Плохой. Хороший. Бывший

Тимур разворачивается и идет следом за ней.

Ничего не понимаю, удивленно смотрю им вслед.

Дима оставляет бокалы с шампанским на веранде и подходит ко мне.

– Готова идти домой? – Он больше не улыбается, не шутит.

– Готова, только надо попрощаться с Амиром.

– Не надо, он все видел.

– Что он видел? Не случилось ничего страшного, машина остановилась в нескольких метрах от меня.

– Именно это он и видел, так что пойдем, я провожу тебя домой.

Уходим через улицу, в ресторан больше не заглядываем, не прощаемся. Поведение Димы кажется странным. Обычно он общительный, веселый, а теперь вдруг затих. Пытаюсь задать вопросы, но он отвечает односложно или вообще молчит.

Когда мы подходим к моему дому, он останавливается и, помявшись, берет меня за руку.

– Я не знаю, что произошло между вами в прошлом, и чего Тимур хочет сейчас, но, если будут проблемы, звони. При необходимости я смогу подключить людей поважнее меня.

– Спасибо, но этого не понадобится. Амир обещал, что, если я приду на банкет, то на этом все закончится, и я их больше не увижу.

Дима морщится, прячет руки в карманы.

– Надеюсь, что так, но… не уверен. Те, кто был на веранде, видели, как твой бывший прыгнул за тобой, и слышали, как он кричал, когда думал, что тебе грозит опасность.

– Что из этого? Любой приличный человек испугается при виде грядущей аварии.

Какое-то время Дима смотрит на меня, потом качает головой, словно приняв решение.

– Ты мне нравишься, Василиса. Очень нравишься. Когда вы с Тимуром разберетесь в ваших отношениях, сообщи мне, ладно?

Обиженно поджимаю губы. Он вот так запросто сдается без весомой причины? Значит, не так уж и заинтересован.

– Я могу сказать тебе прямо сейчас, что между мной и Тимуром ничего не происходит, но это ни к чему тебя не обязывает. Если ты не хочешь…

– Вась! Я хочу, даже очень хочу, но… Может, ты этого не заметила, но с веранды было хорошо видно, что машину занесло в сторону Жанны. Это ей грозила опасность, а не тебе. А твоему бывшему мужу снесло крышу от того, что ты была вблизи возможной аварии. Его невесту чуть не сбило машиной, а он испугался за тебя, потому что ты стояла рядом.

– Да ну, это бессмыслица какая-то. На лужайке были развешаны огни, но все равно полусумрак, поэтому Тимур мог ошибиться и не заметить Жанну.

– Да, Вась, так и есть, Тимур очень сильно ошибся. Восемь лет назад, когда тебя потерял.

13

– Сейчас съем твою душу, и ты станешь зомби! Ар-р-р-р!

Вокруг визг, смех и беготня.

Качели и горки забыты, игрушки разбросаны, у детей новая игра. Придумала ее Оленька Васильева, основываясь на достоверной информации от ее папы. Того самого, который трахарь. Он сказал, что «бабы существуют только для того, чтобы жрать мужские души». Очередной перл.

На самом деле я не жалуюсь, ее папа мог высказаться и похуже. До него я так и не дозвонилась, но с бабушкой поговорила по душам и вынесла предупреждение. В элитный детский сад не следует приносить «элитные» фразы.

И вот теперь высказывание Олиного папы переросло в захватывающую игру. Кто-то из детей сказал, что без души человек превращается в зомби, и теперь девочки бегают за мальчиками, ловят их, и те притворяются зомби. К счастью, нам с подругой удалось заменить слово «жрать» на «есть». Разумеется, мы пытались отвлечь детей, но ни одна из развивающих игр, одобренных заведующей и Министерством Образования, не смогла сравниться с захватывающей игрой в уничтожение мужского пола женским. Папа Оленьки посчитал бы это доказательством его спорного тезиса.

Я бы увела детей с улицы, но мне есть на что посмотреть и о чем подумать.

Тимур сидит на скамейке в соседнем сквере уже битый час. Чего ждет, непонятно. Я заметила его из окна, потом мы с детьми вышли гулять, но Тимур не подошел. Вообще не поднял голову. Заснул, что ли? Или Жанна выгнала его из дома за то, что он сиганул с веранды к бывшей жене вместо будущей?

Я даже не знаю, живут они вместе или нет. Ничего о них не знаю и знать не хочу.

Однако то и дело поглядываю в его сторону.

Сидит, красавец. В городе тысячи скамеек, а он выбрал ту, на которой мы сидели на днях.

– Давай, я его прогоню, – в который раз предлагает подруга и поджимает губы, слыша мой отказ.

Мы с ней знакомы с педагогического, и она помнит, в каком раздрае я была после развода.

– Вась, не смягчайся к нему! Если снова закрутите роман, то кончится еще хуже, чем в прошлый раз. Дурной он, твой Тимур.

– Он не мой.

– Вот и повторяй это, и не смотри на него.

– Я не понимаю, зачем он пришел.

– За тобой. Он всегда от тебя дурел, и ничего не изменилось. Я еще в клубе заметила. Как только Тимур тебя увидел, у него сразу взгляд поплыл. Как привязанный, за тобой понесся. Но ничего хорошего из этого не выйдет. Из того, что вы дуреете друг от друга, семью не построишь.

Говорит с укором, печально. Болеет за меня. Мы с Леной как сестры, чувствуем, когда другой больно. А мне и правда не по себе, потому что с появлением Тимура открылись старые раны. Восемь лет назад я до последнего надеялась, что он опомнится и захочет крепкую семью, как у его родителей. Выползла из нашего брака полуживая, раненая, а все равно надеялась, что однажды Тимур пожалеет о потере и вернется ко мне. Время избавило меня от этой надежды, однако, как оказалось, раны не зажили.

– Если сама не велишь ему уйти, я вмешаюсь. Устрою ему разнос. Ты меня знаешь. Если я начну скандалить, меня не остановишь. Выскажу ему все, что накопилось, – угрожает Лена.

Решившись, иду к Тимуру. Толком не знаю, что скажу, но поговорить надо. Не дело это, приходить ко мне на работу.

Заметив меня, он поджимает губы. Сидит рядом с моим детсадом, но не рад меня видеть. Л=логика.

Выглядит устало, раздраженно, как будто его насильно сюда притащили. Вздыхает, трет лицо ладонями.

Молча стою перед ним и жду объяснений.

– У меня все время на тебя стоит, как раньше, – бурчит, словно это все объясняет.

Кто о чем! Причем сказано со злобой в голосе, будто в этом есть моя вина. И взгляд исподлобья, буравит меня обвиняюще, типа это я ему… поставила.

– Восемь лет о тебе не думал, а как увидел, сразу началось.

– У тебя восемь лет вообще не стоял?! Бедненький, как же ты это девушкам объяснял?

Не осуждайте меня, тут никто бы не сдержался.

Взгляд Тимура вспыхивает.

– Думаю, ты помнишь, что со стояком у меня проблем нет. Но лучше бы были, чтобы тебя не хотеть. А то, как затащил тебя в кладовку, помял немного, так теперь спать не могу. Так бы ухватился и… как раньше. Ты сладкая булочка, Вась.

Говорит с таким вкусом и наслаждением, прям слюной истекает, как будто все эти годы репейником питался.

– Помять бы тебя сейчас, Вась. Хорошенько помять и протиснуться поглубже. Тело твое такое вкусное… – Голос дрожит, низкий, сочится похотью.

Как говорит одна из моих подруг, главное – сразу перейти к Телу. Она патологоанатом, поэтому ее позиция объяснима, а вот Тимуру не следует восхищаться моими сладкими прелестями. Все-таки женитьба на носу. Не пристало любоваться сладкими булочками, когда он скоро женится на стиральной доске. То есть на Жанне.

– Ты некрасиво себя ведешь, Тимур Агоев, – говорю самым строгим воспитательским тоном. – Смотри какой вымахал, взрослый мужчина теперь, а самоконтроль на уровне подростка.

– Да знаю я, все знаю, – ворчит. – Но ничего не могу с собой поделать, стоит на тебя постоянно.

Качаю головой. В груди так больно, что хоть реви, но не покажу этого.

– У меня тоже стоит, только не на тебя, а на тебе. Жирный крест.

14

Тимур поднимает на меня злой взгляд, усмехается.

– Врешь ты, Вась! Все эти годы ты старалась обо мне забыть, но не смогла. Когда я мял тебя в кладовке, тебя тоже повело, еще как. Думаешь, я не заметил, как ты пыталась оседлать мою ногу?

– Нет, Тимур, это я пыталась врезать тебе в пах коленом. Послушай… Хватит уже. Твой отец обещал, что вы больше меня не побеспокоите.

– Я тебе ничего не обещал.

– Как раз наоборот. Ты обещал мне очень многое, но не сдержал ни одного обещания.

Старая, заскорузлая обида вырывается наружу, я не успеваю ее остановить.

Тимур хмурится, но не спорит. Знает, что я права от и до.

Вздохнув, продолжаю.

– Однако это старый пожар, на его месте остались одни угли, и незачем их ворошить. Если тебе что-то понадобится, передай через своего отца, он знает, как со мной связаться. Не приходи больше ко мне на работу.

– Я не прихожу к тебе на работу, это общественный сквер.

– Москва знаменита скверами, выбери другой.

Тимур изучает мое лицо, смотрит серьезно, задумчиво, с болью в глазах. Хотя последнее всего лишь плод моего воображения. Мне хочется, чтобы Тимуру было очень-очень больно, вот такая я гадкая. Так настрадалась из-за него в прошлом, что хватит на десяток Тимуров, а он развелся, отряхнулся – и к звездам. И к новым пассиям тоже.

– Вась… а что, если под углями живой пожар? Причем такой, какого с другими никогда не будет?

– Пожарная служба тебе в помощь! Прощай, Тимур, и будь счастлив.

Иду к калитке сквера, но слышу его голос, полный боли. В этот раз я не ошибаюсь, его точно что-то мучает. Останавливаюсь, как вкопанная. Его боль=моя боль. Он меня ранил, обидел, предал… Однако я так и не смогла выцарапать его из-под кожи, поэтому и реагирую так сильно.

– А что, если я не могу быть счастлив? – спрашивает хрипло. – Думал, что у меня есть все, что надо, а сейчас вдруг понял, что до счастья ну никак не дотягиваю. Вспоминаю как между нами было, как мы горели, и понимаю, что моя теперешняя жизнь всего лишь бледная копия. Что, если я снова хочу жить так, как раньше?

– Ты хочешь тусить неизвестно с кем, напиваться до беспамятства…

– Нет! Тебя хочу. Только тебя.

– Слишком мало, слишком поздно, Тимур.

Горло раздирает болью. Каждое слово словно с кровью вылетает наружу. Я долгие годы мечтала услышать от Тимура именно эти слова и сожаления, и вот они, порхают вокруг нас весенним пухом… но слишком поздно. Раны уже зарубцевались.

– Я был молодым идиотом, Вась, и когда нас насильно поженили, мне снесло крышу. Я мало что помню из того времени, но знаю, что вел себя непростительно. Все разрушил своими собственными руками и тебя обидел без причины. А сейчас смотрю на тебя и вижу, что между нами до сих пор все живо. Не повторяй моих ошибок, не выбрасывай нас, ладно? Дай нам шанс!

Ничего не могу с собой поделать, завожусь с пол-оборота.

– Какой шанс?! Ты скоро женишься! Какой шанс тебе нужен?

Тимур хмурится, качает головой.

– Когда ты молодой и горячий, легко натворить всяких дел. Не я один так осекся, это со многими случается. Мы с тобой были вместе пять минут, а нас заставили пожениться, вот меня и взорвало. За криками и скандалами я упустил тот факт, что у нас с тобой было что-то особенное, стоящее. Мне нужен шанс, чтобы проверить, прав ли я. Уверен, что прав.

Я и так знаю, что Тимур не остыл после нашего брака. Иначе не затолкал бы меня в кладовку и не ревновал бы к Диме. И не прыгнул бы на лужайку спасать мои сладкие булочки. Но… нет. Просто нет.

Назад дороги нет.

Качаю головой, потому что голос отказывает. Внутри просыпаются яркие юношеские мечты о том, как Тимур возвращается ко мне, признается в вечной любви, и мы уходим в закат, держась за руки.

Поднявшись, Тимур берет меня за руку. Раскрывает мою ладонь и кладет на нее мое старое обручальное кольцо. То самое, которое я бросила ему в лицо после развода. Тимур по очереди сгибает мои пальцы, гладит костяшки.

– Вот… Я сам не знал, зачем сохранил, а теперь стало понятно. Я не остыл к тебе, Вась. Подумай, ладно?

Лена встречает меня на площадке, руки в боки. Сейчас мне влетит.

– Я тебя отпустила на две минуты, чтобы ты выгнала… – косится на детей и заканчивает фразу: – плохого мальчика. А ты застряла там на целую вечность. От тебя требовалось сказать всего два слова: «Пошел вон».

– Я это и сказала. Много раз.

– Та-а-ак…. Что у тебя в кулаке? А ну покажи!

– Ничего. – Собираюсь сунуть руку в карман, но Лена не позволяет.

– Показывай! – хватает меня за предплечье.

Неохотно открываю ладонь. Глаза Лены округляются.

– А ну брось каку!

Отскакиваю на шаг, пряча кольцо, которое однажды было символом моих неразумных чувств к Тимуру Агоеву.

– Кому говорю, брось каку! – Лена шлепает по моему запястью, и тонкий ободок падает в вязкую весеннюю грязь. Лена придавливает его подошвой и смотрит на меня с вызовом. – Тебе жить надоело, Вась? Снова хочешь в пекло?

Смотрю на пустую ладонь, и на душе становится легче. Как будто кольцо пыталось утянуть меня в прошлое, а теперь я снова свободна. Лена права, тут не о чем думать, надо бросить каку.

– Спасибо! – обнимаю подругу от всей души.

– Не подлизывайся! В качестве наказания съешь две порции запеканки, – велит она командным тоном.

15

Папа до сих пор зовет Амира «босс». В этом есть доля горькой иронии, потому что он мало что помнит, но Амира сразу опознал, как начальство. Порой я задаюсь вопросом, помнит ли папа наше с ним прошлое или пересказывает то, что я ему много раз повторяла после аварии.

Мы пьем чай с яблочным пирогом. До аварии он был папиным любимым, и я продолжаю его печь раз в неделю в надежде пробудить еще один кусочек памяти. Амир Агоев сидит напротив папы, они обсуждают погоду, но у меня нет ни малейшего сомнения, что его приход связан отнюдь не с желанием проведать старого друга. Он появился на пороге неожиданно, без предупреждения. И теперь вроде как разговаривает с папой, но при этом то и дело поглядывает на меня, как будто надеется что-то прочитать на моем лице. Но читать нечего, кроме как желания, чтобы семья Агоевых оставила нас в покое.

– К сожалению, мне пора, – говорит Амир, не пробыв у нас и четверти часа. – Василиса, проводишь меня к машине?

На губах дрожит отрицательный ответ, но я киваю. Уж лучше сразу узнать, что задумал старший Агоев, чем потом получить сюрприз в спину.

Мы выходим на улицу. Амир щурится на весеннем солнце, от этого его взгляд становится еще более пристальным, оценивающим.

– Что у вас произошло? – спрашивает. Нет, требует.

Хочется подурачиться и спросить: «С кем?», но я устала притворяться.

– Тимур пришел ко мне на работу, и мы обсудили прошлое.

– К какому выводу вы пришли? – Сдвигает брови, и это придает ему почти угрожающий вид. Вообще он привлекательный мужчина, сын весь в него, а седина в волосах добавляет зрелости и интереса.

– Все выводы уже были сделаны восемь дет назад. Других и быть не может.

– Мой сын к тебе не остыл.

Не остыл?! Что это вообще значит? Остыл от чего, от ненависти или от похоти?

Да еще сказано с обвинением в голосе, как будто это я нарочно «подогрела» его драгоценного наследника.

Если все так плохо, пусть держит сына в холодильнике до свадьбы.

– Амир Мавлетович, вы же помните, как закончились наши с Тимуром отношения – очень остро и внезапно. Он до сих пор злится. Когда пришел ко мне на работу, так и сказал, что его дико злит то, что нас заставили пожениться. Возможно, он никогда от этого не остынет, но это не должно стать проблемой для…

– У него были другие женщины после тебя, – перебивает.

Пожимаю плечами. Что из этого?

Взяв под руку, Амир ведет меня по улице. Мы что, собрались на прогулку? Он в роскошном костюме-тройке, а я как есть, в домашней одежде и тапочках. Спустилась на крыльцо, чтобы его проводить, а теперь мы гуляем, понимаете ли.

– Понимаешь, Василиса, у моего сына большое будущее. Он уже многого достиг.

Та-а-ак.

Высвобождаю руку и отхожу на шаг.

– Амир Мавлетович, со всем к вам уважением хочу напомнить, что это вы с папой заставили нас пожениться восемь лет назад. И это вы заставили меня… попросили прийти на празднование помолвки. Я не искала встреч с вашим сыном.

Обида скребет горло, зудит в глазах.

Амир издает неопределенный звук, словно не уверен, что я говорю правду.

– Что произошло в кладовке во время банкета? – спрашивает, изогнув бровь.

Черт…

Кто еще об этом знает?

– Многие заметили, как вы с Тимуром по очереди вышли из зала и долго не возвращались. А потом то, что произошло на лужайке, закрепило их подозрения.

Выпрямляю спину, задираю подбородок. Стараюсь выглядеть гордо и надменно, насколько это возможно в тренировочном костюме и пушистых тапочках.

– Ваши жалобы направлены не по тому адресу, Амир Мавлетович. Поговорите с сыном. Это он вышел за мной во время банкета и запер нас в кладовке, чтобы… поговорить. И все остальное тоже его инициатива. Мне не стоило приходить на банкет, но не волнуйтесь, у меня нет желания снова видеть вашего сына. Я велела ему больше меня не искать. Всего доброго!

Гордо хмыкаю и ухожу, топая пушистыми тапочками. С котятами.

Успеваю убрать со стола и помыть посуду, когда в дверь звонят.

На пороге снова стоит Амир. Хочется надеяться, что не с угрозами.

– Василиса, прости меня, я не со зла так…

– Я знаю, Амир Мавлетович.

– Сын стал большим и важным человеком…

Насчет человека не знаю, а вот в том, что он большая задница, я уверена. Однако спорить не стану, а то Амир никогда не оставит меня в покое.

– Я все понимаю, не волнуйтесь.

Раньше Тимур был гулящим никудышкой, и его можно было женить на Василисе, которую он «испортил». А теперь он рванул к звездам. Куда уж мне!

– Знаешь… Это грех, что мы с Мишей стали так редко видеться. А ведь были друзьями. На выходных мы с женой собираемся на дачу, все тихо и по-семейному. Я пришлю за вами машину. Там свежий воздух, тихо. На рыбалку с Мишей сходим. И тебе отдых будет, а то ты молодая, но все время то работаешь, то с отцом. Погуляешь, да и моей жене будет компания получше меня.

Нет. Нет-нет-нет-нет-нет…

Черт возьми…

– Спасибо.

Говорю через силу. Заставляю себя произнести это слово, хотя оно упорно застревает в зубах. Как же хочется дать отрицательный ответ, но это было бы чистой воды эгоизмом, потому что папа будет в восторге. Мне самой никуда его не вывезти, а это как праздник для него, особенно если с рыбалкой. Повидаться со старым другом, отдохнуть в мужской компании – это мечта.

К сожалению, мне тоже придётся поехать, так как без меня ему не справиться.

Пара дней с родителями Тимура меня не убьет. Надеюсь.

16

В последний раз я была на даче Агоевых года полтора назад. Несколько раз ездила туда с папой после аварии, но тогда он еще не мог ходить и было не до рыбалки. А до этого он всегда сопровождал Амира, и рыбалка была для них святым делом. Агоевы купили дачу шесть лет назад, так что я никогда не была здесь с Тимуром. Никаких неприятных ассоциаций.

Заносим вещи в дом. Рада, жена Амира, встречает нас теплыми объятиями. Вот еще один парадокс: наш с Тимуром брак был таким коротким, что я даже не успела толком познакомиться с его матерью, но при этом мое сердце осталось безнадежно разбитым.

Когда я приезжала сюда после папиной аварии, мы не обсуждали Тимура. Да и обычно с нами были другие знакомые Амира, тёплая и шумная компания, поэтому для откровений не было ни времени, ни возможностей. И причин тоже не было.

Папе, как всегда, отводят комнату на первом этаже, мне на втором.

Уже почти время обеда. Мужчины быстро перекусывают и отправляются на рыбалку.

Мы с Радой готовим еду. Работаем слаженно, под музыку, но, в отличие от наших прошлых встреч, в воздухе витает напряжение. С возвращением Тимура все изменилось. Он везде, даже там, где его нет.

– Знаешь, Василиса, а ведь мы с тобой никогда не обсуждали сына.

Вот так одной фразой можно испортить человеку выходные.

Бессвязно мычу в ответ и прячусь за дверцей холодильника.

– Какое молоко взять, обезжиренное или обычное?

– Какое больше любишь. – Рада улыбается, а у меня от этого мурашки по спине.

Не хочу налаживать с ней отношения. Я здесь в качестве папиной сиделки, а не её бывшей невестки. Полтора года назад, когда мы с папой приезжали на дачу Агоевых, никаких проблем не возникало, всё внимание было на папе, а я была в тени. Но теперь Тимур вернулся, и все изменилось.

Рада показывает мне содержимое холодильника, объясняет, где что лежит. Спрашивает, что я люблю.

Я люблю молоко, сметану, сливки… Вообще все молочные продукты люблю и многое другое, а вот ее сына не люблю. Больше не люблю. Теперь я его боюсь, потому что, как оказалось, мои чувства не догорели до конца, под углями и пеплом прячется живой огонь. Неразумный, необъяснимый огонь, потому как Тимур ведет себя отвратительно и относится ко мне хуже некуда. Однако сердце помнит, каким он был до свадьбы, и держится за эту память, как за единственную правду. Горит себе, упрямо полыхает под углями. Вот же, дурость…

Выпускать этот огонь наружу нельзя. Ни за что. Это всё равно что ложиться на рельсы в ожидании поезда. Потому что в Тимуре всегда были два полюса. Один горящий и любящий до экстрима, а второй – жалящий, ранящий тоже по максимуму. Глупо надеяться, что в этот раз я получу только хорошую половину.

Рада красивая женщина, у нее добрый взгляд, глаза, как у лани. Смотрит на меня с материнской нежностью, а у меня от этого взгляда трясутся поджилки. Чуйка чует, что у нашей внезапной дружбы высокая цена.

– Для матери это горе, когда ее сын плохо поступает. Горе и стыд. Вдруг это я не так его воспитала, не проследила. Не объяснила ему, как правильно делать. – Рада моет фасоль и рассуждает так тихо и задумчиво, как будто разговаривает сама с собой. – Прости меня, Василиса.

– Вам не за что извиняться. Мы с Тимуром были взрослыми людьми и сами все испортили. В четыре руки профукали наш брак. Я не желаю вашему сыну зла и вас ни в чем не виню, так что не будем об этом. Все случилось к лучшему. Тимур счастлив и скоро женится, и у меня тоже сложилась жизнь.

– Да. – Рада вроде соглашается, но в голосе неуверенность и осторожность, будто не знает, как ко мне подступиться. – Я не возразила, когда вас поженили, потому что у вас с Тимуром было что-то особенное, такое редко встретишь, и я была уверена, что вы справитесь с любыми трудностями. Но вы были молодыми, горячими, не смогли договориться и в спешке разбежались. Мудрость, она с годами появляется.

Э-э-э… что?

Взвешиваю кувшинчик со сливками в руке, представляю, как густая, жирная масса будет выглядеть в тщательно уложенных волосах Рады Агоевой. Мудрости мне не хватило, да? Когда ее сынок запер меня в спальне на двое суток без еды, воды и туалета, а сам ушел гулять с бабами, чем бы мне эта мудрость помогла? Можно ли мудростью отодвинуть тяжелый комод, которым Тимур подпер дверь, чтобы я не сбежала? Или мудрость помогла бы мне громче кричать о помощи с двенадцатого этажа высотки?

Не иначе как Рада замечает, что я злюсь, потому что говорит.

– Не держи на меня зла, Василиса. Судьба уже наказала меня, ударила прямо в сердце. Тимур с Жанной не хотят иметь детей, представляешь? Они уже точно решили и нам сразу сказали.

– Не может быть! – вырывается у меня. – Жанна приходила в детский сад, присматривала место для племянницы и для своих будущих детей. Она сама так и сказала.

– Жанна? – Рада сначала хмурится, потом понимающе кивает. – Она, наверное, к тебе приходила, чтобы поговорить. На разведку, так сказать, вот и воспользовалась предлогом. Она ревнует, потому что чувствует, что Тимур до сих пор к тебе не охладел. Жанна не может сама забеременеть, но и другими способами не хочет пытаться, сразу так и сказала Тимуру. А он не возражает. Говорит, у них нет времени на детей. Слишком много работы у обоих, развлечения всякие, путешествия… А я так давно жду внучат! Младший сын еще совсем молодой и не созрел для брака. Я до сих пор расстраиваюсь, что сама не смогла снова забеременеть, а Тимур с Жанной вообще не хотят детей. Не могу понять, как так.

Смотрит на меня со слезами на глазах и потерянно разводит руками.

Я молчу. Сейчас не время объяснять плачущей женщине, что ее сын вырос и не обязан подгонять свои жизненные планы под мамины стандарты.

– Вот если бы Тимур женился на тебе, ты бы родила ему детишек, правда, Василиса? Ты ведь любишь малышей и найдешь для них время. С тобой Тимур стал бы хорошим отцом, мы бы жили одной семьей. Да и твоему папе было бы радостнее… Что ты думаешь?

Что я думаю? Кроме того, что у Рады Агоевой психоз на нервной почве? Остальные мысли нецензурные. Рада в шоке от того, что ее любимый старший сын решил не иметь детей, но при чем здесь я?!

Рада подходит ко мне быстрыми решительными шагами, сжимает мое плечо.

– Подумай, Васенька! Иначе ты всю жизнь так и будешь сиделкой у отца, как привязанная. Никакой свободы. А если выйдешь замуж за Тимура, у вас будет большой дом, много места для твоего папы, и вы наймете медсестру и сиделок в помощь. А ты будешь свободна.