Развод. Ягодка опять

Он возвращается в половину второго утра. Сразу закрывается в ванной.

Я сижу в кресле у окна спальни, замершая, заледеневшая. Холодно не в квартире, а в моей душе.

Гриша крадётся в спальню, не включая свет. Наощупь находит пижаму, натягивает. Мои глаза привыкли к темноте, поэтому вижу его очертания, однако он меня не замечает. Ложится в постель, шарит ладонью по моей половине.

– Аннушка, ты где? Аня? – уже громче.

– Я здесь.

Муж вздрагивает от неожиданности, прикладывает руку к груди.

– Ты меня напугала! Почему ты сидишь в кресле?

– Заболела голова, и я встала выпить воды. Сколько сейчас времени?

– Не знаю, но ещё не полночь, – врёт после паузы. – Ложись скорее, я помассирую тебе шею, и головная боль пройдёт. Наверняка опять читала в постели, да?

– Да, – отвечаю безжизненно и ложусь рядом с мужем.

Я могла бы сразу сказать ему, что знаю об измене, закатить истерику, выгнать его из дома, но этого недостаточно. Я словно заново изучаю моего мужа. Вернее, предателя, в которого он превратился. Каждое его слово звучит по-другому, со скрытым смыслом. Его забота – это способ заманить меня в постель, чтобы я не пошла смотреть на часы и не узнала, что он вернулся посреди ночи.

– Устал, Гришенька? – спрашиваю едко, но он не замечает подвоха.

– Устал как зюзя. Каждой раз перед проверкой из области такая катавасия, что сил нет. Боюсь, как бы не пришлось ночевать в офисе. Говорят, в этот раз будут шерстить по полной программе, так что приходится готовиться.

– Так, может, тебе помочь?

– Ты и так всё для меня делаешь. Давай, я шею помассирую!

– Нет! – почти вскрикиваю. – Не касайся меня… моей шеи. Она болит.

Муж устраивается рядом, по-хозяйски кладёт руку на моё бедро. Значит, он уже давно мне изменяет, привык к этому, и его совершенно не мучает совесть.

Гриша. Мой Гриша. Любимый и единственный. Когда он стал чужим, и почему я не заметила?

Смотрю на него в темноте. Со мной в постели чужой мне мужчина. Мы прошли полный круг отношений и снова стали незнакомцами.

– Гриш, хочешь, я тебя поласкаю, чтобы снять усталость? – Слова застревают в горле, но я упорно задаю вопрос. Мне нужно знать, что он ответит. Услышать слова из предательских губ.

Он тут же скидывает одеяло и с готовностью расстёгивает пижаму.

– Ты же знаешь, как я люблю, когда ты целуешь меня там. Никогда не откажусь от такого удовольствия. – С намёком придвигается ближе, предлагая себя. Уже полуголый со спущенными до колен пижамными брюками.

Подтверждаю: никаких угрызений совести.

Касаюсь его груди через пижамную рубашку, ниже спускаться не могу, противно.

– Когда ты рядом, мне трудно сдерживать мои чувства, – говорю с придыханием, повторяя слова его любовницы.

– И не надо, моя хорошая, не сдерживайся, – отвечает Гриша хрипло, подаваясь ближе.

У него для всех один ответ. Хорошо устроился!

Продолжаю водить рукой по его груди. Он нетерпеливо ёрзает, берёт меня за запястье и тянет мою руку к паху.

– С тобой мне так хорошо, как никогда. Ощущаю себя невинной девушкой. Ты научишь меня всему? – прошу вкрадчиво.

Он замирает на несколько секунд, не иначе как слова кажутся знакомыми, но потом похоть берёт верх.

– Да! Скорее, Аннушка, я готов.

С силой толкает мою руку к своему паху, но я вырываюсь и поворачиваюсь к прикроватной тумбочке.

И выливаю стакан ледяной воды на его «готовое» хозяйство.

8

Муж с криком скатывается с кровати.

– Сумасшедшая! Что на тебя нашло?! У меня ледяной ожог! Ожог! А-а-а…

Стоит на четвереньках на полу, вытряхивая лёд из штанов и стеная.

Смотрю на него во все глаза. Не могу поверить, что всё это происходит на самом деле. Такой поступок… это не про меня. Я разумная, спокойная, уравновешенная. По крайней мере была такой в прошлой жизни, когда Гриша был преданным и любящим мужем, с которым мы жили душа в душу.

Поднимаюсь с постели, накидываю халат.

Муж поднимается на ноги, придерживая штаны.

– Я должен осмотреть ожоги. Где мои очки? – Зажигает лампу на прикроватной тумбочке. Мы оба щуримся. – Ледяные ожоги опасны, особенно на чувствительных местах, где тонкая кожа. Что с тобой такое, Ань? Ты никогда так себя не вела раньше. Это гормоны? Я что-то забыл сделать? Могла бы просто сказать. Нельзя же так… – выговаривает мне.

Смотрю на мужа. Впервые за долгие годы смотрю пристально и оценивающе, как со стороны, посторонний взгляд. Гриша высокий, привлекательный. В светлых волосах едва ли заметна седина. Он располнел за последние годы, появилось брюшко, но в его возрасте у большинства мужчин так называемые кубики прикрыты слоем мягкой прослойки. Да и у меня самой то, что я в молодости гордо называла прессом, надёжно спрятано под мягким животиком.

В долгом и счастливом браке любовь и желание исходят изнутри, из сердца, и уже не привязаны ко внешнему виду. По крайней мене я так думала. Оказывается, это только для меня, а мужу захотелось женщину помоложе и посвежее.

– Вечером ко мне заходил гость.

– При чём здесь это? – раздражённо спрашивает муж, доставая из шкафа сухую пижаму.

– При том, что это был Макс Ставрос.

Его рука замирает на полке шкафа. В тишине ночной квартиры я слышу, как тикают его мысли.

– Зачем он приходил? Я говорил тебе, что их семья спонсирует несколько городских проектов. Макс искал меня?

– Нет. Он приходил ко мне. Рассказал кое-что интересное.

Даже в слабом свете прикроватной лампы вижу, как муж бледнеет.

– Ч… что? – откашливается.

– Он рассказал о том, чем вы занимаетесь в его клубе.

Я искажаю правду, потому что мне надо… Нет, мне необходимо увидеть, признается Гриша или нет и как себя поведёт.

Муж презрительно хмыкает.

– Клуб Макса – весьма низкопробное заведение, да и сам Макс поддерживает связь со всякими нечистоплотными людьми. Я бы не стал верить его словам. Вообще не стал бы с ним связываться, если бы не польза городу.

В любой другой день я бы не просто поверила мужу, а прониклась бы его презрением к Максу.

– Значит, ты бывал в его клубе?

– Он назначил одну из встреч в клубе, не понимаю, почему. Но мне пришлось пойти.

– Сегодня вечером?

– Нет, что ты! – Машет рукой. – Уже и не помню когда.

Внезапно вспомнив, что стоит без штанов, он достаёт сухую пару.

– Аннушка, принеси мне полотенце и объясни наконец, что на тебя нашло.

– На меня нашло то, что вечером я была в клубе Макса и видела, как ты лапал другую женщину.

Когда я возвращаюсь с полотенцем, муж так и стоит без движения. Судорожно решает, как выкрутиться.

– Этим вечером? Ну… Я думал, ты спрашиваешь о том, когда я ходил в клуб Макса на весь вечер… надолго… А этим вечером я заскочил всего на пару минут, чтобы завезти ему документы, поэтому не считаю это…

Ну да, как будто меня волнуют временные рамки!

Гриша нервничает, потирает руки, хмурится, но внезапно его взгляд проясняется.

– Я понял, о чём ты, Аннушка. Вот сейчас вспомнил, что случайно зашёл не в ту комнату, а там была какая-то девушка, я и не запомнил. Она что-то говорила, просила помочь, ей было плохо. Я уже всё и не помню, мысли были заняты работой…

– Прекрати! – кричу.

Сдержанная и спокойная жена мэра никогда не кричит, а я… вот, пожалуйста.

Муж замирает по стойке смирно. Я никогда раньше не повышала на него голос, не было причин.

– А теперь давай честно. Говори как есть, хватит врать! Я получила сообщение с просьбой приехать в клуб… анонимно…

– И ты поехала?! Аня! Ты совершенно не заботишься о своей безопасности. Ты хоть понимаешь, что могло случиться?!

– Что-то хуже, чем увидеть, как муж мне изменяет? – Гриша собирается оспорить мои слова, и тогда я снова кричу. – Не ври! Я всё видела и слышала.

И тогда он словно сдувается. Садится на кровать, потирает лицо руками.

– Аннушка, любимая моя, прости слабого дурака. Меня облапошили. Я проявил слабость, поддался на уговоры. В клубе Макса такие дела творятся, ты даже представить не можешь. Ты у меня одна единственная, моя душа, никто другой мне не нужен. Никогда бы не подумал, что я поддамся на такое бесстыдство. Клянусь, я пытался им противиться, но они знают, как затянуть мужчину в болото, как захватить самые низменные инстинкты, и я ничего не смог поделать. Поддался их тлетворному влиянию.

9

Сижу в кресле, а муж на постели. Смотрим друг на друга. Двадцать три года вместе.

– А раньше ты когда-нибудь мне изменял? – не могу сдержать вопрос.

– Нет, что ты! Да я бы никогда так не поступил! И в мыслях не было…

– Хватит!

Всё равно не поверю, да и это уже не принципиально.

С мужа внезапно спадает гонор, опускаются плечи, на лице остаётся только усталость.

– Что тебе рассказал Макс? – спрашивает тихо, хрипло.

– Ничего. Он узнал, что я была в клубе, поэтому и заехал проверить, всё ли в порядке.

– И ты что сказала?

– Что всё в порядке. – Облизываю губы. Во рту горько, словно ядом дышу.

– Вот и хорошо. Спасибо тебе, Аннушка. У нас всё так и будет – хорошо, правда? – В глазах отражается вопрос.

– Смотря что для тебя «хорошо», Гриша.

Мне холодно. Оказывается, вот как ощущается одиночество, – ледяным холодом. Достаю из шкафа шерстяную шаль, зябко кутаюсь и снова сажусь в кресло.

– Для меня… хорошо… ну… – Тщательно подбирает каждое слово. Красноречивый мэр внезапно потерял свой ораторский дар. – Я хочу, чтобы ты забыла о том, что видела. И тогда у нас с тобой всё снова будет хорошо. Как до этого вечера.

– Понятно. И как, скажи, мне забыть то, что я увидела?

– Постарайся, Аннушка! Ради нас!

Пересаживается ближе ко мне. В его глазах появляется блеск предчувствия скорой победы.

А я… вообще ничего не чувствую. Не могу уловить в себе признаков жизни, хоть «скорую» вызывай.

– А что такое эти самые «мы», ради которых я должна постараться?

Глаза мужа наполняются искренним теплом. Тянется ко мне, берёт за руки.

– Ты совсем заледенела! Ещё простудишься… сейчас… – Приносит плед с дивана, кутает мои ноги.

Вот это мой муж, я его узнаю.

– Мы с тобой – это сила, Аннушка, – продолжает с чувством. – Сколько лет уже вместе!

Хмыкаю.

Обычно мужчины так говорят, когда не могут вспомнить, сколько именно лет прошло со дня свадьбы.

– Мы с тобой всю жизнь прожили бок о бок. Ради меня ты бросила работу, была моим первым секретарём, помощницей, вдохновительницей. Мы с тобой единое целое…

Может, так и есть, только вот оказывается, у нашего единого целого появилась дополнительная часть.

Муж говорит правду, а может, даже преуменьшает мою роль. Двадцать три года назад родители познакомили меня с сыном давних друзей. Гриша тогда показался мне недалёким и не особо интересным. Его друг, Макс Ставрос, привлёк меня намного сильнее. Но потом ситуация изменилась, и мы с Гришей нашли общий язык. Сначала подружились, а потом… Двадцать три года я была его правой рукой. Помогла ему сделать карьеру, поддерживала во всём, направляла, исправляла его ошибки и промахи. Никогда не сожалела о том, что ради мужа поставила свои мечты на паузу, потому что любила его. А ещё потому, что у Гриши большое сердце, честное и щедрое. Ну и что, если он недалёкий и порой наивный? Всё это можно исправить, а вот по-настоящему хорошие люди встречаются редко.

И вот теперь мы сидим в нашем семейном гнезде двадцать три года спустя, и он кормит меня своей «хорошестью». Столовыми ложками.

– Я ещё немного так поживу, а потом всё будет как раньше, обещаю! – заверяет меня Гриша с абсолютной честностью во взгляде.

Что?!

– Ты собираешься продолжать… с этой… женщиной? – Еле выговариваю вопрос, уверенная, что ослышалась.

Гриша улыбается. Мечтательно.

– Её зовут Аллочка. Понимаешь… она в меня влюбилась. Я ничего с ней не собирался делать, у меня же ты есть, и мне тебя ещё как хватает. Мы приехали в клуб Макса на заседание, там Аллочка меня и увидела. Она нам закуски подавала и говорит, как увидела меня, так и… влюбилась. – Муж пожимает плечами и краснеет.

Краснеет!

Меня тошнит. Потуже затягиваю шаль на плечах. Хочется заткнуть уши, но я должна пройти этот путь до конца.

– Ну… я почувствовал себя ответственным, потому что, возможно, чем-то обнадёжил Аллочку и вызвал её чувства. Я посчитал правильным её поддержать.

– Как именно ты её поддержал? Своим членом? – не выдерживаю.

– Она меня хочет, – с вызовом отвечает муж. – Ей всё во мне нравится, даже мой лишний вес. Ты всё время меня ругаешь, а она говорит, что ей на мне мягко.

Мне тошно от его довольной улыбки.

– Я жалуюсь на твой лишний вес, потому что забочусь о твоём здоровье. Хотя что уж теперь…

– Да, Ань… Ты только о здоровье и говоришь. Сколько шагов надо пройти в день, что можно есть, что нельзя. Мне надоело так, понимаешь? За эти годы я и забыл, что может быть по-другому. Что я прежде всего мужчина!

В душе раненым животным воет печаль. Люблю же его, и всю жизнь оберегала его, направляла. Помогала ему во всём… но теперь… Увольте! С этим поворотом событий он должен справиться сам.

Однако промолчать не могу.

– Гриша, не будь идиотом! Ты хоть сам слышишь, что несёшь? Задумайся хорошенько, ты же неглупый человек. Неужели ты веришь этой… Алле? Да она знаешь кто…

– Перестань! Не смей говорить про неё плохое. Ругай меня, если надо, но лучше… не ругай, а пойми. И помоги. – Его голос смягчается. – Мне как никогда нужна твоя помощь.

Я ещё не пришла в себя от того, что муж прикрикнул на меня из-за его шлю… нежного цветочка Аллочки, а он… просит меня о помощи?!

Гриша наклоняется ко мне, его глаза блестят.

– Аннушка, мы с тобой вместе навсегда. Мы семья, две половинки целого до конца наших дней, но… Мне сейчас нужна Аллочка, хотя бы на время. Я не дурак и понимаю, что рано или поздно она осознает, что я слишком стар для неё, и ей захочется с ровесниками. Но пока это длится… не отбирай у меня это пожалуйста. Позволь мне немного пожить по-настоящему. Я ж только с тобой всю жизнь любовью занимался, уже и не помню, с кем был до тебя, и то мало что было. А теперь появился шанс испытать мужскую силу. Ты любишь это спокойно делать, размеренно, а мне сейчас надо с огоньком. Возраст такой, понимаешь? Бес в ребро, как говорится. С Аллочкой я снова чувствую себя молодым. И она такое вытворяет! Языком любит… всякое. И позволяет мне всё что угодно. Я бы никогда тебя таким не оскорбил, а ей всего хочется. Она сочная такая, податливая и ничего не стыдится. С ней всё так ярко и ново, будто я двадцать лет сбросил. Когда мне такой шанс ещё представится с молоденькой… Не отбирай это у меня!

Откашливаюсь. От шока еле двигаю языком.

– Я правильно понимаю, что ты предлагаешь нам продолжать жить как раньше, будто ничего не случилось, а ты на стороне будешь трахать Аллочку?

Гриша морщится и укоризненно качает головой.

– Ты никогда не использовала такие слова и не надо. Тебе не идёт грубость. То, что у нас с Аллочкой происходит, никак не влияет на мои чувства к тебе и наши планы. Я поэтому и солгал тебе, что лучше бы ты не знала, ведь для нас с тобой ничего не изменилось. Ну ты же понимающая у меня, мудрее всех. Попытайся меня понять!

10

Я мудрее всех?

Спорные слова, потому что в данный момент в моей голове ни единой мысли. Белый шум. Я словно пережила землетрясение и теперь хожу по развалинам и пытаюсь понять, сохранилось ли хоть что-нибудь.

Сотрясение жизни.

Даже то, что казалось незыблемым, вот-вот развалится по линиям недавних переломов.

– Ты хоть подумал о том, что будет, когда… если это вскроется?

– А почему это должно вскрыться? – парирует раздражённо.

Господи… неужели я должна это объяснять…

– Ты мэр! А эта твоя Аллочка… этот клуб…

– Ну и что?! Чем я хуже Макса?! Его во всякие государственные комитеты приглашают, а при этом Макс живёт как хочет, и ему ничего за это не прилетает. Никто не задаётся вопросами о его бизнесах и связях, у него всё на мази. И в прессе о нём ничего плохого не пишут. Мне надоело осматриваться перед каждым шагом. Чем я хуже Макса? – спрашивает ревниво.

В первые годы после нашего брака он нередко заговаривал о Максе, но потом перестал. И вот снова.

– Ты не хуже, а, наоборот, лучше, – отвечаю устало. – По крайней мере раньше был лучше и всё делал по правилам. У тебя должность, благодаря которой ты всё время под лупой общественности и прессы, а Макс… у него деньги.

Безумно хочется встать и уйти. Вырваться на прохладную ночную улицу из моей жизни. Но… не могу. Эхо Гришиных поступков сотрясёт всю нашу семью, наших детей.

– Я тоже не бедный, – раздражённо бросает муж. – И у меня стресс постоянный. Такая ответственность, что другим и не снилось. Так почему я не могу позволить себе немного пожить в своё удовольствие?!

Гриша смотрит на меня с обидой, как ребёнок. Очевидно, что он даже не представляет, насколько оскорбительны для меня его слова.

Значит, наша совместная жизнь не была для него удовольствием?

Все эти годы мне льстило, когда муж по вечерам просил моего совета, рассказывал о проблемах на работе, жаловался. Мы вместе планировали его карьеру, писали его выступления, праздновали и негодовали.

Всё вместе. Всегда. Одна жизнь на двоих.

Что случилось?

Я приелась? Примелькалась? Стала частью быта, слишком доступной и знакомой вдоль и поперёк?

– Не смотри на меня так, Аннушка, а то я чувствую себя виноватым. Будь умницей, прими ситуацию как есть, ты ведь у меня прагматик. У всех мужчин моего круга есть любовницы, это как признак статуса, а я до недавних пор ни на кого не смотрел, кроме как на тебя. Ты до сих пор всё для меня, родная моя. Правая рука и сердце. У нас с тобой одна жизнь на двоих, и ты, как никто другой, знаешь, сколько на мне ответственности и каким важным делом я занят. У меня непростая жизнь, поэтому мне нужна отдушина.

Гриша прав, я всегда стараюсь быть прагматичной и смотреть в глаза любой ситуации. Принимаю реальность как есть.

Например, когда забросила свои планы, чтобы поддержать Гришину политическую карьеру.

Или когда после родов, одуревшая от усталости, продолжала писать тексты его выступлений, потому что, по словам Гриши, ни у кого другого не получается так душевно.

Или когда полгода терпела его невыносимую, сварливую мать в нашей квартире, пока она выздоравливала от выдуманной болезни.

Или – чего уж теперь скрывать? – когда поняла, что твёрдым у Гриши теперь будет только мнение, а остальное… так себе, средненько. Я повела себя тактично и притворилась, что поза лицом в подушку стала моей любимой, раз уж мужу легче в таком положении скрывать мягкость его намерений. И когда по утрам он наваливается на меня спросонья, потому что тогда уж физиология его не подводит, я не жалуюсь и всячески хвалю его утреннюю мужественность.

Возможно, я слишком понимающая. Слишком любящая.

Возможно, не стоило беречь чувства мужа, его гордость. Хотя, скорее всего, он обвинит именно меня в смягчении его достоинств, так как с Аллочкой его намерения тверды как никогда.

А мне, между прочим, тоже хотелось бы «с огоньком». И я тоже люблю языком… всякое, и чтобы ярко и ново, и стыдиться мне нечего, с любимым мужчиной я на всё соглашусь. Однако я приняла реальность как есть, лицом в подушку и вялым членом куда попало, потому что… любовь. И то, что эта любовь потом говорит: «Ну, ты давай сама закончи быстренько, а я в душ», меня не расстраивало. Почти не расстраивало, ведь я однажды сама это предложила, после того как заметила, что муж, лаская меня, исподтишка проверял почту в телефоне. Так что лучше уж самой, потому что… любовь.

Жаль, в молодости никто меня не предупредил, какой становится любовь со временем – вялой, эгоистичной, обрюзгшей, да ещё и наглой до неприличия. Я бы тогда тоже искала себе не мужа, а отдушину.

Муж зевает, потягивается. Ложится в постель, с намёком откидывая мою половину одеяла.

– Ложись, Аннушка, а завтра на свежую голову всё станет простым и ясным. Ты поймёшь меня, я в этом уверен. И поддержишь, как мы всегда поддерживаем друг друга. Помнишь, как после родов ты отправила меня спать в гостиную? Два месяца на раскладушке – это было непросто. У меня болели бока, затекали руки, я зверски не высыпался, но вошёл в твоё положение и поддержал тебя.

Смотрю на него, вглядываюсь… Увы, он говорит на полном серьёзе. Муж вообще крайне редко шутит.

– Гриш, у меня был затяжной мастит, а ты по ночам любишь хватать меня за грудь, да и храпишь как трактор.

Он улыбается в ответ.

– У тебя красивая грудь, Аннушка. Помнишь, как в молодости…

О том, какие приключения нашей молодости муж вспоминает с такой сладострастной улыбкой, я так и не узнаю, потому что ухожу на кухню. Там и сижу до рассвета, потому что не спится. Не живётся, не дышится больше в этой квартире, в нашей жизни, одной на двоих.

Муж не приходит меня искать, спит сладким сном зарвавшегося мэра, уверенного в своей правоте и безнаказанности. Причмокивает во сне. Не иначе как ему снится моя красивая грудь, а может, и не моя, а та, которая помоложе. Разнокалиберная грудь Аллочки.

11

Утро ослепляет своей предсказуемостью.

В шесть утра раздаётся звонок в дверь. Даже не смотрю в глазок, потому что у сына с детства привычка долго давить на кнопку звонка, испытывая барабанные перепонки.

– Отец ещё не встал, что ли? – спрашивает, проходя в квартиру.

Смотрю на него с грустной усмешкой.

– А ты настолько уверен, что я его не выгнала? Или что он вообще вернулся, а не остался со своей пассией?

– Мам, ну ты чё? Куда он от тебя денется? Я сколько себя помню, ты всё для него делаешь. Честно говоря, я до сих пор не могу поверить, что отец завёл любовницу, но ты, главное, не волнуйся. Это однодневное помешательство, не более того. Отец проспится, ужаснётся тому, что натворил, и приползёт к тебе на брюхе умолять о прощении. Может, ему подсыпали чего. Кто у вас знакомый в больнице? Пусть возьмут у отца кровь и проверят на всякий случай. Нам это понадобится, если пресса разнюхает о его приключениях. Кстати, а это неплохая идея… Хорошо бы подделать справочку, подтверждающую, что его и правда чем-то усыпили. Так… Я иду будить отца, а ты пока поставь чайник, мам, а то у меня ещё и крошки во рту не было.

У меня деловой сын. Умный, предприимчивый, прагматичный. Родительская гордость.

Иду за ним следом. Саша закрывает за собой дверь спальни, но дом новый, стены тонкие, так что всё слышно.

– Просыпайся, не ворчи! Поздно пришёл, говоришь? Знаю я, откуда ты пришёл. Из-за твоих развлечений мне пришлось вылезти из кровати посреди ночи, чтобы сюда приехать. Ты сбрендил, пап? Ты мэр, у тебя нет права на бес в ребро и подобную хрень! Ты хоть на минуту подумал о последствиях? Если тебе наплевать на собственную карьеру, подумал бы о моей. Какого хрена ты вообще попёрся к Ставросу в клуб? За одно это тебя расчленят в прессе, не говоря уж о твоей пассии. Если совсем припёрло, мог бы тайно её шпокнуть на какой-то квартире, где тебя никто не увидит и не узнает. Зачем ты мать расстроил? Она тебя столько лет поддерживает, а ты ей вон чем отплатил.

Ответы Гриши я не слышу, только сонное бурчание.

Иду на кухню, сажусь за стол. Через пару минут появляются мои мужчины.

– Мам, ты чего чайник не поставила? Я ж просил. Ладно, я сам.

Гриша сонный, помятый, смотрит на меня с обидой. Полагаю, он считает, что я не должна была говорить о его измене сыну.

– Тебе не следовало приезжать, Александр. Не вмешивайся в родительские дела! – Голос Гриши хриплый со сна, но в нём ощутимо раздражение.

– Родительские дела, говоришь? Ты завёл любовницу в скандально известном ночном клубе! А как насчёт того, что твои поступки позорят всю семью? Ты об этом подумал?

– Мои личные дела не имеют к вам никакого отношения и не подлежат обсуждению, – отрезает Гриша.

– Так, значит? А когда твои так называемые личные дела вылезут во все газеты и навсегда свяжут нашу семью с позором, – это тоже не будет меня касаться? Когда на моей политической карьере будет поставлен крест, потому что я твой сын, – это тоже будет твоим личным делом?..

– Замолчи! – Гриша с силой ударяет кулаком по столу. – У мужчин моего возраста появляются определенные нужды, и в этом нет ничего позорного. Твоя мать это понимает.

Муж смотрит на меня. Его слова уверенные, громкие. Когда родился Саша, мы договорились, что перед детьми никогда не станем противоречить друг другу и будем представлять единый фронт по всем вопросам.

Я больше не соблюдаю этот договор. Молчу.

Недовольно хмурясь, Гриша снова поворачивается к сыну.