Геката

– Нам нужно где-то укрыться, – сказал я Лэйле.

– Единственное укрытие – это туннель.

– Машину может перевернуть.

Хрен бы драл эти приключения.

Лэйла Баньяра:

«Я никогда не видела Бурю вблизи, хоть и выросла здесь. Родители всячески оберегали нас от того, чтобы воспринимать и принимать ее. Мало что рассказывали о ее причинах и природе. В их словах Буря обретала суть дикого, но сытого зверя. Не могу сказать, что она интересовала меня настолько, чтобы ослушаться родителей, сбежать из-под их пригляда и посмотреть, какая она. Но когда я ощутила ее касания, когда поняла, что граница такой силы и значения уже переступила через меня, все наставления родителей утратили вес и ценность. И напомнить было некому».

– Попробуем попасть в какое-нибудь здание? – Спросил я.

– Наверняка, все уже закрыто. Все в туннеле.

– Нет, нет, нет, брось это, Лэйла. Брось это. Что нам делать? Ты здесь выросла.

– Мы всегда уходили в туннель.

Она говорила так спокойно, как будто ничего и не было.

– Что нам делать?

Она осмотрелась.

– Смотри, – ткнув пальцем в стекло, сказала Лэйла, – они все ещё стоят.

Она показывала на людей под фонарями – на мутные неподвижные силуэты.

– Пойдём к ним?

Этот вопрос походил на приглашение двигаться в сторону света в конце туннеля. Но не того туннеля, в котором хранилось спасение, а того, который есть конец всех начал. Вот я – а вот меня больше нет. А я даже не нашёл себе замену на рабочее место. Лэйла взяла меня за руку – уверенно и настойчиво – и кивнула. Мы выбрались на улицу через пассажирскую дверь, не размыкая союзную хватку. Водоветренный хаос разбрасывал силы во все стороны. Я и Лэйла прорезались сквозь рваные вихри к свету фонаря и оказались под сухим и безветренным куполом неприкосновенности. Здесь стояла девчонка – худая и хрупкая – уже не девочка, но ещё не девушка. Она держала руки на весу, сложив их в чашу. В них содержалось невидимое воздаяние. Девчонка обернулась на нас и будто исподтишка сказала: «Вы стали свидетелями великого таинства, битхо! Проявите уважение, иначе погубите и себя, и меня». Она умоляюще злилась в своих словах. Лэйла Баньяра затянула пояс пальто покрепче и застыла в неглубоком покорном поклоне. Я не знал, что мне делать, и девчонка, воздававшая урагану, поняла это. Она сказала: «Будьте честным».

Уже не девочка, но еще не девушка:

«Я часто встречаю чужаков и недолюбливаю их. Мама говорит, что у каждого есть право на Приобщение. Но еще она говорит, что Почитание только для посвященных. Только для тех, кто живет здесь. Для тех, кто этому учился. Я училась этому и живу здесь, а они нет. Я же не обязана мириться с их невежеством, когда выполняю священный ритуал! Сначала Приобщение и только потом Почитание. Никак не наоборот».

Я поднял правую руку и стал смотреть на часы. Я просто ждал. Ждал, когда буря закончится, и это было честным отношением к «ее величеству». Свет фонаря, укрывавшего нас от стихии, моргнул, и я остался один на один с памятью о кожистых щелках век, за которыми глаза опиумных япошек выглядели огромными, потому что отражали весь свет уличных фонарей.

У меня не стало тела. Я подумал так потому, что перестал видеть свою тень. Еще потому, что слышал, видел и осязал едино. Ни глазами, ни ушами, ни кожей. Но под изменением восприятия окружения, на дальнем плане цвело иное изменение – менее явное, более тонкое, менее понимаемое, более важное. Я перестал чувствовать время. Его постоянный нагоняющий ход затих, истончился и исчез. Я не мог опоздать. Мне не приходилось ждать. Не нужно было торопиться. Оказавшись вне времени, я понял, что такое вечность. Свет собрался в ослепляющую точку, блеснул до самого горизонта, воздух сжался, дрогнул и разжался, вернулось время, тело и его тень. Фонарный свет взмыл в высоту, затмил небо и оставил меня в тревожной бесшумной темнотое, превратившуюся в темноту опущенных век. Кровь снова пульсировала под кожей. Лопатки сводило от холода. Я не открывал глаз, как будто старался удержать неуловимый сон. Было ли виденное сном, откровением, иллюзией? Было ли правдой, метафорой или проявлением? Было ли оно? Моя огромная постигнутая вечность.

Я открыл глаза. Улица была пуста и мокра. Моя машина стояла на месте и приветливо отозвалась на кнопку отключения сигнализации. Я сел на место водителя, открыл бардачок, достал оттуда рваные колготки Лэйлы и поднёс их к лицу. Они пахли возбуждающей солоноватостью. Выезжая из города, я завернул в колготки Лэйлы свои часы и выбросил их на обочину.

Глава 2

Я нажимал на газ, и мотор отзывался ровным тяговитым рокотом. Сгусток памяти, вместивший путешествие в родной город Лэйлы Баньяры, методично удалялся от моего самовосприятия. Слева, над далеким горным массивом восходил рассвет. Все позади. Все почти забыто. Еще чуть-чуть, и все вернётся на круги моя.

Спустя несколько минут стремительной скорости, свет фар выхватил мутный антропоморфный силуэт вдалеке. Он стоял на дороге – на полосе моего движения. Вокруг него асфальт расходился волнами – как концентрический след от брошенного в воду камня. Я посигналил и мигнул дальним светом. Силуэт вытянул руку против направления моего движения. Я перестроился на встречную полосу, потому что не хотел задерживаться в окрестностях Маунт-Гейта ни под каким предлогом. Силуэт перешел на другую полосу вслед за мной. Он совсем не боялся почти двух тонн голодного до скорости металла, рвущегося в его сторону. Я притормозил и снова посигналил. Массив асфальта перед силуэтом потрескался, вырвался из земной тверди, смешался с обочечным грунтом и воздвигся в пыльную тяжелую стену поперек дороги. Я остановился и вышел из машины. Дверь увесисто хлопнула и лязгнула замком. Стена рассыпалась, асфальт осел на места, и трещины зажили. Силуэт, стоявший на дороге в мягкой дымке оседающей пыли, принял четкую форму.

– Значит, видишь, а? – спросил он.

– Вижу что?

– Меня.

– А ты меня? Куда ты лезешь под колеса?

– Добро пожаловать в Джуджион.

– В какой Джуджион? Ты кто такой?

– В мир сна.

– Я не сплю!

– Я знаю. Это и странно.

– Уйди с дороги. Что тебе нужно?

– Вернись в город.

– Пошел на хрен!

– Сам пошел. Девушка доверилась тебе, а ты сбежал, как от пожара.

– Тебе какое дело? Уйди с дороги! Не мешай мне, я хочу домой.

– Охо-хо… надо было раньше об этом думать. Теперь твой дом – здесь.

– Ты кто вообще такой?

– Буря открыла тебе Фактуру?

– Какая нахрен Фактура?

– Я вижу, что сейчас ты не настроен принимать перемены. Возвращайся, когда не сможешь быть в другом месте.

И он исчез – будто за одну двадцать четвертую доли секунды кадр сменился на точно такой же, но без постороннего присутствия.

Часовой Джуджиона:

«Наша задача не сложна, но порой случаются эксцессы. Те, кто подходит к Маунт-Гейту достаточно близко, чтобы почувствовать его притяжение, должны быть предупреждены и настроены. Те, кто его покидает – сопровождены спокойствием и принятием. Машина, которая мчалась по дороге управлялась спящим человеком. Мне так казалось. Люди иногда засыпают за рулём, и я был готов предотвратить аварию. Но это не понадобилось».

Я вернулся за руль и включил радио, потому что окружающая тишина конфликтовала с шумом между висков. Нужно было переключить внимание на внешний раздражитель – обмануть мозг. «Hit the road, Jack. And don’t you come back no more, no more, no more, no more». Дорога звала меня. Механизмы уже успели как следует прогреться и смазаться, и я предвкушал резвую сбитую эластичность движения. Ах, Лэйла, твоя чокнутая прозрачная обольстительность обернулась в перелом, который не спрятать под гипсом. Как я посмотрю тебе в глаза, когда тропинки в наших маленьких мирах вновь пересекутся? Оставайся там, где бы ты ни была, и оставь меня быть в моем месте. Я всецело не желаю нарушать границ зоны комфорта, которые так усердно воздвигал. Это ты, ты вонзила мне в сердце точный увлекающий импульс. Ты наполнила покоящийся парус ветром взбалмошной авантюры. На такой ли исход ты рассчитывала? О нет, Лэйла, ты не рассчитывала ни на что. Тебе просто нужно было что-то делать. Хоть что-нибудь – на поверхности огромной бессонной колыбели, болтающейся в космической темноте. Только так ты чувствуешь, что все еще жива.

Я продолжил путь. Чем сильнее я удалялся от города и чем выше поднимался по небу свет, тем чаще я видел вспышки периферическим зрением. Я путал их с дальним светом, проявляющимся из-за лежащих впереди холмов. Путал с бликами дорожных знаков и сигнальными огнями самолетов. С лопающимися от перенапряжения лампами в фонарях. Зрение подводило меня. В него примешивались порождения неосязаемого таинственного источника, и это дезориентировало меня. Еще через несколько километров вспышки стали превращаться в свечение. Они задерживались в поле восприятия, как хвосты комет, и обретали узнаваемые очертания. Мягкие яркие переплетения, танцующие вне пространства. Я плохо воспринимал дорогу зрительно, но стремление как можно скорее удалить себя от родного города Лэйлы Баньяры преобладало над инстинктом самосохранения. Я вверял жизнь своему водительскому опыту и инстинктам, подчинившим контроль за дорожной ситуацией и доведшим процесс пилотирования до автоматических, рефлекторных действий. Только благодаря им я оказался дома невредимым, но при этом до тошноты изможденным. Переступив порог, я, наконец, мог расслабиться и погрузиться в безапелляционную безопасность. Поддался тяжбам гравитации, и осел на пол. Стены прихожей разверзлись под моими ладонями, и брызнули в стороны мокрой ледяной пылью. Потертый паркет затрещал, перевернулся, высвободил из-под себя скользкие палубные доски. Наш корабль шел прямо по шторму. Молнии резали воздух, ветер вершил хаос и бил волной в борта. Форштевень ревел, сражаясь с толщей черной воды. Я слышал командные крики вокруг, видел юркие стремительные очертания людей, а сам цепенел в бесполезности, но ни на йоту не был испуган, потому что знал, что вокруг – мой дом. Но – вдруг – все прервалось.

В прихожей теплился блеклый рассветный дымок, за стеной шумел водопровод – кто-то принимал душ в своей чистенькой уютной ванной с маленькими бутылочками, мочалочками и отдельным для каждой части тела полотенцем.

Соседка:

«У меня кожа, склонная к куперозу. Очень гадко. И основные пораженные зоны именно на бёдрах. Не самое приятное место, но врачи говорили, что могло быть хуже. На лице, например, или в районе гениталий. То есть, когда я одета, никто и не заметит, что у меня есть какая-то проблема, но когда доходит до интима, я чувствую себя очень неуютно. Дерматолог посоветовал специальную косметику, и мне понравилась идея более глубокого ухода за собой. У меня есть гидрофильное масло для умывания, успокаивающая эссенция, энзимная пудра… Сахарный скраб, питательный гель с липолитическими свойствами, сыворотка для дренажного массажа… Не осуждайте меня. Их использование помогает отвлечься от недосыпания из-за кошмаров».

Я легко поднялся с пола и снял куртку. Но она осталась на мне – на мне, сидящем на полу и облокотившемся на стену спиной. Мои глаза были закрыты, но я ясно видел привычную обстановку. Только один элемент обращал видимое в загадку – я сам. Я списывал смятение сознания на глубочайшее переутомление, поэтому предположил, что уснул, при том так сильно желая оказаться дома, что даже безграничные горизонты сна сводились к родным стенам. Теперь, когда меня окружал защищающий непреступный покой, когда позади остались склоки бессмысленных приключений, когда я стал спокоен за себя – спящего и восстанавливающего силы, можно было прислушаться к простым поверхностным желаниям. Мне хотелось пить. Обычной солоноватой газированной минералки, цепляющейся за горло колючим освежающим холодом. Я оказался перед круглосуточным частным магазинчиком, располагающимся в подножии моего дома. Но его дверь не поддавалась. Она не была заперта, навесная табличка ярко приглашала посетителей надписью «открыто», внутри даже сновали сонные бедолаги, отрешенно выбирающие завтрак, но я не мог открыть дверь. Я брался за ручку, как всегда, как брался за нее почти каждый день, сгибал руку в локте, держась за эту ручку, но дверь не открывалась. Мне нужно было просто зайти внутрь – просто сделать шаг, но это было так же невозможно, как ступить в пропасть, о которой мы совсем недавно говорили с Лэйлой Баньярой. Я постучался. Потом еще и еще раз. Я хотел спросить у продавца, что случилось с дверью, с магазином, со мной, я хотел попросить дать мне бутылку воды хотя бы через окно. ПОЖАЛУЙСТА ДАЙТЕ МНЕ ВОДЫ! Жажда сжимала горло и обращала сухость губ в страх перед летальным обезвоживанием. Мне не оставалось ничего – только ломать дверь. Ее конструкция была формальна и хрупка, потому что помещение охранялось частным предприятием, а товар был застрахован. Никто не боялся грабителей и дебоширов. Ни их экстравагантные угрозы, ни холодное оружие, вымазанное свиной кровью, ни изобретательные решения по демонстрации серьезности намерений. Они больше никого не пугали. Я занес ногу, чтобы ударом выломать запорную планку, но шагнул мимо, будто сквозь щель между дверным полотном и коробкой. Кондиционер мягко обдувал лицо, продавец был одутловат, но добр, витрины пестрили и блестели. Я подошел к стойке и попросил воды. Минеральной, газированной, из холодильника. Мистер Эл Ди Финн, которого я видел почти каждый день и с которым состоял в приветливых, но отдаленных отношениях, не реагировал на мою просьбу. Я повторил утреннее приветствие и снова озвучил пожелание мистеру Эл Ди Финну. В ответ он решительно и умиротворенно игнорировал мое присутствие. Я никогда не нуждался во внимании. Напротив, избегал его при любой выглядящей естественной возможности, но сейчас внимание мне было необходимо. ПОЖАЛУЙСТА ДАЙТЕ МНЕ ВОДЫ! Продавец не ответствовал на мой жалкий надрывающийся вопль. Он даже не моргнул. Я приблизился лицом к его лицу – почти вплотную – и заметил странность в его глазах. Они были чуть обрюзгши, с тонкими розовыми прожилками капилляров, мутноватая роговица, темная каряя радужная оболочка, глубокий внимательный зрачок. Обычные – обыденные – человечьи глаза. Но что-то в них было не так. В них чего-то не хватало. Чего-то, без чего они вселяли в меня удручающую обеспокоенность и ощущение недосказанности. Я вглядывался настолько внимательно, что, казалось, вот-вот увижу глазное дно мистера Эл Ди Финна и, наконец, разглядел. В его глазах не было моего отражения.

– Эй!

В его глазах не было моего отражения.

– Пить хочешь?

Я хотел. Поэтому обернулся.

– Держи.

– Я где-то видел тебя раньше.

– Ага. Не волнуйся, я знаю, что сейчас ты и у ребенка не взял бы стакан воды.

Уже не девочка, но еще не девушка держала в руке бутылку минералки. Я жадно открутил крышку я сделал несколько шумных глотков. Как водопад наполняет озеро, так холодная газированная вода напитала мое иссыхающее нутро.

– Как тебя зовут?

– Адриана. Но все зовут меня Тенди – по фамилии. Тендерлоин. Вкусно?

– Не очень подходящее слово. Но да.

– Да знаю, – она махнула рукой и хихикнула, – просто прикалываюсь.

– Ты дала мне воду?

– А почему нет? Ты же просил.

– Ты что, работаешь здесь?

– О, нет-нет..

– Почему не он? Почему не он дал мне воду? – Я посмотрел на мистера Эл Ди Финна.

– Потому что ты больше не битхо.

– Кто это?

– Чужак. Ты больше не чужак.

– А при чем тут он? – Я вопросительно выставил руку в сторону продавца.

– Он и меня не видит. Что тут такого? Гляди.

Тенди подбежала к кассовой стойке, перемахнула через нее и крикнула мистеру Эл Ди Финну прямо в лицо: «Эй морда! Ну что, можешь сказать, почему ты меня не видишь? А? Потому что ты не видишь сны, когда бодрствуешь, да? Да, мой хороший, поэтому!» Она наотмашь ударила старину Финна по щеке, но тонкая белая ладонь бесшумно скользнула сквозь его плоть. Продавец вздрогнул и выдохнул. Он взял из-под прилавка пульт от кондиционера и прибавил пару градусов.

Эл Ди Финн:

«Мы недавно закончили ремонт в магазине. Благо, дела идут неплохо. Обновили проводку, напольное покрытие, потолочную шумоизоляцию. Установили несколько сплит-систем. Это оказалось выгоднее, чем ставить промышленный кондиционер. Но я никак не могу привыкнуть к тому, как работают эти штуки. То слишком холодно, то душно, то кочегарит, как топка на тепловозе. Но вот что я вам скажу: такого холода кондиционер не давал никогда. И в ушах из-за него не шумело. И картинка перед глазами не плыла. Я дома температуру мерил, за симптомами следил. Думал, может подхватил какую заразу. Ничего! Хотите верьте, хотите нет, а на двадцать втором канале, похоже, не врут».

– О, видал! «Как будто призрак прошёл сквозь меня!» – съехидничала Адриана и засмеялась. – Обожаю так делать!

– Так, Тенди… тормози.

– Ну что? Мне весело.

– Я же сплю сейчас. Я сам видел, как сплю. Это все – сон. И ты – просто проекция моего подсознания.

– Да ладно?

– Да.

– Ой, ты вроде взрослый, а такой забавный. Ну хорошо. Давай вот что: чего невозможно делать во сне? Первое, что приходит в голову?

– Читать.

– Отлично! Откуда знаешь? Ходил на курсы восстановления?

– Приходилось. От работы направляли. Но знаю не оттуда.

– Ага. Так… – Она быстро огляделась в прищуре, – ты же вряд ли наизусть знаешь, что пишут в уголке потребителя?

– Понятия не имею. Никогда не интересовался.

– О. Пойди-ка, а, поинтересуйся.

Я подошёл к информационному стенду и прочитал: «Лицензия на розничную торговлю алкогольной (с содержанием этилового спирта более 0,5%) продукцией».

– Ну? Прочитал?

– Прочитал.

– Вот. И дверь в магазин ты не смог открыть, потому что она не проекция твоего подсознания. Как и я. А значит, неподвластна твоим действиям.

– А что тогда?

– Она – физический объект материального мира. А мы с тобой – нет.

– А вода? Вода! Которую ты мне дала.

– Вода – нет. Я ее придумала. А ты уже допридумывал ощущения от нее.

– Что… что за фигня вообще?

– Мама предупреждала, что ты будешь потерян.

– Мама?

– Ага. Моя мама.

– А что?..

– Так, стой. Я вот что тебе скажу: чем больше вопросов ты будешь задавать, тем больше их будет появляться. Мы не знаем, что именно с тобой произошло, но точно знаем, что это случилось из-за Бури. Буря – это то, как мы видим это явление в реальном мире. На самом деле, у нее другой смысл. Тебе нужно вернуться в Маунт-Гейт. И чем дольше ты будешь оставаться вне него, тем сильнее будешь запутываться. Башню сорвет, я серьезно. Вернись туда и ляг спать. Мы тебя найдем.

– Тенди, но…

– Нет, нет, нет, никаких вопросов, хватит! Я пока только учусь. Не знаю всех тонкостей. Приезжай в Маунт-Гейт.

Она приложила указательный палец к губам и вышла… Куда-то. Я не видел, как именно это произошло, но остался со стойким ощущением, что Адриана Тендерлоин – уже не девочка, но еще не девушка – куда-то вышла.

Тенди:

«Когда мама узнала, что произошло во время Бури, она запереживала. Это было совсем не похоже на нее. Она сказала, что я должна отыскать „битхо“ и уговорить его встретиться с ней. Почти ничего не объяснила мне, потому что сама мало что понимала. Но это было важно для нее, а я люблю ее, поэтому послушалась. Да и вообще, искать кого-то в Джуджионе – это интересно. Очень просто и очень сложно одновременно, но у меня неплохо выходит. Когда я нашла его, мне очень хотелось побольше поговорить с ним, потому что такие случаи редко выпадают. Обычно те, кто участвует в Почитании без подготовки… Они… Ну, не справляются с этим…»

Я держал наполовину полную бутылку с минеральной водой и смотрел в нее, как в хрустальный шар таинственного доброго колдуна. Соображал. Сосредотачивался. Осознавал. «Засыпая, я нахожусь в реальном мире, как дух, а, бодрствуя, вижу Мир Снов? Джуджион? Другое измерение? Что за буря? Что она такое? Какой это – другой смысл?»

Буря, творящаяся в моей голове и перемешивающая еще оставшиеся здравомысленные крупицы сознания, выглядела гораздо страшнее чем та буря, которая приподнимала от земли колеса моего автомобиля в Маунт-Гейте. Во время Эпидемии Ночных Кошмаров мир людей претерпел уничижительные изменения, и на долю каждого человека в частности выпали суровые истязающие испытания. Нам всем понадобился необозримый объём труда, чтобы вернуться в русло, хоть сколько-нибудь напоминающее привычную жизнь. Но революция уже произошла, и изменения были необратимы. Они расчетливо преследовали нас, чтобы не позволять забыть, как мы беспомощны и немощны на самом деле. Я гордился своими успехами – смехотворными маленькими преодолениями колючих страхов, мелочных сомнений и скупых разочарований. Но последние события отбросили меня на несколько сотен шагов назад, и я снова вспомнил о группе поддержки страдающих от пост-эпидимального синдрома.

Как только я проснулся в своей прихожей, – или вернулся в тело, или что там произошло на самом деле – я позавтракал без аппетита, и отправился в одну из таких групп. Улица встретила меня влажным лесным туманом и жухлыми шевелящимися побегами, пробивающимися по краям бурого ручья. На месте детской площадки в воздухе висело ромбовидное строение с окнами, через которые насквозь виднелось небо, охваченное скользкими тенями безлистых ветвей. У смотрящего в землю нижнего угла ромбовидного строения стояла фигура в черной мантии и красной фарфоровой маске, изображающей любопытную гримасу. «Куда-шшшшш идё-шшшш? Ц-тк-тк-тк… Беда-шшшш, галдё-шшшш! Цк-цк-цк-ссссс».

Я шел по памяти – мне нужно было обойти свой дом вокруг и выйти на пешеходную линию, пролегающую вдоль проезжей части. Маршрут, исхоженный тысячами дней. Ведущий к тысячам целей. На месте дороги лежала пропасть – разлом, уходящий в темную тесную бездну, поглощающую глубиной и свет и звуки. Я шел по его краю, допуская, что бездонная опустошающая мгла не помешала бы моему шагу, и, ступи я мимо видимой тверди, падения не последовало бы. Но мне не хотелось рисковать. Мне хотелось лечь на землю и держаться за нее руками так крепко, как будто сила земного тяготения больше не властвовала надо мной. Преодолевая это желание, я дошел до местечкового культурного центра, скрывшего систему своих низких залов и кабинетов в подвале длинного жилого дома. Лестница вниз была крута и спиралевидна. Спуск по ней, казалось, занял у меня больше времени, чем путь от дома до ближайшего в этом районе места встречи страждущих от бессонницы, нервных расстройств и судорожных припадков. Лестница меняла высоту ступеней под моими ногами, пускала по стенам ворчащий подвижный гул, вспыхивала факелами и дрожала, будто сжималась и утончалась в ритм неровного обратного отсчета. Но я помнил, каким на самом деле был спуск в культурный центр – семь аккуратных ровных ступеней из искусственного камня. Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь простых шагов, обратившихся в торжественное нисхождение в самые недра необъяснимости происходящего.

Во входном холле, вместившем стол администратора, окно гардеробного помещения и пару ветхих, но крепких диванов, у дальней стены за столом сидела девушка. На его шершавой поверхности стояли несколько небрежно покрашенных глиняных кувшинов. По обеим сторонам от стола прямо из кафельного пола росли огромные, тянущиеся по стенам кувшинки со светящимися лепестками. Стена за девушкой была испещрена трещинами и крупные хлопья отшелушивающейся под самым потолком краски переходили очертаниями и текстурой в такие же светящиеся лепестки кувшинок.

– Ясама. Унцу реде-реде помсат? – сказала она.

– Что, простите?

– Унцу помсат? Лерих лерон вазими.

– Я ни слова не понимаю.

Она мило ворковала что-то совершенно незнакомое и оттого выглядела любопытной, но осторожной туристкой.

– Водзюц иссиро лерон пра.

– Что?… Я… Мне нужна группа поддержки.

– Корто!

Она поднялась из-за стола – в длинном мешковатом платье, белая, как новая батарея, и подошла. Мягко взяла меня за предплечье и показала на настенные часы, на которых не было часовой и минутной стрелки. Только секундная – красная и стремительная, как окровавленная стрела.

– Суномигата барте. Арфиол нагада?

Затем она, осторожно – даже сочувственно – повлекла меня к одному из ветхих, но крепких диванов. Я сел.

– Цем лерон циари аротилеш. Велилу.

Мне необязательно было понимать ее слова, чтобы понять ее. Она пригласила меня подождать, потому что сбор начинался позже. Судя по тому, что подождать я мог здесь, сидя на диване, ожидание не заняло бы много времени. Я разместился поудобнее и заметил, что огромные кувшинки пропали. Глиняные кувшины тоже. Весь холл обрел резкость, но при этом и обыденно-непримечательную бытовую бледность. Стены поменяли цвет с иссиня-бирюзового на грязный бежевый. У меня в руке была наполовину полная бутылка минералки – та самая, которую благосклонно передала мне Адриана Тендерлоин. Я сделал несколько глотков. Спустя прошедшее время, вода все еще оставалась холодной, колючей и освежающей. Девушка за столом больше не была одета в мешковатое платье и совсем не выглядела белой и свежей. Она была смугла и устала – внутри темного свитера крупной вязки. Я подошел ближе к столу и осмотрел ее: лицо, засвидетельствовавшее тяжелый опыт болезни любимого человека. Возможно, даже его трагическую кончину. Теперь девушка скорбела и помогала нуждающимся в честь памяти ушедшего. Я осмотрел ее руки – жесткие натруженные руки с мозолями от отвертки на правой ладони и мозолями от гитарных струн на кончиках пальцев левой руки. Девушка не располагала отличительными интеллектуальными качествами, но зато была крепка телом и обладала блестящей моторикой – поэтому зарабатывала ручным трудом и играла прекрасный грубый блюз на своем крошечном открытом балкончике каждый вечер. Я смотрел на нее, и настолько живо представлял ее жизнь, что в какой-то момент усомнился в собственном авторстве этих фантазий. Они были слишком правдоподобны.