Навоз как средство от простуды (хроники пандемии)

Однако, несмотря на весь патриотический пафос мероприятия, Аранччы-Кундул идею не принял и наложил отрицательную резолюцию на прошение. Продюсеру Матвею пришлось звонить в Москву и докладывать обстоятельства генералу.

На следующее утро в кабинете, на квартире, а также на даче главы Департамента массовых мероприятий Санкт-Петербурга Модун Аранччы-Кундула проходили обыски. ОМОН и спецназ ФСБ при поддержке телевидения вскрывали замки и ломали двери, после чего клали лицом в пол полуживых обитателей, включая многочисленных детей и жен Кундула. Сам владелец кабинета, квартир и дач находился на допросе в Следственном комитете. Департамент был обезглавлен, а путь фестивалю «Акватория смыслов» открыт.

Единственной проблемой оставалось отсутствие блогера и композитора Михи Зеленого, судьба которого была неизвестна. Генералу о пропаже доложить не решались. Кроме этой беды на станции Петербург-Товарная простаивали две цистерны импортного навоза, заказанные для предыдущей версии праздника, и каждый день простоя влетал в копеечку. Путиловский же завод с нетерпением желал избавиться от сварочного агрегата, которым варили атомоход. Завхоз Путиловского каждый день обрывал мобильник Матвея. Сам продюсер находился в расстройстве: идейно-художественная часть фестиваля «Акватория смыслов» была расписана, а вот с исполнением были проблемы.

Матвей снова покинул свой царственный номер в отеле с видом на статую императора и приехал к друзьям в гостиницу на окраине. Как водится, друзья не спали, и водка, привезенная продюсером, оказалась кстати. Матвей еще томился какое-то время, но выпив, решился изложить суть своих опасений. Ушлый продюсер боялся, что, если доверить постановку местным режиссерам, то правда вылезет наружу, и ни таджики из подтанцовки, ни нанятые актеры не скроют факта пропажи главного героя – блогера Михи.

– В ту же минуту сдадут, твари продажные, сколько денег не заплати, – жаловался Матвей. – Мало что сдадут, так еще и в газеты сольют, что, мол, царь был ненастоящий. Нужно со стороны кого-то приглашать, надежного человека, чтобы мероприятие провести.

– А знаешь, есть у нас в колхозе художник Трифон Мухин, он тебе из говна и палок такой фестиваль слепит – закачаешься! – встрепенулся Авдеич.

– Мухин? – переспросил Матвей. – Родственник что ли?

– Еще какой родственник! Рабочего и колхозницу или там тракториста с дояркой с закрытыми глазами слепит, – закивал Авдеич. – Главное – работает с любым материалом: сено, солома, компост, глина с суглинком – ему все подходит. А уж из навоза такие скульптуры отливает – не поверишь!

– Сделает Миху размером с небоскреб! Мы ему провода вставим от сварочного агрегата и лампочки повтыкаем – что та башня Газпрома будет сиять! – неожиданно оживились студенты.

– А справится он один? – все еще сомневался Матвей, – работа-то большая.

– Так он и не один, – успокоил Авдеич, – у него в подмастерьях есть Яша. Так-то он числится конюхом, но тоже большой художник – визуальный анархист.

После третьей бутылки водки продюсера Матвея удалось убедить, что команда белорусских художников справится с задачей и сохранит дело в тайне. После того как согласие было достигнуто, Авдеич стал названивать в Новые Оглобли.

– Кого там? – недовольно пробурчала Тихоновна, подняв трубку.

– Але, Тихоновна, какие сегодня удои? – сходу взял быка за рога председатель.

На сельском конце все затихло. Не слышны были даже шорохи…

– Тихоновна, чи ты оглохла? – переспросил Авдеич. – Как дела на ферме, спрашиваю?

Видимо здесь зампредседателя, оставленная на хозяйстве, наконец поняла суть вопроса. Она стала громко и подробно докладывать обстановку. Чтобы не пересказывать все обстоятельства ее доклада ограничусь краткими выдержками, опуская при этом нецензурную лексику. Итак, тезисно: «Где тебя носит, кобелина ты старая…, чтоб тебя черти забрали…, чтоб мои глаза тебя больше не видели…, чтобы ты издох уже с моих глаз!».

Приняв и одобрив отчет заместителя, Авдеич распорядился срочно командировать в город Санкт-Петербург художника Мухина и конюха Яшу. Названным лицам надлежит прибыть в гостиницу на окраине города с необходимыми инструментами, включая сало и самогон. Все остальные колхозные дела по-прежнему остаются в ведении Тихоновны.

Так дело фестиваля сдвинулось с мертвой точки. Жителей Санкт-Петербурга и гостей города ждало феерическое зрелище.

Акт шестьдесят третий

Каждый маломальский художник обязательно мечтает выдолбить из камня Давида, навалять «Анну Каренину» или забабахать струнный концерт для фортепиано с оркестром. Но мечты остаются мечтами, если художник не встроен в систему. От таланта тут мало что зависит. Встроенный автор может просто пускать ветры, приподняв жопу с дивана. А искусствоведы и критики будут чутко вслушиваться в тональность его звуковых ревербераций, обсуждать мотивы творчества и спорить о последнем выхлопе. Вслед за критиками пустятся в пляс и поклонники, восхищенные гениальностью автора.

Внесистемные художники и поэты влачат свое существование на задворках искусства. Они расписывают заборы где-то в Балашихе, пишут в «Одноклассниках», тухнут, постепенно спиваются и безвестными уходят в лету вслед за своими непризнанными предшественниками.

Но бывают и счастливые исключения. Иногда судьба художника неожиданно просыпается, берет в руки трубу, дует в нее и дает автору шанс. Так случилось с Трифоном Мухиным, который после художественного училища малевал долгое время белыми буквами на красном кумаче призывы растить надои, повышать урожайность корнеплодов и экономить солярку.

Прибыв в Петербург по вызову председателя, сельский художник Мухин не медля осмотрел основные достопримечательности. Задрав голову, он постоял у подножья Александрийской колонны, обогнул здание Эрмитажа, оглядел Медного всадника и обошел Исаакиевский собор. После этого у Трифона созрел план оформления фестиваля «Акватория смыслов». Трифон потребовал убрать Эрмитаж, чтобы открыть вид на Неву с Дворцовой площади. По замыслу Мухина, объединенная панорама реки и площади позволит ему создать на этом месте грандиозное произведение объемной формы из воды и камня.

Возможно, будь его воля, Трифону удалось бы навсегда изменить устоявшийся вид Петербурга, но, увы, ему было отказано. Тогда Трифон перенес свой творческий замысел на Стрелку Васильевского острова. Пространство между ростральными колоннами показалось ему достойным его художественных амбиций. Но и здесь ему отказали.

В конце концов продюсеру Матвею надоело выслушивать шальные идеи художника. Позвонив в несколько мест, он договорился предоставить для творчества Мухина часть заброшенной территории Путиловского завода, где ржавели лишние детали атомохода «Ленин», валялся ставший ненужным сварочный агрегат и другой металлический лом. Посреди площадки торчала кирпичная труба невероятных размеров, сюда сходились железнодорожные пути, здесь пахло скисшим мазутом, карбидом и тленом коммунистического соревнования.

Осмотрев территорию, Трифон остался доволен. Колхозные пасторали давно вызывали у Мухина отвращение, которое было не смыть даже самым крепким буряковым самогоном. Доярки с большим выменем, а-ля Кустодиев, больше не будоражили творческую потенцию Трифона, хмурые механизаторы вызывали желание писать портреты в стиле позднего Пикассо, искажая реальность с помощью металлоизделий и гвоздодера.

Здесь, среди ржавчины, битого кирпича и торчащей из земли арматуры Трифон Мухин почувствовал вдохновение, которое давно не посещало художника. Мухин набрал в легкие сырого балтийского воздуха и работа закипела.

Прежде всего на площадку были доставлены две железнодорожные цистерны навоза. Оценив объем художественного материала, Трифон понял, что из такого количества выйдет только памятник Ленину для сельского кладбища. Творческую идею такой объем не покроет.

Тогда Трифон обратил внимание на кирпичную трубу, которая торчала посреди площадки, возвышаясь над окружающими постройками. Труба стала основой художественного замысла Мухина. По его приказу трубу в три слоя обмотали новогодними гирляндами. Далее предстояло покрыть основу импортным эстонским навозом. Здесь Мухин столкнулся с трудностью: кидать навоз лопатой даже с помощью конюха Яши было не эффективно. Навоз сползал обратно и растекался вокруг буро-зеленым слоем. Тогда Яша внес, как он сказал, рацпредложение. Подмастерье предложил использовать вентилятор. Большой промышленный агрегат поставили напротив трубы, включили в сеть, и стали лопатами набрасывать навоз на пропеллер. Этот метод оказался более эффективным, навоз равномерно распыляло по площадке, покрывая ровным слоем трубу, рельсы, металлоконструкции и самих художников.

Через полчаса, отплевываясь, Трифон и Яша вышли из-под воздушной струи, чтобы оценить результаты работы. Все окружающее пространство было равномерно удобрено.

– Хоть бульбу сажай! – оценил работу Яша.

Акт шестьдесят четвертый

На следующий день на площадку будущего фестиваля прибыли Женька, Авдеич и студенты-укурки.

– Хороший навоз, эстонский, – оценил качество материала Авдеич, – не чета отечественному!

– И покрытие ровное, как из краскопульта, – подтвердил Женька, который когда-то был тоже художником, работая маляром на фасадах.

Однако студенты критически подошли к качеству работ, спросив, как художники собираются закрасить верхушку кирпичной трубы. Тут все задумались. До вершины оставалось еще метров десять кирпичной кладки, и добраться туда было довольно трудно.

– Нужно вызывать верхолазов, – предложил кто-то из студентов.

Но эта идея энтузиазма не вызвала. Подумав, решили вернуться в гостиницу, чтобы определиться, что делать дальше. Наконец выдалось свободное время, и гости достали привезенные из деревни гостинцы: самогон, сало и другие домашние изделия.

Вечер прошел в приятной беседе. Художники рассказали, что происходило в Новых Оглоблях после выборов Лукашенко. Друзья делились впечатлениями о жизни в Москве и Питере. Когда самогон закончился, послали студентов в соседний магазин. Вечер стал еще теплее.

Меж тем на улице холодало. Ночью в Петербурге ударил мороз.

Утром, придя на площадку, друзья увидели, что навоз в цистернах замерз и выдолбить его наружу можно только с помощью лома. Все застыли, глядя внутрь ледяных резервуаров.

– Берем паяльные лампы и греем навоз! – первым опомнился Женька.

Сам он схватил телефон и стал заказывать бетононасос. К обеду машина с длинным хоботом прибыла на площадку. К этому времени художественный материал под действием солнца и паяльных приборов перешел из твердого в жидкообразное состояние, приняв нужную консистенцию. Хобот насоса подняли над кирпичной трубой и принялись сверху поливать экспозицию.

Через какое-то время труба стала походить на огромную оплывшую свечку. Трифон решил не убирать подтеки. Гладкий ствол Александрийской колонны он считал неестественным и даже вульгарным. Мухин предпочитал органические формы.

После того как остов монумента был отлит, художники стали бродить среди ржавых обрезков атомохода. Среди этого лома удалось отыскать согнутый лист, одновременно похожий на парус и на форштевень корабля. С помощью крана это железо закрепили на вершине трубы.

– Словно свеча на ветру! – восхищенно воскликнул конюх Яков, хотя сооружение больше напоминало сосну, на которую сверху надели корыто, побитое ржавой коростой.

Дело оставалось за малым – внутрь корыта следовало поместить изваяние блогера Михи Зеленого. Трифон не стал заморачиваться с обликом Михи, понимая, что снизу разглядеть его будет почти невозможно. Из остатков художественного материала Мухин быстро слепил то, что в его представлении является блогером. Трудно описать эту фигуру. Отдаленно она походила на вегана Аранччы-Кундула, нацепившего на голову шапку-ушанку.

Сначала Трифон предполагал, что «блогер» будет тащить на спине большой крест, сваренный из рельса и двутавровой балки, но вес железа оказался слишком велик и грозил обвалить всю конструкцию вместе с кирпичной трубой.

– Не крест, а свет он должен нести! – неожиданно воспрял подмастерье Яков.

Тогда бросились искать и нашли в углу под забором огромный фонарь от старого маяка, который когда-то указывал путь к причалам завода. Фонарь сунули в руку «блогера» и с помощью крана водрузили Аранччы-Кундула сверху трубы.

Вечером 30 декабря все было готово. До фестиваля «Акватория смыслов» оставалось еще несколько дней, но друзьям не терпелось проверить, как все работает и как далеко будет видна скульптурная композиция на фоне городских огней. Через сварочный трансформатор подключили гирлянды и фонарь маяка к заводской электросети. Недолго думая, Трифон включил рубильник.

Сначала свет погас в Кировском районе, потом в Петроградском и Василеостровском. Потом погасли Петергоф, Всеволожск и Колпино. Замерли трамваи и троллейбусы, остановились поезда и электрички. Город и область погрузились в абсолютную тьму. Не светилась даже башня Газпрома, торчащая колом над культурной столицей. Посреди этой космической тьмы только заводская труба облитая навозом горела как новогодняя елка. Маяк наверху попеременно бросал отблески в разные стороны, указывая путь в никуда.

В это время в Неву в сопровождении эсминца «Юнармеец Балтики» вошла яхта «Альдога». На палубе со шваброй в руке стоял блогер Миха Зеленый. Он с изумлением наблюдал за сияющей «елкой», на вершине которой стоял лопоухий рахит с фонарем в руке.

Акт шестьдесят пятый

Итак, вечером 30 декабря город погрузился в космическую тьму. Как звезды Млечного пути рассыпались по улицам фары автомобилей, а посреди этой холодной вселенной яркой кометой горела унавоженная труба художника Мухина с сомнительной фигурой наверху. «В Петербурге наступил конец света: встали поезда в метро, не работала связь и радио, пропала вода» – так описала это знаменательное событие газета «Комсомольская правда». Вслед за Петербургом без света осталась и Ленинградская область, сообщила газета. По городу ползли слухи, что где-то заложена бомба.

Как мухи на навоз к трубе стали слетаться экстренные службы. Первыми прибыли представители госуслуг в электронном виде, затем служба ФСБ по защите конституционного строя, аварийная канализации, пожарные, полиция и скорая помощь. Далее в порядке живой очереди следовали: аварийная водоканала и газа, ликвидация химических и ртутных загрязнений, спасение на водах и так далее. Последними к месту прибыли электрики.

К моменту их появления вокруг трубы как у новогодней елки водили хороводы поисковики, спасатели, следователи, таможенники и санитары. Дальше толпились прочие ответственные лица. К самой трубе было не подступиться.

Наконец распугивая встреченных мигалкой, прибыл дородный дядька в пальто. Толпа расступилась. Дядька проследовал к трубе, принюхался, поковырял пальцем в мерзлом навозе. Затем он повернулся к толпе и долго угрожал матерясь. Суть претензий дородного уловить было трудно, из его сбивчивой речи следовало, что раздолбаи безрукие допустили новогодний позор на его голову, за что он их всех закопает под этой трубой. Ну, это если в нескольких словах.

Посреди этой речи кто-то из «спасателей» робко подсказал, что нашел на стене рубильник, который, видимо, связан «с этим явлением». Перешагивая через рельсы, дядька подошел к кирпичной стене, осмотрел рубильник, потрогал рукоятку. Затем решительно дернул ее вниз. Труба потухла. Все молча стояли в темноте.

– Хм, – сказал толстый дядька, – дайте-ка свет.

Кто-то любезно посветил на стену телефоном. Толстяк снова схватился за ручку и дернул ее вверх. Труба вновь засияла новогодними гирляндами, фонарь наверху бросал блики по сторонам.

Следующие десять минут дядька то поднимал, то опускал ручку рубильника. «Елка» то загоралась, то тухла. Каждый раз толстяк сопровождал это явление удивленным возгласом «Хм…!». Наигравшись, толстый дал указание «разобраться и доложить», влез в машину и убыл обратно, сверкая мигалкой.

К рубильнику подступили сотрудники экстренных служб. Они по очереди то включали, то выключали елку-трубу. В конце концов лампы гирлянды расплавили замерзший навоз. В воздухе запахло органическим удобрением. Толпа отступила. На передовые позиции вышла аварийная канализации. Аварийщики вслед за другими подергали ручку рубильника, потыкали пальцем в навоз и уехали, заявив, что это не их профиль, что их говно плавает под землей, а не сверху. За канализацией стали разъезжаться другие специальные службы. Поскольку обнаружить связь елки-трубы с городским блэкаутом не удалось, уехали представители ФСБ, прокуратуры и полиции. Убыли госуслуги. Водоканал и спасение на водах, не обнаружив воды, тоже умыли руки.

Через какое-то время под светящейся трубой, зажимая нос платком, одиноко бродил участковый. Именно он обнаружил друзей, которые все это время стояли у ржавой железяки, построенной когда-то в качестве капитанской рубки атомохода. Однако рубка не подошла по размерам, была списана на берег и брошена ржаветь среди прочего железного хлама. Участковый опросил друзей, составил протокол и, обтерев о рельсы навоз с ботинок, отправился восвояси. А «свидетели» остались один на один с произведением художника Мухина.

– Хуясе, народу собралось! – первым опомнился конюх Яков. – Как в Гомеле на базаре.

– Скорбная метафизика местного ландшафта вызывает желание близости к световой природе вещей…, – начал было Трифон.

– Выразил, блядь, идею в пространстве! – неожиданно перебил Авдеич, обращаясь к Мухину. – Во всей деревне свет отключился.

– Нужно выключить стелу пока навоз совсем не расплавился, – опомнившись, заявил Трифон.

Трудно даже представить, чем бы закончился для наших героев блэкаут, устроенный в Санкт-Петербурге. Пожалуй, только статьей Уголовного кодекса о диверсии дело бы не обошлось, могли подшить и теракт и измену. Да много чего могли бы подшить, но не смогли – электричества не было. Дежурные силовики не могли дозвониться куда надо – не было связи. Пресс-секретарь питерского управления ФСБ, подсвечивая себе телефоном, побежал в кладовку за печатной машинкой, чтобы отпечатать срочное сообщение. Пыхтя и спотыкаясь, секретарь притащил машинку в свой кабинет, и только тут выяснилось, что древняя машинка работает от электричества.

Но главную роль в судьбе наших героев сыграла владелица яхты «Альдога», бывшая уборщица Светлана. В тот момент когда свет в городе погас, «Адьдога» в сопровождении эсминца «Юнармеец Балтики» вошла в Неву. Миллионерша приплыла на бал, организованный городскими властями в ее честь. Здесь, на балу, Светлана поведала всем, что свет в Петербурге выключили исключительно ради нее и только для нее зажгли огромный маяк в форме алых парусов.

Как бы то ни было, но после того как эта интерпретация разошлась среди гостей бала и питерского бомонда, разворачивать оглобли было уже поздно. Официальные лица, включая дородного дядьку, вынужденно придерживались этой истории, хотя руки чесались добраться до диверсантов.

Когда протокол, составленный участковым, попал наконец наверх, продюсер Матвей получил люлей от генерала, друзья – от продюсера. Фестиваль «Акватория смыслов» был немедленно отменен.

Дело бы этим и кончилось, но вмешался известный питерский гей и патриот. Депутат жаждал крови. Не обращая внимания на принятую версию событий, он бросил все силы на поиски виновных. Несмотря на противодействие генерала, бдительный педераст разыскал друзей и предпринял грандиозные усилия для их наказания. В итоге художник Трифон Мухин и конюх Яша получили звание «иноагент». Трифон и Яша были наказаны за распространение на территории Российской Федерации иностранных материалов, а именно – эстонского навоза. Теперь их упоминание в литературе, на радио и телевидении должно сопровождаться предупреждением «иностранный агент». Кроме этого, им запрещено работать на государственной службе и иметь доступ к государственной тайне.

Так, во тьме Петербург вместе с Россией подошли к рубежу пандемийного 2020 года. Не глядя на эпидемию и смутные перспективы, бомонд отправился отмечать Новый года на Мальдивы. Депутаты улетели на Занзибар. Публика попроще довольствовалась Сочи и Ялтой. А наши друзья, вернувшись на подмосковную дачу, затарились в «Красном и Белом», где цены пожиже. Предстояли долгие праздники.

Акт шестьдесят шестой

Новый год друзья отмечали на конспиративной даче в элитном поселке Кукуево-Дальнее, куда их привез Матвей. Сам продюсер отдыхал на зарубежных морях, запивая полученный в Питере стресс коктейлем «Куба либре», который занюхивал кокаином. Генерал был сильно занят и из Москвы не отлучался: шла подготовка каких-то неясных событий.

Новогодний вечер, как всегда, начался с фейерверков, который пускали обитатели соседних дач, не уехавшие на праздники к морю. Бабахало так, что тряслись стекла, звенела посуда, спиртное лилось мимо бокалов. Грохот салютов заглушил поздравление президента, которого друзья узнали только по штанам, поскольку телевизор на даче показывал исключительно ноги главы государства.

Насмотревшись на ноги, все выскочили на крыльцо. Небо расцветало яркими огнями, искры летели во все стороны, дым от пальбы несло ветром в сторону Москвы, где тоже грохотало.

– На войне как на войне! – перекрикивая шум, заметил Петр Авдеич.

– Шума много, а толку мало! – возразил ветеринар Христофор Венедиктович, который все это время, пока друзья были в Питере, охранял конспиративную дачу. – Вот когда я в космос летал…

– Не смеши мои валенки! – перебил космонавта Авдеич. – Летал ты на соседнее болото, куда и плюхнулся, утопив вверенную тебе силосную установку.

– Не плюхнулся, а приводнился, за что был зачислен в отряд космонавтов, – парировал Христофор.

– Космонавт, – скривился Авдеич, – весь вертолет Рогожину* заблевал.

– Уволили тебя из космонавтов после смерти Ермолая, – напомнил Женька. – Ветеринар называется, потерял лошадь с графским прибором. Как-то там сейчас Троекуров? – вздохнул Женя. – Бедная графиня! Тяжко, наверно, если муж без яиц.

– Зато граф ее не имеет, – с сарказмом отозвался Авдеич, – не запирает в карантине.

Во время этой дискуссии таджики пялились в небо. Художник Трифон Мухин-иноагент и конюх Яша-иноагент скорбно молчали, сознавая несправедливость судьбы и понесенного наказания. Новоназначенные иностранные агенты в мечтах представляли встречу Нового года совсем по-другому. Под горящей елкой-трубой в Петербурге иноагент Мухин представлял себя в образе Санты, иноагенту Яше досталась роль оленя с рогами. Студенты тоже подозрительно молчали, иногда переглядываясь. Эти переглядки означали одно – у студентов созрел новый план.

Когда вся команда вернулась в дом, выпила и закусила, план был озвучен. Заметив, что на даче имеются все необходимые компоненты, а именно: биотопливо в виде крашеного акрилом навоза, в котором купали еще Миху Зеленого, мешки с селитрой, которой удобряли посадки, а также Белка и Стрелка – тут студенты повернулись в сторону иностранных рабочих – идея состояла в запуске космического фейерверка с людьми на борту.

– Заодно утилизируем просроченный материал, – заметил кто-то из укурков, – чтобы потом не заморачиваться.

В памяти студентов еще были свежи воспоминания о том, как пришлось оттирать джакузи от высохшего «лекарства» в колхозном холодильнике.

– Рано им еще в космос, – возразил председатель, поглядывая на таджиков, которые слабо понимали русский язык, но согласно кивали. – Сначала избавимся от навоза, а то провоняла вся дача. Христофор, – обратился Авдеич к ветеринару, – ты почему говны не вывез, смердит как на ферме!

– Я не чувствую, – отозвался ХВ, занюхивая водку соленым огурцом.

– Они привыкши! – засмеялись студенты.

После выпитого друзьям тоже захотелось праздничного салюта. Идея студентов уже не казалась безумной. Недолго думая, принялись за дело. Решили просто спалить остатки биотоплива, сделав бенгальский фонтан в огороде. Все вместе, вцепившись за края, вынесли ванну-джакузи из подвала. Биотопливо еще не растеряло своих физических свойств. Жижа в ванной переливалась, опалесцируя северным сиянием в свете уличный фонарей и фейерверков.

Студенты быстро перемножили массу на объем топлива. Выходило достаточно, чтобы перекрыть салюты соседей, но маловато, чтобы увидели в Москве. Поэтому всыпали в ванну пару мешков селитры, перемешав ее с навозом. Из селитры же проложили дорожку запала.

Ко времени когда все было готово, залпы салютов несколько стихли. Соседи снова уселись за праздничные столы, только дети еще бегали по улицам, взрывая петарды. Ветер разогнал низкие тучи, серой пеленой висевшие все последние дни над Подмосковьем. В небе, словно в запотевшем стекле, протертом тряпкой, замигали звезды. Стало слегка подмораживать.

Друзья подожгли дорожку из селитры и спрятались за углом. Селитра быстро занялась, желтой змеей побежала к ванне, перевалила за борт и на миг замерла. Потом из джакузи с треском посыпались искры. Биотопливо зашипело и вспенилось.