Война, которой не будет?

Не было силы способной остановить стремительный разлив желтого вторжения. Расея, как и всегда, как и во всей своей истории, оказалась неготовой к войне, о которой знала заранее. Приморье, южная часть Восточной Сибири, все отдавалось практически без боя. Без существенных потерь во вражеской армии. Только где-то в районе Тынды, на подступах к так и незавершенной Байкало-Амурской магистрали, которую и строила Империя, как рокадную дорогу в случае войны, в таежных дебрях пропали навсегда передовые ханьские подразделения. Сгинули похороненные точными ракетными попаданиями, и добитые автоматным огнем парнишек из непристижных железнодорожных войск.

Такая вот диковинная война. Сначала ханьские ракеты стирают в прах военный городок ПВО вроде бы со всеми служивыми и их мишурой, обслугой и прочими иждивенцами. Потом почти в этом же районе какие-то ракеты хоронят ханьские части озадаченные постройкой военного городка для нужд ПВО и прочих ракетчиков коевого радиуса действия. Как ровно испаряются саперные подразделения, со всей своей техникой и мото-пехотным корпусом обеспечивающим охрану и безопасность стройке. Механизмы стоили недешево, а все людские потери возместили неистребимые джуньские роженицы уже через пару минут. Да и что на этих мелочах затуплять внимание, когда грозный флот, наследник столетней славы «Варяга», способный отразить девять из десяти выпущенным по его кораблям ракет, гибнет почти весь, в родной гавани, не успев сделать ни одного выстрела. Владик в смертном трепете замер без огней, прикрытый только жидкой цепочкой разрозненных войск. Жаждет прибытия заокеанских морских пехотинцев, которых спешит направить Гегемония, втайне радостно потирающая ладошки. Она конечно готова взять под свою защиту и Поморье, и Камачатку вместе с Чукчоткой. Так же как силы самообороны Микадо готовы взять под свой контроль все Курьильные острова, с Сахалаином впридачу. Только относительно недолго осталось Штатам чувствовать себя вселенским миротворцем, как и «Стране Выходящего Солнца», обитать на большинстве своих островов.

Быстро покончено с расейскими сибирскими войсками, а уже спешат через монгольские и досовские степи новые сухопутные армады, готовые расширить вторжение. Долго-долго будет стоять на Руси стон матерей, по своим сыновьям, которые при всей своей непутевости были единственным их богатством.

.ДЕМБЕЛЬ «АРХАНГЕЛ»

Прав тот, кто побеждает. Пусть тот, кто повергнут на землю, утешается тем, что был вовлечен в войну, не имея за собой вины.

Вальдерзее.

Зачем приволокла нелегкая этого штабного старлейчика на заставу, вопрос другой, вот зачем он в ЧГ (часовой границы) решил направиться, совсем непонятно. У Мишки это последний, может быть, наряд на крайнем рубеже. Завтра-послезавтра будет, конечно, еще традиционный дембельский дневной дозор. Но там не то что выпить, понюхать не придется. Дерябнуть не пьянства ради. Алкоголь и граница вещи трудно совместимые. Крутая пьянка ждет дома. Там папашка, уже море самогонки наварил, чтоб единственного встретить сыночка, прослужившего, как и полагается, два годочка. Вот так уж у нас заведено – что встречины, что проводины минимум дня на три всем селом. (что свадьба, что похороны, что…. Да достаточно.)

Мишка же размечтался прихватить сегодня с собой пузырек казенной, отметить прощание с первой линейкой112. Плеснуть пятьдесят грамм, на первые метры расейской земли. Чтоб не забывала его много раз проходившего нарядом. Чтоб оставалась неприкосновенной от сопредельных посягательств. Конечно, страшное нарушение это устава. Но если бог не выдаст, то и никакая свинья не заложит начальству. А к утру все запахи употребленного спиртного само-собой выветрятся. Ведь не упиваться же он собрался с погранцами в наряде. Что тут пить-то на троих, так по чуть-чуть. Слегонца согреться. Честное слово последний раз, чтоб бесконечностью прохладная ночь не тянулась. И вот такой облом. Земок113, несший на эту ночь обязанности дежурного по заставе, посмеялся: – зато Архангел, командовать офицером будешь. Дед тебя старшим пограннаряда поставил.

«Архангелом» Мишка стал по его воле, когда еще на учебке рассказал что имечко ему дали в честь ангела архистратига Михаила. Знакомец оказался треплом и почти на следующий день погоняло Архангел стало для Миши основным именем в армейской жизни.

Дедом же звали начальника заставы, – любил он повторять, на вверенном ему кордоне «дедовство» (власть старослужащих) узаконено, но «дед» он здесь единственный, поскольку провел времени на границе больше всех имеющихся в наличии дембелей. Пусть не столь еще он стар по возрасту, но родился в семье пограничника, и вырос на такой же заставе. Так что по годам, проведенным в войсках, ему можно смело двойную пенсию начислять. Дембля про себя посмеивались: – Дед то ты – дед, но до дембеля тебе еще как до Пекина раком.

Будет, конечно, Мишке, о чем друзьям дома порассказать и без этого последнего несения службы, но настроение на этот день, вернее ночь, все равно испорчено. Как-то дружок с одного подъезда, бизнесмен, его мать. От армии он, как заведено у нас, откупился. Так он писал, как в арабских эмиратах в Дубае, он водку пьянствовал и безобразия нарушал. С обязательным для всех расейских исполнением – «Ой мороз, мороз» на сорокоградусной жаре. Ему бы Мишка небрежно так бросил при встрече, что под утро, когда торчишь на самом краешке отчизны, продуваемом всеми ветрами, – эт вот настоящий дубай. А как вкусна водочка, когда ее вместо закуски боевым автоматом занюхиваешь. Этого никакой араб, даже сам эмир дубанутый не поймёт. Жаль, не вышло. Приврать то конечно можно будет, только ведь себе-то не соврешь. Ну да, если очень постараться и это возможно. Но оно тебе нада? Бывает, куда тута деваться. Жизнь она всяк повернет. Но не по таким мелочам. Однако, не самая мелкота на сёдня, чо лейтенантик какой-то дюже угрюмый. С таким вообще рядом находиться тоска, а всю ночь службу тащить, пожалуй, хуже, чем пятнадцать суток расстрела через повешение.

Тяжело вздохнув, запихнул дембель полный водочный пузырек 0,5 литра поплотнее за брючный ремень, и пошел прятать свою драгоценность под крылечко бани расположенной за территорией заставы. Вольнонаемный кот Матроскин, названный так в честь героя популярного мультика, страшный алкоголик, грелся в редких лучах проглядывающего сквозь тучи солнышка, растянувшись на бревне почти столь же полосатого шлагбаума. Как он умудрялся унюхать водку в запечатанной бутылке, да еще тщательно замаскированной под бушлатом, было неясно, но реакция его была однозначной и для посвященных понятной. Кот моментально спрыгнул на землю, и чуть в отдалении, но ступая шаг в шаг, напряженной пружинистой походкой направился за пограничником. Хвост его был поднят трубой, и только самый кончик нервно подергивался, – нальют на ладошку положенную порцию или «обломают», сами пить не станут и заслуженному коту не плеснут. Мишка, припрятав водку в свой тайник, кивнул животинке – Сегодня Вам уважаемый не светит. Поскольку граница на замке, то предстоит мне наряд – этот самый замок стеречь. За ночь так замокну, что с утра точно отогреться потянет, вот тогда и приходи, не обижу. Кот в ответ только презрительно муркнул, мол, зачем ждать завтра, когда хочется сегодня. Но не найдя взаимопонимания понуро поплелся на прежнее место. Был он горьким пьяницей, но бутылки сам открывать не умел, а может совесть не позволяла лакать чужую водку без приглашения. Вот и приходилось ему бедному, зная, где у кого что спрятано, ждать подачек, чтоб потом, приняв свою норму, всего-то с напёрсток, разгуливать бухим и счастливым. Тогда передние лапы ступают почти твердо и прямо, а задние неуверенно поддерживают равновесие потерявшего ловкость тела, то и дело нарушаемое вышедшим из подчинения хвостом. Дружно угощали Матроскина пограничники пойлом как раз для того чтоб лишний раз умилиться таким действом. Или еще чтоб до слёзного смеха наблюдать, как кошак лакнёт разик спиртное, весь сморщится, потрясет лапой – как такую гадость употреблять можно? – Но не отойдет, пока не уничтожит отпущенную дозу.

В двадцать два, после получения приказа на охрану Государственной Границы, выдвинулся наряд на заданный участок. На правах старшего, приказал Михаил, по выходу с заставы зажмуриться и сосчитать до двадцати. Времени почти не потеряли, зато даже в ни каком свете звезд вся дорога уверенно угадывается и не надо светить шахтерским ФАСфонарем, который светит далеко, да только разглядеть там все одно фиг что получится. Разве только под ногами, но луч издалека демаскирует наряд. Хотел еще старший наряда штабного офицерика пограничным шагом, восемь километров до места прогнать. Чтоб взмок от пота, понюхал настоящей службы. Но офицер держался бодро и согласно прикордонного опыта сам мог загнать кого угодно. Двое же своих, один «молодой» (прослуживший менее года), а второй не сынок уже, но заставской связист, почти не отрывавший задницы от стула перед телефонным монстром выпуска середины прошлого века, упарились не на шутку. Ночью будет им ой как прохладно. Остановил условным знаком рядовой, продвижение наряда растянутого цепочкой, обратился к офицеру: – товарищ старший лейтенант, до места несения службы уже почти рядом. Предлагаю снизить темп продвижения, разбиться на две группы и скрытно перемещаться по разные стороны тропы.

Старлей в ответ только буркнул: – Вы старший наряда, Вам и командовать.

– 

Так точно, с Вами в паре пойдет рядовой Зубарев. Нас из виду по возможности не терять. Связь с заставой, при необходимости, по нашей рации.

Должен подчиненный отчеканить –так точно. Но офицер такое позволяет себе только по отношению к старшим по званию.

Дойдя до места, Мишка расположился в давно и многажды обжитой выемке между корнями кустарника густой стеной загораживающего от посторонних взоров. К нему подобрался поближе ефрейтор Крестцов. Телеграфист был прозван Борманом, за то, что отвечал, нарядам, звонившим с линейки, репликами подобными этой: – Рейхсканцелярия слушает, партайгеноссе Борман на проводе.

– 

Слушай, Мишка, из-за этого трёхзвездочного нам и не покурить теперь всю ночь что ли?

– 

Кому, Мишка, а кому и Михаил Алексеевич, – забыл, как дембелю обращаться надо? А на покурить, при несении службы, отвечу тебе, запрещено это уставом караульной службы, который нельзя игнорировать, так как написан он солдатской кровью. Представляешь, сколько нашего брата на эту книжонку извели?

– 

Так ведь, Михаил Алексеевич, уставов солдатики еще больше скурили и если нельзя, но очень уж хочется, значит можно.

– 

Хочется – перехочется. Бросать надо эту вредную привычку. Забыл предупрежден

ие о вреде табака, впечатанном на пачке.

– 

Вот блин, а о том, что ночь на холодной земле, без сна, это еще более страшный урон

молодому организму, там не напишут. Кстати, как уполномоченный представитель технического отделения констатирую, что минус на минус, если и не дают плюс, то к короткому замыканию точно не приводят.

Это я к тому, что….

– 

Лады, давай посмолим, иначе заколебёшь разговорами.

Чег

о там у тебя заныкано? О, «Золотая Язва», – богато живешь…. Буду тебя учить, как курить по-карацуповски. Слышал про такого знаменитого пограничника?

– 

Конечно знаю. Он несколько сот нарушителей поймал, которые из молодой советской республики сбежать хотели. Только он, по-моему, не курил совсем.

– 

Это не важно. Важно помнить, что нельзя перебивать старших. Иначе они тоже что-нибудь

перебьют…. Пышкать, надо пряча огонек в рукав, а прикуривать, обязательно встав раком и натянув на голову бушлат. И ничего смешного нет. Со стороны, зато не

заметят. А то хрен его знает, чо у штабного в безталковке замешано про сеношный наряд. Я-то почти дома, а тебе еще как медному котелку париться.

– 

А почему Вы на дембель рядовым едете?

– 

Потому что, извини за твое звание, оно тебе с должностью старшего телеграфиста досталось, но такая поговорка у старых пограничников есть, лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор. Чего надулся? Не расстраивайся, ты поближе к канцелярии служишь, глядишь, к дембелю младшего сержанта высидишь.

Ночь выдалась неспокойная, – необходимо было постоянно демонстрировать штабному бдительное несение службы. Ведь шут его знает, зачем он на заставу приперся, да еще вместо обычной проверки в наряд его понесло. Напишет потом в рапорте такого, дома даже дворником устроиться, вылезет проблемой. А тут еще студеный, прямо как зимой, ветер неистово гнал по небу обрывки рваных туч, силящихся брызнуть дождем. Такую тоску навеяло, хоть сам ветру подвывай. Хорошо еще недолго до утра осталось, а ночи бывали и похуже, на то она и служба охранная, – собачачья.

Откуда-то издалека, донеслись приглушенные громовые раскаты.

– Неужто в эту пору гроза началась? И на джуньской стороне какие-то непонятные сполохи. Не успел Мишка сопоставить увиденное с услышанным, как земля слегка вздрогнула под ним от недалекого взрыва минного снаряда. Тело, судорожно вжавшееся в землю, осыпали бесчисленные комья влажной земли. Несколько дальних и довольно близких, страшных ударов и смолкло всё внезапно как и началось, словно привиделось в дурном сне. Только в воздухе смрад от сгоревшей взрывчатки, и в уши, словно ваты напихали. Что это было? – Прокричал полуоглушенный связист.

– 

Лежи тихо не ори. Хани обстреляли нас из минометов. Старлея с Зубом, похоже, накрыли, видать их в приборы ночного видения просекли. Цела твоя шарманка? Устанавливай связь с заставой, и не высовывайся. Я сползаю, посмотрю, что там с мужиками.

Этой половине наряда помочь было уже нечем. Зуб, похоже, скончался сразу, лежал он в неестественной позе, а на скудном свету от тлеющего рядом кустарника, угадывалось, бесчеловечной силой вырвало ему часть лица и грудной клетки. Хотел Мишка посветить тяжеленным фонарем бестолково болтающемся на боку, но испугался воочею увидеть увиденное. Осторожно тронув убитого, словно хотел растолкать, мол, вставай, хватит придуриваться, старший наряда вляпался рукой во что-то липкое и скользкое. Кровь, догадался он, и никогда не боявшийся ее вида, сейчас вдруг почувствовал, как предательски закружилась голова и к горлу подкатывает изнутри содержимое желудка. Машинально он вытер руку о свой бушлат, но тут же схватил пригоршню взрыхленной земли и брезгливо замазал ею и без того не видимую в потемках кровь.

Старлея он нашел неподалеку. Видимо отбросило его от напарника взрывной волной. Офицер издавал булькающие звуки, шевелился, силясь сказать что-то. Но когда Мишка, лишившийся сил встать нормально на ноги, подполз к нему, штабной только и смог, что ухватиться больно за руку. Тут же тело его дернулась в последний раз и голова некрасиво и неестественно откинулась. С трудом, оторвав от рукава бушлата коченеющую хватку умершего, Мишка как умел, перекрестился, едва ли не первый раз в жизни.

– 

С собой меня, что ли хочешь прихватить дядя, так рано мне еще…. Ох, мамочки мои, чито за хрень свалилась на мою голову. Это ж международный инцидент на глазах приключился. Желторожие пограничный наряд порешили. Тут такие разборки начнутся, домой – ой не скоро угадаешь.

Чутье, которое иногда называют толи шестым, толи седьмым чувством, подсказывало ему, это не просто мелкая пакостная вылазка. Но вот разум не хотел воспринимать неизбежное, зловещей гарью которого пропитывался воздух. И смрад этот широко расползался не только по близлежащей округе, но и краям, удаленным на тысячи километров. По всей, все еще необъятной, расейско-джуньской границе. По всем оставшимся пограничным заставам, из еще существующих в Азийи.

Нестройные мысли, собраться с которыми никак не мог старший наряда, прервал близкий треск автоматных очередей. Как раз с того места, где он оставил Бормана. Ефрейтор, мать твою, чего ты там вытворяешь, – хотел крикнуть Мишка, но осекся, едва открыв рот. Какая кошка передала ему свое зрение, он не знал, но различил в темноте с десяток неясных фигур. А может, и не глазами он их разглядел. Так случается изредка с некоторыми людьми и в минуты смертельной опасности. Находятся, в малоизученном организме Homo sapiens, какие-то сверх ординарные силы. Что не погранцов, эти страшные, едва угадываемые в ночи силуэты, сомневаться не приходилось. Значит, нет уже и связиста, прикончили его подкравшиеся незаметно недруги, услышав, как бесполезно он пытается докричаться до заставы в свой громоздкий и бесполезный теперь инвентарь, называемый иногда в шутку «мотороллой».

Не было чувств или осмысленных решений в голове у рядового, когда плавно передернул он затвор АКМ. Когда, матерясь про себя страшными словами, поймал на едва угадываемую мушку, первого почти слившегося с темнотой человека. Нет не человека – врага. Длинной очередью во все содержимое рожка полоснул он по пришедшим на его землю извергам. Из-за огненных вспышек, выплеснувшихся стволом, потерял он на некоторое время возможность различать в темноте смутные абрисы предметов. Поэтому не знал, сумел ли кого-либо зацепить. Да и обойма слишком быстро кончилась. Несколько мгновений в ушах стоял только звон, оставшийся от лязгавшего затвора. Противники быстро опомнились, ударили длинными очередями в ответ. Пули взрыхлили почву так близко, что холодные крупинки земли, выбитые ими, зашвырнуло за воротник, а фонарь, напоследок сильно дернув лямку на плече, убрался в неизвестном направлении. Сразу захотелось стать таким малюсеньким сереньким хомячком и забиться в глухую, глубокую норку, сидеть там, не высовываясь до скончания времен. Но, переждав несколько секунд и трясущимися руками перезарядив магазин, солдат прошептал одними губами – Ну, архангел Михаил, выручай – и ответил нарушителям короткими очередями, старательно отсекая по две пули в каждой на вспыхивающие хищными огоньками автоматы врагов. Грохнул взрыв, но была брошена граната толи не очень умелой, толи раненой рукой, так как разорвалась ближе к расположению самих ханей. Как на учениях, перекатывался с боку на бок боец, сигал после каждой своей очереди в сторону. Только действия его мало согласовывались с отработанными «застава в обороне» и «застава в наступлении». Снизошла и утвердилась на данном бранном пятачке своя тактика, которую невозможно втиснуть в какие-то рамки. Да и передать, как передовой опыт невозможно, поскольку каждая минута, каждый миг боя, это борьба инстинктов выживания. Каждого сам за себя. И если в какой-то момент чой-то не получилось, то момент этот, о модное словечко – безальтернативно, последний.

Страшно, когда поют пули вокруг, ой как страшно. Но минута прошла иль целая жизнь, и вой и посвист угрожающий, да не исполняющий угроз, уж не так и грозен. Зато рождается и растет в душе что-то обреченно веселое. Не придуманы еще слова способные подобное передать. Страшен оскал Мары114, но если ударил старую по костлявой скуле, а она в ответ клацнула зубами да не успела укусить, тут уже она пусть поспевает уворачиваться. Ни одна пуля, ни один осколок не озадачились зацепить то вжимающегося в землю, то бросающегося прямо на огонь солдата. Сколько времени продолжалась его игра со смертью, сдвоенные выстрелы почти наугад, короткие перебежки и перекатывания от предугадываемых встречных залпов, он не знал. Время умерло вместе с пограничным нарядом, оставив вместо себя обрывки секунд, отсчитываемые хищным жужжанием пролетающих рядышком пуль.

Когда кончилась и третья обойма, старший бывшего наряда пробрался к телу Зубарева. Не думая больше о гадливости прикосновения к остывающей крови, забрал его два рожка из подсумка и автомат, вместо своего с раскалившимся стволом. И тогда, обеспеченный боезапасом перешел в наступление, почувствовав в себе уже полное отсутствие страха и совершенно нетрезвую эйфорию. Все так же, перебегая и перекатываясь, отвечая на немногочисленные теперь выстрелы, начал постепенно приближаться к тому месту, где залегли вороги, где еще не остыло тело радиотелеграфиста. Архангел, похоже, и впрямь заступился за тезку. Неведомая сила отбрасывала бойца от того места, куда через секунду вонзались безжалостные, но глупые, маленькие обтекаемые кусочки стали в медной оболочке. А вот свои, чуточку умнее, так как заставляют притихнуть того, кто метил в тебя. И даже когда кончились и эти патроны, а один или двое оставшихся злодеев еще редко огрызались выстрелами, что-то подсказало Михаилу, что опасность подкрадывается с тылу. Автомат – сволочная игрушка. Только вот был был таким живым, дружески теплым, послушным как истосковавшаяся женщина и вдруг такое подлое предательство – онемел и хуже чем умер. Только на мгновение промелькнуло – Неужель я допрыгался? Но, вот уж кстати, вспомнилось. В кармане брюк припрятан подарок для батяни, – брелок, изготовленный из боевого патрона автомата АК-74 – 5.45. По идее порох надо было сразу вытряхнуть, и капсюль удалить, но вот вишь ты, безалаберность бывает и на пользу. Стараясь не особо трепыхаться Мишка освободил пулю, от когда-то с таким трудом вставленного кольца гранаты, вогнал патрон в патронник, а ненужный уже, пустой магазин отбросил недалеко в сторону. Тут же зона его падения отметилась вражьими попаданиями. Хороший стрелок, но засветилось вспышками недалекое место, откуда он эти пули выпустил. У рядового был один только шанс, но толи сам, толь архангел наблюдающий где-то сверху на безопасной близости, его не упустил. С той площадки, куда он послал несостоявшийся подарок, раздался короткий вскрик. Туда-то пограничник, усиленно двигая локтями, интенсивно коленями и неприлично задом, пополз. Там его ожидала награда в виде хрипящего в агонии врага и боеприпасов, годных для своего автомата. Пуля попала пареньку в плечо, но так крутанулась, что вывернула руку чуть не навыворот. Хань терпевший нечеловеческие муки, сознания всеж не терял и когда Мишка потянул его автомат на себя, изобразил что-то типа сопротивления. Лежа бить лежачего в лицо не сподручно, поэтому пограничник только слегка пнул его по раненой конечности. Изверг конечно. Но, он еще и пообещал потерявшему сознание солдату, потом вернется добить. А что тот хотел? Он пришел убивать, а тут, как и в любом развлечении – или ты или тебя поимеют. В конечном итоге всеж тебя, пусть сегодня ты уверен, что ты.

С автоматом, да с патронами, безоружного, да еще и раненого – упокоить? Да без проблем. Без физических и моральных.

Ни одна пуля или осколок не задели Архангела серьезно. Так порвали местами одежду, опалили смертоносным жаром лицо, пролетая слишком близко. А нарушители границы, коих насчитал в светлом утреннем туманце – двенадцать, лежали бездыханные тут и там, настигнутые неумолимой кончиной. Двое, правда, еще подавали признаки жизни, но как человек может после пережитого оставаться человеком? Не со зла, просто повинуюсь новому инстинкту, Михаил прекратил их мучения короткими выстрелами с их же оружия.

Крестцов лежал там же где оставил его старший пограннаряда. Остекленевший взгляд так и не успевшего понять службы ефрейтора отражал и страх и непонимание, – как это могут убить так запросто его, являющегося носителем столь многих мыслей и планов, его единственного, столь обожаемого мамой.

      Подобрав снаряженные магазины, подходящие к автомату, гранаты, которые не успели быть приведенными в боевое состояние, и, прихватив зачем-то импортный прибор ночного видения, которым все равно не умел пользоваться, Мишка тихонько двинулся в сторону заставы. Правда и пробираться он стал со всеми предосторожностями, – понял теперь какая гроза прошла этой ночью, и раз нет отзвуков боя, скорее всего нет его родной заставы, а если что-то и осталось, то захвачено выродками с чужой стороны.

От развалин строений, которые еще вечером казались такими опостылевшими за два бесконечных года службы, стелился по земле горький дым, выдавливающий не мене горькие слезы. В живых или не осталось никого, или прихватили с собой незваные гости. Недавнее пребывание пришлых угадывалось по многочисленным следам протекторов тяжелых машин. Сейчас же тихое потрескивание тлеющего дерева нарушал только вой и поскуливание восточноевропейских овчарок доносившееся из руин оставшихся от питомника служебных собак. Уцелели, более-менее, так-как расположены несколько в стороне от всего комплекса заставы. Михаил подошел поближе, непонятно на что надеясь. Раскидал листы покореженной оцинкованной жести, которые недавно совсем были крышей над вольерами. Он не научился за годы службы полюбить иль хотя б не бояться этих свирепых ко всем кроме хозяев, помощников пограничников. Но и оставить их погибать мучительной смертью под завалом тоже не мог. Через не освободившийся еще проход, злобно скалясь и обдирая клочья шерсти, выбрался пес по кличке Арно, Человек опасливо отодвинулся в сторону, но собака, не обращая на него внимания, бросилась к дымящимся развалам казармы. Далеко по округе отдался эхом песий, горький вой, оплакивающий погибшего друга. Еще умудрилась уцелеть молодая сука, звали которую невестой. Просто когда привезли эту овчарку, взамен выбракованной собаки, то инструктор кинолог долго крутя сопроводительные бумажки, изрек: – чевой та никак не пойму толи Весту привезли, толи не Весту. Сейчас, выбравшись наружу, подошла она к Мишке и доверчиво сунула холодный влажный нос в его ладонь. Растерянный солдат одернул руку, – нет у меня ничего, сам голодный. Но собака не отходила, дружелюбно помахивая хвостом. – Я к своим пробираться буду, туда где армия наша, – зачем-то сказал псине Михаил, словно та могла понять и что-то посоветовать, – если хочешь, пойдем со мной. Может, и найду тебе пропитание. Да и не далеко должны быть наши войска, скоро сами сюда придут. Вломят гадам за каждого погибшего. Попомнят желторожие, как на Даманском и Жолоношколе.