Окно на тихую улицу

* * *

Еще на третьем курсе мединститута он положил свой умный глаз на однокурсницу, скромную девочку, отличницу, прилежную и аккуратную, у которой и мама, и папа имели ученые степени и преподавали в этом же институте. И очень скоро голос разума заставил его сердце взволноваться.

А девочка та, под опекой родительского авторитета, еще не знала мужского внимания к себе. Никто не мог предположить, что ее, такую красивую, в жизни всего лишь раз целовал мальчик. И то в восьмом классе, когда она спускалась в подвал за велосипедом. Сопровождавший ее одноклассник вдруг набросился на нее, испугал до смерти, но поцеловал в губы. Никто также подумать не мог, что и пять лет спустя, когда ее подруги уже и замуж выходили и рожали, ей все еще снился тот поцелуй и она просыпалась среди ночи со смешанным чувством страха и наслаждения.

Так что вовсе и не много надо было искусства и отваги, чтобы вторично смутить ее чувствительную душу. Требовалось только попробовать. И наш Андрюшенька попробовал.

Ах, как она смотрела на него утром следующего дня! После того как он проводил ее до дома и, постояв с ней у подъезда, на прощание погладил ее плечо. Какой был это взгляд! Какие глаза! «Это очень серьезно, – подумал Андрюша. – Но самое главное, что она еще девочка. Я вспашу это поле, засею его. Я пожну все, что мне потребуется в жизни!»

После того как Самсонов связал себя узами брака, ему еще долго завидовали. Во-первых, он благополучно решил проблему распределения после института, а во-вторых, автоматически вошел в круг уважаемых людей города. Правда, уважаемые люди почему-то приняли его не очень. Брак состоялся лишь благодаря ее ураганному напору.

И все-таки, как я уже упомянул, в течение двух лет непреодолимым противостоянием ее мамочки напор этот был сломлен. А еще через два года, уже после возвращения из «отцовских бегов» (выражение тещи), он обнаружил лишь развалины того большого чувства, на котором когда-то мечтал построить свое будущее. Она очень изменилась. Очень!

В ней не осталось и следа былой девичьей восторженности. Она смотрела на него совершенно другими, незнакомыми глазами. И в глазах тех не было любви к нему. В них читалась усталость. Иногда, правда, они вспыхивали знакомыми огоньками, но, к сожалению, в тот момент она смотрела не на него, а на сына. И нехорошее чувство к маленькому кричащему существу возникало тогда в его самолюбивой душе.

Однако самая пугающая перемена произошла в ее внешности. Она похудела и, как показалось ему, выросла. Пухленькая энергичная девочка превратилась в стройную, грациозно-медлительную женщину с холодным и умным взглядом. Изменились и черты лица. Выступающий горбинкой нос стал более тонким, вытянулся овал, и щеки приняли более женственную линию. Глаза увеличились, подбородок заострился, уголки губ чуть опустились. Красота ее разила какой-то надменностью. Той надменностью, которая всегда заставляет мужчин вспоминать о своих недостатках. Вдобавок ко всему она еще свободно курила, подчеркивая этим свою независимость.

Из памяти Андрюши исчезли все его короткие связи и даже две большие любви, случившиеся с ним за эти два года. Он ожидал увидеть женщину, которая преданно-ревнивыми глазами будет смотреть на него, как на героя, вернувшегося с Олимпа. Он готовил себя к обороне от ее ревности, он оттачивал лезвие своего языка. Он вернулся неуязвимым и уверенным в себе.

Ее улыбка и слова радости, высказанные в первые дни, не были искренни. И он, как человек самолюбивый, сразу почувствовал это. Почувствовал, что ей было все равно, чем он жил эти два года и с кем жил. Равнодушие ее он воспринял с болью. Его ревновали там, ревновали, можно сказать, чужие люди. А тут родная жена не видит его. Ей наплевать на целых два года его жизни!

И, как водится в таких случаях, отсутствие ревности с одной стороны явилось поводом для возникновения ее с другой. Новая красота жены показалась ему подозрительной. И он перебрался жить к своим родителям.

Самовлюбленные мужчины всегда подозрительны, ибо смотрят они на человека сквозь призму собственной неверности, непостоянства, сластолюбия. Тут я бы сказал… Нет, тут я крикнул бы всем женщинам, столкнувшимся в жизни с неотразимым красавцем, тем женщинам, которые, конечно, не серые мышки, а женщинам, имеющим собственное лицо. «А знаете ли вы, – крикнул бы я, – что с первого дня знакомства и до последнего вы оказываетесь в поле подозрения? Вы попадаете на минное поле мужской недоверчивости, где шаг в сторону с определенной вам тропы означает взрыв!

Тот самый взрыв, что безжалостно рушит прекрасное и хрупкое здание, возведенное вами из ваших лучших чувств. О бедные вы мои, бедные!»

* * *

Надеюсь, даже и непроницательный читатель уже понял, кто была жена нашего Самсона. Да, да, это была она, Эмма, женщина с печальными глазами, которые сегодня на «Башне» взяли в полон еще одного нашего брата, великолепного Корбута.

Проходя с ребенком через Бульвар, Эмма не стала останавливаться на детской площадке, как поступала обычно, а поспешила к дому. Жила она в родительской квартире с матерью.

Мать очень сдала после смерти мужа. Вместе с ним покинул ее какой-то жизненный стержень, образующий женщину. Теперь она разваливалась, что называется, на глазах, неумолимо превращаясь в старуху. Она сгорбилась, походка ее сделалась шаркающей, взгляд – тусклым и слезливым. Она теперь кряхтела, ворчала без повода и жаловалась на здоровье и на людей, ее окружающих. И дом их все реже и реже посещали друзья. Эмма переносила это мучительно, но терпеливо.

Поднявшись на третий этаж, она открыла дверь своим ключом и впустила вперед малыша. Трехлетний сорванец влетел в квартиру с убийственным кличем индейца.

– Ой, ой! Вадим, как ты шумишь! Господи, как он шумит, – отозвалась бабушка, выходя из кухни. Однако в голосе ее не было и тени досады.

– Мама, мне звонили? – спросила Эмма.

– Конечно! Звонили уже раз пять! – И досада тут же проступила на ее лице. – Прямо через каждые пять минут! Как будто у него горит что-то! Господи, вот уж если нет тактичности у человека, так она к нему и не придет никогда. О!.. Опять!

Эмма подошла к зазвонившему телефону.

– Слушаю.

И услышала:

– Странно даже. Не верится, что так быстро вернулась. Ты бы хоть ребенка с собой не таскала.

Слышимость была такой, что казалось, будто говорил он из соседней комнаты. Она чувствовала его нервное дыхание и видела его язвительно перекошенное лицо.

– Андрей, может быть, хватит?

– Что, неприятно?

– Да, неприятно.

– Мне тоже кое-что неприятно.

– Ты мне только это хотел сказать?

– Из-за этого я бы не утруждался. Я хотел сказать, что не смогу сегодня пойти к Маринке.

И он сделал паузу, чтобы она успела почувствовать себя несчастной.

– Как хочешь, дело твое, – ответила она тут же.

– Ты пойдешь без меня? – произнес он настороженно.

– Конечно. А что, нельзя?

– Да нет, почему же… Ты привыкла без меня.

– Надеюсь, виновной в этом меня не считаешь.

– Ну что ты! Это я во всем виноват. А ты у нас ангел. Ты и твоя мама. Вы небожители, спустившиеся к нам, грешным.

– Я не пойму, что ты еще хочешь, – перебила его Эмма.

– Что хотел, уже сказал. Я пойти не смогу. Все остальное – твое личное дело!

И трубка с его стороны была брошена.

Эмма перенесла это спокойно.

– Мама, – сказала она, – сегодня у Марины день рождения. Я буквально на пару часиков. Ты не возражаешь?

Эльвира Леонтьевна, которая все это время стояла за спиной дочери, готовая в любой момент подхватить трубку, отвечала:

– С ним идешь?

– Нет, он сказал, что не может.

– Ты посмотри! Неужели делом занялся? – В каждом слове ее сквозила открытая неприязнь к зятю.

– Не знаю, мама. Мне все равно, чем он занят.

Как ни выглядела Эмма спокойной, Самсонов все-таки сделал верный расчет, бросив трубку. Она никак не могла привыкнуть к такому обращению.

* * *

Марина была школьной подругой Эммы и жила на том же Бульваре, через две троллейбусные остановки. В день рождения родители всегда оставляли ее с друзьями. Сами же отправлялись к бабушке в микрорайон. В просторной трехкомнатной квартире собиралась обычно небольшая компания. Костяк ее составляли несколько подруг, среди которых была и Эмма, но мужская половина постоянно менялась, в зависимости от того, как часто эти подруги меняли своих парней или мужей.

Примерно в то же время, когда Лариса входила к Соболеву, у Марины собирались гости.

Я не стану задерживаться на первой части вечера, связанной с приходом гостей, с поздравлениями и осматриванием друг друга. Все торжества похожи, все они начинаются одинаково. Несмотря на смех, улыбки и бесконечное остроумие, от них веет скукой и пустой болтовней. И лишь после второго или третьего тоста, когда скатывается эта обрядовая волна, стоит полюбоваться компанией. Ибо все торжества непохожи своей концовкой, как непохожи друг на друга и все люди, когда они становятся самими собой.

Итак, пока наши гостюшки доходят до этой кондиции, я скажу несколько слов об одном из них, ставшем в этот вечер центральной фигурой. Это был Димочка, старший брат Эммы.

Димочке катился уже четвертый десяточек, но он, как всегда, чувствовал себя на двадцать. Так же, как и его ровесник Соболев, о существовании которого он, естественно, не имел представления, Димочка пару месяцев назад развелся со своей благоверной. И теперь, став свободным, не упускал случая насладиться женским обществом, которого официально был лишен в суровые годы супружества.

Димочка очень любил женщин, очень! Но, в отличие от других донжуанов, он любил их бескорыстно и самозабвенно. В жизни у него были две привязанности – профессия хирурга и женщины. Больше он ничего не умел и не хотел. Больше ничего и не вязалось с его внешностью. В свободное от этих двух привязанностей время он напоминал ленивого кота, развалившегося на солнышке. Сытый, умывшийся, опрятный и благоуханный, он с величайшим наслаждением выкуривал сигарету и, поигрывая дымом, вспоминал что-нибудь веселое. Уныние не вязалось с его внешностью. Внешность его была сплошной чувствительной улыбкой.

Редко встретишь человека с таким сладким выражением лени. Обычно люди прячут свою лень, маскируют ее нездоровьем, хандрой, всяческими неприятностями или просто плохой погодой. Димочка наслаждался ленью открыто, как лучшим человеческим качеством, вызывающим зависть. Он заваливался на диван с какими-то оргазмическими звуками – а-а-а!.. у-у-ф-ф!.. – потом долго и бережно укладывал свое тело, смотрел на друзей с выражением полного счастья в глазах и, наконец, начинал говорить о самом приятном, о женщинах.

И это становилось интересно всем.

Сегодня Димочка привел с собой двоих друзей детства – бородатого Сережу и Шуру. Был и третий друг – коллега по работе Рома, совершенно новое лицо в компании. Новых лиц женского пола, к Димочкиному огорчению, не было. Марина, помимо Эммы, пригласила своих неизменных подруг Леночку и Соню. Их Димочка знал с молочного возраста, и поэтому сексуального вдохновения они не вызывали. Оставалось только веселиться.

После длинного застолья с песнями и игрой на гитаре Димочка возлег на диван. Марина, всегда обожавшая его, присела рядышком, чтобы удобнее было пытать ленивого мудреца. Вся компания сгрудилась тут же.

– Димочка, Димочка, – приставала пухленькая рыжая Марина, – ну посвяти нас в эту свою теорию. А то мы ходим и не подозреваем, что собой представляем. А мы, оказывается, тоже мыши! Ой, как интересно!.. Ну, Ди-има!

– Вы к мышам не имеете никакого отношения. Вы так себе, зелень с ушами.

– Ну хорошо, хорошо. Это для тебя мы зелень, а для других, может быть, и мышки. Так почему бы нам не знать уровень своей мышастости, как ты говоришь?

– Я не собираюсь о вас ничего говорить!

– Ладно, Димочка, ты нам изложи эту теорию, а мы уж как-нибудь сами определимся. Сереженька, ну скажи своему другу!.. Или сам расскажи. Ты же наверняка соавтор этой теории.

Сережа, хорошо зная друга, только посмеивался и в предчувствии веселой забавы поглаживал седеющую бородку.

– Не, не, не, Мариночка! – отмахнулся он. – Я к этим вещам не имею никакого отношения. Я всего лишь скромный маленький практик. Это Димочка у нас философ.

Марина решительно потрепала Димочкину грудь.

– Итак, – произнесла она, – все женщины делятся на…

– Все женщины – это мыши, – вынужден был продолжить Димочка, – если, конечно, по возрасту они еще не вышли из брачного периода. Но делятся мыши на многие виды! На коров, например, на телок и коз, на куриц и чаек, на ласточек…

– Господи, какой ужас! – восторженно воскликнула Соня.

И Димочка воодушевился.

– Попрошу без реплик! А зелень вообще попрошу заткнуть уши!

Последнее обращение было отправлено сестре, которая с улыбкой наслаждалась происходящим концертом. Эмма любила своего брата. С тех пор как он получил квартиру и отделился, ей очень не хватало его. Поэтому возможность провести с ним вечер радовала ее в течение дня.

– Ты, дурень седой!.. Мышевед, – отозвалась она.

– Тихо, тихо, девочки! – вмешалась Марина. – Продолжай, Димочка. Я себя уже чувствую ласточкой.

– Ласточка – это нехорошая девочка, – по-отцовски произнес Димочка. – И чайки тоже шалавы. Ты, если хочешь, больше тянешь на курочку. В общем, так, все, что я вам перечислил, это, можно сказать, женские сливки. Потому что чаще всего попадаются кошелки, морковки и кочерыжки.

– О господи! – ужаснулась Соня.

– Тихо, девочки, тихо! – взмахнула руками Марина.

– На последних не буду останавливаться, – великодушно объявил Димочка. – Вам это необязательно. Но что такое мышастость, вам знать не помешает. Потому что уровень мышастости во многом зависит от самой женщины. Короче, он определяется по семибалльной системе. От минус семи до плюс семи. Все, что ниже нуля, это пониженная мышастость. От нуля до плюс двух – средняя мышастость, а выше трех баллов – это уже повышенная мышастость.

– Какая прелесть! – не выдержала Соня.

– Ой, дурень… Ой, дурень! – покачивала головой Эмма, любуясь своим братом.

Марина старалась владеть ситуацией:

– Тихо, девочки, тихо! Димочка, продолжай. Надеюсь, жена твоя была на плюс семь?

– На плюс семь мышей практически не бывает. Иногда, правда, с голодухи мышка может показаться и на плюс восемь. Но это заблуждение. Все наши несчастья начинаются с этого заблуждения.

– Бедные вы наши, – пожалела Димочку Марина.

– Я прошу прощения, – заговорила молчавшая до сих пор Леночка. – Вопрос к доктору относительно мужчин.

– Слушаю, – с готовностью отвечал Димочка.

– Если все женщины – мыши, то, по логике, мужчины – это коты?

– Совершенно так! Леночка, я всегда восторгался твоим умом!

– Ну и как же нам квалифицировать вас, котов?

– Проще простого! Этого вообще не надо делать.

– То есть как?

– Я только скажу тебе, курочка моя, что среди котов встречаются мышееды, мышелюбы и мышастики. Так вот, избегайте первых и последних, потому что первые – это сволочи, а последние… Последние – все равно что помойные коты. От них только неприятности и болезни.

– Ну а ты, конечно, мышелюб!

– Нет-нет, Леночка! – отвечала за Димочку Марина. – Эмма же сказала, он мышевед! Это особая категория, это уже мужчина прошедший и посвященный!

– Да-да, где-то так, – снисходительно согласился Димочка.

– А ум? Ум женщины влияет на ее мышастость? – последовал вопрос от Сони.

– Ум?.. Хм-м… Да… Конечно! Бывает, попадается мышка на пять с половиной или даже на все шесть. Но – пока молчит! Как только заговорила, мышастость ее может упасть до двух. Но это редко бывает. Обычно, когда у курочки повышенная мышастость, ни на что другое внимания не обращаешь.

– А что больше влияет на мышастость, лицо или тело?

– И то и другое. Но, конечно, фигурка прежде всего! Чтобы ножки были длинные и точеные. Узкая кость подчеркивает ее благородство. Длинные пальчики – признак аристократичности. И попка! О-о!.. Попка – это центр мышастости! Тут важно не только иметь красивую попку, но и владеть ею! Потому что мужчина всегда обращает внимание, как женщина движет своей попкой при ходьбе. Как она ею садится. Ну и все такое…

– А глаза? Глаза у женщины – это ведь немаловажная деталь? – спросил вдруг Рома, молодой коллега доктора Димочки.

Все это время Рома незаметно посматривал на Эмму.

– Глаза?.. Ах, глаза! Да, красивые глаза повышают мышастость как минимум на два балла. И щиколотка! У женщины должна быть тонкая щиколотка. Это так же говорит о ее благородстве. О ее породе!

– А кроме щиколотки, позвольте вас спросить, что еще говорит о благородстве? – не без ехидства поинтересовалась Соня, которая не отличалась тонкостью своей щиколотки.

И Димочка ей отвечал:

– Это привычки. У женщины должна быть какая-то одна неизменная слабость. Изюминка! Вот как у меня, например. Я очень люблю пиво и рыбу. Пиво с рыбой. Или рыбу с пивом – все равно. Лишь бы рыба была хорошая, с икрой желательно, и пиво холодное!

Тут Димочка покосился на друга Сережу и повысил голос:

– Я вообще не понимаю, как можно быть равнодушным к пиву и рыбе! Если человек не любит пива, значит у него не хватает какой-то хромосомы!

Сережа, не любивший пива, но любивший своего друга, не в силах был что-либо ответить. Он захлебывался смехом. Сотрясались его черная бармалеевская борода и кругленький живот, который он любовно поддерживал ладонями.

* * *

Эмма тем временем вышла на кухню покурить. В разгар общего веселья ей неожиданно стало тревожно.

Она смотрела на проспект с четвертого этажа и пыталась объяснить себе причину этой тревоги. Шампанское мешало сосредоточиться. Приятное ощущение в теле сопротивлялось нахлынувшему дискомфорту души. Она не могла справиться с этим состоянием, и поэтому ей захотелось побыть одной.

Однако не прошло и минуты, как за спиной послышался вкрадчивый голос:

– Я не помешаю?

Оглянувшись, она увидела Рому. В течение вечера она и не обратила на него никакого внимания. Теперь увидела. Это был высокий брюнет с усами, в очках с тяжелой роговой оправой. Молодой врач, помощник ее брата. Единственный мужчина в компании, выглядевший торжественно и представительно – строгий черный костюм, белоснежная рубашка и галстук.

Рома, перед тем как отправиться за Эммой, успел заметить в ней все достоинства, о которых говорил ее брат, – и тонкую кость, и узкую щиколотку, и длинные пальцы. И, когда она уходила, он объял глазами всю ее фигуру, затянутую в вечернее платье. И фигура эта властно потянула за собой. Он подчинился призыву, последовал за ней, чтобы тут же сообщить ей о том, что в ней гораздо больше достоинств, чем может иметь обыкновенная женщина. Однако, увидев глаза этой женщины, он вдруг почувствовал пошлость приготовленных фраз.

– Нет-нет, не помешаете, – рассеянно ответила она, глядя в окно.

Рома закурил и стал рядом.

– Я в восторге от вашего брата, – сказал он. – Знаете, есть люди просто юмористы, весельчаки. Они смеются так же, как казах поет песню. Палец покажи – и будет над чем посмеяться. Но есть люди тонкие и умные, их всегда интересно слушать… Потому что их шутки вовсе не шутки. Я за эти пятнадцать минут узнал о женщинах столько!..

Она посмотрела на него, и он, будто захлебнувшись своей фразой, вдруг понял, что за эти пятнадцать минут он ничего не узнал о женщинах.

– Люди с годами обычно набираются мудрости, – сказала Эмма. – Моему братцу это не грозит.

– Ваш брат не обычный… Знаете, как его ценят на работе! А как он относится к больным! Я бы очень хотел быть таким же хирургом… Знаете, как все у нас его любят! А вы совсем не похожи на своего брата…

– Хотите сказать, что меня не любят?

– Ну что вы!.. Простите меня… Вы не так меня поняли. Вы очень красивая, вас не могут не любить. Но вы с ним совсем не похожи. Может, потому что вы женщина. Простите, наверно, я опять что-то сморозил…

Рома виновато поежился.

Эмма усмехнулась про себя, поняв наконец, что она мучительно нравится этому молодому человеку. И, окинув его уже несколько иным взглядом, она почему-то тут же представила его на работе, в быту, рядом с мамочкой, подальше от сомнительных мест и ненужных людей. И в ней не затеплилось ничего такого, что уже горело в нем. По-прежнему было пусто и уныло в душе.

– У вас очень интересный брат… – продолжал мямлить Рома.

Ему хотелось говорить только о ней, а язык трусливо упирался в ее брата.

Женщина в мужчине сразу замечает эту трусливость. Он понимал, что выглядит нелепо, но говорить ему было не о чем. Повисла пауза, и Эмма тактично пришла на помощь:

– Вы женаты?

– Нет! Нет! – поспешил ответить он, не замечая легкого сожаления в ее лице.

– Странно, вы мне показались женатым.

– Да?.. Почему?..

– Просто вам это к лицу.

– Но почему?

– Не знаю, – пожала она плечами.

– Понимаете, для меня женитьба – вопрос очень серьезный. Я не скажу, что мало знаю женщин… Но я не находил тех качеств… Столько качеств, чтобы они могли быть в одной женщине…

– Зачем в одной? Мой брат, который вам так нравится, отлично находит все эти качества у разных женщин.

– Стало быть, мы с ним разные люди… Для меня это неприемлемо.

– Тогда почему так восхищаетесь им?

– Как вам сказать… М-м-м…

– Скажите, Роман, а как вы определяете человеческие качества? Наверное, умом?

– Ну… Я думаю… А как же иначе!

– А мы вот нет. Мы, женщины, определяем их сердцем. Это я вам по секрету говорю. От того нас и считают глупыми. От того, наверно, мы и несчастны.

– Позвольте с вами не согласиться!..

– Если бы вы согласились, вы бы солгали.

– И все же я не согласен…

– Простите, Роман, а вы хоть понимаете, о чем мы говорим?

– Ну а как же!.. Мы говорим о женщинах, о их качествах…

– Но разве мы назвали хоть одну женщину или хотя бы одно ее качество?

– Но мы же говорили в целом!

– В целом – это ни о чем. Так что мы с вами, Роман, стоим вот уж сколько времени и говорим ни о чем. Наверно, потому что нам не о чем говорить? Как вы считаете?

Рома, до предела взволнованный, не курил, а пожирал свою сигарету. В конце концов он наступил на свою робость и сделался отчаянным, как лев.

– Такого быть не может! – воскликнул он. – Двоим всегда найдется о чем поговорить…

* * *

Боже, как мне жаль, что Эмма тут же не повернулась и не ушла в комнату к друзьям! Она осталась докурить сигарету и позволила мужчине собраться с мыслями. Впрочем, что мне жалеть! Мне надо радоваться, что все случилось именно так и привело к тому, о чем мне хочется вам рассказать! Каждый миг и каждый шаг грозит нам случайностью. А случайности, как и обстоятельства, опять-таки толкают нас друг к другу!

* * *

В гостиной по-прежнему было шумно, играла музыка. И до кухни, где происходил последний разговор, не доносилось ничего определенного. Так что наша героиня никак не могла расслышать раздавшегося в прихожей звонка.

А в дверь действительно звонили, причем весьма настойчиво. Мариночка подхватилась первой и выбежала встречать нового гостя. Димочка тут же покинул диван и с неожиданной проворностью кинулся за ней.

– Эта она!.. Это моя курочка пришла! Ты скрывала ее от меня! Но она меня нашла, она меня почувствовала! Я все это время тоже чувствовал, что она придет! – кричал он, отстраняя хозяйку от засова.

– Ты, волчара! – прямо в ухо ему уже рычал друг Сережа. – Вались на свой диван и гони вторую серию про Красных Шапочек! Это мне Марина приготовила сюрприз! Правда же, Маринчик? Там в спаленке, надеюсь, у тебя нет ремонта кровати?

И он, силой отстранив товарища, открыл дверь. Но тут же борода его опустилась к животу, а волосы на голове, как перья у индейца, воинственно взъерошились. И взгляд его из-под насупленных бровей был страшен. Этой совершенно агрессивной позой Сережа мог встретить только нехорошего человека.

На пороге с выпученными глазами стоял смущенный и растерянный, но все-таки законный муж присутствующего здесь человека. И этого человека своими широко раскрытыми глазами он не находил.

– Добрый вечер! Прости, Марина. Я действительно не мог прийти на твой праздник. Я тебя поздравляю. Но мне срочно нужна Эмма… Где она?

Сережа при этом громко крякнул и отвернулся, чтобы чего-нибудь не сказать. Промолчал и Димочка, направившись к своему дивану.

– Все тут! Мы все тут! – радушно запричитала Марина. – Проходи! Проходи, Андрюшенька, мы тебя все равно не отпустим!

– Ты меня прости еще раз. Но, честное слово, нет ни минутки. Позови, пожалуйста, Эмму. Я не могу остаться. Правда, не могу…

– Среди ночи ему понадобилось что-то срочное! – прорычал Сережа, отходя подальше от гостя.