Мы все виноваты

– В любом случае, спасибо.

– Не за что! А теперь давайте сосредоточимся на главном: в какой стране мы создадим нашу компанию?

– Ни в какой.

Семь пар глаз, две из которых были особенно красивы, с изумлением уставились на Гаэтано Дердеряна.

– Ни в какой?

– Именно так я и сказал.

– Мы тебя услышали, – терпеливо заметил Ваффи Вад. – Но объясни, пожалуйста, как может существовать компания, которая не базируется ни в одном конкретном месте?

– Я не говорил, что она не будет иметь физической базы, – уточнил бразилец с загадочной улыбкой, в которой явно ощущалось удовольствие от замышляемого. – Я сказал, что она не будет находиться в какой-либо стране.

– Прояснись уже!

– Попробую. Но прежде всего нам нужно определить, хотим ли мы создать компанию в буквальном смысле – ту, что строит, управляет, производит или продаёт.

– Не совсем.

– Мы ничего не строим, не производим, не управляем и не продаём.

– Предполагается, что мы лишь ищем или предлагаем идеи.

– Что-то вроде «форума мысли»? – уточнил бразилец.

– В таком виде это звучит претенциозно и нелепо, – вставил Билл Спэнглер. – Опыт подсказывает, что меньше всего исследований проводится в «исследовательских комиссиях», как и меньше всего мыслей – в «форумах мысли».

– А «форум воображения» вам нравится больше, или звучит ещё претенциознее и нелепее?

– Примерно то же самое.

– Согласен.

Оман Тласс поднял руку, будто желая закончить разговор, который явно заходил в тупик.

– Думаю, все мы знаем, чего хотим, так что название пока не главное. – Он внимательно посмотрел на Гаэтано Дердеряна и спросил: – Что ты задумал?

– Корабль.

– Корабль?

– Именно так! Мне пришло в голову, что эффективным способом действия может стать аренда одного из тех лайнеров, которые используются для круизов, обустройство его под наши нужды и постоянные путешествия.

– И что это нам даст?

– Никто не сможет утверждать, что наши идеи или возможные решения исходят из определённого полушария или континента. Символически мы будем кораблём, бороздящим все моря, открытым для всех стран, всех потребностей и всех направлений.

Собеседники замолчали, глядя друг на друга – обдумывая услышанное и оценивая, какое впечатление это произвело на остальных. И, что удивительно, первым заговорил осторожный и сдержанный Такэдо Сукуна:

– Мне нравится.

– И мне.

– Корабль, наполненный умными и воодушевлёнными людьми, который путешествует по миру, изучая его проблемы и пытаясь найти пути их решения, не должен и не может никого обидеть или вызвать подозрения, – сказал Буба Оконо. – Я – за.

– Наима?

– Конечно!

– Билл?

– У меня одно возражение: не арендуйте корабль. Купите его!

– Это может обойтись в целое состояние.

– А состояние – это как раз всё, что у нас сейчас есть, – спокойно ответил он. – И, по-моему, всё, что арендовано, создаёт тревожное ощущение временности или недоверия к собственным действиям. Если мы хотим, чтобы дело пошло вперёд – пусть идёт до конца. – Он посмотрел на своих соратников. – Если кто-то против – я заплачу из своего кармана. А если всё пойдёт не так, как мы надеемся, потом продам.

Сэр Эдмунд Розенталь, вновь занятый починкой своего полумёртвого слухового аппарата, с уверенностью покачал головой:

– Если дух нашего союза – солидарность, то прежде всего мы должны быть солидарны друг с другом. Купим его вместе. В конце концов, это всего лишь долгосрочная инвестиция.

– Никто не против?

Так как возражений не последовало, Ваффи Вад счёл вопрос решённым и твёрдо сказал:

– В таком случае найди хороший корабль, при необходимости смени его имя – пусть он не называется "Королева Карибского моря", "Сирена Кораллов" или какой-нибудь другой ерундой, – и начинай набирать лучшие умы планеты.

– Мне пришло в голову, – робко вмешалась Наима Фонсека, – что если корабль действительно будет удобным и в определённые сезоны будет проходить по красивым маршрутам, мы могли бы приглашать авторитетных специалистов в увлекательное и экзотическое путешествие, совмещённое с участием в гуманитарной миссии.

– Прекрасная идея, – поддержал её англичанин с улыбкой. – Видишь, почему в таких делах нужно всегда говорить то, что первым приходит в голову? Со своей стороны, я обещаю привести полсотни профессоров, которые с удовольствием прокатятся по Полинезии, греческим островам или норвежским фьордам в обмен на несколько лекций, которые, возможно, принесут нам большую пользу.

–Не знаю, что нам нужнее – серьёзные академики или наивные студенты, – заметил Билл Спенглер. – Академики склонны чересчур ностальгировать по прошлому, а, насколько я понимаю, мы как раз пытаемся от него убежать.—В прошлом много хорошего, что слишком часто забывается ради сомнительного будущего, – спокойно возразил ему Такэдо Сукуна. – Думаю, мы не намерены отвергать достигнутые успехи, скорее наоборот – мы хотим их развить и исправить ошибки.—С этим я согласен, – неожиданно смиренно признал американец. – Надо признать, в каком-то смысле наш нынешний мир довольно неплох. – Он сделал короткую паузу и добавил, поморщившись: – Проблема в том, что он неплох не для всех.—Хочешь сказать, ты принимаешь моих серьёзных академиков?—Безусловно! – ответил тот с покровительственным тоном. – Хотя я постараюсь уравновесить их влияние хорошей порцией волосатых протестующих студентов.—Предполагаю, если мы сумеем создать подходящую атмосферу, возможно, нам удастся сблизить позиции и получить что-то полезное, – подвёл итог Гаэтано Дердерян Гимарайнш. – Жизнь научила меня, что в большинстве стариков ещё живёт молодой человек, а в большинстве молодых уже зарождается старик.—Наверное, так и есть, иначе я не понимаю, какого чёрта мы здесь делаем, теряя время и деньги, – признал саудовец Оман Тласс. – Если бы мне несколько лет назад сказали, что я когда-нибудь выпишу чек на миллионы долларов, зная, что не получу от этого никакой выгоды, я бы просто рассмеялся. А сейчас чувствую себя как ребёнок с новыми туфлями – просто от самого факта, что я пускаюсь, и это самое точное слово, в авантюру с непредсказуемым будущим. Таким непредсказуемым, что даже если всё получится, я этого уже не увижу.—Я тем более!Некоторые не смогли сдержать короткий смешок в ответ на спонтанную реплику старика, который, вновь поправив непослушный слуховой аппарат, добавил:—Давайте придумаем название.—Для компании?—Для корабля.—А зачем спешить?—Никуда не спешим, но мне нравится идея назвать корабль даже до его покупки. – Англичанин сморщил нос в забавной гримасе. – И полагаю, раз уж я собираюсь потратить столько денег, имею право немного развлечься.—Он будет называться так, как вы захотите.—Это совсем не весело, – быстро и решительно ответил он. – Я всегда делал, что хотел, и мне это наскучило. Гораздо интереснее, если каждый из нас предложит вариант, а потом мы выберем лучший по общему согласию. – Он положил руку на руку Наимы Фонсеки. – И, пожалуйста, дорогая, не предлагай Симона Боливара. Это уже приелось, и ты меня разочаруешь.—Я и не собиралась.—Удивительно для венесуэлки, но я тебе верю. Какие идеи?—Галилео Галилей.—Запиши, Гаэтано. Наима предлагает Галилео Галилея. Неплохая идея. А вы что скажете?Бразилец использовал ту же ручку и обратную сторону только что подписанного документа, чтобы записать первое имя, отрицательно качая головой.—Это не мои деньги, не мой корабль, и потому не мне его называть. Решайте сами.—А мне бы хотелось, чтобы он назывался «Лучший Мир», – сказал старик. – Просто и ясно. – Он повернулся к американцу: – Билл?—Солидарность.—Практично, хотя звучит как название польского профсоюза. А ты, Ваффи?—Чёрт!—Звучит не очень уместно.Дубайец не смог удержаться от смеха.—Это не моё предложение! – пояснил он. – Просто мне кажется, что придумать имя с ходу – это очень сложно.—Включи воображение. Что приходит на ум при мысли о нашей цели?—Сон в летнюю ночь. Поэтому моё предложение – «Мечтатель».—Хорошее имя для быка, но не для корабля… – вставила венесуэлка. – Прости, если обидела.—Ничуть, – спокойно ответил он. – Честно говоря, я даже своим детям не мог придумать имена.—Учитывая, что у тебя их двенадцать, неудивительно.—Такэдо?—Мне бы хотелось назвать его «Восходящее солнце». Думаю, это даже уместно, но понимаю, что не совсем подходяще. А как насчёт «Солнце для всех»?—Ужасно.—Согласен.—Отклоняется без обсуждения… Буба?—С таким жюри любой испугается! – пожаловался либериец. – Я воздержусь.—Так не пойдёт.—Но мне ничего не приходит в голову!—Скажи хоть что-нибудь.—Ладно! Вот: «Вавилонская башня».—Корабль с названием «Вавилонская башня»? – переспросил удивлённый Билл Спенглер. – Звучит как антоним нашей идеи – мы ведь как раз хотим прийти к согласию.—А мне нравится! – почти по-детски настаивал африканец.—Хорошо! Принимается. Оман?—Ноев ковчег.—Неплохо, – признал японец. – Хотя, возможно, гости обидятся, если подумают, что мы называем их животными.—Это были именно животные, кто спас мир после Потопа, – заметил тот. – А ведь мы действительно стоим перед лицом великих катастроф. Когда всё рушится, корабль идёт вперёд в поисках лучшей земли для всех.—Мне это кажется великолепным и очень романтичным, – вмешалась венесуэлка. – Идеи будут как голуби, которых мы отпустим в поисках оливковой ветви – символа надежды.—Слишком символично.—Но мне нравится, – упрямо повторила вдова Ромена Лакруа. – Отказываюсь от своей идеи с Галилеем в пользу «Ноева ковчега».—Поддерживаю, – признал Такэдо Сукуна. – Официально отдаю свой голос за это название.Гаэтано Дердерян несколько раз покачал головой, ставя третью галочку напротив последнего названия.—Ваффи?Ответ был быстрым и уверенным:—Подумав, считаю, что корабль стоит назвать «Арго» – в честь аргонавтов Ясона, отправившихся на поиски Золотого Руна. Это примерно то, чем занимаемся мы.—Поддерживаю, – сказал Билл Спенглер. – Это сильное имя и с интересными мифологическими ассоциациями.—Отлично! – признал бразилец. – Поскольку можно считать, что сэр Эдмунд остаётся при своём предложении, решение теперь зависит от мистера Оконо.Упомянутый ударил кулаком по столу.—Святые небеса! – радостно воскликнул он, как ребёнок. – Как же изменился мир! Шестеро белых ждут решения одного чернокожего. Это прекрасно!—Хватит глупостей, выкладывай! – не выдержал Ваффи Уад. – Решайся уже между «Лучшим Миром», «Арго» и «Ноевым ковчегом».—Терпение, дорогой мой! Терпение! Мне нравится мысль, что вы немного помучаетесь. У меня целые выходные, чтобы вынести вердикт. – Он блеснул ослепительно белыми зубами и подмигнул: – Возможно, я даже позволю себя подкупить.

Глава 2

Роскошная вилла Олимпо, принадлежащая английской ветви семьи Розенталь с почти незапамятных времён, в некоторой степени сохраняла очарование начала века, но была так тщательно модернизирована, что её гости наслаждались всеми благами современной жизни в обстановке, неизменно навевавшей воспоминания о временах величайшего расцвета, к которым, без сомнения, сэр Эдмунд был особенно привязан.

– Я был здесь очень счастлив, – признался он, пока они прогуливались по тенистым садам, раскинувшимся почти над самым морем, плескавшимся в двадцати метрах ниже. – Помню, в детстве я с нетерпением ждал лета, чтобы вся семья, включая восьмерых моих кузенов, собиралась за огромным столом, который моя мать велела ставить вот здесь, прямо у бассейна. Поменять холодный Лондон на солнце Лазурного берега казалось мне величайшим счастьем, какое только может выпасть человеку.

Вид на утёсы Кап-Ферра был действительно неповторим, температура – идеальной, а из обширных розариев доносился аромат, смешивавшийся с морским бризом, от которого старик время от времени зажмуривался, глубоко вдыхая.

– Моя первая жена пахла так же, – прошептал он едва слышно. – Она умерла при родах, едва достигнув двадцати лет. – Он повернулся к Наиме Фонсека и добавил с грустной, но восхищённой улыбкой: – Иногда ты мне её напоминаешь.

– Думаю, Наима напоминает нам всех прекрасных женщин, которых мы любили в жизни, – вынес суждение Ваффи Вад. – И боюсь, что все красивые женщины, которых мы встретим впредь, будут напоминать нам о Наиме.

– Приятно слышать комплимент… – сразу же заметила венесуэлка. – Но я приехала не за этим. Я хочу получить ответы.

– Терпение, дорогая! – пожурил её Оман Тласс. – Опыт подсказывает, что поспешные ответы часто бывают ошибочными. И уж будь уверена: если человечество не смогло найти решения за тысячи лет, мы уж точно не найдём их ни за месяц, ни за год.

– Но у нас теперь есть то, чего у человечества никогда не было: интеллект, деньги и добрая воля, – возразила она. – Хотя признаю, что с моей стороны я могу предложить лишь немного денег и много доброй воли.

– Ты ещё и красоту приносишь – а это всегда приятно, – заметил Буба Оконо. – Устаёшь от этих советов директоров, где всем заправляют вечно недовольные лысые толстяки, считающие, что получают меньше, чем заслуживают. А иметь дело с Мисс Вселенная, которая ещё и щедро делится тем, что имеет, – это по-настоящему освежающе.

Сэр Эдмунд сел на свою любимую скамейку – ту, что стояла на смотровой площадке, выступающей над морем, – именно на ней более полувека назад он предложил хрупкой и прелестной девушке стать его женой. Остальные расположились вокруг, словно это были не одни из самых могущественных людей на планете, а группа студентов, терпеливо ждущих, пока их старый профессор отдышится, прежде чем сказать:

– Когда я оглядываюсь назад и понимаю, сколько всего было в моих силах сделать, но я не сделал, я бы отдал всё, чтобы быть в вашем возрасте и исправить эти ошибки. Теперь я понимаю, что удвоение состояния, которое оставил мне отец, принесло лишь то мимолётное удовлетворение, какое даёт простая арифметическая операция.

– Многим и этого хватило бы, – заметил Такедо Сукуна.

– Я знаю это лучше всех, ведь мне и самому этого хватало более семидесяти лет, – признал старик. – Но приходит момент, когда понимаешь: сколько бы нулей ты ни высек на своей надгробной плите, её вес от этого не уменьшится – и она останется лежать у тебя на груди до конца веков.

–А вы думаете, что вложенные в помощь другим деньги уменьшат этот груз?

– Не знаю. Но ясно одно: максимум, что я потеряю, – это деньги, а в моём возрасте это наименьшая из потерь. – Он широко жестом обвёл пейзаж перед собой и добавил: – Всю жизнь я мечтал умереть, сидя на этой скамейке, глядя на море и вдыхая аромат этих роз. Если мне это удастся, я хочу ещё и гордиться собой. – Он обернулся к Бубе Оконо и сменил тон: – Ты уже придумал, как назовём наш корабль?

– Пока нет.

– А тебе никто не говорил, что ты чёртов ублюдок?

– Каждый день. Обычно – «чёртов чёрный ублюдок».

– Не зря же! – еврей в который раз снял слуховой аппарат и начал его настраивать, заметив: – Я тут подумал, если мы хотим сохранить наши личности в тайне, нам стоит выбрать новые, чтобы узнавать друг друга, не раскрываясь посторонним.

– Кажется, вы пересмотрели шпионских фильмов, – прокомментировал Билл Спэнглер. – Вы предлагаете нам взять себе клички?

– А почему бы и нет? Раз уж мы тратим кучу денег, пытаясь сделать что-то значимое, пусть это хотя бы будет весело.

– Я согласен, – вмешался Оман Тласс, явно воодушевлённый. – Хотел бы называться Чёрный Орёл, Утренняя Ворона или что-то в этом духе.

– Несерьёзно.

– В жизни я сделал слишком много серьёзного.

– А то, что мы собираемся сделать, – возможно, самое серьёзное.

– Вот именно поэтому я считаю, что немного юмора не повредит. Уверен, если моя секретарша скажет, что меня разыскивает Молчаливый Рысёнок, я обрадуюсь больше, чем если скажет, что звонил какой-то Билл Спэнглер, как бы богат и знаменит он ни был.

– Отказываюсь быть Молчаливым Рысёнком.

– Тогда как насчёт Храпящего Медведя?

– Да ты что, саудовец или индеец? – Американец махнул рукой, как бы заканчивая спор. – Ладно, согласен. Пусть у каждого будет псевдоним, известный только нам. Но умоляю – пусть будет что-то менее броское.

– Номера от одного до семи?

– Нет уж!

– Дни недели?

– Тогда Бубе достанется быть Пятницей. Не пойдёт.

Молчавший до этого Ваффи Вад поднял руку, призывая к тишине, и указал на большой дом на холме.

– Это место называется Вилла Олимпо, не так ли? – После кивков продолжил: – В таком случае, если даже не считаем себя богами, всё ясно. Сэр Эдмунд, как хозяин дома, будет Юпитером; Наиме, само собой, быть Венерой, а Оману, как моряку, – Нептуном. Я выбираю себе Сатурна.

– Постойте! – перебил его в изумлении Гаэтано Дердериан Гимараэс. – Вы и вправду одни из самых богатых и могущественных людей Земли? Или это вино за обедом так ударило мне в голову? Вы ведёте себя как дети.

Наима Фонсека протянула руку, чтобы шутливо ущипнуть его за щёку.

– Дорогой мой, – прошептала она. – Если бы они вели себя как взрослые, никогда бы не стали вкладывать деньги в такое бессмысленное дело. Радуйся, что хоть раз в жизни они решили быть детьми.

– Похоже, ты права.

– Конечно, права, дорогой! Конечно! Я была замужем за двумя очень богатыми и важными мужчинами – и могу тебя уверить, счастлива я была только тогда, когда они забывали, какие они богатые и важные, и вели себя по-детски. Опыт подсказывает: по-настоящему великий мужчина никогда не стыдится показаться маленьким. А вот мелкие – всегда страдают из-за своей малости.

– Ну всё, ты меня добила, – с притворным отчаянием вздохнул Билл Спэнглер. – Придётся согласиться быть Ураном или Плутоном, чтобы ты не сочла меня «мелким».

– Можешь быть и Марсом.

– А вот это уже другое дело! Пусть будет Марс.

Такедо Сукуна повернулся к чернокожему и, пожав плечами, изобразил комический жест смирения:

– Нам оставили Уран и Плутон, и раз уж ты будешь называть корабль, я выбираю Уран.– Лишь бы вы не начали называть меня Плуто!– Отлично! – сказал Билл Спэнглер. – Я займусь тем, чтобы у каждого был мобильный телефон и персональный компьютер для прямой связи – абсолютно секретной и исключительно личной. А теперь, если вы не возражаете, давайте прекратим игры и сосредоточимся на том, что действительно важно.– А именно?– На расстановке приоритетов.– Полагаю, их немало, – заметил Такедо Сукуна.– Простите, но я не согласен, – возразил бразилец. – По-моему, если мы хотим построить лучший мир, первым делом нужно добиться мира.– Мир – это главная проблема человечества с тех пор, как два первых клана сцепились из-за территории, – сказал японец. – Не было ни одного поколения, которое бы не оказалось втянуто в какую-нибудь войну, и я сомневаюсь, что мы или кто-либо другой сможет навязать мир тем, кто, кажется, получает удовольствие, уничтожая других. Я здесь, чтобы мечтать, но в пределах разумного.– С этим я согласен, – вмешался Оман Тласс. – Мечтать надо, но не слишком.– Но я ведь не говорю о глобальном и вечном мире, – уточнил бразилец. – Я не настолько наивен.– Тогда о каком мире идёт речь?– О том мире, который нам сейчас жизненно необходим. При всём уважении к сэру Эдмунду, вы, думаю, согласитесь, что невозможно двигаться вперёд, пока окончательно не решён ожесточённый конфликт между евреями и палестинцами.– С этим я всегда был согласен, – признал англичанин, который вновь, похоже, закончил мучения со слуховым аппаратом. – Как прямой потомок одного из создателей государства Израиль, я имею право признать, что были допущены – и до сих пор допускаются – серьёзные ошибки и ужасные несправедливости в отношении бедных палестинцев.– Рад это слышать.– Я могу быть евреем, но не фанатиком. И я прекрасно понимаю: пока эти несправедливости не будут устранены, это будет гнойная, незаживающая рана, мешающая любым другим усилиям.– Значит, вы согласны, что это первая проблема, которую нужно решить?– Разумеется. Но сколько бы ни обсуждали этот вопрос, никому ещё не удалось предложить приемлемое для всех решение.– А я уже давно обдумываю одну идею, которая, возможно, могла бы сработать, – заметил Гаэтано Дердерян.Старик взглянул на него с недоверием, но, в конце концов, пожал плечами:– Сомневаюсь, но не прочь её выслушать.– Мне понадобится карта, чтобы объяснить.– Уверяю вас, в этом доме карт более чем достаточно.

Через несколько минут они вновь собрались вокруг круглого стола в библиотеке, на котором была разложена огромная карта Израиля и соседних государств.Пернамбуканец стоял с карандашом в руке и, немного помолчав, задал вопрос, не обращаясь ни к кому конкретно:– Как вы считаете, в чём основная проблема между евреями и палестинцами?– Наверное, в религиозном фанатизме.– В ненависти, копившейся более трёх тысяч лет.– В вопросе о статусе Иерусалима.– В жажде мести.– Все эти ответы верны, – признал Гаэтано Дердерян. – Но есть одна причина ещё важнее.– И какая же?– Та, которую назвал Такедо Сукуна как причину первого конфликта между кланами, и которая, спустя миллионы лет, после перехода от каменного топора к атомной бомбе, по-прежнему является корнем большинства войн: жизненное пространство.– Вы серьёзно?– Без малейших сомнений. Израильтянам постоянно требуется больше земли, чтобы размещать волны иммигрантов со всего мира, и в итоге они загоняют палестинцев в гетто, где тем невозможно достойно выживать.– Слишком много людей и слишком мало пригодной земли, – признал Ваффи Уад. – Так было с момента основания Израиля, но, как говорится, «больше свечей нет».– Ошибаешься. Свечей много. Просто никто не заботится о том, чтобы они горели.– Что ты имеешь в виду?– Место, где мы с тобой когда-то побывали: Синайский полуостров.– Синай принадлежит Египту, – напомнил Оман Тласс. – И сомневаюсь, что египтяне согласятся отдать хоть метр своей территории.– Кто у них что-то просил? И кто предложил им что-то достойное взамен? – возразил пернамбуканец. – Согласен, никто ничего не отдаёт просто так. Но Египет – развивающаяся страна, нуждающаяся в срочной модернизации. Он огромен, а Синай – бесполезный аппендикс, составляющий менее пяти процентов его территории.– Его стратегическая важность первостепенна.– И она останется таковой, даже если уступить полосу шириной километров пятьдесят, – указал он на карту. – Вот здесь, на северной границе – от Средиземного моря до залива Акаба.– И зачем бы им это делать?– Потому что взамен им предложат преобразовать остальную часть этой гигантской полуостровной пустыни в богатейший регион.– Каким образом?– Вместе с городами для палестинцев будут строиться идентичные города и для египтян… – Он повернулся к Ваффи Уаду: – Ты сам показывал мне Дубай. Помнишь, как рассказывал, каким была твоя страна тридцать лет назад?– Конечно! В детстве я играл среди песчаных дюн и глиняных хижин.– А теперь твоя столица – один из самых современных и процветающих городов мира.– Благодаря нефти.– Нет, благодаря деньгам, которые даёт нефть. Потому что сама по себе нефть годится только чтобы её сжигать или загрязнять окружающую среду.– По сути, это одно и то же.– Ты ошибаешься, прости. Главное – деньги, а не нефть. Билл – один из самых богатых людей в мире, и он никогда не имел дела с нефтью. С деньгами, откуда бы они ни поступали, можно превратить Синай в новый Дубай.– Ты представляешь, какие инвестиции для этого понадобятся?– Намного меньше, чем тратится на войны и решение множества проблем, которые создаёт – и будет создавать – вечное противостояние между евреями и палестинцами.– И где мы возьмём деньги?– В Всемирном банке, Европейском экономическом сообществе, Федеральной резервной системе США и даже у арабских шейхов. Все вместе они имеют достаточно ресурсов, чтобы превратить синайскую пустыню в цветущий сад и регион с развитой туристической и промышленной инфраструктурой, где никому не придётся бороться за «поселение» в Рамалле или ферму в Вифлееме.– Вы предлагаете утопию.– Именно для этого меня и пригласили. Не так ли? – спросил он. – Вы все собрались здесь, готовые вложить деньги в поиски утопий, которые однажды могут стать реальностью. Эта утопия давно не даёт мне покоя, и я не понимаю, почему не могу надеяться, что однажды она осуществится.– А по-моему, это вполне осуществимо, – вмешался задумчивый Ваффи Уад. – Я хорошо знаю этот регион: совсем рядом мы строим огромный опреснительный завод, который превратит пустыню Иордании в плодородную долину. И не вижу причин, почему не сделать то же самое на Синае. Думаю, это могло бы стать одним из наших приоритетов при создании лучшего мира.

–Неплохая идея, – заметила Наима Фонсека. – Первый шаг всегда должен быть направлен к миру.—Возможно, вы правы, – признал сэр Эдмунд. – Это, без сомнения, была бы отличная визитная карточка. Предлагаю найти лучших специалистов, чтобы они разработали стратегию и максимально точный бюджет. О какой площади идёт речь?—Около тридцати тысяч квадратных километров, – немедленно ответил Гаэтано Дердерян. – Многие страны и в помине не имеют такой территории.—Что ж, если мой дед смог помочь создать Израиль с нуля и вопреки мнению значительной части человечества, не вижу причин, почему бы мне не попытаться создать страну, которая исправит тогдашние ошибки. Вы со мной?—Ради этого мы и собрались.—Если горстка мафиози смогла построить Лас-Вегас посреди пустыни Невады, – заметил Билл Спэнглер, – то тем более горстка порядочных людей может создать нечто куда более значимое, чем город порока в пустыне Синай.—Вперёд тогда! – воскликнул воодушевлённый старик. – Пункт первый: «Родина для палестинцев».—Погодите! – вмешался японец. – Согласен, что это должен быть наш первый проект, но считаю, что он не должен быть обнародован, пока не будет спланирован и структурирован. – Он поднял палец, как бы предостерегая, и подчеркнул: – Прежде всего, до тех пор, пока идея не выйдет именно с этого корабля, и никто не будет смотреть на неё с подозрением.—Полагаю, корабль будет готов через четыре-пять месяцев. А пока мы можем начать нанимать архитекторов, градостроителей, агрономов, инженеров и прочих специалистов, чтобы они разработали проект идеальной страны.—«Идеальная страна»! – не смогла сдержаться Наима Фонсека. – Звучит здорово! Идеальная страна для народа, у которого сейчас ничего нет. Такого ещё никто не пытался.—Есть прецедент, пусть и не столь амбициозный, – заметил пернамбуканец. – Мои соотечественники решили построить идеальную столицу в центре ничего, и хотя были достигнуты впечатляющие результаты, считаю, нам следует избегать примера Бразилиа.—Слишком вычурно, – согласился Билл Спэнглер. – Оскар Нимейер спроектировал город будущего, где автомобилям было просторно, но именно из-за этого он стал бездушным, превратился в гигантский монумент, в котором никто не чувствует себя уютно. Не думаю, что именно такой дух должен быть у новой Палестины.—Абсолютно верно… – вмешался Оман Тласс. – Нам стоит сосредоточиться на небольших, уютных посёлках с узкими улицами и малоэтажной застройкой, соответствующей прибрежному ландшафту. Далее, в глубине, расположатся сельскохозяйственные районы, а ещё дальше – промышленные зоны, где машины смогут ездить сколько угодно. При таком пространстве нужно избегать скученности и высотных зданий.