Кровь не вода. Часть 2

Анна подняла голову.

– Где это используют?

– Скульпторы. Керамисты. И…

– И?

– Бальзамировщики.

В голове у Анны что-то щелкнуло.

2015. Первое убийство.

2018. Второе.

2020-2023. Перерыв.

– Он был в тюрьме, – прошептала она. – Или… в больнице.

Матвеев уже набирал номер.

– Проверим все морги и похоронные бюро за последние десять лет.

Но Анна уже знала. Он был ближе, чем они думали.

Этой ночью она снова увидела его. В зеркале ванной. Высокий. Очки. Борода. Он стоял прямо за ней, его губы шептали что-то, чего она не могла разобрать. Анна резко обернулась. Пустота.

Но на раковине лежала новая роза. Красная, как кровь. И записка:

"Скоро, Анна. Скоро."

База данных мигала на экране, выводя сотни имен.

– Все, кто вышел из тюрем за последние три года. – Техник щелкнул ручкой по зубам. – Ни одного подходящего по профилю.

Анна стиснула зубы.

– Психиатрические лечебницы?

– Тоже ноль. Матвеев швырнул папку на стол. – Ни одного пациента с историей насилия, который бы лечился ровно три года.

В кабинете повисло молчание.

"Ошибка в профиле?" – мелькнуло у Анны в голове.

Но нет. Он слишком методичен. Слишком точен.

"Я сижу перед доской с фотографиями. Пять девушек. Пять роз. Пять пустот.

Мы проверили все: тюрьмы, больницы, даже морги. Ничего. Как будто он… призрак. Но призраки не оставляют розы. Не пишут письма. Не играют в эти игры. Где-то есть ответ. Где-то… Я просто не вижу узора."

Утро началось с запаха. Анна вошла в кабинет – и замерла. На ее столе лежала роза. Фиолетовая. И конверт.

"Дорогая Анна,

Ты ищешь в тюрьмах? В больницах?

Как мило.

Я был совсем рядом. Все это время.

Посмотри на розы, Анна. Настоящий ответ – в них.

Твой поклонник."

– Что за черт… – Матвеев схватил конверт.

Но Анна уже понимала. Она разложила перед собой фотографии всех жертв.

Алая. Белая. Черная. (Нет розы). Розовая. Фиолетовая.

И тогда она увидела.

– Это не просто цветы.

– Это… Цвета траура.

Матвеев нахмурился.

– Что?

– В викторианскую эпоху… – Анна быстро листала книгу по символизму цветов. – Розы использовали для передачи сообщений. Цвета имели значения. Она ткнула пальцем в страницу:

–Алая – "моя любовь сильна"

–Белая – "невинность"

–Черная – "прощай"

–Розовая – "я буду помнить тебя"

–Фиолетовая – "траур"

– Он не просто убивал. – Голос Анны дрожал. – Он рассказывал историю.

– Чью?!

Анна медленно подняла глаза.

– Свою.

Архивы. Пыльные папки. И…

– Вот.

Дело десятилетней давности. Лина Соколова. Сестра. Фотография девушки с темными волосами и короткой стрижкой. Умерла от передозировки.

Рядом – фото места происшествия. На тумбочке – алая роза.

– Боже… – Матвеев побледнел.

Анна сжала фото так сильно, что пальцы побелели.

– Он не маньяк.

– Он мститель.

"Дорогая Анна,

Ты наконец поняла. Лина-твоя сестра, твоя кровь. Ты должна была защитить ее. Но ты не пришла. И теперь они заплатят. Все, кто был похож на нее. Все, кто мог бы стать ей. А потом… Придет твоя очередь. Жду тебя там, где все началось. Твой поклонник."

Старая квартира. Там, где умерла Лина. Анна вошла, пистолет в руке. Темнота. Тишина. Запах роз.

– Я знаю, что это ты. – Ее голос дрожал. – Покажись.

Из темноты вышел он. Высокий. Очки. Борода.

– Привет, Анна.

Она узнала его голос. И тогда все стало на свои места.

Он снял очки. Потом – бороду. И перед Анной стоял Матвеев.

– Ты… – ее голос сорвался.

– Да.

Он улыбнулся той же улыбкой, что и на фотографиях в досье.

– Я любил ее, Анна. Твою сестру. Лину.

Пистолет в ее руке дрогнул.

– Но она даже не смотрела в мою сторону. Никогда.

– Ты знала, что она принимала наркотики. – Матвеев сделал шаг вперед. – Но закрывала глаза. Как и все.

Анна сжала пистолет.

– Я пыталась помочь!

– Нет. – Его голос стал жестким. – Ты была слишком занята карьерой. А она… умирала.

Он указал на стену, где висели фотографии жертв.

– Они были похожи на нее. Такие же красивые. Такие же… пустые.

– А кинотеатр? – Анна не опускала оружие.

Матвеев рассмеялся.

– Ах да. Мой "двойник".

Он достал телефон, показал фото. Мужчина в очках и бороде.

– Бездомный. Я просто… дал ему новую одежду.

– Ты убил его.

– Нет. – Он покачал головой. – Он сам принял слишком много. Как Лина.

Тишина. Только часы тикали на стене.

– Почему ты ждал три года? – прошептала Анна.

– Я болел, Анна. – Он прикоснулся к груди. – Рак. Врачи давали мне месяц. Но я выжил. Чтобы закончить это.

Он сделал шаг вперед.

– Теперь твоя очередь.

Грохот выстрела оглушил тишину старой квартиры. Матвеев медленно опустился на колени, его пальцы судорожно вцепились в грудь, где быстро расплывалось алое пятно.

– Ты… всегда… стреляла… метко… – его голос был хриплым, с каждым словом слабея.

Анна стояла, не шевелясь, пистолет в дрожащей руке. Дым от выстрела висел в воздухе, смешиваясь с запахом роз.

– Зачем? – её голос разбился. – Зачем ты заставил меня это сделать?

Матвеев лежал на полу, его кровь медленно растекалась по старым половицам, повторяя узор трещин. Его глаза – те самые пустые глаза, что преследовали ее неделями – теперь смотрели в потолок, но все еще казалось, что он улыбается.

– Ты… наконец… – его пальцы дрожали, тянусь к карману.

Анна нажала на курок еще раз. И еще. Пока не щелкнул затвор.

Тишина. Только тяжелое дыхание и звон в ушах.

Она нашла записку в его кармане:

"Теперь ты как я. Ты тоже убийца."

Рука дрожала, когда она достала телефон. Но набрала не 02, а номер начальника.

– Я нашла маньяка. Матвеев. Он напал на меня. Я… мне пришлось…

Голос сорвался. Она смотрела на свои руки – на них не было крови, но она чувствовала ее липкую теплоту.

Кладбище было пустынным в этот будний день. Анна стояла между двух могил – мужа и сестры – но цветы принесла только к одной.

– Я не знаю, была ли ты невинна, – она поставила скромные хризантемы на могилу Лины. – Но я точно знаю – я не стала лучше.

Ветер шевелил ее короткие волосы – она срезала их вчера.

– Матвеев лежит в безымянной могиле. Никто не пришел. Ни цветов, ни слез.

Она провела пальцами по холодному камню с именем Михаила.

– Прости, что не принесла цветов. Сегодня я не могу смотреть на розы.

Шесть месяцев спустя. Анна запирала дверь своего нового кабинета в провинциальном отделе, когда почувствовала знакомый запах. В воздухе витал сладковатый аромат, от которого свело желудок.

На столе лежал конверт. Без марки. Без адреса. Просто белый прямоугольник на полированной поверхности. Ее пальцы дрожали, когда она разрывала бумагу. Внутри – один засушенный лепесток. Алый. Как та первая роза на груди мертвой девушки. И записка:

"Ты думала, это закончилось?"

За окном скрипнула дверь. Анна резко обернулась, рука потянулась к кобуре.

В коридоре никого. Только легкое колыхание воздуха, будто кто-то только что прошел. На полу у порога лежал свежий бутон розы. Его шипы цеплялись за линолеум, словно не желая отпускать.

На следующий день Анна пришла на кладбище. К могиле Матвеева кто-то принес венок из черных роз. Без записки. Без подписи.

Надгробие Лины было чистым – только вчерашние хризантемы. Но когда Анна развернулась уходить, она заметила, что на могиле мужа лежала одна белая роза. Совершенно свежая. Капли утренней росы на лепестках блестели, как слезы.

«Последний закат на мосту»

Осень дышала холодом, и старый мост скрипел под порывами ветра, будто стонал от времени. Лиза куталась в шерстяной шарф, сжимая в дрожащих пальцах этюдник. Она приходила сюда каждый вечер – этот мост был последним уцелевшим уголком старого города, и она хотела запечатлеть его, пока не стало слишком поздно.

Тени удлинялись, и солнце, словно раскалённая монета, катилось к горизонту, заливая всё вокруг алым светом. Она торопилась, мазки становились резкими, неровными.

– Вы рисуете, как будто боитесь, что он исчезнет прямо сейчас.

Голос за спиной заставил её вздрогнуть. Она обернулась.

Мужчина стоял в двух шагах, руки в карманах потрёпанного пальто. Ветер трепал его тёмные волосы, а в глазах – глубокая усталость, будто он прожил не двадцать с небольшим, а целую жизнь.

– А вы наблюдаете, как будто знаете, что так и будет, – парировала Лиза, неожиданно для себя.

Уголки его губ дрогнули.

– Марк.

– Лиза.

Они смотрели друг на друга, и что-то неуловимое пробежало между ними – будто судьба на мгновение приоткрыла завесу и показала: этот момент важен.

Они стали встречаться каждый вечер. Марк приходил раньше, садился на парапет, курил (хотя знал, что нельзя), и ждал, пока она не появится в конце моста – с растрёпанными ветром волосами и вечно спешащими шагами.

– Ты опять без перчаток, – ворчал он, снимая свои и натягивая ей на замёрзшие пальцы.

– Зато ты опять куришь, – огрызалась она, но улыбалась.

Они говорили обо всём: о книгах, о звёздах, о том, почему осенью так пахнет грустью. Но никогда – о будущем.

Как-то раз она нарисовала его – небрежными, нервными линиями, углём. Он смотрел на портрет и молчал.

– Что, не нравится? – спросила она.

– Нет. Просто… странно видеть себя глазами другого человека.

– Каким ты себя видишь?

Он задумался.

– Разбитым.

Она не стала спрашивать почему.

Однажды он не пришёл. Лиза ждала до темноты, пока пальцы не онемели от холода, а краски не застыли на палитре. На следующий день его тоже не было. Она уже собиралась уходить, когда увидела его.

Марк шёл медленно, словно каждое движение давалось с усилием. Лицо было бледным, почти прозрачным.

– Где ты был?! – её голос дрожал от гнева и страха.

Он не ответил. Просто подошёл, обнял её и прижал так сильно, будто хотел запомнить на ощупь.

– Марк… что происходит?

Он глубоко вдохнул.

– Я должен тебе кое-что сказать.

Они сидели на краю моста, ноги болтались над темной водой.

– У меня кардиомиопатия, – сказал он просто, как будто сообщал прогноз погоды. – Сердце… изнашивается.

Лиза застыла.

– Это… лечится?

– Нет.

Одно слово – и мир перевернулся.

– Сколько… – голос её сорвался.

– Месяц. Может, два.

Она зажмурилась, но слёзы всё равно хлынули.

– Почему ты не сказал раньше?!

– Потому что не хотел, чтобы ты смотрела на меня как на умирающего. – Его пальцы дрожали, когда он касался её лица. – Я хотел, чтобы ты любила меня просто так.

Она разрыдалась, вцепившись в него.

– Это несправедливо…

– Знаю.

Они украли у времени каждую секунду. Он водил её в свой любимый книжный, она кормила его безвкусной больничной едой, когда его положили на обследование. Они спорили о том, какой фильм посмотреть, и засыпали в обнимку под звуки его неровного сердцебиения.

Как-то ночью он разбудил её.

– Пошли на мост.

– Сейчас? Но уже поздно…

– Пожалуйста.

Они шли по пустынным улицам, и он держал её руку так крепко, как только мог. Небо пылало, как тогда, в день их встречи.

– Ты помнишь, как мы встретились? – голос Марка был тихим, прерывистым.

Она кивнула, не в силах говорить.

– Я тогда подумал… какая ты красивая. И какая… живая.

Он повернулся к ней, и в глазах его стояли слёзы.

– Я не жалею ни о чём.

Лиза прижала его ладонь к своей щеке.

– Я тоже.

Он улыбнулся, закрыл глаза… И его рука внезапно обмякла.

– Марк?.. Марк!

Но он уже не слышал.

На следующий день мост снесли. Лиза получила письмо – то самое, которое он написал ей неделю назад.

«Если бы у меня была другая жизнь – я бы снова пришёл на этот мост.

И снова влюбился бы в тебя. Прости, что не смог остаться…

P.S. Не переставай рисовать закаты.»

Она больше не приходила на то место. Но однажды, спустя годы, её маленькая дочь нашла в шкафу старую папку с рисунками.

– Мама, а кто это? – девочка показала на портрет.

Лиза провела пальцем по пожелтевшей бумаге.

– Это человек, который научил меня любить… до самого конца.

И впервые за много лет она снова заплакала.

«Письмо в Песок»

Каир, 1893 год. Рынок Аль-Муск кишел людьми, воздух гудел от криков торговцев, смешиваясь с ароматами специй и жареного мяса. Идрис, молодой переплетчик книг, сидел в тени старой мечети, чиня потрепанный молитвенник. Его пальцы, привыкшие к тонкой работе, дрожали – сегодня он снова увидел её.

Лейла , дочь богатого торговца шелками, она проходила мимо его лотка раз в неделю, сопровождаемая служанкой. Их глаза встречались лишь на мгновение – но в этом мгновении была целая жизнь.

– Сколько можно смотреть, как ветер уносит листья, которые ты никогда не сможешь поймать?– пробормотал он, глядя, как её стройная фигура растворяется в толпе.

Она уронила кошель. Он поднял.

– Это ваше? – его голос предательски дрогнул.

Лейла вздрогнула, словно испуганная газель, но кивнула. Её пальцы едва коснулись его ладони, забирая монеты.

– Спасибо.

Она ушла, не оглянувшись. Но на следующий день вернулась.

– Вы… чините книги? – её голос был тише шороха страниц.

– Да.

– У меня есть одна… Коран моей матери. Переплет рассыпается.

Он взял книгу, стараясь не смотреть ей в лицо. Но когда их пальцы случайно соприкоснулись, он понял – он погиб.

Через месяц её отец, Ахмед-эфенди, заметил, как дочь задерживается у лотка переплетчика.

– Ты знаешь, что это невозможно? – прошипел он, хватая её за руку.

– Я ничего не сделала!

– Твои глаза сделали всё за тебя!

На следующий день Идрис увидел её в сопровождении незнакомого мужчины. Высокий, в дорогом кафтане, с холодными глазами. Жених.

– Лейла… – вырвалось у него.

Она сделала вид, что не слышит. Но когда жених отвернулся, её глаза встретились с его.

"Помоги мне."

Этот взгляд разорвал ему сердце.

Он пришел к её дому ночью, зная, что это безумие.

– Уезжай! – её шёпот донёсся из-за решётки окна. – Отец убьёт тебя!

– Пусть убьёт. Я не могу дышать, зная, что завтра тебя увезут.

Она заплакала.

– Мы виделись всего несколько раз… Почему это так больно?

Он прижал лоб к холодным прутьям.

– Потому что я уже любил тебя в Джанне… ещё до того, как мы встретились здесь.

Из дома донёсся шум. Лейла испуганно отпрянула.

– Иди! Прошу тебя!

Он ушёл.

Знойный вечер перед свадьбой. Идрис стоял у края базара, сжимая в руках потрёпанный Коран – тот самый, что она когда-то принесла ему для переплёта. Сегодня её караван отправлялся в Дамаск, к жениху.

Лейла вышла из дома отца, вся в белом, словно призрак. Её глаза, обычно такие живые, теперь были пусты, как высохшее русло Нила.

– Ты пришёл… – прошептала она, останавливаясь в шаге от него.

– Разве мог я не прийти? – его голос дрожал, как лист на ветру.

Она потянулась к нему рукой, но служанка резко одёрнула её:

– Ханум, вас ждут! Если эфенди увидит…

Лейла вздрогнула, но не отступила:

– Идрис… скажи мне что ни будь. То, что говорят тем, кто уезжает в далёкий путь.

Он закрыл глаза, чувствуя, как слёзы жгут его щёки:

– Останься, ты не будешь счастлива там…

Караван двигался медленно. Лейла сидела в паланкине, сжимая в руках тот самый Коран, который Идрис переплел для неё.

Внезапно – выстрелы. Крики. Топот копыт.

– Разбойники!

Она откинула занавеску и увидела его. Идрис, весь в пыли, с кинжалом в руке, бился с тремя нападавшими.

– Беги, Лейла! В скалы!

Но она не двинулась с места. Не могла.

Один из бандитов выстрелил. Идрис вздрогнул, но продолжал сражаться. Вторая пуля попала ему в плечо.

– Оставь её, и мы дадим тебе уйти! – засмеялся главарь.

Идрис плюнул кровью:

– У мусульманина есть два дня счастья: день, когда он находит любовь, и день, когда он встречается с Создателем. Сегодня у меня оба.

Он бросился вперёд, убивая одного бандита, раня второго…

Третий выстрел разорвал тишину. Идрис упал на колени. Лейла вырвалась из паланкина и бросилась к нему.

– Нет… нет, нет, НЕТ! – её крик разорвал пустыню.

Она прижала его окровавленную голову к груди:

– Почему… почему ты пришёл?

Он улыбнулся, касаясь её лица:

– Потому что… даже если бы было тысячу миров… я бы в каждом из них нашёл тебя.

Лейла упала на колени рядом с Идрисом, её белое свадебное платье мгновенно пропиталось его кровью.

– Ты… глупец… – её голос дрожал, но руки были твёрдыми, когда она прижимала его рану, пытаясь остановить кровь. – Зачем ты пришёл? Зачем?!

Идрис кашлянул, алая пена выступила на его губах.

– Разве… ты не знаешь? – он улыбнулся той самой улыбкой, которая когда-то заставила её сердце биться чаще. – "Я обещал… переплести для тебя… все книги…"

Она зарыдала, прижимая его ладонь к своей щеке.

Над ними раздался грубый смех. Главарь разбойников приблизился, пистолет всё ещё дымился.

– Какая трогательная сцена. Может, я отправлю вас к Аллаху вместе?

Лейла резко подняла голову. Её глаза горели.

– Ты думаешь, что убиваешь нас? Ты всего лишь… отправляешь нас туда, где твои пули уже не достанут!

Идрис слабо сжал её пальцы:

– Лейла… прочитай мне…

Она закрыла глаза, слёзы текли по её лицу, смешиваясь с его кровью. Его рука обмякла.

Разбойник заржал:

– Сейчас вы оба умрёте в этой пустыне, и никто даже не найдёт ваших костей!

Лейла подняла глаза на бандитов. В них не было страха – только ярость верующей женщины:

– Убейте меня. Иначе я найду вас. В этой жизни или в следующей.

Раздался ещё один выстрел. Лейла вздрогнула, но не отпустила его руку.

– Это… не больно? – прошептала она, чувствуя, как горячая кровь растекается по её спине.

Главарь разбойников подошёл ближе, наставив пистолет:

– Хватит болтать. Прощайся.

Лейла вдруг резко поднялась, заслоняя Идриса своим телом:

– Я уже простилась… с этим миром. Но ты… ты ещё ответишь перед Всевышним за каждый наш вздох!

Главарь заколебался. Но его подручный выстрелил. Последний выстрел эхом разнёсся по пустыне. Лейла упала рядом с Идрисом, их кровь смешалась на песке.

Главарь разбойников Али стоял над двумя телами, перепачканный чужой кровью. Его люди уже обыскивали караван, выкрикивая похабные шутки над убитыми охранниками.

– Эй, капитан! У неё колечко золотое! – крикнул один из бандитов, пытаясь стянуть кольцо с пальца Лейлы.

Али резко свистнул:

– Оставь! Это… – Он не закончил.

Что-то перевернулось внутри него, когда он увидел как они лежат.

Девушка, даже мертвая, прикрывала своим телом этого парня. Её руки были вцеплены в его окровавленную одежду, словно даже смерть не могла разомкнуть этот последний объятье.

– Чёрт… – прошипел Али.

Ветер внезапно стих. Пустыня замерла. Даже его люди перестали смеяться. Али, который за 20 лет грабежей не проронил ни слезинки, вдруг заговорил странным тихим голосом:

– Я… я ведь тоже когда-то…

Он резко оборвал сам себя, но было поздно. Воспоминание, как нож, вонзилось в горло:

«…его собственная невеста, убитая османскими солдатами 15 лет назад. Как он нашёл её тело в колодце. Как её пальцы тоже сжимали что-то – обрывок его же платка…»

– Закапывайте их!– вдруг рявкнул он, отшатнувшись. – Быстро! И этот Коран – закопать вместе с ними!

Один из молодых бандитов растерянно переступил с ноги на ногу:

– Но капитан… добыча…

Али выхватил пистолет и выстрелил в воздух:

– Я СКАЗАЛ – ЗАКОПАТЬ! И чтобы… чтобы…

Его голос внезапно сорвался. Все замерли. Перед ними стоял не кровожадный главарь, а седой мужчина с мокрыми глазами.

– Чтобы лицо её… было обращено к Мекке, – прошептал он. – Она… она ведь молилась, да?

Когда бандиты, бормоча, начали рыть могилу, Али отошёл в сторону. Его руки дрожали. Он вдруг понял страшную вещь:

Он только что убил единственную чистую любовь в этой проклятой пустыне. И теперь ему придётся жить с этим.

А жить оказалось больнее, чем умирать.

«Горные тени»

Осенний ветер гудел в расщелинах скал, словно невидимый муэдзин, призывающий к последней молитве. В пещере, скрытой завесой струящегося водопада, трое мужчин сидели вокруг потрескивающего костра. Пламя отбрасывало дрожащие тени на стены, покрытые древними надписями предков.

Залим, высокий и жилистый, с лицом, изрезанным шрамами и морщинами преждевременной мудрости, медленно точил свой кинжал. Лезвие с характерным изгибом – "джамбия", доставшаяся ему от отца, – издавало зловещий свист при каждом движении.

– Завтра караван Бекмирзы пойдет через Ханский перевал, – наконец нарушил молчание Залим. Его голос, низкий и хриплый, звучал как скрежет камней.

Мурад, коренастый, с руками, покрытыми шрамами от овечьих пут, перестал перебирать чётки.

– Сколько охраны?

– Шесть нукеров. Двое русских с ружьями нового образца, – ответил Залим, не поднимая глаз от клинка.

Молодой Ислам, чьи тонкие пальцы ещё помнили перелистывание страниц Корана, вздрогнул.

– Ружья… Аллах запрещает убийство, но разве мы не переступим черту?

Костер треснул, выбросив сноп искр. Залим медленно поднял голову. Его глаза – тёмные, как горные озёра в безлунную ночь – отражали пламя. – Когда бек забирает последнюю овцу у вдовы – это не убийство? Когда русские офицеры оскверняют наши мечети – это не грех? – Он резко вонзил кинжал в землю между ними.

– Мы возвращаем то, что было украдено. Если они выберут смерть вместо бегства – это их выбор.

Ислам потупил взгляд, его пальцы сжали страницы книги.

–Я боюсь… что однажды мы станем такими же, как они.

Залим внезапно ухмыльнулся, обнажив отсутствующий боковой зуб – память о прошлой схватке.

–Тогда мы умрём. Но сегодня мы – последняя тень справедливости в этих горах.

Рассвет застал их на скалистом выступе над тропой. Холодный ветер рвал полы их бурок, а где-то внизу, в розовеющей дымке утра, медленно двигался караван – десять вьючных лошадей, охрана в красных черкесках, и роскошная паланкина, расшитая золотом.

–Бекмирза не пожалел денег на охрану, – прошипел Мурад, припав к камню.

Залим молча наблюдал, как караван входит в узкое место тропы.

– По плану. Я – к паланкину. Мурад – перекрыть отход. Ислам – стреляешь только если будут ружья.

Они спустились как тени. Первые два нукера пали без звука – кинжал Залима нашёл щель между доспехами. Третий успел вскрикнуть, но Ислам закрыл ему рот ладонью, одновременно вонзая клинок под ребро.

Когда Залим рванул занавес паланкина, он ожидал увидеть толстого, перепуганного бека. Но вместо этого встретил её взгляд. Девушка в индигово-синем платье, с лицом, полуприкрытым прозрачной газой, сидела прямо, не дрогнув. Её глаза – огромные, цвета спелого миндаля – смотрели на него без страха.

–Ты Залим, – это не было вопросом.

Мурад уже занёс кинжал.

–Дочь бека! Убьём её – будет мстить!

Но Залим поднял руку.

–Почему ты не кричишь?

Айша (теперь он знал её имя) медленно подняла руку и сняла газ.

–Потому что мой отец везёт эти деньги русскому коменданту. Чтобы купить разрешение собирать налоги с ещё трёх сёл.

Где-то позади уже горели тюки – Мурад поджёг караван.

–Забери деньги, – сказала Айша, не моргнув. – Но пощади его жизнь.

Залим рассмеялся.

–Он этого заслуживает!

–А ты заслуживаешь быть лучше него – ответила она просто.

В этот момент где-то раздался выстрел – русский офицер очнулся. Ислам крикнул предупреждение, и абреки исчезли в скалах, оставив горящий караван.

Но Залим знал – эта встреча изменила всё.

Лунный свет струился сквозь резные решетки рунда в доме Бекмирзы, когда он в ярости ворвался в женскую половину.

–Где она?! – ревел бек, разбрасывая дорогие подушки – Где моя дочь?!

Служанки молчали, прижимаясь к стенам. Только старая няня осмелилась поднять глаза:

–Она ушла, господин. Сказала – не ищите.

Бекмирза ударил кулаком по столу, опрокинув серебряный поднос с фруктами.

–С этим псом! С этим абреком! – Его маленькие глазки бегали по комнате, пока не остановились на шкатулке. С яростью сорвав крышку, он вытащил шелковый платок – подарок Залима, который Айша берегла как реликвию.