Ключ к убийству

Когда Баселю было шестнадцать, Бернар – его старший брат – пропал без вести. Бернар был выше, умнее и красивее Баселя. Он хорошо играл в баскетбол и подавал большие надежды. Но, как и девяносто процентов молодежи в гетто, связался не с той компанией. Мать продолжала верить, что однажды сын вернется. Басель понимал ее – ей так было легче. Сам он, обладая звериным чутьем и нечеловеческой интуицией, знал точно – брата больше нет. Связь, которую он чувствовал с любым членом семьи, – тонкая теплая ниточка, – с этой стороны оборвалась. А главное, Басель ощущал холодное дыхание смерти в свой затылок. Знал стопроцентно: он – следующий. В гетто не прощали толерантности. Любой подросток обязан был примкнуть к одной из враждующих группировок. Это обеспечивало нестабильный приработок от продажи наркотиков, героиновую зависимость, и смерть – вариативную, но неизбежную – в молодом возрасте от случайной пули в одной из бандитских разборок или от передоза. Но Басель Ромм определенно не хотел такой судьбы ни для себя, ни для своего младшего брата и двух сестер. Он не хотел умирать. Жизнь Басель любил до одури и знал наверняка, что будет бороться за каждый глоток кислорода. Поразмыслив немного, он справедливо рассудил, что уж если и таскаться с пушкой в кармане, то лучше делать это на законных основаниях. Такое умозаключение привело его в школу полицейских. Там на протяжении нескольких лет Басель совмещал учебу с работой ночным барменом и приготовлением завтраков в отеле. Скопив немного денег, он перевез семью в относительно спокойный район Парижа и лишь тогда смог вздохнуть с облегчением.

На роль следователя Басель подошел идеально. Еще с детских лет он заметил за собой способность понимать истинные мотивы людских поступков, угадывать человеческий страх и чувствовать, когда кто-то лжет. Мать Баселя могла бы многое рассказать ему о его деде – мрачном бокоре, черном колдуне вуду, к которому и местные-то обращались изредка: уж больно малоприятными могли быть последствия. Но, проведя невеселое детство перед алтарем оберегающих мертвых духов лоа: Барона Самеди и Мамы Бриджит, среди магических кукол, чьих-то фотографий и человеческих костей, мамаша Ромм поклялась, что в ее семье такого не будет. Она, безусловно, не могла не видеть очевидного – способности деда перешли к Баселю и при желании из него мог бы получиться один из сильнейших жрецов, тех немногих, кого с придыханием называли Унган Асогве [6], но она лишь сплевывала на пол, когда сын в очередной раз с точностью до часа угадывал прогноз погоды. Сам Басель оценивал свой дар как обычную интуицию, и со временем жизнь приучила его доверять ей всецело. В полиции он был незаменим во всем, что касалось работы с населением, будь то допрос или поквартирный обход. Он играючи подлавливал дающих показания на лжи, находил их болевые точки и давил на них, пока несчастный не исторгал из себя необходимую информацию. Такие незаурядные способности привели Баселя в святая святых уголовной полиции – здание на набережной Орфевр. Коллеги его уважали и слегка побаивались, наградив очень точным прозвищем – Вуду. Впрочем, насколько точным, не догадывался никто, включая самого Баселя. Ему прочили блестящую карьеру, однако было одно но. Его способности не ограничивались одним звериным чутьем. Зверь в нем был гораздо сильнее и агрессивнее, чем сам Басель мог представить. Незаурядные таланты в лейтенанте соседствовали с неконтролируемой яростью. Басель, которому никто не соизволил объяснить происхождение его почти феноменальных способностей, не знал одной простой истины – зверя нужно кормить. За талант, удачу и, казалось, случайное везение придется заплатить. А о жертвоприношении Басель не знал ничего, хотя частично, хоть и сам того не подозревая, он воздавал дань духу-переводчику, похабному Легба [7], посредством многочисленных и подчас неразборчивых контактов с женщинами. Но демонов требовалось задабривать не только демонстрацией своей мужской силы, но и другими, более кровавыми жертвами и, коль уж Басель сам не делал ровным счетом ничего, однажды случилось неизбежное. При задержании владельца публичного дома, где в качестве секс-рабов содержались преимущественно несовершеннолетние дети из Африки, лейтенант Басель Ромм впал в состояние слепой ярости и чудом не забил обвиняемого насмерть. Мужик, у которого при обследовании выявили около семи переломов костей, в том числе позвоночника, подал жалобу. Скандал стоил Баселю повышения, а Паскалю Пети новых седых волос. Устроив Баселю выволочку и самолично отстранив его от работы на месяц, комиссар полиции единолично выстоял в настоящей бойне в отделе внутренних расследований. Что и как он там говорил, так и осталось тайной, но Баселя он отстоял. На следующий день Баселя закрепили в статусе заместителя молчаливого и уравновешенного Франсуа Мореля, который хоть и был на несколько лет моложе напарника, но выдержкой и спокойствием мог поделиться с доброй половиной отдела.

Ко всеобщему удивлению, эти двое отлично сработались, с лихвой компенсируя друг другу все то, чего им самим так не доставало. Франсуа успокаивал и остужал буйный нрав Баселя, а тот давал слегка занудному французу необходимый импульс для движения вперед, зачастую заставляя посмотреть на проблему под неожиданным ракурсом и найти, наконец, недостающие детали для раскрытия преступления. Хотя, если копнуть поглубже, основой их долгой дружбы стало то, что тонко чувствующий людей Басель Ромм не увидел в Франсуа Мореле никакого второго дна. Он понимал: Франсуа не карьерист, продирающийся наверх всеми возможными и невозможными методами, не садист, пришедший в органы за неконтролируемой властью, и не извращенец, дрочащий тайком на фотографии с места происшествия. И тех, и других, и третьих в конторе было хоть отбавляй. Но Франсуа стоял особняком ото всех. Он был идеалистом. В конторе не принято было расспрашивать об истинных причинах выбора профессии. Пути, что приводили людей к карьере полицейского, были разными, но почти всегда ничего веселого в них не было. Спроси – и любой из их коллег ограничился бы шуткой о возможности носить пушку и ездить на красный свет. Но Басель чувствовал: у Франсуа есть веская причина. Что-то глубоко спрятанное в его прошлом превратило в свое время мальчика-разгильдяя в молчаливого и немного угрюмого мужчину. Басель не лез в душу Франсуа и не вытягивал из него правду, хотя и мог бы. Вместо этого он молчаливо уважал внутреннюю порядочность напарника и его принципы. Поэтому, когда Франсуа фактически сорвал допрос Анжело Бертолини, Басель лишь скрипнул зубами и отступился. Во-первых, он доверял своему напарнику. Во-вторых, его пресловутая интуиция подсказывала, что странный накрашенный персонаж, улыбающийся на допросе так, словно ему вот-вот вручат «Грэмми», действительно не врет. Да, с мозгами у этого парня был явный кавардак, и, тысячу раз – да, Баселю он не нравился, да что уж там, просто бесил. Но ни опасностью, ни угрозой от подозреваемого не пахло. Дело явно было в другом. И тут, практически первый раз в жизни, у Баселя не было ни малейшей догадки о том, что же все-таки представляет собой этот Анжело Бертолини. Подозреваемый стал для Баселя настоящей загадкой. И это здорово портило Баселю настроение.

* * *

Басель потер шею и постарался вытянуть ноги, но тут же уперся в противоположную стену. Кабинет Франсуа, если так можно было назвать пятиметровую каморку без окон, у слабонервных способен был вызвать приступ клаустрофобии. И все же это был отдельный кабинет. Раньше Басель ютился в одном помещении с другими следователями, где приходилось наблюдать разное. Кто жрал за столом, а кто и ногти на ногах мог подстричь.

День выдался сложный. Поквартирный опрос жильцов дома, где проживал Ксавье Седу, вылился скорее в сеанс психотерапии. Большую часть времени он провел, успокаивая испуганных людей и обещая во всем разобраться. Басель прилежно показывал всем фотографию, распечатанную с камеры наблюдения, но заранее предвидел результат. Мужчина на записи сделал все, чтобы спрятать свое лицо. С таким же успехом Басель мог показывать людям обертку от шоколадки. Опознать по этой фотографии кого бы то ни было нереально. Впрочем, кое-что все же привлекло внимание Баселя, и теперь он рассеянно передвигал на столе Франсуа коллекцию смешных точилок-игрушек, сгорая от нетерпения все рассказать напарнику.

Франсуа, ворвавшись в кабинет, первым делом вытряхнул Баселя из своего кресла, отобрал точилку в виде тигра, которому следовало как следует накрутить хвост, чтобы заточить карандаш, и рухнул за стол. Потом все так же молча протянул один из багетов с ветчиной и бутылку с водой. Вечно голодный Басель вгрызся в сэндвич и, работая челюстями, без слов протянул Франсуа мутный нечеткий снимок с изображением незнакомца, перебравшись тем временем на единственный в кабинете стул, тут же затрещавший под весом его тела. Франсуа некоторое время изучал фотографию.

– Запись есть? – поинтересовался он, так и не приступив к своему багету. Басель, рот которого был набит, кивком показал напарнику на монитор компьютера. Франсуа щелкнул мышкой и нажал на воспроизведение.

Запись была нечеткой, как любая другая запись с камеры наблюдения. В правом верхнем углу сменяли друг друга секунды. Сначала ничего не происходило, и вот, когда время показало 01:03, перед подъездом остановился темный Mercedes-Benz S-Class. Водитель, облаченный в костюм и белые перчатки, покинув свое место, помог выбраться из салона двум мужчинам. По яркому макияжу и рокерскому прикиду в одном из них легко можно было опознать Анжело Бертолини. Молодой человек ощутимо пошатывался, и водителю пришлось поддержать его под локоть, пока он выбирался из салона машины. Второй мужчина, без сомнения, был Ксавье Седу. Продюсер отдал какое-то распоряжение водителю. Тот, кивнув, сел за руль, и, дождавшись, когда его шеф со своим спутником закроют за собой тяжелую дверь, скрылся из поля зрения камер. Цифры на мониторе сменились на 01:08.

– Нужно допросить водителя, – кинул Франсуа в сторону Баселя, не отрываясь от экрана.

– Угу, – промычал напарник и запил остатки багета водой. На экране снова ничего не происходило. Глаза у Франсуа слезились. Время подбиралось к отметке 01:12, когда к подъезду быстро подошла какая-то тень. Невысокого роста человек нажал какую-то кнопку на панели домофона. Звука на записи, как назло, не было. Несколько секунд ничего не происходило. Незнакомец нервно поправил капюшон, оглядываясь по сторонам. Ему явно было не по себе. Наконец он дернул ручку подъездной двери и проскользнул внутрь.

– Его кто-то впустил, – подвел итоги Франсуа. – Если бы он знал код, зашел бы сразу. Говоришь, никто его не опознал?

– Формально нет, – протянул Басель, поблескивая глазами в сторону второго багета. Франсуа вздохнул и потряс сэндвичем у напарника перед носом.

– Давай сначала факты.

– Мне кажется, – и тут Басель сделал выразительную паузу, заставив Франсуа податься вперед, – один из соседей Седу врет. Точнее, соседка.

Франсуа понимал, что слово «кажется», являющееся обязательным в такого рода предложениях, в случае с напарником можно было опустить. Но формальности никто не отменял.

– Выкладывай, – сказал он и положил сэндвич на видное место. Басель вздохнул, сглотнул слюну и приступил к докладу.

* * *

Дверь на лестничной клетке третьего этажа, что располагалась прямо напротив квартиры Ксавье Седу, не открывали достаточно долго. Но Басель, явно чувствовавший чье-то молчаливое присутствие и какое-то невнятное шевеление за дверным полотном, уходить не спешил. Дождавшись, когда невидимый жилец как следует рассмотрит его в глазок, он нажал на пуговку звонка еще раз. Потом, привычным жестом вытащив из кармана удостоверение лейтенанта полиции, помахал им перед глазком.

– Месье? Мадам? – громко позвал он. – Я провожу опрос в связи со вчерашним убийством вашего соседа.

Замок тихо щелкнул, и дверь слегка приоткрылась. Басель скорее почувствовал, чем увидел в проеме силуэт женщины. Она несколько секунд разглядывала удостоверение, а может быть, собиралась с мыслями и в конечном счете обреченно кивнула, поняв, что разговора не избежать.

– Меня зовут Басель Ромм. Я могу пройти в квартиру, мадам? – поинтересовался Басель, отчаянно желая присесть, вытянуть ноги и, если повезет, выпить кофе. Но женщина помотала головой:

– Извините, это исключено. Вы разбудите моего мужа.

Басель удивленно вскинул брови. По его представлению было часов шесть вечера. Ни под определение «слишком рано», ни под понятие «слишком поздно» такое время для сна, в его понимании, не попадало. Женщина, увидев реакцию полицейского, посчитала нужным объяснить:

– Мой муж – Дидье Дассини – профессиональный боксер. Сегодня утром он вернулся из Японии, где участвовал в поединке. Сейчас отсыпается. – Она в конце концов вышла из тени, и теперь Басель мог спокойно рассмотреть ее. Миловидная блондинка, около тридцати, одетая в универсальный комплект: джинсы и легкий бежевый свитер. Про таких принято говорить «ухоженная». Ее лицо можно было бы назвать идеальным, если бы не великоватый нос, а вот выражение лица было каким-то вымученным. Впрочем, Басель понятия не имел, как должны выглядеть жены профессиональных боксеров. Имя Дидье Дассини было ему известно. Он, как и любой другой мужчина, любил время от времени посмотреть боксерский поединок, потягивая пивко на диване. Не Мохаммед Али, бесспорно, но все же. Концентрация селебрити на один жилой дом резко повысилась.

– Я могу узнать ваше имя? – поинтересовался он дружелюбно. Женщина вздохнула и вышла на лестничную клетку, аккуратно прикрыв за собой входную дверь.

– Ирэн, – представилась она без тени улыбки. – Ирэн Дассини. Но боюсь, мне совсем нечего вам сказать.

– Правда? – белозубо блеснул улыбкой Басель, включая мужское обаяние, и кивнул себе за плечо на дверь Седу, на которой теперь красовалась желтая полицейская лента. – Ваша входная дверь всего в нескольких метрах от квартиры, где было совершено убийство. Вы не заметили ничего необычного? Не слышали никакого шума?

Ирэн покачала головой:

– Я приняла снотворное в десять вечера и всю ночь спала как убитая. Так что – нет. Извините. Кажется, я абсолютно бесполезна как свидетель.

– То есть вы не слышали абсолютно ничего прошлой ночью? – уточнил Басель терпеливо. – Даже то, как приехали полиция и «Скорая помощь»?

Ирэн опять повторила отрицательное движение головой.

– Нет, абсолютно ничего, – ровным голосом подтвердила она, – помимо выпитого снотворного, я заткнула уши берушами, чтобы мне не мешал шум с улицы. В этом здании запрещено ставить современные пластиковые окна со стеклопакетами. Старинные рамы – это, конечно, красиво, но спать порой совершенно невозможно.

– В последнее время вы не наблюдали ничего необычного или подозрительного? Никаких посторонних лиц в подъезде или на улице рядом с входной дверью? – вздохнул Басель.

Женщина поспешно покачала головой.

– Ваш сосед месье Седу ни с кем не ссорился? Его квартира совсем рядом, вы могли слышать что-нибудь, что привлекло бы ваше внимание, – не отставал Басель.

– Нет-нет, – все так же быстро ответила Ирэн.

– А в котором часу вернулся ваш муж? – задал следующий вопрос Басель. – Он тоже ничего не слышал в эту ночь?

– Его рейс приземлился в аэропорту Шарль де Голль в шесть утра. Дидье поймал такси и добрался до дома около восьми, – пожала плечами Ирэн, – так что это исключено.

– Понятно, – кивнул Басель и, вытащив из кармана куртки слегка помятую черно-белую фотографию, протянул ее женщине. – Посмотрите, пожалуйста. Вы не находите знакомым этого человека? – Ирэн кинула на глянцевую поверхность быстрый взгляд и отрицательно покачала головой. Она даже не взяла фотографию в руки. Ничего не сказала об отвратительном качестве снимка и о том, что по такому изображению, строго говоря, невозможно никого опознать. Она не сделала ничего того, что делали до нее практически все жильцы, и Баселю сковало позвоночник от знакомого чувства. Женщина лгала. В это мгновение за ее плечом произошло непонятное движение, и в дверном проеме нарисовался темнокожий мужчина с идеально проработанным обнаженным торсом.

«Интересно, он всегда ходит без рубашки?» – подумал про себя Басель, безошибочно опознавая в мужчине с давним переломом носа боксера Дидье Дассини. Женщина крупно вздрогнула и поспешила улыбнуться мужу.

– Мы тебя разбудили, милый? – сказала она неестественно веселым голосом. – Это следователь из полиции. Он здесь по поводу убийства Ксавье Седу. – Звучало так, словно она просила у мужа прощения за совершенное так не вовремя убийство. – Извините, не помню вашего имени, – повернулась она к Баселю, и тот снова почувствовал холодок лжи. – «Врешь. Ты прекрасно помнишь мое имя, а весь этот спектакль ради ревнивого мужа».

Дидье Дассини хмуро глянул на Баселя и, не поздоровавшись, повернулся к жене.

– Ты же говорила, что ничего не слышала и ничего не знаешь? – недовольно спросил он у нее.

– Вот именно об этом я и говорила месье полицейскому, – с готовностью подтвердила Ирэн, с подобострастной улыбкой заглядывая в лицо супруга.

– У вас есть еще какие-нибудь вопросы? – недовольно поинтересовался невыспавшийся боксер у Баселя, и тот протянул все тот же черно-белый снимок.

– Вам случайно не знаком этот человек? – поинтересовался он у Дидье. Тот взял снимок и, бросив на него взгляд, недовольно хмыкнул.

– Как тут вообще кого-то можно узнать? Вы сами этот снимок видели? Вот вы бы узнали кого-то по такому фото? – обрушился он на Баселя. – Я надеюсь, теперь у вас все? – сунул он фотографию обратно в руки полицейского.

– Теперь все, – с улыбкой подтвердил Басель, – всего вам доброго. – И, блеснув сережкой в ухе, легко сбежал вниз по лестнице.

* * *

– Выходит, Ирэн Дассини врет? – задумчиво побарабанил пальцами по столу Франсуа и, проследив за взглядом Баселя, передал ему обещанный сэндвич.

– По крайней мере, наверняка что-то недоговаривает. Может, что-то случайно видела. Или сама опрометчиво впустила постороннего в подъезд, толком не расспросив, а узнав о происшествии, испугалась, – хищно разорвал целлофановую обертку Басель и, прежде чем приступить к еде, ненадолго задумался. – По мне, так эта Ирэн Дассини – классическая жертва. Она явно боится мужа. Забавно, что такие типы женщин раз за разом выбирают себе в партнеры отъявленных садистов, словно специально нарываются на неприятности.

– Да уж, обхохочешься, – пробурчал Франсуа, почесывая подбородок и подумывая, не отрастить ли для солидности бороду.

– Уверяю тебя, она встала с постели до того, как самолет мужа приземлился, чтобы привести себя в порядок и приготовить вечно недовольному супругу завтрак. Пусть сказки не рассказывает, никакого снотворного она не пила и уж тем более не вставляла в уши затычки – боялась будильник проспать, – выдвинул предположение Басель, – а значит, не могла не слышать, как полиция соседскую дверь выламывает. Ей определенно есть что скрывать.

– Дидье Дассини… Очень знакомое имя, – пробормотал Франсуа.

– Еще бы, – хмыкнул Басель. – Тот еще тип. Боксер он, к слову, так себе, но то, что шесть лет назад его первая жена выдвинула против него обвинения в изнасиловании и нанесении тяжких телесных повреждений, – это факт общеизвестный. Он ее здорово отколошматил, когда она подала на развод, кажется. До суда, насколько я помню, дело не дошло. Но ему пришлось выплатить своей бывшей солидную денежную компенсацию. Так что есть о чем задуматься. – Он замолчал, глядя куда-то поверх плеча напарника. – Но меня больше волнует не это. Я хочу знать, куда же этот тип с записи делся, – Басель кивнул в сторону нечеткой фотографии. – Я обшарил весь подъезд. Черного хода там точно нет. На камерах его повторное появление не зафиксировано. Так как он вышел?

– А что говорят остальные соседи? – поинтересовался Франсуа.

– Там все чисто, – махнул надкусанным сэндвичем Басель. – В доме четыре этажа, по две квартиры на лестничной клетке. Одна из квартир – та, что над Седу, – пустует, ее месяц назад выставили на продажу. Во второй квартире на этом этаже живет какой-то крупный финансист – очень недовольный, кстати. Ему убийство романтический вечер с его новой пассией обломало. На третьем квартира убитого продюсера и супругов Дассини. В квартире под Ксавье живет бабка, которая вызвала полицию. Ее соседи напротив – семья с двумя детьми. Еще одна семья, тоже с двумя детьми, живет на первом этаже. И последнюю квартиру в подъезде занимает бывший ресторанный критик. Но ему восемьдесят три, и он передвигается на инвалидной коляске.

– Сиделка имеется? – заинтересовался Франсуа.

– Сиделки меняются посменно, – неохотно признался Басель. – Ту, что дежурила в ночь убийства, я не застал.

– Найди и расспроси, – распорядился Франсуа. – Да и всех не вызывающих подозрение соседей тоже пробивать придется. Но сначала нужно разговорить эту Ирэн Дассини. Она определенно что-то скрывает. Поэтому вызывай ее сюда для официальной дачи показаний и проследи, чтобы ее не вполне адекватный муж не присутствовал. Допрашивать будем вдвоем. Пока это наша единственная зацепка. Дальше, завтра нужно опросить всех участников группы «Панацея». И еще, ты можешь нажать на ребят, чтобы поторопились с отчетом с места происшествия? – Басель задумчиво кивнул и поерзал на стуле, выразительно взглянув на часы.

– А… – сообразил Франсуа, – малышка Жюли Лернон? – Это не было вопросом. Басель гаденько ухмыльнулся и развел руками.

– Можешь считать это сбором информации, – осклабился он. Франсуа обреченно кивнул. В любом случае на часах было уже десять, и задерживать напарника только потому, что он сам сегодня спать не собирался, было бы свинством.

– Иди, – пробурчал он, – развлекайся. – Но стул напротив него уже опустел. Франсуа вздохнул и повернулся к компьютеру.

* * *

Наступило самое любимое время Франсуа. Часы, когда он наконец мог побыть наедине с собой и спокойно погрузиться в работу. Как ни парадоксально, вопреки сформированному кинематографом неверному стереотипу о буднях полицейских, работа Франсуа по большей части состояла не из эффектных погонь и задержаний с перестрелками, а из банального сбора и кропотливого анализа информации. И именно в умении увидеть в ворохе разнообразных фактов, документов, цифр нужное и сделать правильные выводы – и был залог успеха. Франсуа надеялся непременно получить всю необходимую документацию по делу завтра, а сейчас… Он зашел на страницу YouТube и набрал в строке поиска «Панацея», «концерт», «Лондон». Соединение в такой час было отличным, и, моргнув, экран выдал огромное количество роликов, некоторые из которых были сняты на телефон. Напротив самого верхнего стояла цифра с количеством просмотров. Франсуа присвистнул – больше пятнадцати миллионов – и щелкнул по кадру мышкой. Маленький кабинет тут же наполнили рев возбужденной толпы и звуки гитар. Франсуа убавил звук и погрузился в созерцание.

Лондонский концерт в The О2 Arena поражал воображение. Французские рок-группы редко становятся событием в мировой музыкальной индустрии, но к группе «Панацея» это не относилось. Многотысячная толпа поклонников ревела, приветствуя четырех музыкантов на сцене. На переднем плане стоял Ангел. Он был облачен в черную футболку и такого же цвета узкие кожаные джинсы, подчеркивающие каждый миллиметр стройного тела. На его шее поблескивало несколько массивных подвесок. Кисти рук были обвязаны какими-то разноцветными платками, а поверх них схвачены массивными кожаными браслетами в заклепках. Тяжелые армейские ботинки завершали образ. Анжело стоял неподвижно, обхватив стойку микрофона обеими руками и опустив голову. Тело при этом едва заметно подрагивало в такт ритму гитарного вступления. Переждав первые аккорды, он повел головой и поднял к толпе бледное лицо. Капли пота в свете софитов блестели на висках, косметика размазалась вокруг глаз, пряди волос прилипли к влажному лбу. И никаких идиотских улыбок.

Анжело прижал микрофон к губам и издал низкий глухой стон. Толпа зашлась криками в исступлении. Франсуа почувствовал дрожь, прошедшую сквозь все тело. Он уже забыл, каково это – стоять в беснующейся толпе, когда гитарное соло, многократно усиленное колонками, пронзает тебя насквозь и отдается мощным вибрато в кончиках пальцев. Он и сам пробовал себя в качестве музыканта и теперь должен был отдать должное – человек на сцене был создан для того, чтобы стоять там. Анжело поднял руку, и новый вой толпы вознесся под купол концертного зала нереальными децибелами. Он повелевал публикой. Зрители, все до единого, были в его власти. Его тело приходило во все большее движение. Теперь он ощутимо передергивал плечами в бешеном ритме, задаваемом Жераром Моро за ударной установкой. Наконец, одновременно с началом первого куплета, Анжело дернул микрофон вместе со стойкой и, приникнув к нему, словно к губам возлюбленной, начал петь. Франсуа отметил, что голос певца со сцены звучит гораздо ниже, чем в комнате допроса. Да и от ребяческой манеры поведения не осталось и следа. На экране детектив видел совсем другого человека. В нем не было ничего наигранно-мальчишеского, искусственного, детского, наносного. Он был настоящим. И опасным. Излучающим агрессию, отчаяние и секс. Словно в подтверждение этой мысли, Анжело, повинуясь музыке, закинул голову назад и провел руками по бедрам, туго затянутым в кожу. Даже на видео нетрудно было разглядеть намечающийся стояк. Публика взревела. Камера сместилась на передние ряды зрителей и выхватила из толпы пару перекошенных лиц со ртами, открытыми в истошном крике восторга.