скачать книгу бесплатно
Стало уже темнеть, и Вадим включил свет, надеясь, что он поможет в их поисках.
– У нас балкон не закрыт! – обнаружил он на свету небольшой проем между дверью и стеной.
Супруги очумело рванулись к балкону, открыли дверь настежь и обомлели, обалдели и, кажется, потеряли дар речи. Положив ладошки на перила, Максим смотрел в раскрытое окно балкона на темное вечернее небо. Смотрел завороженно и отрешенно от всего. Он даже не оглянулся, как будто не слышал, что на балкон пришли родители.
– Максим, ты что высматриваешь на небе? – спросил отец.
– Там ничего интересного нет, – все еще пребывая в полусознательном состоянии, сказала Эльвира.
– Нет, есть! – решительно возразил Максим.
– Максим, что ты хочешь увидеть на небе? Оно совершенно пустое, звезды еще не зажглись. Там ничего нет.
– Я жду, когда взойдет прекрасная заря, – не поворачиваясь к отцу, сказал Максим.
– Она не взойдет, – все еще не отошла Эльвира от нервной дрожи.
– Пушкин сказал, что взойдет, – прозвучала истина в устах младенца. – Я слышал, как папа читал стихотворение.
– Она не скоро взойдет, – сказал отец.
– А когда она взойдет?
– Максим, никто не знает, когда она взойдет, – старался отец убедить сына.
– Правильно сказал папа, – согласилась Эльвира. – Никто не знает. Пошли, Максим, – взяла она сына за ручку, – сейчас поужинаем и спать.
Человек с большой буквы
Рано утром Нина Федоровна собралась на работу. Вышла на улицу и удивилась: ужасно сколько снега выпало за ночь. Наверное, всю ночь шел беспрестанно. Все пространство вокруг как будто покрылось кипельно белой новенькой скатертью. Деревья, словно на каком-то празднике, стоят в белом убранстве, кусты жимолости едва виднеются из-под снежных шапок. Но ее ожидало новое удивление, которое не было для нее большой новостью, удивление, смешанное с чувством тихой, но глубокой восторженности. Все пешеходные дорожки, тропинки, проложенные, протоптанные за многие годы жильцами ТСЖ в дворовом сквере, были освобождены, аккуратно расчищены, с какой-то прямо-таки необыкновенной любовью, от снежных заносов, завалов, сугробов, которые могли бы затруднять людям проход через сквер на улицу. Все дорожки расчищены, подметены так, как будто на них расстелены белые коврики, совершенно неразличимые от снега. Но ее удивление подскочило выше облаков, когда она прошла вдоль всего двенадцатиэтажного дома, в котором жила не один год. Все подъезды были совершенно чисты от снега. Сколько же надо покидать лопатой снега, чтобы все проходы, все подиумы и ступеньки были свободны для жильцов дома. И проезжая полоса вдоль дома так вычищена, разметена от снега, что по ней хоть на боку катись и нигде не почувствуешь даже маленькую преграду. Снег большими кучами лежал за пределами этой полосы, в просветах между деревьями. И Нина Федоровна невольно подумала о том, сколько же надо было поработать далеко не молодому дворнику Тихону Петровичу, чтобы навести такой, можно без преувеличения сказать, идеальный порядок для всех жильцов дома. Это самый настоящий для них подарок. Снег мягко и звучно похрустывал под ее зимними сапожками, и ей казалось, что во всех этих нежно хрустящих звуках слышится что-то музыкальное, словно рядом идет какой-то концерт. Свернув в сторону от угла дома и пройдя по узкой пешеходной дорожке, тоже идеально вычищенной и подметенной так, что виднелся асфальт, она увидела дворника, который жил с ней в одном подъезде, только на разных этажах. Он был в длинном ватнике, в шапке-ушанке с поднятыми и завязанными на затылке ушами. Дворник, перегнувшись почти пополам, держа обе руки перед самым животом и крепко сжимая ими черенок фанерной лопаты, по принципу бульдозера сдвигал снег до самого края дороги, в сторону уснувших в утреннем молчании берез и кленов. Сдвинул порцию снега в положенное место, он выпрямился, сдвинул шапку на затылок и решил, видимо, немного отдохнуть. Он поставил лопату перед собой и оперся о ее конец обеими руками.
– Здравствуйте, Тихон Петрович! – тепло и нежно прозвучал голос Нины Федоровны.
Тихон Петрович еще больше сдвинул шапку на лоб и медленно обернулся.
– Здравствуйте, Нина Федоровна! – бойким голосом приветствовал он хорошо знакомую женщину. На легком морозце его щеки, несмотря на немалый возраст, порозовели, придавая ему свежесть молодости… Ему было далеко за семьдесят, но он смотрелся еще сильным, бодрым, энергичным старичком, способным к трудовой деятельности.
– Тихон Петрович, – ласково улыбалась Нина Федоровна, – я не перестаю удивляться вашей работоспособностью и вашей добросовестностью. Вы, я уверена, самый лучший дворник во всем нашем городе. Как вы всегда чисто убираете всю нашу дворовую территорию! С такой тщательностью и скрупулезностью, будто готовитесь к приезду высокого начальства, которое решило проверить вашу работу. Вы очень добросовестный человек. Такие, как вы, не так уж часто встречаются. Все жильцы нашего дома очень благодарны вам за все, что вы для них делаете. А сегодня вы, я уверена, совершили самый настоящий героический поступок. Сколько снегу навалило за одну ночь. Подумать даже страшно. Но вы все расчистили, разгребли, подмели и как на блюдечке преподнесли всем нам своеобразный подарок. Низкий поклон вам за это, – и поклонилась, словно перед иконой.
– И откуда взялась эта снежная прорва, – спокойно взглянул дворник на небо, сплошь закрытое темным слоем облаков, бегущих к горизонту. – Начал сыпать после полудня и валил почти до четырех часов утра. Я не видел на своем веку такой страсти. Как занавеской какой все закрылось от человеческих глаз. Деревьев не было видно на расстоянии трех метров.
– Вы, конечно, очень рано вышли расчищать?
– В четвертом часу утра снег значительно поредел. Уже не то, что было до этого. Деревья обнажились, стали видны. Вроде бы наступило какое-то прояснение. Ветер почти затих. Снег шел, но уже не мог намести большие сугробы. Одним словом, стихия начала засыпать, отдыхать, – шуточным тоном сказал дворник. – И как раз в это время я вышел. Ночные фонари у нас хорошо светят. И я приступил к работе.
– Четырех часов еще не было, а вы вышли работать? – огорченно-удивленно округлились глаза Нины Федоровны.
– А что вы думаете, Нина Федоровна? – спокойно возразил дворник. – А если бы я вышел в пять или в шесть часов? Что было бы тогда? Утром люди идут на работу, по разным делам, кто куда. Идут врачи, учителя, рабочие, идут дети в школу. Мамы и бабушки ведут малолеток в детские садики. А сколько инвалидов в нашем доме? Их немало. У одного ноги нет, на костылях прыгает как заяц, а у многих ноги так болят, что на них трудно ходить. Есть такие, которые из-за болезни передвигаются как черепахи. Всякие есть. Что было бы с людьми, если перед подъездами лежали сугробы? Я решил, что надо скорее идти разгребать сугробы, чтобы люди спокойно, без лишних проблем могли идти по двору и выйти из подъездов. Я сам еле открыл наружную дверь, потому что ее почти до половины засыпало снегом. И представьте себе, что кто-нибудь упал, поскользнулся и легко или сильно ушибся, получил какую-нибудь травму? Я обвинил бы в этом не Бога, а самого себя. Мне было бы стыдно не только перед нашими жильцами, но и перед всем миром. Моя совесть взорвалась бы в моем сердце, и я нигде и никогда не нашел бы себе покоя. Некоторые говорят – на все воля Всевышнего, а мы, маленькие людишки, не причем. Это говорят скверные, бессовестные люди. Другие говорят: «Стыд не дым, глаза не выедает». Тоже паршивые, бессовестные люди. Я вот что скажу, – провел Тихон Петрович морщинистой ладонью по лбу. – Я не думал о совести. Я думал о людях. И поэтому старался все сделать для них. И расчистил, устранил все завалы, посыпал песком там, где надо. И я считаю, что каждый человек на своем рабочем месте должен, обязан по зову своей души, совести думать о людях. Человек, который не думает о других людях, – это дерьмо, а не человек, – с какой-то внутренней, глубинной злостью сказал дворник. И еще я хочу сказать вам, Нина Федоровна, вот что. Вы удивлялись, что я так рано вышел разгребать снежные заносы. Я должен был все сделать до той минуты, когда рано утром взрослые, дети, инвалиды, больные начнут выходить из своих квартир по своим делам. И к этому времени я все приготовил, посыпал все ступеньки, дорожки песочком.
Нина Федоровна смотрела на дворника широко открытыми глазами, чтобы, наверное, лучше видеть его, лучше наблюдать за выражением его лица, глаз, лучше видеть его широкую душу. Каких только эмоций, чувств не было на ее открытом, благородном лице? Восхищение, восторженность, упоение, гордость за то, что была в хороших отношениях с этим замечательным человеком.
– Спасибо Вам, Тихон Петрович, за всё, за все ваши старания, за то беспокойство, которое вы неустанно испытываете за всех нас, – чуть ли не прослезилась Нина Федоровна. Сейчас он был у нее на первом месте в ряду тех ее знакомых и близких, которых она бескорыстно любила и уважала. – Вы Человек с большой буквы.
– Спасибо вам за добрые слова, – тихо сказал дворник. – Неважно, с какой буквы. Главное – быть человеком.
Самое прекрасное
Они любили друг друга, но каждый упорно скрывал свои истинные чувства. Настя вполне резонно считала, что парень первый должен признаться в любви к девушке, если, конечно, любит ее. А Жора мешкал, все чего-то выжидал, хотя полюбил Настю чуть ли не с первого взгляда. Но все же упорно стоял на том, что через неделю после знакомства с девушкой слишком рано признаваться в таком серьезном и трогательном чувстве. Парень он был расчетливый и осторожный: а вдруг Настя не поймет его и легкомысленно отнесется к его сердечным излияниям. Это может основательно уязвить его мужское самолюбие. Однако тайное рано или поздно становится явным. Шила в мешке не утаишь. Такие чувства с магической силой вольно или невольно стремятся вырваться на бескрайний простор.
На очередное свидание Настя пришла, как и всегда, позже назначенного времени. Она была убеждена, что девушка по всем писаным и неписаным правилам и законам должна приходить на свидания хотя бы с небольшим опозданием. И от этого правила ни за что не хотела отступать.
Жора ожидал ее около кинотеатра, недалеко от входа в летний кассовый зал.
– Приветик! – жизнерадостно улыбалась Настя.
– Привет! – повеселел Жора, глядя в сияющие небесной синью глаза девушки.
– Куда сегодня двинем? – спросила Настя.
– Куда скажешь, туда и пойдем.
– Я хочу просто побродить по городу, – выразила свое желание Настя. – Поболтаем о чем-нибудь, посмотрим на окружающий мир. Не хочется сидеть в сквере на скамейке. Хочется каких-то новых, интересных ощущений.
– Твое предложение принимается, – беспрекословно согласился Жора. – Как ты скажешь, так и будет.
– И молодые люди неторопливо пошли по тротуару, беззаботно взирая на все, что попадалось в поле их зрения. Вечер выдался довольно прохладным и поэтому не очень приветливым. Был конец августа. С арктических широт дул колючий, пронизывающий ветерок, заставлявший помечтать о теплой одежде. Молодые люди говорили о погоде, о предстоящих занятиях в университете. Жора увлеченно рассказывал, чем он занимался сегодня в течение дня. Настя делилась впечатлениями о концерте, который слушала по радио. Говорили обо всем, что только придет на ум. И не замечали всей злости северного ветра, который не ослабевал, а напротив, с каждой минутой становился все сильнее и яростнее.
– Жора, – вдруг тревожно сверкнули глаза Насти, – а что-то ты охрип? Ты заболел?
Она пристально присматривалась к своему спутнику, стараясь понять, в чем дело. Она была весела и разговорчива, пока не обратила внимание на то, что голос у Жоры становится стабильно хриплым. И к этому обстоятельству не могла отнестись равнодушно и безразлично.
– Я сегодня бегал в парке, – признался Жора. – Кругов десять дал. Жарко стал, сильно вспотел. Я взял и разделся до пояса. И сейчас чувствую, что немного простудился. Да это все ерунда. Это сейчас все пройдет. Стоит ли об этом думать?
Настя насторожилась, забеспокоилась. И решила помочь Жоре избавиться от этого, пока не очень серьезного недуга.
– Об этом нельзя не думать, – серьезно возразила девушка. – Ты заболел, Жора. Может, ангина приключится. Ты измерял температуру?
– Да все у меня нормально! – храбрился парень. – Настя, это мелочи жизни.
– Это такие мелочи, мимо которых ни в коем случае проходить нельзя. Ты измерял температуру? – властно повторила свой вопрос Настя.
– Нет, не измерял. Зачем это нужно? Все пройдет.
Настя остановилась, внимательно присмотрелась к Жоре, пытаясь обнаружить у него признаки температуры. Опустив дамскую сумочку до локтевого сгиба правой руки, она прислонила ладонь к его лбу. И держала ее почти целую минуту.
– Жора, у тебя есть небольшая температура, – предупреждающим тоном сказала Настя. – Ты простудился. Надо срочно что-нибудь делать.
– Да брось ты! – не сдавался Жора. – Никакой температуры у меня нет.
– Нет, – не согласилась Настя, – ты можешь заболеть. Я хоть еще не закончила мединститут, но знаю, что говорю. Я не хочу, чтобы ты болел. А потому буду тебя лечить.
– Настя, не обращай внимания на эти мелочи.
Настя ничего не ответила на эти слова. Она быстрыми движениями пальчиков застегнула куртку Жоры на все пуговицы. Потом застегнула верхнюю пуговичку сорочки. Жора вел себя послушно и позволял Насте делать все, что она захочет.
– Чувствуешь, какой ветер холодный. Голос тебя полностью выдает. А теперь слушай меня внимательно. Ты сейчас стой здесь, а я быстро сбегаю в аптеку. Она тут рядышком. Я приду минут через десять.
– Да не выдумывай, Настя, – противился Жора. – Зачем тебе аптека понадобилась?
– Это ты не выдумывай. Аптека тебе нужна, а не мне. Стой здесь и жди меня.
Дробно стуча по асфальту каблучками своих замшевых туфелек, Настя быстро, чуть ли не рысью, отправилась в аптеку. На ходу вынула деньги из сумочки, чтобы сократить время пребывания в аптеке хотя бы на одну-две минуты. Парню нужна была быстрая и эффективная первичная помощь.
Из аптеки она прибежала ровно через десять минут. В одной руку держала одноразовый стаканчик с каким-то прозрачным настоем.
– Возьми стаканчик, – не подошла она, а скорее подлетела, словно ласточка, к Жоре. – Это фитонастойка. Очень полезна при простуде. Но сейчас не пей, подожди.
– А зачем тогда нужна настойка?
– Сейчас узнаешь. Не спеши.
С торопливой суетливостью, словно в запасе не было ни одной секунды свободного времени, Настя достала из кармана вязаной кофточки упаковку с таблетками аспирина. Достала одну таблетку и поднесла ее ко рту Жоры.
– Может, не надо, – тихо сказал Жора.
– Выпей таблетку, – не допускала Настя никаких возражений. – Это аспирин. И запей фитораствором. Это поможет тебе.
Жора сделал все, что сказала Настя. Одноразовый стаканчик выбросил в мусорницу, стоявшую поблизости.
– А дальше что? – с усмешкой спросил он, вытирая губы ладонью.
– Сейчас все узнаешь.
Настя достала из сумочки купленный в аптеке термометр, расстегнула на сорочке Жору одну пуговицу и засунула термометр ему подмышку. И застегнула пуговицу.
– А теперь можем идти дальше, – сказала она с чувством выполненного долга. – Через десять минут посмотрим температуру. Если есть температура, я отведу тебя домой. Хорошо, что мы живем в одном доме.
– И даже в одном подъезде, – конкретизировал Жора.
Молодые люди неторопливо двинулись по тротуару к центру города.
Ровно через десять минут Настя вытащила термометр и прямо на ходу посмотрела температуру.
– Что там? – поинтересовался Жора.
– Тридцать семь и одна. Ты болеешь, Жора. Тебе надо лечиться. И по этой причине ты должен быть дома. Тебе нужно тепло, – повелительно сказала Настя.
– Да никуда я не пойду! – решительно запротестовал Жора. – Я хочу идти с тобой. Такой прекрасный вечер. А ты меня гонишь домой. Ни за что не пойду домой. Там нечего делать. В крайнем случае подойдем к нашему дому и будем там стоять.
– Жора, на улице холодно. Скоро наступит ночь. А ночью всегда холоднее. Ветер с холодной стороны. С севера, а не с юга. А у тебя горло болит и температура. Тебе сейчас надо обязательно находиться дома, – убеждала Настя непослушного парня. – Тогда и горлышко твое перестанет хрипеть.
Жора промолчал. Только как-то вскользь взглянул на Настю и перевел взгляд на ее голубенькую косыночку, которая была на ее шее.
– Настя, дай мне свою косыночку, – неожиданно попросил он.
– Зачем? – не ожидала девушка такой просьбы.
– Она будет защищать мое горло от холодного ветра.
– Жора, ну как эта косынка может защитить твоей горло от холодного ветра? – удивлялась Настя. – Косыночка шелковая, тонюсенькая. Тебе нужно что-нибудь теплое, шерстяное.
– Тебе жалко косыночку? – с упреком сказал Жора.
– Жора, какой ты все-таки противный. Мне не жалко косыночку.
– Тогда повяжи ее вокруг моей шеи. Она согреет меня от любых морозов, от любых ветров.
– Жора, ты просто несносный! Мне ничего для тебя не жалко, – не без кокетства сказала Настя.
Она в мановение ока сорвала с себя косынку и, не останавливаясь, повязала ее вокруг шеи Жоры. Кончики косынки запрятала под куртку.
– Теперь я надежно защищен от всех самых лютых ветров, – самодовольно улыбался Жора, беря Настю за руку. – Мне теперь не страшен ни один черт.
– Моя косыночка никак не может защитить тебя от всех ветров. Тем более самых лютых, – не соглашалась Настя. – Я сейчас приведу тебя прямо в твою квартиру, а сама спокойно пойду домой. Тебе надо лечиться. А для этого надо быть дома, в тепле. И не сопротивляйся! Тебе нужно настоящее тепло, а не мнимое, – тревожилась она за здоровье парня. – Косынка не даст тебе никакого тепла.
– Настенька, твоя косынка греет меня лучше всякой печки, – крепко сжал Жора руку девушки.
– Это как же она может тебя согреть? Я что-то не понимаю.
– А я знаю. Ты заметила, что я уже почти перестал хрипеть. Это значит, что твоя косыночка хорошо греет меня и мое горлышко.
– Так быстро тебя согрела? Я сомневаюсь.
– А ты знаешь, почему она меня так быстро согрела?
– Почему? – с интенсивным ожиданием взглянула Настя на парня.
– Все очень просто.
– Почему, скажи? – заинтересовалась Настя, озаряя Жору солнечной улыбкой.
– Потому что она твоя. Вот почему. Я чувствую тепло от твоей косыночки. Это тепло перешло ко мне через твою косыночку. Теперь ты поняла, почему твоя косыночка такая волшебная.
За время знакомства с Жорой Настя впервые услышала от него такие необыкновенные, приятные, очень хорошие слова. Она почувствовала в них теплое, необыкновенное отношение к себе.
– Ты серьезно говоришь?
– Даже очень серьезно, – улыбался Жора, сжимая ладошку девушки.
