Глаз бури (в стакане)

Потому что все всегда хотят. А я не хочу

Я не умею хотеть сам по себе. Я могу хотеть только для кого-то. Для кого-то очень красивого, воздушного, летящего и искрящего. Для драконов хотеть просто. Они и сами являются чудесами, только не знают об этом.

Когда мы отправляемся в путешествие, пол ногами из корней вырастают чешуйчатые василиски, переползают тропы и тихо шипят, только тихо, не смотри им в алые зрачки… Водяные ворота скрывают песни подводных жителей и разной нежити. Нечисть, говорят в народе… Лучшие друзья, говорю я. Лохматыми головами лешие склоняются и свисают с ветвей, дриады звонким смехом разбегаются из поля зрения, и только в слепом пятне можно увидеть слабые блики: это их сверкающая на солнце кожа.

***

Я помню, что я…

Я всеведущ и вездесущ

Я суть

Я сила

Я жизнь

Я дважды(многажды) не родившийся ребенок, прерванная жизнь, порванная нить. Я умирал молодым и старым, беспечным, пьяным от алкоголя и веществ, трезвым, как стекло, убитым, как время, во сне и в бодрствовании, в здравии и в болезни, в мучениях и с легким сердцем.

Мне втыкали ножи в спину и мечи в основание черепа, предавали, продавали, вздергивали на ветке. Я помню каждого и каждую свою смерть. Но что более важно, я помню каждую свою жизнь.

Я находил самых лучших друзей и самых злейших врагов. Они менялись местами как карты в колоде, дамы, короли, вальты. А я всегда был джокер. А я всегда был помножен на ноль.

А я всегда просто был.

Был золотой шестеренкой, недостающим звеном, перегородкой, медиатором, транслятором.

Через меня говорила Вселенная и все что я делал – старался не мешать ее голосу говорить через меня.

И если я самый последний злодей, то я: самая отчаянная надежда. Пусть так.

Я самый верный товарищ, который тащит тебя, израненного, по полю боя, залитому кровью, спасает, ценой своей жизни пусть так.

Я самый подлый предатель, который выдает сто неверных решений и поступков только для того чтобы ты через меня познал свои уроки.

Я был любим. Я был ненавидим.

И я ничего не мог с этим поделать. Суть вела меня по дорогам жизней, чертила путь, трассерами указывала во тьме мои цели.

Я видел очень много боли. Боли матерей, теряющих своих детей, для войны ли они их вынашивали и рождали?

Видел боль отцов, чьи сыны не оправдывали надежд и становились худшими представителями человеческого рода.

Боль друзей, которые были вынуждены расстаться после стольких лет.

Боль любимых, чьи спутники все больше зарывали себя в яму и их бессильную ярость, ярость бессилия, неспособность помочь и спасти.

Кто меня осудит, кто меня наградит?

Я всего лишь Голос.

Я стал прозрачен, прозрачен и пуст.

Помещая заблудшие души в сферу чистоты я всего лишь давал им возможность увидеть самоё себя. Ибо в пространстве, где нет отражений, а есть только возможность проявится, ты можешь делать это на полную мощность, не отвлекаясь и не отвлекая.

Укутанный тьмой взор ищет зацепку, ищет, куда можно направить свое внимание, и находит свое существо. Как есть.

Истинно и непоколебимо.

Вот такой ты. Посмотри на себя.

Хватит ли тебе широты сердца и любви не сойти с ума, увидев себя во всем уродстве и во всей красоте?

Я дополняю триединство. Элемент, который уравновесит твою смешную биполярку, что еще называют дуальностью всего сущего. Ты некрасив, ты прекрасен, ты добр, ты зол, ты спектр света, ты свет.

Я запутался в паутине своих имен и личин. Я пропал в туманном мареве галактических скоплений, я забыл, я вспомнил. Я стремился и отчаивался, я опускал руки, и я был тем, кто несет факел. Я вырвал свое сердце и стал этим пылающим сердцем. Я ждал и разочаровывался в своем ожидании.

Я не стал лучше, чем кто-либо из живущих, но и хуже, определённо, не стал. Я первородная искра космоса, мой путь – волна, я и есть волна. Пульсирующая, сияющая, звездная.

Камень, брошенный в воду, рябь кругов на воде, вода, воздух, солнце.

Я разделен на тысячу кусочков своей души во всех живых существах, но я неделим, един, целостен.

Я: Гаспар, умерший, возрожденный в памяти и в буквах: черных, на белом, в звуках, стелющихся в уши тем, кто слышит, в образах, картинах, странных явлениях…

В конце концов, не имеет значения, как меня зовут: Гаспар, Оскар, Люциус, Рауль… Много личин и имен, все об одном и том же. И вообще, слишком много тут обо мне.

Давай переиначим.

Помнишь ли ты свое имя?

Здравствуй, как тебя зовут?

Эпилог.

Ноги в песок и соль,

Как проснёшься, прорвавшись сквозь помехи телефонной связи и радиоволн, вставай, иди, дыши, тонким дымом стелись к потолку, бегай топоча по комнатам, роняя куски своего сознания то тут, то там, вот чашки и кружки, окурки, нитки, капли застывшего гипса вырастают вокруг как стены города, из которого мы сбежали.

Как закатное солнце на плечах своих несёт 48 слоёв градиента, воистину, труд атланта, поди, такую тяжесть удержи, не то, что спина надломиться, так сможешь ли сдюжить с таким количеством красоты, какое не вместиться ни в одну человеческую душу. Так и моя, смотри уже по шву трещит, лопается, кипит изнутри жгучей лавой, потому что ядерный реактор превращает глаз твой сначала в один сплошной залитый чёрной смолой зрачок, трансформирует его в трефовую масть, ну ты – всегда в масть, кто бы спорил, а потом нагревает моё сердце до такой температуры, при которой не то что не живут, при таких нагрузках уже страховочные графитовые стержни начинают плавится, превращая существование в одну сплошную любовь.

И

Я вырежу отпечаток твоего образа как делают себе тотем или фреску, носить под сердцем, согревать свою душу только напоминанием о том, что ты, такой, горящий пламенем тысячи входящих в атмосферу метеоритов, переливающийся, горячий, плотный, пульсирующий, как новорожденная суперновая, есть.

Чтобы, когда меня настигнет очередной персональный конец света, когда меня снова потащит в холодную пропасть отчаяния привязанный к левой почке ледяной булыжник, я вспомню.

Вспомню как перед глазами расплетались зыбкие полосы иллюзии боли, вдох, море забирает мой след у песка, солнце садиться за горизонт, волны сбавляют свой гонор и уже не бурлят, но шепчут, там что-то про спектр шкалы страданий, который раскладывается на ультрафиолет и неведомую тоску по свободе. Там мы, сидим рядышком на краю Вселенной, и я четвёртой рукой глажу тебя по вихрастой неспокойной голове. В тот день определённо нужно будет вернуться из смерти, которой нет.