Сердце заколочено

Подумай вот о чем. Все великие истории, все произведения искусства, все, что трогает нас до глубины души, построено на риске. На преодолении. На борьбе. Никто не напишет роман о человеке, который прожил совершенно безопасную жизнь. Это будет самая скучная книга на свете. Одна страница: «Он родился. Он боялся. Он умер». Конец. Мы восхищаемся теми, кто рискует. Кто ставит все на карту. Кто любит, несмотря на риск быть отвергнутым. Кто борется, несмотря на риск проиграть. Кто живет, несмотря на риск умереть. А ты выбрал стать сноской в чужой истории. Пассивным наблюдателем. Ты променял возможность стать главным героем своего собственного эпоса на роль статиста в массовке.

Твоя безопасность – это иллюзия контроля. Ты думаешь, что если ты все просчитаешь, то сможешь избежать боли. Но жизнь всегда найдет способ пробить твою броню. Ты можешь избегать близости, но тебя может предать друг. Ты можешь не заводить семью, но можешь потерять работу, которой посвятил всего себя. Ты можешь построить самые толстые стены, но болезнь может найти тебя и внутри них. Абсолютной безопасности не существует. И в своем отчаянном стремлении избежать одного конкретного вида боли – боли сердечной – ты добровольно подвергаешь себя другой, не менее страшной пытке. Пытке бессмысленностью. Пытке скукой. Пытке жизнью, которая не была прожита.

Что страшнее: умереть в бою, сражаясь за то, во что веришь, или медленно гнить заживо в своей безопасной темнице? Что страшнее: испытать ослепительную боль от падения с огромной высоты или никогда не знать, каково это – летать? Что страшнее: смерть, которая ставит точку, или жизнь, которая превратилась в бесконечное многоточие серого, унылого текста?

Ты говоришь, что опыт сделал тебя мудрым. Но мудрость не в том, чтобы избегать огня. Мудрость в том, чтобы научиться с ним обращаться. Знать, когда он согревает, а когда сжигает. Уметь разжечь его, когда холодно, и затушить, когда он становится опасным. А ты не научился. Ты просто залил все бетоном. Ты уничтожил саму возможность огня в своей жизни. И теперь сидишь в холоде и темноте, гордясь своей пожарной безопасностью.

Эта скука – не пассивное состояние. Она требует от тебя колоссальных усилий. Ты тратишь огромное количество энергии на поддержание стен. На подавление своих истинных желаний. На то, чтобы постоянно убеждать себя в правильности своего выбора. На то, чтобы отталкивать людей. На то, чтобы поддерживать маску холодного, самодостаточного циника. Эта маска вросла в твое лицо, и ты уже не помнишь, какое оно было под ней. Твоя безопасность – это самая изнурительная и бессмысленная работа на свете. Работа тюремщика в тюрьме для одного заключенного – самого себя.

Смерть, по крайней мере, предлагает забвение. А твоя безопасность – это вечная память о том, от чего ты отказался. Каждый счастливый смех на улице, каждая влюбленная пара, держащаяся за руки, каждая песня о любви – все это не проходит мимо. Все это – маленькие иглы, которые колют тебя сквозь щели в твоей броне. Они напоминают тебе о мире, из которого ты себя изгнал. Они – доказательство того, что твоя безопасность не приносит покоя. Она приносит только изоляцию. А в изоляции любой, даже самый тихий звук извне кажется оглушительным.

Так что давай вернемся к началу. Ты выбрал безопасность. И ты получил ее. Абсолютную, стерильную, герметичную. Ты в аквариуме с дистиллированной водой. Никаких опасных микробов. Никаких хищников. Никакой жизни. И ты смотришь сквозь толстое стекло на бушующий, непредсказуемый, опасный, прекрасный океан жизни. И убеждаешь себя, что тебе хорошо. Что тебе спокойно. Что тебе не скучно. Но где-то в самой глубине, под слоями цинизма, под завалами страха, под надгробием с надписью «Опыт», крошечная, почти мертвая часть тебя кричит. Кричит от этой невыносимой, убийственной скуки. От тоски по океану. От желания хотя бы на миг почувствовать соленый вкус его воды, даже если рискуешь захлебнуться. Смерть – это когда ты тонешь. А твоя безопасность – это когда ты вечно смотришь на воду, умирая от жажды. Подумай об этом. Подумай, что на самом деле скучнее и страшнее. Конец или его бесконечное, мучительное ожидание в пустой комнате.

Глава 2. Почему безопасность скучнее смерти

Ты думаешь, ты похоронил прошлое. Ты даже помнишь, как бросал на крышку гроба комья холодной, влажной земли. Ты сам воздвиг надгробие, сам написал на нем слово «Опыт». Ты приходишь на эту могилу с цветами цинизма и поливаешь ее водой из колодца «я-теперь-умнее». Ты думаешь, что мертвые спят спокойно. Ты думаешь, что твоя постель пуста. Какая наивность. Какое заблуждение. Твоя постель никогда не была так переполнена, как сейчас. Ты просто научился не замечать тех, кто лежит рядом с тобой.

Ты ложишься спать один. По крайней мере, так это выглядит со стороны. Ты выключаешь свет, и комната погружается в тишину. Но это не тишина пустоты. Это тишина склепа, где воздух сперт от незримого присутствия. Ты лежишь на своей половине кровати. Привычка, въевшаяся в тело, как клеймо. Ты не раскидываешь руки и ноги, не занимаешь все пространство, хотя теперь оно принадлежит только тебе. Ты инстинктивно оставляешь место. Для кого? Ты говоришь себе, что это просто привычка. Что телу нужно время, чтобы переучиться. Но ты лжешь. Ты оставляешь это место, потому что оно занято. На нем лежит призрак.

Он не прозрачный и не воет цепями. Он куда страшнее. Он соткан из отсутствия. Его вес – это пустота, которая давит на матрас рядом с тобой. Его холод – это разница температур между твоей кожей и воздухом там, где должна была быть другая кожа. Его молчание – это оглушительный контрапункт к тем ночным разговорам, которые когда-то заполняли эту комнату. Ты поворачиваешься на бок, спиной к нему, и чувствуешь его дыхание на своей шее. Это не дыхание, это просто сквозняк памяти, но от него по коже бегут мурашки. Ты натягиваешь одеяло до самого подбородка, будто оно может защитить тебя от того, что уже находится внутри твоей головы.

Призраки прошлого – это не гости. Они хозяева. Это ты у них в гостях, в своей собственной жизни. Они не приходят и не уходят. Они здесь всегда. Ты просыпаешься посреди ночи от внезапного чувства тревоги. Сердце колотится, как пойманная птица. Ты не видел кошмара. Ты просто на долю секунды, в тумане между сном и явью, протянул руку, чтобы коснуться другого человека. И твоя рука провалилась в ледяную пустоту. Этот момент – момент осознания – страшнее любого монстра под кроватью. Потому что монстр здесь, в кровати. И этот монстр – память. Не просто воспоминание, а живое, дышащее, активное ощущение утраты.

Ты думаешь, ты один? Посмотри внимательнее. Вот призрак ее смеха, который сидит в кресле в углу. Он не смеется вслух, он просто напоминает тебе, как звучал тот смех, который мог заставить тебя улыбнуться даже в самый паршивый день. Вот призрак его привычки разбрасывать вещи, и ты до сих пор, заходя в комнату, внутренне готовишься споткнуться о ботинки, которых там давно нет. Вот призрак запаха ее духов, который ты вдруг улавливаешь на улице на случайной прохожей, и на секунду у тебя перехватывает дыхание, мир теряет фокус, и ты стоишь посреди тротуара, как оглушенный, пока тебя не толкает в спину поток равнодушных людей. Это не просто воспоминания. Это сенсорные мины, которые ты сам разбросал по всему ландшафту своей жизни и на которые теперь постоянно подрываешься.

Твоя постель – это эпицентр. Это штаб-квартира призраков. Здесь они особенно сильны. Здесь ты наиболее уязвим. Днем ты можешь заглушить их шепот шумом работы, гулом города, бессмысленными разговорами. Но ночью, в тишине, их голоса становятся оглушительными. Это призрак спора, который вы так и не закончили. Он сидит на краю кровати и повторяет тебе твои же слова, твои обвинения, ее оправдания. Он заставляет тебя снова и снова прокручивать этот диалог, искать другие реплики, другой исход. Но исхода нет. Есть только бесконечный повтор, пытка незавершенностью.

А рядом с ним – призрак нежности. Он самый жестокий из всех. Он не говорит ни слова. Он просто напоминает тебе ощущение ее руки в твоей. Он напоминает, как она спала, положив голову тебе на плечо. Он напоминает, как ты утыкался носом в ее волосы и чувствовал себя дома. Этот призрак не кричит. Он убивает молча. Он просто показывает тебе то, что ты потерял, и оставляет тебя наедине с этой дырой в груди, дырой, идеально повторяющей контуры другого человека.

Ты пытался бороться. О, как ты пытался. Ты сменил постельное белье. Ты купил новые подушки. Ты даже сделал перестановку, передвинув кровать к другой стене, будто можно обмануть географией собственную память. Ты думаешь, призрак привязан к месту? Он привязан к тебе. Ты можешь сжечь дом, переехать на другой континент, но когда ты ляжешь спать в новой, чужой постели, он ляжет рядом с тобой. Потому что ты носишь его в себе. Он – часть твоего внутреннего интерьера. Он – главный экспонат в музее твоей личной катастрофы.

И самое страшное – ты привык. Ты заключил с ними перемирие. Ты больше не пытаешься их изгнать. Ты научился жить с ними. Ты ведешь с ними молчаливые диалоги. Ты едешь в машине, играет песня – «ваша» песня – и ты не переключаешь радио. Ты слушаешь. И рядом с тобой, на пассажирском сиденье, сидит призрак и подпевает. И ты почти видишь, как она откидывает голову назад и смеется. И на долю секунды тебе кажется, что все как раньше. А потом песня заканчивается, и тишина бьет по ушам, как пощечина. И ты снова один. Но ты сам выбрал эту пытку. Потому что эта фантомная боль – единственное, что у тебя осталось. Это доказательство того, что все это было на самом деле.

Эти призраки не просто живут с тобой. Они управляют тобой. Они стали твоими цензорами, твоими охранниками. Они стоят на страже у ворот твоей крепости и отгоняют любого, кто пытается подойти слишком близко. Появляется новый человек. Кто-то, кто смотрит на тебя с интересом. Кто-то живой, теплый, настоящий. И что ты делаешь? Ты приглашаешь его в свою жизнь. Но ты не знакомишь его с собой. Ты знакомишь его со своими призраками.

Он садится напротив тебя в кафе, и между вами незримо сидит твой призрак. Новый человек смеется, а ты невольно сравниваешь его смех со смехом призрака. И, конечно же, он проигрывает. У призрака смех был звонче, искреннее, роднее. Новый человек рассказывает историю, а ты думаешь: «А вот она бы рассказала это смешнее». Он задает тебе вопрос, а ты отвечаешь ему так, как ответил бы призраку. Ты ведешь диалог не с тем, кто перед тобой. Ты продолжаешь свой бесконечный разговор с прошлым, а живой человек напротив – лишь суррогат, статист, которому ты дал реплику в своем внутреннем спектакле.

Ты приводишь его домой. В тот самый дом, где в каждом углу сидит по призраку. Он смотрит на твои книги, а призрак шепчет тебе на ухо: «Помнишь, эту мы читали вместе вслух? Он бы точно не понял ее». Он хвалит твой вкус в музыке, а призрак усмехается: «Он просто поддакивает. Он не чувствует эту музыку так, как чувствовали мы». Каждый комплимент, каждое доброе слово, каждый жест нового человека проходит через фильтр твоего прошлого. Ты не видишь живого человека. Ты видишь лишь его отличия от призрака. Ты ищешь не точки соприкосновения, а точки несовпадения. И ты всегда их находишь. Потому что ты их ищешь.

И вот наступает самый страшный момент. Ты приводишь его в свою постель. В святая святых, в тронный зал твоих призраков. И вот вы лежите рядом. Живой, теплый человек. И призрак. Он лежит между вами, невидимый и холодный, как лезвие. Он превращает вашу постель в поле для сравнения. Ты прикасаешься к новой коже и вспоминаешь другую. Ты целуешь новые губы и помнишь вкус других. Ты слышишь новое дыхание рядом и сравниваешь его ритм с тем, который ты знал наизусть.

Новый человек чувствует это. Он может не понимать, что происходит, но он чувствует холод. Он чувствует твою отстраненность. Он чувствует, что ты не здесь. Твое тело здесь, но твой разум, твоя душа – они где-то далеко, в другой комнате, в другом времени, с другим человеком. Он пытается пробиться к тебе, он говорит что-то, он обнимает тебя крепче. Но он обнимает не тебя. Он обнимает памятник. Он пытается согреть камень. И он чувствует, как твое тело напрягается. Ты терпишь его прикосновения, но не отвечаешь на них. Ты позволяешь ему быть рядом, но не впускаешь его внутрь. Потому что впустить его – значит предать своего призрака.

И в этом главный секрет. Ты не жертва этих призраков. Ты их хранитель. Ты их жрец. Ты поддерживаешь их жизнь своим вниманием, своей памятью, своей верностью. Твоя верность мертвецу – это твоя главная добродетель и твое главное проклятие. Ты превратил свою любовь, которая умерла, в культ. И ты – верховный жрец этого культа. Ты приносишь в жертву этому мертвому божеству каждого нового человека, который встречается на твоем пути. Ты проводишь ритуальное заклание его надежд на алтаре твоей памяти.

Почему ты это делаешь? Из страха. Но не только. Есть в этом и что-то еще. Гордыня. Ты построил из своей прошлой любви такой грандиозный мавзолей, что теперь любая новая, живая симпатия кажется рядом с ним жалкой лачугой. Твоя прошлая боль стала мерилом значимости. «Раз мне было так больно, значит, это была великая любовь». И ты держишься за эту боль, потому что она подтверждает масштаб твоей потери. Отказаться от боли, отпустить призрака – значит признать, что это была просто история. Одна из многих. Может, важная, может, красивая, но закончившаяся. А признать это – значит обесценить свои страдания. Значит, ты страдал зря. А это для твоей гордости невыносимо. Проще продолжать жить в склепе, убеждая себя, что это – собор.

Призрак прошлого – это твое алиби. Это идеальное оправдание твоего бездействия и твоего страха. «Я не могу начать новые отношения, потому что я все еще не отошел от прошлых». Как благородно это звучит. Как трагично. Ты почти герой романа. Но это ложь. Ты не начинаешь новые отношения, потому что боишься. Ты боишься, что они тоже закончатся болью. Или, что еще страшнее, ты боишься, что они окажутся лучше. Что новый человек окажется добрее, умнее, надежнее. Что с ним тебе будет спокойнее и счастливее. И что тогда? Тогда рухнет весь твой миф о единственной, неповторимой любви. Тогда окажется, что ты годами охранял не сокровище, а просто пустую гробницу. Тогда окажется, что ты потратил лучшие годы своей жизни на служение тени, в то время как рядом проходила настоящая, солнечная жизнь. Этот страх – страх оказаться неправым, страх признать собственную ошибку – парализует тебя сильнее, чем страх новой боли.

Так что ты делаешь? Ты устраиваешь для каждого нового претендента экзамен, который невозможно сдать. Ты сравниваешь его не с реальным человеком из прошлого, а с его идеализированной, отретушированной призрачной версией. Ты ведь не помнишь, как она храпела. Ты не помнишь, как он часами дулся из-за ерунды. Ты не помнишь скучные вечера, глупые ссоры, моменты раздражения и разочарования. Память – искусный монтажер. Она вырезала все неудачные дубли и склеила из лучших моментов идеальный трейлер несуществующего фильма. И ты показываешь этот трейлер каждому новому знакомому и говоришь: «Видишь? Вот планка. Сможешь так же? Нет? Ну, извини. Следующий». Но следующего не будет. Потому что никто не может соревноваться с призраком. Призрак не потеет, не стареет, не ошибается, не разочаровывает. Он идеален. Он мертв.

Твои призраки диктуют тебе твое поведение. Они превратили тебя в археолога. Ты копаешься в руинах своего прошлого, бережно очищаешь кисточкой каждый черепок разбитой чашки, каталогизируешь каждую мелочь. Вот старая фотография. Ты смотришь на нее часами, пытаясь вернуться в тот момент, воскресить его. Ты не живешь. Ты занимаешься реконструкцией. Твоя жизнь – это исторический фестиваль, посвященный одному-единственному событию.

Призраки влияют на твою речь. Ты постоянно говоришь «мы». «Мы любили этот фильм», «Мы всегда ездили туда в отпуск». Даже если ты говоришь о себе в настоящем времени, прошлое просачивается. Ты ловишь себя на этом, поправляешься, говоришь «я». Но это звучит фальшиво. Потому что твое «я» давно раскололось. Есть «я» из прошлого, которое было частью «мы», и есть «я» из настоящего, которое является лишь тенью того, прежнего «я».

Призраки прошлого – это твои собутыльники. Ты открываешь бутылку вина вечером, наливаешь один бокал. Но пьешь ты не один. Ты пьешь со своими воспоминаниями. Ты поднимаешь тост за то, чего больше нет. Ты разговариваешь с пустым стулом напротив. Ты смеешься шуткам, которые никто больше не поймет. И в этом пьяном тумане тебе на мгновение кажется, что они снова здесь. Что все хорошо. А потом ты трезвеешь. И пустота возвращается, еще более гулкая и холодная, чем прежде.

Они в твоей постели, они за твоим столом, они в твоей машине. Они в твоей голове. Они стали фильтром, через который ты смотришь на мир. Ты видишь счастливую пару на улице и не радуешься за них. Ты видишь в них лишь призраков самих себя из будущего. «Наивные, – шепчет твой внутренний циник, вскормленный призраками. – Они еще не знают, чем все это кончится». Ты стал пророком чужих несчастий, потому что это единственный способ оправдать свое собственное. Если все обречены, значит, твоя катастрофа – не твоя вина. Это просто закон природы.

Но что, если это не так? Что, если твой случай – не правило, а исключение? Что, если счастье возможно? Эта мысль для тебя невыносима. Она – угроза всему твоему миропорядку. Она – ересь в религии твоего страдания. И твои призраки – инквизиторы, которые сжигают любую такую мысль на костре твоей памяти. «Помнишь боль? – шепчут они. – Хочешь еще раз?»

Ты превратил свою постель, место для любви, отдыха и уязвимости, в мемориал. В алтарь. Каждую ночь ты ложишься на этот холодный каменный алтарь и приносишь себя в жертву своему прошлому. Ты отдаешь ему свой сон, свое спокойствие, свое будущее. Ты думаешь, это верность. Но это не верность. Это трусость. Верность живому требует смелости. Верность мертвому требует лишь упрямства.

И вот ты лежишь в своей переполненной пустотой постели. Рядом с тобой призрак несбывшихся планов. Призрак детей, которые так и не родились. Призрак старости, которую вы должны были встретить вместе. Призрак обещаний, которые были даны и нарушены. Вся эта призрачная армия лежит с тобой под одним одеялом. И ты чувствуешь, как они высасывают из тебя жизнь. Не быстро и жестоко, а медленно, капля за каплей. Они питаются твоей энергией, твоим временем, твоими возможностями. Они – идеальные паразиты. Они убивают своего носителя, но делают это так медленно, что он успевает к ним привыкнуть и даже полюбить их.

Когда-то ты пытался спать на диване. В другой комнате. Ты думал, что сбежишь. Но они пришли за тобой. Потому что они живут не в спальне. Они живут в тебе. Ты можешь спать на полу в коридоре, но стоит тебе закрыть глаза, как они устроятся рядом на невидимых подушках. Побег невозможен. Потому что ты бежишь от самого себя.

Что же делать? Признать, что они есть. Перестать делать вид, что твоя постель пуста. Посмотреть им в лицо. Назвать каждого по имени. Вот ты, призрак моего страха. Вот ты, призрак моей вины. Вот ты, призрак моей гордыни. Вот ты, призрак моей идеализированной памяти. Перестать быть их рабом и стать их тюремщиком. Но это лишь полдела. Потому что даже в тюрьме они будут продолжать говорить с тобой через стену.

Настоящий выход только один. И он ужасен. Он требует не борьбы, а прощания. Не изгнания, а похорон. Но на этот раз настоящих. Не тех, первых, истеричных похорон, где ты хоронил надежду. А вторых, осознанных, где ты хоронишь само прошлое. Признать, что человек, которого ты любил, был просто человеком, а не божеством. Признать, что история, которая у вас была, была просто историей, а не священным писанием. Признать, что она закончилась. Точка. Не многоточие, не запятая. Точка.

А это значит – остаться в абсолютной тишине. Это значит – выгнать из своей постели всех. И призраков, и воспоминания, и фантомы. И остаться по-настоящему одному. В звенящей, оглушительной пустоте. И это самый страшный момент. Потому что пока в твоей постели были призраки, ты не был один. Ты был с прошлым. А теперь, если ты их прогонишь, у тебя не останется ничего. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Только точка «ноль». И стоять в этой точке невыносимо страшно.

Именно поэтому ты этого не делаешь. Ты предпочитаешь привычную, уютную пытку в компании своих призраков. Они – твои старые знакомые. Их шепот тебе привычен. Их холод стал для тебя нормой. А тишина и тепло настоящей, живой близости – это нечто чужое, новое, опасное. Ты боишься не одиночества. Ты давно не один, ты живешь в общежитии для привидений. Ты боишься пустоты. Той самой пустоты, из которой может родиться что-то новое.

Так и лежишь. Ночь за ночью. В своей холодной постели, которая стала твоим персональным склепом. Ты сам себе фараон и сам себе жрец, охраняющий свою гробницу. Ты окружен призраками, как армией. И эта армия защищает тебя от самой страшной угрозы на свете. От жизни. Она ходит где-то там, за стенами твоей спальни. Она смеется, плачет, любит, ошибается. Но она не может к тебе пробиться. Твои призраки стоят на страже. Они – твои верные телохранители. Они охраняют твой покой. Покой мертвеца. Они лежат в твоей постели. Они спят в твоей голове. Они едят за твоим столом. Посмотри внимательнее. Тот, кого ты видишь в зеркале – ты уверен, что это ты? Или это просто еще один призрак? Призрак человека, которым ты когда-то был.

Глава 3. Призраки прошлого в твоей постели

Одиночество. Какое чистое, гордое, выточенное из ледяной глыбы слово. Ты произносишь его про себя, и оно звучит как декларация независимости. Ты не один. Ты одинок. В этом есть стать, есть драма, есть поза. Одинокий волк. Одинокий странник. Одинокий герой, который оставил мир позади, потому что разочаровался в нем. Ты построил вокруг этого слова целую философию, возвел его в ранг добродетели. Ты говоришь: «Мне хорошо одному». Ты говоришь: «Я самодостаточен». Ты говоришь: «Я выбираю одиночество». Ты лжешь. Ты лжешь себе так отчаянно и так давно, что уже сам почти поверил в эту ложь. Но давай сорвем с этого слова его бархатные, траурные одежды и посмотрим, что под ними. Под ними не свобода. Под ними – страх. Под ними не выбор. Под ними – приговор, который ты сам себе вынес и сам приводишь в исполнение. Твое одиночество – это не башня из слоновой кости, откуда ты с мудрой усмешкой наблюдаешь за суетой мира. Это карцер. Обитый войлоком твоих же страхов, чтобы ты не разбил себе голову о стены в приступе отчаяния. Ты выбрал не одиночество. Ты выбрал изоляцию. Ты завернулся в нее, как в саван, и делаешь вид, что это королевская мантия.

Ты превратил свою жизнь в идеально охраняемый объект. Твой дом – это не дом, это бункер. В нем все на своих местах. Идеальный порядок. Порядок морга. Каждая вещь имеет свое единственное, утвержденное уставом место. Здесь нет случайных предметов, которые мог бы оставить другой человек. Нет дурацкой кружки с чужим именем, нет забытого шарфа на вешалке, нет второго тюбика зубной пасты в ванной. Твое пространство стерильно. Оно очищено от любых следов чужой жизни, от любых доказательств того, что кто-то может делить с тобой твое бытие. Ты думаешь, это комфорт? Нет, это протокол безопасности. Ты устранил все переменные, все потенциальные источники хаоса. Но вместе с хаосом ты устранил и жизнь. Жизнь – это всегда немного беспорядка. Это чашка, оставленная не там. Это спор о том, чей плейлист сегодня будет играть. Это компромисс по поводу температуры в комнате. А у тебя идеальная температура. Идеальная тишина. Идеальная, удушающая пустота.

Ты стал мастером защиты. Твоя психика превратилась в сложнейшую систему противоракетной обороны. Каждый новый человек, появляющийся на горизонте, немедленно захватывается радарами. «Обнаружен неопознанный объект». И начинается анализ. Ты сканируешь его слова, ища в них скрытый смысл, двойное дно, признаки будущей лжи. Он делает комплимент. Система оповещения кричит: «Внимание! Попытка манипуляции! Расчетная цель: снижение бдительности». Он делится чем-то личным. Сирены воют: «Опасность! Вербовка в доверие! Вероятность последующего использования информации против вас – девяносто семь процентов». Он проявляет симпатию. Это красная тревога. Все системы переходят в боевой режим. Ты возводишь дополнительные эшелоны обороны: холодный взгляд, саркастическая шутка, демонстративное безразличие. Ты наносишь превентивный удар, чтобы сбить его на подлете, пока он не приблизился на опасное расстояние. Ты говоришь что-то вроде: «Я сложный человек» или «Я не ищу ничего серьезного». Ты делаешь это с видом трагического героя, который вынужден оберегать других от своей тьмы. Какое благородство. Какая ложь. Ты оберегаешь не его. Ты оберегаешь свою тюрьму от свежего воздуха. Ты боишься не ранить его. Ты боишься, что он может ранить тебя. Или, что еще страшнее, – исцелить.