Тоска

скачать книгу бесплатно

Тоска
Александр Александрович Павловский

Если смерть – это естественный процесс, то как понять или ощутить, что ты мертв? Весь мир точь-в-точь похож на всё, что окружало тебя до этого. И лишь незначительные, на первый взгляд, вещи стали другими. Алексей Ильин загадывает свою смерть и попадает под машину на перекрестке, а затем просыпается в больнице. Или же весь мир вокруг него ненастоящий? Это ему придется выяснить самому, попутно распутывая клубок личных проблем и творческого застоя. Что будет в конце: жизнь или смерть? Попробуйте узнать вместе с главным героем. Содержит нецензурную брань.

Александр Павловский

Тоска

Нам всю жизнь будет казаться, что мы всюду успеваем.

Но только в конце мы поймем, что никуда и не шли.

А. Павловский

Пролог.

…Вечность, как время всегда заканчивается очень быстро. Не в том месте и не так, как хотел бы это увидеть. Твои правила будут проигнорированы обстоятельствами. Это одна из высших сил в которой ты – случайное число, загаданное не для трюка с картами, а только, чтобы судьба у незнакомых людей сложилась правильно. Несчастья тоже входят в это понятие, ведь без дождя из слёз не прорастёт поле правды и принятия.

Ты и твоя вечность это что-то эфемерное, в границах узкого коридора из желаний и реальности. Одно с другим не совпадает, так уж получается. А ты считаешь, мол это будет так, а вот это будет вот так, и было бы здорово всё увидеть вот таким образом. Затем секунда фантазии перестаёт быть эластичной и становится статичным атрибутом воспоминания. Никто не вспоминает, чтобы додумать. Каждый вспоминает для уточнения.

Век живи – век учись, а у глупости будет лучшее поколение. Поэтому вечность всегда заканчивается очень быстро. Ей отведено столько же, сколько твоим легким сделать вдохов. На выдохе всё лучшее – твоё естество…

Глава 1. Неделя начинается с завтра

Утро в очередной раз началось с дождя. Улицы напоминают город после наводнения, но такого быстрого, что многие просто не успели достать и подкачать лодки, как их снова пришлось убирать обратно. Этот сопливый сентиментальный апрель, как ребенок, что вместо сладкой ваты получил подзатыльник и теперь всю свою обиду вымещает на тех, кто не рад в этом участвовать. И ты просто слушаешь, как очередной удар бьет не только по карнизу окна, но и по карнизу в висках.

Моё утро в очередной раз начинается с головной боли. Ощущение, что вместо мозгов у меня древняя окаменелость, которую зубрила-археолог смог высмотреть среди фолиантов прошлого. Или надышавшись пыли со старых карт, он решил, что именно в этой точке, ткнув в мой мозг, находится открытие века. Но стоило бы спросить об этом у меня, и я бы ответил, что там разочарование года, нежели находка столетия. Только динамит уже заложен, фитиль подожжен и стоит мне открыть глаза, как начинается подрыв. И чем медленнее я встаю с кровати, тем ближе к находке становится этот археолог.

В самое обычное будничное утро мне бы стоило приехать к четырнадцати тридцати в издательство. Желательно заранее, можно голодным, но обязательно с новой рукописью на руках или хотя бы черновиками, в которых черт ногу сломает, пока поймешь, как читать строчные буквы, если они все похожи на зубья пилы. Главное, что Лиза приловчилась это читать и даже отмечать хорошие отрывки красным карандашом. Лиза – мой агент по превращению мусора в бестселлер. Серым она отмечала бред, занудство, демагогию, лишние повторы или фразы, которые можно трактовать, как оскорбления меньшинств. И синей ручкой она ставила вопросительные или восклицательные знаки, а затем устраивала мне разнос по каждому из них. В её мире всегда существовало понятие: «Терпила», но не в обычной трактовке этого слова. Под этим она всегда понимала отрывок или предложение, которое не несет в себе никакой ценности для текста или задаёт безответный вопрос, после чего ты всю главу терпишь и ищешь обоснованность сказанному, но не находишь. И глазами она всегда спрашивала: «Нахрена?» А вслух повторяла: «Для чего?».

Лиза казалась слишком молодой для работы в издательстве, но острый ум, которым она обладала и такой же язык давали фору любому редактору. Она не соревновалась в знании моды и носила то, что было удобно. Волосы собирала в гугульку и подкалывала невидимками, на носу держала очки с толстыми линзами, а на правой руке, вместо часов у нее были три большие родинки в ряд. Она ими гордилась, говорила, что это какой-то знак.

Но, время восемь тридцать, и я хочу спать. И из всех подручных средств я хочу видеть только одеяло, что нежно облизывает мои пятки, пока я переворачиваюсь на новую еще не отлежанную сторону и холодную со всех сторон подушку. А вообще меня уже целый год никто не ждет в издательстве. Можно сказать, что у меня отпуск. Я взял его после нервного срыва, когда случился припадок в торговом центре.

За всё это время Лиза ни разу не позвонила, хотя, обычно, могла обрывать мне телефон в любую секунду, когда ей вздумается узнать, что я пишу и пишу ли вообще что-нибудь. Единожды она отправила мне сообщение и поздравила с каким-то праздником, и я не задумываясь ответил: «взаимно». А сам даже не потрудился погуглить, что за праздник. Может там было что-то типо: «С днем собачьей верности» или «С голубиной пасхой», а я, что собак ненавижу, что к голубям не испытываю никакой симпатии, а тем более к их пернатым праздникам.

И вот уже целый год я бесполезно отлёживаю бока. Ищу в себе смелости начать новый роман, но он не стремится начать со мной отношения. Муза – плохая советчица, когда из любовницы становится подругой и вместо слова привет, записывает короткое голосовое на отъебись. А ты ей посвящаешь оды, да, только в мыслях, но чем хуже текст, рассказанный про себя от того, что остается корявками на бумаге? Ага, вот и я не вижу разницы, когда и то и другое одинаково плохо. Что-то тянешь из себя, как корову подоить пытаешься, а у тебя то струя вбок, то мимо ведра, то корова не стоит на месте. Еще этот дождь постоянно гремит за окном консервными банками.

– Доброе утро! – говорит Катя, вскользь проходя мимо комнаты.

Я вместо ответа только киваю, а сам стараюсь найти силы, чтобы выбраться из капкана. Меня засасывает в простыню, будто в болото, подушка, как русалка – приветливо тянет на дно, а у самой кромки льда одеяла, я понимаю, что руки и ноги устали барахтаться и совсем окоченели. Мне остается принять уготованное и опуститься в пучину вездесущего сна, накрывшись с головой сладкой ленью. Ох, как же складно она переманивает на свою сторону, будто все пути, что ты проходишь босиком по гравию реальности, можно спокойно перенести, если обуть мягкие тапочки лени. И спокойно, без суеты остаться там, где вечно тепло, уютно и светит солнце. Там, где тебя могут выслушать и понять, а тебе не нужно прятаться, ведь ты уже и так спрятался и только время знает, что за каждую секунду рая ты платишь часами обычной жизни.

– Может тебе пора приходить к обычному режиму, а не елозить по кровати? – говорит Катя.

– Ты так считаешь?

– Как я считаю ты и сам прекрасно знаешь. Одно и тоже, как попугай тебе повторяю.

– А может я жду, что будет что-то новое и ты меня удивишь.

– Это ты меня удивляешь тем, что тебя ничего не заботит весь этот год. Я, конечно понимаю, что слава всё ещё пополняет кошелек, но от твоего облёживания кровати ничего полезного не приходит.

– А может мой новый роман будет о человеке, что всю жизнь провел в постели и я так собираю материал.

– Если бы это было так, то у тебя глаза бы горели от самой мысли, что ты лежишь. А твои, как потухли в одно утро, так ты и ходишь прокисший со своими мыслями и идеями.

– Да тебе-то откуда знать, что внутри меня происходит? Ты бы лучше за собой присматривала и свои мысли фильтровала, впрочем, как и слова.

– А что тебе в моих словах? – она сделала секундную паузу. – Правда больно звучит?

– Да если бы ты говорила правду, то я может быть менее болезненно всё воспринимал, но ты постоянно думаешь, что твои слова несут какую-то великую философию, будто ты всё знаешь. А на деле, бла-бла-бла и только. В твоих словах правды столько же, сколько в кране святой воды.

– О, а ты значит знаешь другую правду? Можно поинтересоваться, что именно с тобой происходит, раз всё что я говорю, это лишь херня собачья?

– В точку! Хоть в этом мы сошлись за последнее время. То, что со мной происходит – это кризис, выгорание, душевное молчание. Во мне нет больше слов, которые я спокойно могу вытащить и сложить в тексты. Это, как сидеть в лодке посреди пустыни и ждать, что пойдет дождь. Вот это правда.

– Знаешь, ты невыносим.

– Знаешь, ты тоже.

Каждое утро в очередной раз начинается с разговора, после которого я чувствую себя, как прополощенным в тазу с мыльной водой. Будто молчание – это то, что подают после завтрака на десерт, но никак не после сна. Можно наслаждаться им весь день, но с утра обязательно нужно выговориться и поднять градус настроения. Все лучшие мысли приходят в тишине, а раздражение в разговоре.

По холодному паркету в душ. Мои шаги всегда легкие, бесшумные, а вот у Кати, хоть она и девочка, как у слона. И еще меня призывает быть таким же, мол, если шаги будут громкие, то можно услышать, как человек подходит сзади. Как будто за ней всегда кто-то ходит или напугать пытается постоянно, поэтому она на дух не переносит тихие шаги. А меня пока не пугает моя паранойя и, если кто-то захочет подойти ко мне сзади и напугать, то пусть так и сделает. Зачем портить человеку план, если участие в нем куда интереснее?

Но не об этом. Я раньше не задумывался над важной ролью душа в квартире. А сейчас раскрыл истинный его потенциал. Это единственное место, где можно запереться от всех остальных и поговорить с самим с собой. Стоишь под водопадом горячей воды, наливаясь смысловой тяжестью, где и похвалить, и поругать себя можно; под водопадом холодной звучит, будто ты морж или закаляешься. Намываешь голову, а про себя говоришь разные приятные вещи, даже те, что ты ещё не заслужил услышать. Просто нахваливаешь себя за разные мелочи, настроение поднимаешь, налаживаешь невидимую связь с миром и устанавливаешь коннект, сразу чтобы вселенная понимала, что ты настроен решительно изменить свою жизнь, но ровно до момента пока не вышел из душа.

Зарядка – общий привет всему организму. Растянул и потряс костями, похрустел спиной. В зеркале сразу новый человек, а по внутренним ощущениям старый запыхался и присел перекурить на бордюр. Но сделал это за подъездом, чтобы его не было видно Аполлону утренней разминки.

Завтракаю один. Сижу спиной к окну и доедаю холодный омлет. Кажется, что в одиночестве кухня выглядит иначе. На всём следы масла, будто со шланга обрызгали. На мебели частичные сколы, хотя откуда им взяться на том, что всю жизнь стоит на одном месте? Кто дерется с мебелью пока мы спим?

Холодильник, как братская могила для магнитов, что всю жизнь будут напоминать о том, что когда-то было, но уже не повторится. Вообще, что за мода на магниты? Мне кажется такая же, как и на фотоальбомы. Запихнуть как можно больше всего, написать в каком году это случилось и поставить галочку, мол, год не просран, а документально запечатлен. У стены уставший стол, на нем кашляющий чайник, что нужно выключать самостоятельно и две солонки, что достались по наследству и выглядят, как два бессмертных воина в борьбе соли и перца. На столе обязательно лежит еще какой-то бесполезный мусор, а над ним круглые настенные часы – классика постсоветского дебилизма. Как будто были какие-то негласные соревнования, и каждая семья бессознательно старалась победить при выборе очередных аляпистых часов.

Интересно, Бог именно это задумывал, когда нас создавал или был какой-то другой план, но мы его успешно сожгли на первом костре? Все вещи что нас окружают, они вообще полезные или без них можно обойтись? Люблю такие вопросы, над которыми можно подумать в тишине, представляя, что будет, если…

Вот, что будет, если убрать обои из квартир? Останется голая отштукатуренная стена, но с такими же пятнами от жира и масла по всем углам. Ощущение, будто у масла есть пулемет, из которого оно по ночам обстреливает кухню. Или стены были бы зеленого цвета, как в подъезде. Тогда можно и подъезд называть комнатой, только общего пользования и спать там можно, только все пялиться будут. Неприятно. В общем такие вопросы – часть моего утреннего ритуала.

За стеной булькает телевизор, пока я булькаю в раковине. Чайник тоже булькает, но ему нужно помочь выключиться.

– Кать, где новые губки?

– Там же, где и всегда.

– А может ты мне координаты скажешь или геолокацию отправишь, чтобы я не заблудился в поисках?

– Под раковиной, Леша. Под раковиной.

– Спасибо. Спа – си – бо!

Среди туч проглянуло солнце и небольшим лучом проникло в десяток квартир высотки. Дождь не прекратился и за горизонтом поднялась радуга в четыре ярких полосы. Из окна это выглядело также, как смотреть на картинку через монитор. Как, если хочешь кого-то обмануть и фотографируешь море, сидя на продавленном кресле у монитора, прежде чем откроешь браузер и наберешь слово из пяти букв, начинающееся на «П». В мире кредиток и визиток, никогда не хватает времени на себя. Если успеваешь за кем-то, то считай, что рабочий день удался, если успеваешь за несколькими, то считай, что преуспел на учебе. А, если тебе удается и, то и другое, то значит ложишься рано и встаешь раньше всех, но все равно времени на себя не оставляешь. Безделье, пьянство, наркомания – тоже труд, наравне с остальными, но делается исключительно для себя, поэтому не имеет оплаты в денежном эквиваленте. Всё, что для себя – без оплаты, для других – с оплатой, но это всё отнимает время, которое у всех одинаковое.

На рабочем столе всегда порядок, не то, что в мыслях. Чувства тоже стали мешаниной, но с ними хотя бы не стараюсь бороться. Возможно сегодня этот белый лист документа я замараю парой предложений, которые мне понравятся. Живой истории не выходит, но возможно, как беллетрист я смогу что-то придумать, приврать. Не назову совсем враньем то, что я делаю, ведь сочинительство не собирательный образ фактов, а лишь часть фактов на бобину вымысла. Берешь удочку, катушка – вымысел писателя, крючок – факты из жизни, червяк – немного правды и закидываешь в океан с маленькой рыболовецкой шхуны. А дальше ждешь, когда нужно будет вовремя подсечь и вытащить свой неизбитый и оригинальный сюжет, который станет твоей отправной точкой в несколько месяцев бессонной разделки бестселлерового тунца.

Вспоминаю строчки из стихотворения:

В этом городе нету бокалов,

Каждый пьет из разбитой души.

Каждый пятый не знавший обмана,

В совершенстве обучен во лжи.

В чистом блокноте ни одной записи. Страницы пахнут, как новая книга. Щелкаю ручкой в воздухе. Затем снова и снова. Пытаюсь разрезать пустоту тонким лезвием с чернилами. Прорезать путь. Хотя на деле выглядит, как судорога большого пальца.

– А ты можешь перестать щелкать?

– Могу, но не хочу.

– Твоё щелканье действует мне на нервы. По мозгам мне стреляешь.

– Это же не пистолет, чтобы стрелять по мозгам, а обычная ручка.

– Я прошу тебя прекратить. Ты не видишь, что я занята и пытаюсь закончить работу, которую мне нужно сегодня вечером уже сдать.

– Я вижу, что ты что-то пытаешься, но, как тебе мешает моя ручка? Я ведь не лезу в твою работу с исправлениями своей ручкой или не отобрал у тебя ручку, чтобы саботировать твою работу своими щелчками. Что тебе мешает?

– Ты мне мешаешь! – Катя заводится с пол-оборота. – И твоя вечная апатия. Ты, как будто один в квартире и никого не видишь. Ведешь себя, как придурок, у которого не получается что-то сделать, и он ушел в себя, чтобы вообще ни с кем не общаться.

Заканчивая фразу в движении, она вскочила с дивана и ушла.

Нда, как будто я во всем виноват? Но в принципе хорошая идея. Надо записать: «Затвор шариковой ручки напоминает выстрел. Одиночный, глухой, последний. Такой, что оставляют для себя, а не для мести или злобы. Этот выстрел – шанс закончить одну из своих главных историй даже не проставив ни одной точки или запятой. Сделать щелчок и оставить после себя лишь бесконечную тоску и сожаления. Чужие причитания о твоей жизни и ни капли сострадания. Лишь тоску о том, что ты эгоистичная сволочь, что принял решение, которое зреет в каждом депрессивном уме, но только у тебя перешло в смелость совершить поступок – закончить с блядским миром на своих условиях».

Нет, слишком мрачно. Удалить.

И уже несколько месяцев подряд я натыкаюсь на одно и тоже препятствия. Дальше двух предложений не могу уйти. Сюжет не простраивается в далекое странствие в моей голове, не вижу яркой вспышки, с которой мне приходили картинки будущего сюжета и я, словно опьяненный придумывал мир, сидя с бумажкой на коленке. Такие моменты приносили мне удовольствие, ведь их не приходилось контролировать, ты просто наблюдаешь, как водопад сам создает естественное падение. А сейчас я только удаляю то, что невозможно простроить в путь. То есть всё.

Возможно, моя ошибка в том, что я так и не начал вести дневник. Обычно дневник ведут, чтобы отмечать свои самые неудачные моменты жизни и выплакаться, а мне нужно было вести дневник и отмечать моменты приходящего вдохновения. Выписывать в него всё, что заставило мою фантазию ловить неизвестные сигналы далеких ненаписанные сюжетов. Отмечать своё внутреннее состояние, что со мной происходит, может там всего один момент позволил пожару мыслей разгореться до масштабов катастрофы, а я этого не запомнил и тем более не записал. Так и остаются забытыми эти моменты, что играют большую роль в жизни. Я помню, как рождались мои самые лучшие тексты, где я примерно был, но ряд мелочей уже не могу вспомнить: музыку, эмоции, о чем думал, или о ком.

Эмоции всегда дороже, сколько бы ты не платил за события. Всё, что возможно купить за одну поезду в метро или билет в кассе, удорожает будущая эйфория, которую ты можешь получить взамен этого. А где же в быту эти эмоции? Всё, что называют обыденностью – всегда приторное и безвкусное, не имеет цвета и оттенков. Это что-то постоянное, местами колючее и пахнет освежителем вперемешку с лаком для волос. В обыденность возвращаешься переждать грозу, а туда, где есть хоть небольшая плата идешь, чтобы эту грозу создать, а потом промокнуть до самых трусов, но остаться довольным. Сейчас же я, что там, что там не ощущаю ничего. Будто стою посреди города без указателей и номеров и понятия не имею куда идти, где нужное мне место. Может в первом доме от меня, а может в четвертом на следующем перекрестке.

На меня просто нашла ТОСКА. День стал похож на предыдущий, завтрашний будет, как тот, что еще только случится через месяц. И любовь больше ни о чем мне не говорит. Все самые лучшие тексты писались в состоянии влюбленности или её неразделенности. А, когда ты внутренне устал, то о каких чувствах может идти речь? Тебе себя то становится тяжело любить, не то, что кого-то близкого. Да и кто теперь ближе: Ручка или Катя? Они сейчас равнозначно удалены от меня, и ни никто в треугольнике не испытывает чувств. Получается, что одна сама не хочет со мной говорить, с другой не хочу говорить я.

Щёлкаю ручку в надежде разговорить это гнетущее молчание и вывести из себя Катю. Во мне закрадываются сомнения, что я выгляжу как чужой в собственной квартире. Больше, как мебель, как интерьер, как что-то, что можно двигать из угла в угол, пока на мне скапливается пыль. Может в этом и заключается моя тоска, что я больше никому не нужен. Лиза не ждет моих текстов, Катя не ищет близости, а Мама не звонит, потому что обижена, что я ей не звоню.

Понятия не имею в какой момент это произошло. Точнее, как это всё могло случиться одномоментно? Нельзя же сразу проснуться в пиздеце. Туда попадают обоснованно. Это, как на секунду зазеваться на шоссе и вот ты уже в кювете, нос разбит, голова трещит и на лобовом цветы с обочины. Тут результат твоих действий, а у меня провалы в памяти. Помню шоссе по обычным дням недели, а затем «бац» и просыпаюсь в квартире, когда реабилитация уже прошла. Момент создавшегося пиздеца где-то в подкорке, но, чтобы его вытащить на свет, нужно разобрать хлам, выписав его на бумагу. Но ручка пока только щелкает, а не пишет.

– Знаешь, я подумала, что мне нужно сменить работу, – вернувшись в комнату начала Катя.

– А чем тебя не устраивает старая? – поддерживаю разговор, не отрываясь от монитора. – Ты что выполнила все квесты?

– Да, блять, осталось только убить босса, и я вольна идти в новые земли покорять целые народы. Ты так меня представляешь? А ты хотя бы помнишь, чем я занимаюсь и почему устала от этого?

– Ты работаешь в нотариальной конторе. Кстати, время полдень, а ты не на работе, не опаздываешь?

– Сегодня воскресенье.

– И это повод не работать? Я вот, как видишь, дней не различаю и потому работаю в каждый. Даже не смотря на личное самочувствие и отсутствие видимых результатов, что прискорбно, но не критично.

– Да я и так работаю за двоих. Твоя работа ни рубля за этот год нам не принесла, но ты совершенно спокойно себя чувствуешь сидя дома и постоянно щелкая мне по нервам.

– Не всегда, только, когда ты дома.

– Всегда! Ты ведь даже не замечаешь, когда я прихожу. Раньше, хотя бы выходил ко мне, когда я появлялась в дверях, а сейчас я тебя вижу, только когда мы спать ложимся, но и тогда, ты отстраненный и холодный. Будто с куском льда ложишься спать и согреваться приходится самостоятельно, ручками. Так понятно?

– Ты этим прям в постели занимаешься? Когда я спать ложусь?

– Ты совсем идиот? Я говорю, что у тебя проблемы с головой.

– А мне кажется, что наоборот. Ты меня совсем не хочешь вот и занимаешься всем, только не мной.

– Это ты сейчас прибедняешься? Не выставляй меня виноватой во всем, что происходит в этих стенах. Ты сам довел до того, что белый лист тебе заменил девушку. Хоть я от тебя ничего не прошу, вхожу в твоё положение, но долю внимания заслуживаю.

– А ты его не получаешь? Что за предъявы?

– Когда? Вспомни хоть один день, чтобы ты меня просто поцеловал. Не помнишь? Я тоже такого не припоминаю. А может ты помнишь, что прикасался ко мне, да и вообще меня хотел? Ощущение, будто, если я сама не проявляю инициативу, но ты просто хер клал на это. Я въёбываю каждый день, как проклятая и вечером хочу услышать, что-то хорошее от тебя, а ты лишь молчишь, будто никого кроме себя не видишь. Что за херня с тобой происходит?

– Со мной всё в порядке, – тяну фразу на выдохе. – Я просто не хочу.

– Чего ты не хочешь? Жить ты не хочешь, говорить или что? Дай мне понять, что делать, пока я ещё хочу что-то понять.

– Ничего не нужно делать. Я скоро начну писать новый роман и всё будет, как раньше. А сейчас у меня творческий тупик. Небольшое помутнение.

– Не будет, как раньше…

– Что не будет?

– Ничего.

– Ты же уже начала говорить, так заканчивай. Или ты хочешь, чтобы я сидел и догадывался?

– Я устала бороться в одиночку. От тебя нет никакой поддержки, ты лишен этого и этого лишена я. – её глаза стали влажными. – Знаешь, мне не хочется возвращаться домой. Может, любви никакой больше и нет? Может, мы просто привыкли друг к другу и потому еще вместе, но стоит лишь закрыть глаза и представить, что тебя нет, так и жить становится проще.

– Ну, если тебе так проще. Так сделай, чтобы и с открытыми глазами стало проще. Тебе же одной всегда сложно в этой жизни, только свои проблемы привыкла замечать. Я прибедняюсь, а ты усложняешь. Получается, что на выходе: я – холодный, а ты – рукоблудишь. Отличная пара.

Леша вскочил из-за стола и бросил ручку в стену. Стук консервных банок за окном усилился и в их оркестре стало на один инструмент больше – удар молотка о шифер. Редко, но очень громко.

Катя уткнулась в подушку и зарыдала. – Тебе ведь всегда только одному плохо, а на боль других можно не обращать внимание.

И почти каждый день одно и тоже, я стараюсь найти хоть маломальское вдохновение, словно воробьев хватаю за хвосты, а Катя бесцеремонно вторгается за тонкую грань дозволенного, чтобы высказать мне какой я подонок. Да может и так, может всё, что она говорит – это и есть та правда, которую я игнорирую в течение этого года. А может и что-то другое, может, причина совершенно в другом, но в потоке взаимной ненависти мы никогда не сможем договориться. Я просто никогда не дослушиваю, что она действительно хочет, если она действительно еще что-то хочет. Не питаю ложных надежд, если сам не могут ничего гарантировать. Будто на кассе тебе не хватает одного рубля на оплату и улыбчивая продавщица предлагает занести на днях этот рубль. Вроде мелочь, а ты никогда не занесешь и специально еще будешь обходить магазин или приходить, но к сменщице, которая не знает, что произошло.