Сердце заколочено

Алекс Стрелков

Сердце заколочено

Введение. Твоя любовь умерла. Ты тоже?

Твоя любовь умерла. Поздравляю. Ты стоишь на выжженном поле, где еще вчера, казалось, цвели сады. Теперь здесь только пепел, въевшийся в землю так глубоко, что на ней еще долго ничего не сможет вырасти. Тишина. Не та благословенная тишина, что наступает после долгого дня, а звенящая, оглушающая тишина морга. Тишина, в которой единственный звук – это гул крови в твоих ушах, напоминающий, что ты еще функционируешь. Тело дышит. Сердце качает кровь. Но это лишь механика, рефлексы давно отлаженного организма. Война окончена. Ты выжил. Но оглянись. На этом поле боя остался только один труп. Или все-таки два?

Твоя любовь умерла. Ты сам вынес ей приговор, сам исполнил его. Или, может, это сделали за тебя, просто оставив наедине с холодеющим телом того, что вы называли будущим. Неважно, кто нажал на курок. Важен результат. Пустота, которую ты так долго боялся, наконец-то наступила. И ты, в своем отчаянном желании выжить, нашел единственное, как тебе казалось, верное решение. Ты решил похоронить ее как следует. С почестями. Ты выкопал глубокую могилу в самом центре своей души, уложил туда ее – вашу общую историю, ваши надежды, ваши прикосновения, смех, ссоры, планы на отпуск и имена для детей, которых никогда не будет. Ты аккуратно сложил туда все это, до последнего осколка разбитой чашки, до последней недосказанной фразы. А потом ты начал засыпать эту могилу землей. Первые комья были тяжелыми, мокрыми от слез. Потом слезы высохли, и ты стал бросать землю с остервенением, с яростью. А когда яма была полна, ты утрамбовал землю ногами, пока она не стала твердой, как камень. И сверху поставил надгробие. Простое, без эпитафий. На нем не было имени. На нем было написано одно слово: «Опыт».

И вот ты стоишь у этой могилы. Каждый день. Ты приносишь ей цветы цинизма и поливаешь ее водой из колодца «я-теперь-умнее». Ты гордишься своей работой. Смотри, как все аккуратно. Ничего не торчит, ничего не напоминает. Ты научился обходить это место стороной, чтобы случайно не споткнуться. Ты построил вокруг него высокий забор. А потом еще один. А потом, чтобы наверняка, возвел вокруг всей своей души крепостную стену. Толстую, неприступную. С бойницами, из которых ты теперь смотришь на мир. Стена защищает тебя. От боли. От разочарований. От повторения. Она защищает тебя от жизни.

Твоя любовь умерла. Ты тоже? Задай себе этот вопрос честно. Не для меня. Для себя. Когда ты в последний раз чувствовал что-то, кроме глухого раздражения или усталости? Когда что-то вызывало у тебя не саркастическую усмешку, а искренний, идиотский, детский смех? Когда ты смотрел на закат не как на физическое явление, а как на нечто прекрасное до боли в груди? Когда ты слушал музыку и позволял ей проникать под кожу, а не просто использовать ее как фон для своих мыслей? Когда ты ел еду, чувствуя ее вкус, а не просто заправляя топливом свой организм?

Ты просыпаешься утром. Автопилот. Душ, кофе, работа. Ты общаешься с людьми. Ты вежлив, корректен, иногда даже остроумен. Твои шутки точны и холодны, как скальпель хирурга. Они препарируют чужие чувства, чужие надежды, показывая их наивность и глупость. Люди смеются. Некоторые тобой даже восхищаются. «Какой сильный человек, – думают они. – Столько пережил и не сломался». Они видят твою стену и принимают ее за позвоночник. Они видят твою тюрьму и называют ее крепостью. Они видят твое кладбище и говорят: «Какая ухоженная территория». Они не знают, что внутри этой крепости сидит узник. Ты. И единственное, что ты делаешь, – это охраняешь могилу.

Ты боишься. Вот она, голая правда, которую ты так тщательно драпируешь в мантию мудрости и здравого смысла. Ты до дрожи в коленях, до спазма в желудке боишься снова почувствовать. Потому что ты помнишь, чем это закончилось в прошлый раз. Боль была такой всепоглощающей, такой тотальной, что ты решил: лучше не чувствовать ничего, чем рискнуть пережить это снова. Ампутация как метод лечения головной боли. Ты отрезал от себя способность чувствовать, чтобы избавиться от способности страдать. Отличная сделка, не правда ли? Только вместе со страданием ты отрезал и все остальное. Радость. Нежность. Доверие. Восторг. Уязвимость. Жизнь.

Теперь ты в безопасности. В твоей стерильной камере-одиночке нет микробов чужих эмоций. Никто не может тебя ранить. Никто не может тебя предать. Никто не может тебя бросить. Потому что ты никого не подпускаешь на расстояние удара. Ты сам стал ходячей социальной дистанцией. Ты научился вычислять потенциальную угрозу за километры. Кто-то проявляет к тебе интерес? Тревога. Сирены в голове. Внутренний пограничник кричит: «Нарушитель на подходе!». Ты немедленно возводишь дополнительные укрепления. Холодный взгляд. Язвительное замечание. Демонстративная независимость. «Мне никто не нужен, я самодостаточен». Ты говоришь это так часто, что почти сам в это поверил.

Самодостаточен. Какое красивое, удобное слово. Им можно прикрыть любую пустоту. Ты не одинок, ты самодостаточен. Тебе не страшно, ты самодостаточен. Ты не мертв внутри, ты просто… самодостаточен. Но давай будем честны. Твоя самодостаточность – это не выбор сильного. Это оправдание испуганного. Это броня, которая так долго на тебе, что уже вросла в кожу, и ты не знаешь, где заканчивается она и где начинаешься ты. Ты носишь ее постоянно. В душе. В постели. Ты спишь в своих доспехах, и они натирают тебе до крови, но ты терпишь. Потому что снять их – значит снова стать уязвимым. Снова стать живым. А это слишком страшно.

Ты смотришь на счастливые пары, и что ты чувствуешь? Не радость за них. Ты чувствуешь смесь жалости и презрения. «Наивные дураки, – думает твой внутренний циник. – Они просто еще не дошли до своего финала. Их еще не размазало по асфальту. Ничего, жизнь научит». Ты ищешь в их отношениях трещины. Ты видишь, как он посмотрел на другую. Ты слышишь, как она ответила ему со скрытым раздражением. И ты ставишь галочку в своем блокноте. «Я же говорил. Это все иллюзия. Это все временно». Ты стал прокурором в суде над чужой любовью. И ты всегда выносишь обвинительный приговор. Потому что оправдательный приговор для них будет означать, что проблема не в любви. Проблема в тебе. А это признать еще страшнее, чем умереть.

Ты флиртуешь. Да, ты позволяешь себе эту маленькую игру. Это безопасно. Это как стрельба холостыми патронами. Шум есть, а ущерба никакого. Ты отточил свои навыки. Ты знаешь, что сказать, как улыбнуться, как посмотреть, чтобы человек напротив почувствовал себя особенным. На мгновение. Ты подпускаешь его к стене, даешь потрогать холодные камни, но как только он пытается найти дверь, ты отступаешь. «Извини, я не готов к серьезным отношениям». Какая благородная, какая честная фраза. Ты почти святой. Ты же предупредил. Ты не давал ложных надежд. Но на самом деле ты просто использовал другого человека как зеркало, чтобы на секунду увидеть в нем отражение того, кем ты был раньше. Того, кто мог чувствовать азарт и влечение. Ты получаешь свою дозу валидации и отступаешь в свою крепость, оставляя за стеной еще одного человека с вопросом: «Что я сделал не так?». А он не сделал ничего. Просто он живой. А для мертвеца нет ничего более оскорбительного, чем чужая жизнь.

Призраки прошлого. Ты думаешь, что похоронил их. Но они не в могиле. Они с тобой. Они сидят рядом, когда ты едешь в машине. Они стоят за спиной, когда ты чистишь зубы. Они ложатся с тобой в твою холодную, пустую постель. Ты похоронил не их. Ты похоронил надежду. А призраки остались. Это призрак ее смеха, который ты иногда слышишь в толпе и замираешь. Это призрак его прикосновения, который ты вдруг ощущаешь на своей коже, когда на тебя случайно натыкается прохожий. Это призраки ваших общих шуток, которые никто, кроме тебя, больше не поймет. И каждый раз, когда они приходят, ты чувствуешь укол. Не боли. Боль – это слишком живое чувство. Ты чувствуешь фантомную боль, как в ампутированной конечности. Места нет, а оно болит. И ты гонишь их прочь. Ты включаешь телевизор погромче. Ты открываешь ноутбук. Ты погружаешься в работу с головой. Ты делаешь все, чтобы заглушить их шепот. Шепот о том, что когда-то ты был другим. Когда-то ты был целым.

Твоя любовь умерла. Ты тоже? Посмотри на свои руки. Они способны обнимать, но они сжаты в кулаки. Посмотри на свои губы. Они способны целовать, но они искривлены в саркастической усмешке. Посмотри в свои глаза. Они способны видеть красоту, но они ищут только подвох. Ты превратил свое тело в мемориал катастрофы. Каждый мускул напряжен в ожидании удара. Каждая нервная клетка готова к эвакуации. Ты живешь в режиме постоянной боевой готовности. Но война давно закончилась. Враг ушел. Ты остался один на поле, полном мин, которые сам же и расставил. И ты боишься сделать шаг.

Ты говоришь себе, что это мудрость. «Я обжегся на молоке, теперь дую на воду». Ты повторяешь эту поговорку как мантру. Но ты не просто дуешь на воду. Ты высушил все океаны в радиусе тысячи километров, чтобы не дай бог не намочить ноги. Твоя «мудрость» – это не что иное, как генерализация твоего страха. Один человек причинил тебе боль, и ты вынес приговор всему человечеству. Одна история любви закончилась крахом, и ты объявил любовь несуществующей иллюзией для идиотов. Это не мудрость. Это интеллектуальная трусость. Проще объявить весь мир враждебным, чем признать, что тебе просто не повезло. Или что ты сам совершил ошибку. Проще построить стену, чем научиться строить мосты.

Стена. Давай поговорим о ней подробнее. Из чего она сделана? Каждый кирпич в ней – это конкретное воспоминание. Вот этот, щербатый и темный, – это день, когда ты понял, что тебя обманули. Вот этот, с острыми краями, – это слова, которые тебе сказали на прощание. Вот этот, покрытый инеем, – это ночи, которые ты провел в одиночестве, глядя в потолок. А что за раствор скрепляет эти кирпичи? Это твоя гордость. Твое упрямство. Твое «никогда больше». «Никогда больше я не позволю так с собой обращаться». «Никогда больше я не буду таким наивным». «Никогда больше я не открою свое сердце». «Никогда больше». Это «никогда больше» стало твоей религией. Твоим символом веры. Но любой приговор, даже вынесенный самому себе, превращает жизнь в тюрьму. Твое «никогда больше» – это пожизненный срок, который ты сам себе назначил.

Ты – идеальный заключенный. Идеальный надзиратель. Ты сам себя будишь, сам ведешь на прогулку по одному и тому же маршруту внутри тюремного двора, сам загоняешь в камеру. Ты сам себе повар, готовящий пресную, безвкусную еду. Ты сам себе сокамерник, с которым ты ведешь бесконечные внутренние диалоги, убеждая себя в правильности своего выбора. Эта система работает безупречно. Она дает тебе иллюзию контроля. Пока ты в тюрьме, с тобой ничего не случится. Но жизнь – она там, за стеной. Она шумит, смеется, плачет, рискует, ошибается, любит, ненавидит. Она живет. А ты сидишь в своей камере и слушаешь эти звуки, убеждая себя, что там хаос и анархия, а у тебя – порядок и стабильность. Но твоя стабильность – это стабильность кладбища.

Ты научился имитировать жизнь. Ты ходишь на вечеринки. Ты путешествуешь. Ты делаешь красивые фотографии. Ты выкладываешь их, чтобы другие видели: у тебя все в порядке. У тебя интересная, насыщенная жизнь. Посмотри, вот ты на фоне гор. Вот ты с бокалом вина в красивом ресторане. Вот ты в компании улыбающихся людей. Но посмотри внимательнее. В твоих глазах на всех этих фотографиях – одно и то же. Пустота. Вежливая, отстраненная пустота. Ты не участник. Ты наблюдатель. Ты турист в своей собственной жизни. Ты ставишь галочки: «побывать здесь», «сделать то». Но ты ничего не чувствуешь. Горы для тебя – просто нагромождение камней. Вино – просто ферментированный виноградный сок. Улыбки людей – просто сокращение лицевых мышц. Ты потерял способность видеть волшебство. Ты оставил себе только химию и физику.

Твоя любовь умерла. А ты стал ее ходячим памятником. Ты несешь ее в себе, как саркофаг. Тяжелый, холодный, непроницаемый. И эта ноша сгибает твою спину, даже если ты держишь ее прямо. Она замедляет твой шаг, даже если ты спешишь. Она глушит твой голос, даже если ты говоришь громко. Ты думаешь, что ты спрятал свою боль. Но она просачивается через все щели. Она в том, как ты вздрагиваешь от неожиданного прикосновения. Она в том, как ты избегаешь разговоров о будущем. Она в том, как ты заранее готовишься к худшему в любой ситуации. Ты не спрятал боль. Ты стал ею.

И вот ты здесь. Читаешь эти строки. И что-то внутри тебя отзывается. Возможно, это злость. «Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать? Ты ничего обо мне не знаешь». Возможно, это раздражение. «Очередная дешевая психология. Все это банально». А возможно, где-то очень-очень глубоко, под толщей утрамбованной земли, под надгробием «Опыта», что-то шевельнулось. Что-то, что ты считал давно мертвым. Маленький, едва заметный толчок. Это та часть тебя, которая еще не сдалась. Та часть, которая задыхается в этой могиле. Та часть, которая устала от тишины.

Эта книга не даст тебе лопату, чтобы все раскопать. Она не предложит тебе утешения. Она не скажет, что все будет хорошо. Это было бы ложью. Она просто ставит перед тобой зеркало. Большое, чистое, безжалостное зеркало. И говорит: «Смотри». Смотри на свои руки, которые забыли, как обнимать. Смотри на свои глаза, которые боятся видеть. Смотри на свою душу, обнесенную колючей проволокой. Смотри на свою жизнь, которая превратилась в протокол безопасности.

Твоя любовь умерла. Это факт. Это данность. Ты не можешь это изменить. Но вопрос остается открытым. Вопрос, который будет преследовать тебя, пока ты не дашь на него честный ответ. Ты тоже? Или в этой могиле, которую ты так старательно охраняешь, похоронен кто-то другой? А ты все еще здесь. Живой. Испуганный. Спрятавшийся. Но живой. И пока ты жив, у тебя есть выбор. Продолжать строить стену еще выше, пока она не заслонит солнце. Или найти в себе смелость взять молоток. Молотком можно проломить стену. Но можно и разбить себе пальцы. Риск есть всегда. Но в твоей камере риска нет. Там вообще ничего нет. Только тишина. Мертвая тишина. И эхо одного вопроса. Ты тоже умер? Или просто делаешь вид?

Глава 1. Стена, которую ты назвал опытом

Ты выбрал безопасность. Мудрое решение. Взрослое. Ты проанализировал риски, взвесил все «за» и «против», изучил статистику прошлых катастроф и пришел к единственно верному выводу: игра не стоит свеч. Ставки слишком высоки, а выигрыш эферемен и не гарантирован. Зато проигрыш – реален, осязаем и оставляет шрамы, которые ноют на погоду. И ты построил свою крепость, как мы уже говорили. Ты укрепил стены, вырыл ров, выставил по периметру часовых. Ты создал идеальную систему защиты. И теперь ты в безопасности. Поздравляю. А теперь ответь на один вопрос: тебе не скучно до тошноты?

Не спеши с ответом. Не бросай мне в лицо заученное «мне не бывает скучно, я всегда найду чем себя занять». Это ответ для других. Для тех, кто стоит по ту сторону стены и с восхищением или жалостью смотрит на твои неприступные бастионы. Давай поговорим честно. Здесь, в тишине твоей одиночной камеры, где никто не услышит. Скука, о которой я говорю, это не та скука, от которой спасает книга, фильм или новая рабочая задача. Это не поверхностная рябь на воде, которую легко разогнать. Это глубинная, всепроникающая, экзистенциальная скука. Скука как состояние бытия. Скука как цвет воздуха, которым ты дышишь. Это тишина некрополя. Это застой воды в болоте. Это предсказуемость последнего дня заключенного, приговоренного к пожизненному. Каждый его день безопасен. Его не собьет машина. Он не отравится уличной едой. Он не станет жертвой ограбления в темном переулке. Его жизнь расписана по минутам. Подъем, завтрак, прогулка, обед, работа, ужин, отбой. Стабильность. Надежность. Безопасность. И бесконечная, высасывающая душу скука. Скука, которая страшнее любой внезапной смерти. Смерть – это событие. А твоя безопасность – это процесс. Процесс медленного угасания.

Ты называешь это спокойствием. Ты говоришь себе: «Наконец-то никаких драм. Никаких эмоциональных качелей. Я контролирую свою жизнь». Давай разберем это твое «спокойствие». Это не мирное созерцание мудреца, достигшего просветления. Это апатия пациента под действием сильных седативных. Ты не спокоен. Ты обезболен. Ты ввел себе такую дозу анестезии, что она парализовала не только нервные окончания, отвечающие за боль, но и все остальные. Ты променял весь спектр человеческих чувств на один-единственный цвет – серый. Безопасный серый. Не раздражающий серый. Мертвый серый. Ты смотришь на яркий мир, как на старый, выцветший телевизор с нарушенной цветопередачей. Ты видишь контуры, различаешь движение, но яркости нет. Жизнь для тебя превратилась в документальный фильм о дикой природе, который ты смотришь с научным интересом, но без всякого участия. Вот лев гонится за антилопой. Интересная динамика. Вот птицы строят гнездо. Удивительные инстинкты. Вот двое людей смотрят друг на друга так, будто кроме них во вселенной никого не существует. Наивная биохимия. Ты все анализируешь. Ты все раскладываешь по полочкам. Ты всему находишь объяснение. И это умение препарировать чудо, превращая его в набор химических реакций и социальных конструктов, ты называешь интеллектом. Но это не интеллект. Это защитный механизм. Это способ обесценить то, чего ты боишься, чего ты лишен. Способ убедить себя, что виноград на самом деле зелен.

Твоя жизнь превратилась в протокол. Ты просыпаешься не потому, что тебя ждет новый день, полный открытий, а потому что сработал будильник. Ты ешь не потому, что голоден и наслаждаешься вкусом, а потому что организму нужно топливо. Ты идешь на работу не потому, что горишь своим делом, а потому что так надо. Ты встречаешься с друзьями не потому, что скучаешь по ним, а потому что пришло время выполнить социальный ритуал. В твоих действиях нет «хочу». Есть только «надо» и «должен». Ты – идеально отлаженный механизм. Часы, которые точно показывают время, но для кого? Кому нужна эта точность, если она отмеряет лишь пустоту? Ты стал функцией. Существом, которое выполняет набор заданных операций для поддержания собственного существования. Но само существование потеряло смысл. Безопасность лишила его цели. Цель любой жизни – это сама жизнь, во всей ее полноте, с ее взлетами и падениями. А ты заменил жизнь выживанием. Выживанием в стерильных условиях, которые сам для себя создал.

Помнишь, как раньше было? Помнишь ожидание встречи, когда внутри все переворачивается? Помнишь первый поцелуй, от которого подкашивались ноги и мир сужался до одного человека напротив? Помнишь ночные разговоры до рассвета, когда вы строили планы, делились страхами и чувствовали такое единение, что казалось, будто вы – одно целое? Помнишь смех до слез над какой-то глупостью, понятной только вам двоим? Помнишь ярость ссоры, когда посуда была на грани полета в стену, а потом – бурное, отчаянное примирение? Помнишь? Это все было опасно. Непредсказуемо. Это могло закончиться болью. И закончилось. Но это была жизнь. Это была кровь, которая бежала по венам, а не еле сочилась. Это был огонь, который согревал и освещал, даже если иногда больно обжигал. А что у тебя сейчас? Ровное, тусклое свечение энергосберегающей лампочки в твоей камере. Она не обожжет. Она не ослепит. Она вообще ничего не сделает. Просто будет монотонно светить, отмеряя твой безопасный, пожизненный срок.

Скука твоей безопасности в ее предсказуемости. Ты знаешь, что будет завтра. То же самое, что и сегодня. Ты знаешь, чем закончится любой твой флирт – ничем. Ты заранее ставишь точку, не давая истории даже начаться. Ты знаешь, чем закончится любое проявление интереса к тебе – твоим холодным, вежливым отступлением. Ты стал мастером профилактики. Ты лечишь болезнь до ее появления, ампутируя здоровые органы на всякий случай. Ты убиваешь любую возможность в зародыше, потому что в ней скрыт потенциальный риск. Цветок может завянуть. Так лучше вообще не сажать семя. Ребенок может вырасти и уйти. Так лучше его не рожать. Любовь может умереть. Так лучше не начинать. Эта логика кажется безупречной. Но она ведет в никуда. В абсолютный ноль. Ты не проиграешь. Но ты и не выиграешь. Ты вообще не будешь играть. Ты будешь сидеть на трибуне и смотреть, как играют другие, с высоты своего «опыта» комментируя их ошибки. «Смотри, какой наивный пас. Сейчас перехватят. Я же говорил». Ты стал диванным критиком жизни. Экспертом, который знает все о битвах, но никогда не держал в руках меча.

Смерть, по крайней мере, честна. Она – конец. Финальный аккорд. За ней – тишина. А твоя безопасность – это бесконечное повторение одной и той же фальшивой ноты. Это день сурка, из которого нет выхода, потому что ты сам спроектировал этот день и запер в нем себя. Ты думаешь, что контролируешь ситуацию, но на самом деле ситуация контролирует тебя. Твой страх стал твоим хозяином, а ты – его послушным рабом. Он приказывает: «Не доверяй». И ты не доверяешь. Он шепчет: «Не открывайся». И ты держишь рот на замке, а сердце – на семи засовах. Он говорит: «Не чувствуй». И ты сжимаешь зубы и превращаешься в камень. Ты думаешь, это сила воли? Нет, это капитуляция.

Твоя скука просачивается во все. Она в том, как ты смотришь кино. Ты не погружаешься в историю. Ты оцениваешь работу режиссера, игру актеров, логику сценария. «Здесь провисает сюжет. Этот диалог неестественен». Ты разучился быть зрителем, ты стал кинокритиком. Она в том, как ты слушаешь музыку. Ты не отдаешься мелодии. Ты анализируешь аранжировку, гармонию, мастерство исполнителя. Ты превратил искусство в предмет для вскрытия. Она в том, как ты ешь. Ты не наслаждаешься букетом вкусов. Ты подсчитываешь калории, белки, жиры и углеводы. Еда – это не удовольствие, это биохимический процесс. Ты изгнал волшебство из своей жизни, заменив его инструкциями и формулами. Ты променял тайну на схему. Но в схеме нет жизни. В ней есть только порядок. Порядок кладбища.

Смерть – это освобождение от тела. Твоя безопасность – это заключение в собственном теле, которое ты превратил в тюрьму. Каждый мускул напряжен. Каждая поза закрыта. Твои руки скрещены на груди, твои плечи подняты, твоя спина ссутулена. Ты физически занимаешь как можно меньше места в пространстве. Ты боишься прикосновений. Случайный толчок в транспорте заставляет тебя вздрагивать. Дружеское объятие ты терпишь, считая секунды до его окончания. Твое тело помнит боль и ждет ее повторения. Оно стало броней. Но броня не только защищает. Она еще и изолирует. Она не дает ничему проникнуть внутрь, но она и не дает ничему выйти наружу. Тепло твоего тела заперто внутри. И оно медленно остывает, не находя выхода, не обмениваясь энергией с миром. Ты становишься холодным. Не только для других. Для самого себя.

Самое страшное в твоей скуке – то, что ты к ней привыкаешь. Сначала она была невыносима. Ты метался по своей камере, бился головой о стену. Ты пытался заполнить пустоту чем угодно: работой до изнеможения, алкоголем, бессмысленными покупками, бесконечным скроллингом ленты новостей. Ты создавал информационный шум, чтобы не слышать оглушающую тишину внутри. Но со временем ты устал. И смирился. Ты принял эту серую пустоту как данность. Ты даже нашел в ней свои преимущества. «Зато никто не лезет в душу. Зато никто ничего от меня не хочет. Зато я никому ничего не должен». Ты научился называть свою тюрьму домом. Ты обставил ее мебелью из рационализаций. Ты повесил на стены картины из циничных афоризмов. Ты даже начал чувствовать себя уютно. Это самый опасный этап. Этап, когда заключенный начинает любить свои цепи. Когда птица, рожденная летать, начинает считать свою клетку самым безопасным местом на свете.

Смерть приходит однажды. А скука твоей безопасности убивает тебя каждый день. Понемногу. Она отщипывает от тебя кусочек за кусочком. Сегодня она забирает твою способность искренне смеяться. Завтра – способность сопереживать. Послезавтра – способность мечтать. Ты не замечаешь этих потерь, потому что они происходят медленно, постепенно. Как эрозия. Вода точит камень не силой, а постоянством. Так и твоя безопасность точит твою душу. И однажды ты посмотришь в зеркало и не узнаешь себя. Ты увидишь чужого, уставшего человека с пустыми глазами. Человека, который идеально адаптировался к отсутствию жизни.

Ты боишься непредсказуемости. Но именно в ней и заключается вся суть. Вся прелесть. В том, что ты не знаешь, что ждет тебя за углом. Новое знакомство. Новая идея. Внезапная поездка. Неожиданное чувство. Да, за углом может ждать и разочарование, и боль. Но там же может ждать и восторг. И радость. И любовь. Закрыв дверь перед потенциальной болью, ты захлопнул ее и перед потенциальным счастьем. Ты выбрал гарантию отсутствия худшего ценой гарантии отсутствия лучшего. Ты согласился на вечный ноль. Но ноль – это не точка равновесия. Это точка замерзания.