыл глаза, долго собираясь с силами, затем прошептал:

– Я скоро уйду по последнему пути к пращурам… Выслушай меня и дай слово исполнить то, что я тебе открою.

«– Наставник, ты слишком торопишься», – сказал я. – Торопливость – удел юности… Зрелость – не любит спешки.

Яровит улыбнулся:

– Ты складно речешь, сынок… Только слова никого не спасали от рока. Вся жизнь – есть подготовка к последнему пути. Боги зовут меня…, и я готов! У меня мало времени…

Он закашлялся. С края уст, выползла аки змея струйка крови и поползла по бороде. Я вытер кровь куском ткани, глядя в лихорадочно блестевшие глаза старого воина.

– Клянусь… – молвил тихо, – Светлыми Богами, честью и родом своим, Матерью-Землей и Сваргой небесной, огнем и водою, железом и кровью, что исполню твой наказ! Внемлю тебе, идущий путем пращуров!..

Яровит снова прикрыл глаза, словно свет горевшей лучины мешал ему говорить и начал свой сказ:

– Далеко на полуночи, посреди Варяжского моря, лежит остров Руян130. В давние времена, когда лишь минули века Тьмы и Ярило лучами своими растопил великие льды, народ русов и арьев, идя за отступающим на полуночь холодом, пришли на сей остров и в честь своей древней отчины Арианы, поставили град Аркона. Что на речи пращуров значило «Земной Кон Асов», суть – Небесных Богов. В Арконе же пращуры воздвигли великий храм131 Световита – Бога, что огненным Соколом-Рарогом спускается с небес на землю, неся Свет Истины в души людей. В том храме хранятся древние святыни моих предков из племени руян-рарогов, как называют себя ныне жители острова. Первая святыня – копье Световита, которым он поражал Кощеев и навьих воев Чернобога; вторая: меч и шелом Венда – сына Славена Старого, а также – харатьи Света, сказания Священных Вед – дар Световита своим потомкам. Четыре Верховных жреца-хранителя древней мудрости, не ведающих никакой земной власти над собой, правят на священном острове. Триста могучих витязей хранят храм Световита, прозванный среди народов – «Красным храмом» за невиданную красу его и покров цвета закатной зари. Их всегда триста, опоясанных золотыми поясами, с образом падающего на врага Сокола-Рарога на щитах и стягах. И нет им равных во всех ведомых людям землях. Когда вновь избранный в дружину Световита проходит семь посвящений и становится Витязем Света, он дает роту не ведать женской любви, и лишь битва с врагами Света заменяет ему Дар Богини Лады. В борьбе с безладьем и слугами Чернобога он зрит истинную радость и усладу. Тех воев люди называют Яровиты – ярые витязи. Я был одним из них. И водил в сечи первую сотню ярых витязей. Мой отец Радомир, был одним из четырех Верховных жрецов Красного храма. Моя мать – Вельдара, была из княжеского рода ободритов-вагров132. Ни один враг не смел ступить на священный остров. А пытались многие… – Яровит закашлялся. В уголках уст скапливалась кровавая слюна. Передохнув, он продолжил:

– В давние времена – римляне и галаты133, затем – готы, германцы, франки, нурманы… Но никто не смог даже приблизиться к Арконе. Врагов не раз встречая в море, мы топили их ладьи и драккары. Ни один из них, не прошел даже сотни шагов по нашему берегу. Мы нагромождали горы из мертвых тел, и даже самые лютые из незваных гостей бежали в ужасе от наших мечей, ибо каждый ярый витязь мог биться с десятком врагов, а семеро – стоили сотни.

Но Боги видно пожелали изведать твердость духа своих внуков, и их выбор пал на меня.

Не в облике злобного чудища или могучего ворога было дано их испытание. Не колдовство и не хворь телесная, а то, что сердца даже самых жестоких воев делает мягче воска. Великая любовь – ее имя! То, что посылается Богами как безценный дар обычным людям. Этим даром держится мир, и пока горит сей огонь в сердцах Дажьбожих внуков – Тьма не одолеет Свет!

Но я был из дружины Святовита и давал роту, что налагала запрет на любовь. Дар Богов стал моей пыткой…

Ратислава – звали ту, что победила мою силу и твердость нежностью и лаской. Великий князь ободритов Велегаст был ее отцом. С ним мы сражались против алеманов134 и данов. В стольном Велеграде, на пиру по случаю победы, впервые я узрел дочь князя. Нельзя молвить, что я не противился… Самая тяжкая битва, есть битва с самим собой. Но Богиня Лада играючи разбила все брони, которыми я тщился закрыть свое сердце. В яростных сечах кровью врагов стремился я залить пожар в моей груди. Но тщетно истязал я себя дальними морскими походами и тяжкими воинскими упражнениями. Что было определено мне роком – то свершилось. Соединила, сплела Лада две плоти, две души – в одну, и не было в моей жизни большей радости, чем сие единение. А через положенный срок, принесли нам Боги новый дар – сына!

Старый витязь прикрыл очи, ибо в мыслях его душа ныне была далеко на полуночи, где на бреге Варяжского моря жила его любимая и юный наследник.

– Боголюбом – любимцем Богов нарекли мы его. Но не долгой была наша радость. Ничего нельзя утаить от вездесущих жрецов Световита. И встал я на правеж перед волхвами Красного храма.

– Велика вина твоя, сын мой… – сказал отец. – Порушивший роту Богам, не может служить в священной дружине, ибо раб своим чувствам и желаниям. Изгой ты ныне!.. Но можешь оправдаться исполнением тяжкого урока, на благо отчины пращуров своих. Ежели откажешься, изгнан будешь навеки с родной земли и никогда не позришь свое чадо и ту, что приняла в свое лоно твое семя.

И дан мне был урок Верховными жрецами Красного храма: «Удалишься в стольный град ромеев и поселишься в нем. Через послания, начертанные тайными знаками будешь передавать все вести о замыслах правителей империи. И продлится сей урок – один круг лет. Лишь когда через все шестнадцать чертогов Сварожьего круга пройдет земля, сможешь ты вернуться на отчину и будешь прощен Богами».

Яровит закашлялся, кровавые пузыри лопались на его устах, лицо стало с синим оттенком, словно у мертвеца. Я снова дал ему глотнуть воды. Он долго собирался с силами, затем заговорил снова:

– Я исполнил все, что наказали мне жрецы священного храма. Вот там, – он слабо шевельнул рукой в сторону кожаной торбы, – мое последнее послание…

Старый воин прикрыл глаза, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, словно водили клинком по точильному камню.

– Жаль… – прошептали его уста. – Не успел… Ничего не успел в сей жизни!..

Веки медленно открылись, и я не мог отвести взгляда от нечеловечески светившихся очей его. С неожиданной силой он схватил меня за руку: «Ты поклялся, внемлешь?! Ты должен добраться в Аркону, должен поведать Хранителям Прави, что я исполнил урок!.. Запомни тайные слова: «Тьма гинет в полдень». По ним в Арконе узнают моего посланника. Уразумел?.. «Тьма гинет в полдень!..»

– Запомнил, – кивнул я.

– И еще прошу: найди Ратиславу и сына моего, передай сие…

Руки Яровита нащупали под рубахой на груди оберег из «горюч-камня»135 в виде падающего сокола.

– Скажи: не смог дойти… Пусть простят…

– Все передам… – я накрыл его руку своей.

– Не робкое сердце вложил в тебя Род, – прошептал Яровит. – Ты дойдешь… Есть в тебе великая сила, но она пока спит. Ворогов не страшись… Самый лютый ворог, для каждого Дажьбожьего внука, сие – он сам! Ты сам подстерегаешь себя на каждом шагу. Ты сам для себя и хоробр и трус, и мудрец, и безумец, и злодей, и праведник, и Бог, и Кощей. Пойдешь по стезе Света и Прави, останешься человеком с безсмертной душей. Свернешь на путь тьмы и кривды – превратишься в бездушную тварь. Вот и все… Нет, прости старика, еще одним тебя утружу. Возложи меня на погребальный костер, лишь когда доберешься до земель Дажьбожих внуков. Хочу уйти к пращурам хоть не с родной земли, но хотя бы с той, где живут люди одного языка и обычая.

– Все исполню Яровит, – тихо вымолвил я.

Старый воин улыбнулся, ткнул пальцем мне в грудь:

– Ты… теперь ты – Яровит!.. Носи сие имя… Ты – достоин! Отвори мне кровь… Хочу, дабы братьями крови расстались мы с тобой в сей жизни.

Я достал нож и сделал надрез на своей ладони, после – на руке наставника, и соединил их, мешая нашу кровь. Затем, макнув перст в обе раны, провел им по своим устам, и по устам старого воина. Дрожащим голосом, стал читать древнюю роту кровного братства, которой научил меня когда-то Радогор:

Мы в чаше мешаем горячую кровь,

Из раны твоей и раны моей,

По стали булатной она пусть течет,

И рота чести мешается с ней.

Та женщина с волосом цвета льна,

Из лона которой я вышел на свет,

Зароком пусть будет моим словам,

И пращуров наших священный завет.

Три раза по тридцать сраженных врагов,

Три раза по девять непорченых дев,

С тобой поделю я и сталь оков,

С тобой поделю я и мрак, и свет.

Высокая мудрость старинных слов,

Начертанных рунами в книге Вед…

Пусть будет все это на нас двоих,

И крылья победы, и тяжесть бед.

Превыше богатства, веры и клятв,

Пусть будет все это у нас пополам.

Пока не закончится этот свет,

Пока не закончится этот век.

Век Ночи Богов, век тьмы и мечей,

секир и алчущего огня…

Пусть нас скует воедино цепь,

со звеньями крепче, чем броня.

Та цепь из шума рысьих шагов,

Из света звезд, из взора орла,

из крика рыб, из мудрости слов,

из холода солнца, из пламени льда…

Я читал роту побратимства и видел, что очи наставника стали гаснуть, как будто где-то внутри подули на лучину. Пальцы на моей руке разжались. На устах застыла спокойная улыбка. Великий воин начал свой путь в небесную обитель пращуров, отдав мне свое имя.

– Благодарю… – выдавил я. – Сие – большая честь, наставник…

Тяжело поднялся, вышел под небо, сиявшее мириадами звезд. Души пращуров указывали путь кораблю. Я сморгнул влагу, набежавшую на очи. Лучи звезд сломались.

• • •

Град Варна меня порадовал, сильно порадовал. Проходя по пристани, я вдруг увидел знакомые ветрила. Нет, то был не славенский ушкуй, и не варяжский драккар. Эти ветрила я узнал бы из тысяч. Ветрила хеландии работорговца Фалея, по чьей милости я – вольный русич, долгие пять лет таскал позорный ошейник раба.

Когда стемнело, я наведался к нему с Саком и двумя таврами. Стражу тавры тихо прирезали. Я ворвался в помещение на корабле, которое занимал хозяин. Фалей развалился на ложе сразу с двумя портовыми жрицами любви. Когда я вошел, он пьяно выкрикнул: «Пошли все вон!» и подавился своими словами, когда ощутил холодную сталь у горла.

Я приподнял семисвечник на столе и осветил себя:

– Узнаешь жирный боров?

Фалей недоуменно таращил глаза, чувствуя, как клинок вдавливается в кожу у яремной жилы.

– Нет, нет!.. Кто вы?.. Грабители? Вон, возьмите золото… – он ткнул на тяжелый пояс висевший на спинке ложа.

Блудницы забились в угол и круглыми от ужаса очами глядели на непрошеных гостей, даже не пытаясь прикрыть свои прелести.

– Тихо! – приложил Сак перст к устам. – Не вздумайте орать, а то придется перерезать ваши нежные шейки, а с перерезанной глоткой, кричать весьма непросто, да и больно, наверное.

– Ты мыслишь, что все можно купить за злато? – холодно спросил я работорговца. – Помнишь, как пять лет назад славенский отрок просил у тебя помощи, преследуемый врагами? Ты опоил его вином и продал в неволю…

Мой клинок сильней вдавился в мокрую от пота кожу ромея. Фалей в страхе зажмурил глаза. И тут я заметил на его поясе нож в узорчатых серебряных ножнах. Ножны меня не интересовали, а вот нож… Сие был мой нож! Тот, что отдала мне Милослава, когда я прощался с нею у ворот Славенска. Ее оберег, что однажды продлил мой путь в сем мире.

Я сорвал драгоценный дар с пояса Фалея. Прижал к устам клинок. Булатная сталь затуманилась от моего дыхания. Славянские руны струились по клинку, и я словно услышал тихий голос моей лады: «…пусть сердце мое прибудет с тобой, а сердце твое навеки со мной».

Я схватил ромея за горло и сжал так, что очи его вылезли из орбит.

– Ты отвезешь нас!.. – прорычал я в испуганный лик. – Меня и моего друга. Ты внял?.. Ты высадишь нас у Истра, иначе днесь же отдашь свое грязное злато Харону за перевоз через Стикс!

Я вытряхнул из его пояса несколько солидов и сунул их в раскрытый рот работорговца.

– Да, да… – захрипел Фалей. – Я все понял… Я согласен…

– Ну вот и договорились… – я швырнул его на ложе.

Едва над морем показалась светлая полоска, тавры перенесли на хеландию тело Яровита, обмазанное хвойными смолами и осыпанное ароматными травами.

Я обнялся с Саком, поклонился в пояс его товарищам.

– Прощайте! Я не забуду тех, кто свое слово ценит дороже золота. Авось свидимся еще на этом свете…

Сак гордо заложил свой седой чуб за ухо.

– Доброго пути! Пусть Боги сделают легким его, как тополиный пух. Мы тоже не забудем тех, кто был с нами за одним столом на кровавом пиру. Вы стали поводом для хорошей драки и доставили нам истинное наслаждение.

• • •

Великую кроду136 сотворил я наставнику на берегу Истра. Выше вековых деревьев вознес огненные крылья Огнебог-Семаргл унося душу витязя в светлый Вырий.

– Нет плакальщиц на твоем погребении, витязь. Не возносит тебе хвалу дружина на тризне. Не насыпан холм над твоим пеплом. Но Боги зрят твою честь и отвагу, твою верность родной земле, и как равный войдешь ты в небесную рать пращуров наших, что ждут в Сварге последней великой битвы с воинством тьмы. Слава тебе! Я исполню твой наказ. Прощай мой наставник! Скоро ль свидимся с тобой в чертогах Богов, того – не ведаю.

Я уходил через лес на полуночь и долго еще видел зарево погребального костра меж стволами деревьев.

Глава 3. Посланник. 775 год н. э.

       Мне снится древняя Аркона,

Славянский храм,

Пылают дали небосклона,

Есть час громам.

Я вижу призрак Световита,

Меж облаков,

Кругом него святая свита

Родных Богов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Славянский мир объят пожаром,

Душа горит.

К каким ты нас уводишь чарам,

Бог Световит?

Константин Бальмонт.

Трижды народился и умер месяц, прежде чем я добрался до острова Руян в далеком Варяжском море. Через земли тиверцев, дулебов, вислян, поморян, лежал мой путь. Все сие наши племена, славенского корня. У всех сходная речь. Все чтят Светлых Богов, хоть и называют по-разному. Когда-то единый народ разбрелся по земле и каждое племя начало мнить себя иным, чем родичи. Не хуже, не лучше, но иным. Утратилась связь меж людьми славенского языка и обычая. Посеялась вражда и неверие к родичам по вере и крови. И кровь стала литься меж братьями. Почто так случилось? Не ведаю. Нет ответа. Раньше не мыслил о том, а теперь все чаще спрашиваю себя: «Почто так нелепо устроен мир? Отчего Светлые Боги терпят на земле зло и кривду и не изничтожат всякую нежить, что лишь имеет облик людей, а по сути – твари, сотворенные Чернобогом?»

Чую – есть тут какая-то тайна. Да не разгадать мне ее без помощи тех, кто совет держит с Богами и ведает тайны Всемирья.

В граде поморов Щецин, за последние ромейские номисмы я упросил поморских купцов доставить меня на полуночную сторону острова Руян, где стоял град Аркона.

Я заметил его еще издали. На высоком холме, словно паря над землей в утреннем тумане, поднималась причудливая резная городьба священного града.

Продрогший, в рваной одежде, с отросшей бородой и начесанными кудрями, я напоминал нищего калику-странника. Сие впечатление добавлял длинный посох из ясеня, который при необходимости мог служить палицей для защиты от зверей и лиходеев.

На моем пути трижды лихие молодцы пытались остановить меня, нападая порой совсем не с палками, а с острым железом. И трижды я обращал в бегство оставшихся в живых, проходя через их стаи, аки нож сквозь масло.

У ворот града путь мне преградили два стражника, без доспехов, в холщовых рубахах, с копьями в руках и мечами у правого бедра, как обычно носят клинки вальхи137. Клепаные железные шеломы небрежно висят у пояса. Круглые деревянные щиты, укрепленные бронзовыми полосами в виде косого креста, стоят у стены.

– Безпечные ребята… либо, дюже уверенные в своей силе.

– Кем будешь? – спросил меня парень весен двадцати от роду, со шрамом, проходившим через правую щеку и верхнюю губу. Отчего казалось, будто он все время улыбается краем уст.

– Да чего цепляешься к божьему страннику? – укоризненно сказал другой, постарше, с курчавой, тронутой сединой бородой. – Вишь – издалека человек пришел, поклониться святому месту.

– Истинно так… – закивал я. – Поведайте храбрые вои, как мне добраться к Красному храму?

– Да вон он… – кивнул старший за ворота, – отовсюду зрим. Эвон четыре его главы, аки шеломы ратные… То и есть Красный храм Световита.

– Больно безпечно вы тут живете, – покачал я головой. – Вражьих слухачей не страшитесь?

– А чего их страшиться?.. – усмехнулся бородач. – Таить нам нечего. Своих татей138 давно повывели, а чужого стража выявит еще на причале. Ну, а коль найдется такой лиходей, что на казну Световитову позарится… Того Боги сами накажут.

– А были такие, что зарились?

– Были, да в Пекло сплыли!.. Эвон, их черепами частокол украшен в назидание иным дурням, – он указал на вал у стены.

На острых колах, торчащих под наклоном из крепостного вала, белели человеческие черепа.

– Неужто сами Боги наказывают? – поинтересовался я.

– Вестимо – Боги!.. – кивнул бородач. – Ну ты иди мил человек, куда шел. Нам лясы с тобой точить некогда… Нам службу бдить надо!

– Благодарствую! – поклонился я и поплелся к храму.

Краем глаза увидел, что стражники плюхнулись у ворот под стену, достали баклажку и по очереди стали прикладываться к ней. Мед тек по усам бородатого и тот вытирал его узорчатым рукавом сорочки.

– Вот уж кому служба медом кажется. У нас бы за подобное – старшины со стражников три шкуры содрали. Да еще бы отправили конюшни чистить, либо отхожее место в гриднице.

Улицы в Арконе прямые, аки лучи солнца. И сходятся все в середине, где на огромной площади стоит огороженное резным частоколом светилище Световита. Проезжая часть выложена гладкими камнями, вбитыми в землю. По краям идут деревянные настилы. Терема, как и у нас в основном из дерева, но попадаются и каменные, по готскому обычаю возведенные, в два, а то и три поверха. Людей мне встречалось мало. Хотя, проходя мимо гостиного двора я углядел возы и множество коней у коновязи. А еще на пристани я зрел стаи ладей и насад. И наших – славенских, и иноземных.

Резные стены светилища выкрашены в цвет закатного солнца. По ним идут причудливые узоры из янтаря, меди, лепнины, а также изображения Богов, невиданных птиц и зверей. Вблизи храм подавлял своими размерами. Даже у ромеев, разве что собор Святой Софии мог сравниться с ним. Над дубовыми в два человеческих роста вратами, оббитыми железными полосами, сияет золотом лик Дажьбога. На самих дверях – символы солнцеворота с загнутыми посолонь краями139. Такие у нас носят волхвы Сварога, а жены вышивают на рубахах и убрусах140, аки обереги от злых духов, от темного глаза и нечистых помыслов.

У входа в храм стоят два воина в овальных литых шеломах, с личинами в виде головы сокола, закрывающими лики до уст. На обоих – кольчатые брони с булатными пластинами на плечах и груди. Пояса из кожи шириной в три перста украшены сверкающими золотыми дисками. Черные плащи с подкладкой цвета огня спускаются до земли ровными складками. Тяжелые, заостренные книзу багряные щиты упираются в крыльцо. Копья скрещены перед входом.

– Вот они – витязи Света, несущие службу по охране Красного храма, коим нет равных во всех полуночных землях.

Сторожа стояли словно железные изваяния. Из-под стальных личин, закрывающих верхнюю часть лика, не видно очей. Ни одна мышца не шелохнется.

Я по обычаю отдал честь светилищу, приложив руку к сердцу, затем коснувшись перстами земли и воздев сжатую десницу к небесам. Потом шагнул к воинам, стоявшим так же неподвижно и сказал:

– Исполать вам витязи. Я пришел издалека и несу весть Верховному жрецу Радомиру. Где я могу свидеться с ним?

Стражи продолжали стоять, не обращая на меня ни малейшего внимания, будто высеченные из камня. Но едва я сделал еще шаг к входу, копья мгновенно спустились на уровень моей груди.

– Еще шаг находник, и ты умрешь… – раздался глухой голос, как будто со мной заговорила скала.

И тогда я испытал последнее средство. Оглянувшись и не заметив никого поблизости, я в полголоса изрек: «Тьма гинет в полдень».

Копья в тот же миг поднялись и раздвинулись.

– Иди! – услышал я тот же голос. – Тебя ждут.

– Вот оно даже как… – ждут?!

Я шагнул в дверь светилища. Сквозь необычные восьмиугольные окна внутрь пробиваются лучи солнца. Световые потоки сходятся в центре, освещая кумир Бога, сотворенный из кедрового древа высотой в два человеческих роста. Четыре головы на одном тулове, глядят во все стороны света. В деснице Световит держит огромный рог, окованный серебром и златом. На груди Бога багряной краской выписан Сокол-Рарог с хвостом в виде трех языков пламени. Ошую стоит серебряное копье необычного вида, с наконечником похожим на огромный заостренный адамант141. Рядом, на узорчатой лавке лежит шелом с золотым узором, похожий на те, в которых были стражи у входа. В ногах у Световита на возвышении покрытым багряным аксамитом лежит меч огромных размеров, в ножнах из клыков морского зверя142 с серебряной отделкой. Вокруг стоят большие лари, наполненные драгоценностями. Как рек мой наставник, то дары многих князей, гостей и странников, что приходили из разных земель, дабы восславить великого Бога Света и узнать свой рок у вещунов храма.