Глаз бури (в стакане)

Я воображение Джека. Воображение, которое, как и все в моей жизни, о двух сторонах монетки, которая зависла в воздухе и никак не упадет. Которое мне и враг, и друг. Которое сказка о двух концах, с какого ни начни, все едино, встретимся в середине. Воображение подкидывает мне все самые страшные сценарии, все самые вкусные идеи, все самые интересные маршруты по синапсам и транснейронным магистралям моего же мозга. Вот я: живу свою жизнь, а сам как будто заблудился в останкинской телебашне, в этих бесконечных этажах и коридорах, выстеленных красными ковровыми дорожками, в которых тонет звук и тонет свет. Иду, бегу, еду. Иногда останавливаюсь, чтобы заглянуть за дверь, за ней показывают любопытные фильмы и передачи, и все они про мои жизни. Военные драмы, нескончаемые сериалы про близкое окружение, документальные фильмы про бобров (в них тоже есть про меня), комедии в конце концов. Иногда так завертит и закрутит, невозможно оторваться, и тогда синие экраны проглатывают мои глаза, мое внимание, всасывают внутрь себя мою сущь и мою душу, и очень сложно бывает себя оттуда извлечь. Вот я: по сценарию муж и отец. Несчастлив по факту, но счастлив по сути. Вот я: последний самурай, оплот достоинства и воинской чести. Вот я: бестолковое существо, тычущееся во все возможные места для неквалифицированных сотрудников, и везде получающий отказ. Я проживаю столько вариаций, придуманных не мной только для того, чтобы вспомнить… Я забыл, что именно я должен вспомнить. Поэтому мое нескончаемое путешествие по мосифльмовским коридорам продолжается, раз за разом, день за днем.

Я усталость Джека. Я устал. Неведомые тяжелые руки лежат у меня на плечах. Или каменные своды. Или мешки с мукой. Кто знает, откуда во мне берётся это ощущение ноши, тянущее, ненужное, обременяющее. Как будто отжил свое и в своем послесмертии не смог упокоится, как зомби, как восставший заново из могилы, я восстаю по утрам из постели. В моем послесмертии… Тягучая паутина дней не отпускает заботами о следующем шаге. И я точно знаю, что этот шаг ведет меня в пропасть. Я все сильнее тону в этих ощущениях иллюзии безопасности, иллюзии стабильности, иллюзии уверенности в завтра и в послезавтра. Через послезавтра я освобожусь. Но оно наступает тяжелым ботинком мне на горло, и я снова тут.

И я не раз поднимался и падал, я не раз отчаивался окончательно, еще раз окончательно и в последний раз окончательно, и потом снова обретал способность летать.

Я опустошающая печаль Джека. Как Хаул, я покрываюсь зеленой слизью уныния и всенародного горя, когда мысли мои становятся моими врагами, отправляя меня на рекурсивную спираль из переживания заново своих негативных опытов, которые приносили боль и разочарование. Я варюсь в этом котле, как жаба, не осознавая, что медленный нагрев меня в конце концов убьёт. И самым страшным мне представляется наказание, в котором меня швырнут в самое мое неосознанное начало, к истокам моего путешествия, и мне придется заново, наново пережить все, что я пережил.

Я застоявшаяся ярость Джека, я немотивированная злоба Джека, я его сухие слезы, я его заросшее джунглями чувство долга. Я перечисление всех свойств Джека, и я их противопоставление. Я его любовь разговаривать с людьми, и я же его желание сделать так, чтобы все заткнулись. Особенно когда они пытаются. Пытаются в спорах, бесконечных и бессмысленных, выяснить, кто прав. Выяснить, кто источник всех бед. Выяснить, что Не Есть Бог, а что есть Бог.

Ибо облекая что угодно в слово, человек искажает сущность предмета, его суть и свойство. Потому что племя людское погрязло в лжи и удалилось от первородной истины искрящегося хаоса.

Человек решил, что только в споре рождается истина, только лишь в противопоставлении себя в мертвую точку обособленности, есть правда. Что очертив себя кругом, и выйдя за пределы единства, он как бы возвысится над всем остальным, станет отдельной боевой единицей, сможет управлять своей судьбой и судьбами всех окружающих живых и неживых существ.

Глупо и наивно. И, более того, этот путь, полный остролиста, щипающего за обнаженные щиколотки, полный изгибов и порогов, пунктирной линией лежит на карте человеческой жизни, и, сделав несколько мертвых петель, так или иначе, приводит обратно к источнику.

Другое дело, каким ты придешь, каким ты предстанешь к порогу своей смерти.

Сломленным и обессиленным, злобным и некрасивым, озверевшем от испытаний, на которые сам себя обрек и обвиняющем всех и вся в том, как красочно ты спотыкался на выбранном тобой же пути.

Или же красивым, сияющим, свободным…

***

Говорят, ты станешь одним из этих маленьких светящихся огоньков в звёздном небе после смерти…

Как же их называют…

Звезды?

По ночам они шелестят и щебечут, тихо перешептываются между собой, мерцают и искрят где-то там, в вышине. Поют свои звездные песни, танцуют, грустят и веселятся.

Знаете, говорят, наши души в своем послесмертии могут стать звездами.

Звездами будущей, еще не рождённой, новой вселенной. Упражнение на бесстрашие: кому из нас хватит смелости превратиться в горячий шар света, большой красный, или маленький желтый, или ярко голубой, или сверхновый? Пульсирующие, нестабильные, эволюционирующие, уникальные, неповторимые, с жестким рентгеновским излечением или с мягким, живым светом. Как же мы похожи!

Звездное население нашей вселенной настолько велико и разношерстно, насколько население нашей планеты. Среди них есть почившие, старики, нестабильные молодые, стабильные середнячки. Есть звезды-неразлучники, которые в счастливом союзе, в паре со своим спутником-черной дырой, являются уникальными явлениями. От звезды к спутнику идет струя газа, образуя вокруг него плазменную оболочку, которая тоже светится.

Белый карлик взрывается и создает вокруг себя планетарную туманность. Они текут и рассеиваются, принимая разные формы. Не все из них сферические, они имеют сложную структуру, пока еще никем не объяснённую. Там, в космосе, существует своя погода. Звездный солнечный ветер, полярные сияния, магнитные бури.

И ты, мой друг, ты совершенно точно ею станешь… Сияющей суперновой.

Если вспомнишь свое настоящее имя. Которое состоит не из букв человеческого языка, и даже не из звуков, порождаемых физикой этой Вселенной.

Может быть, это отпечаток на сетчатке глаза, появившийся при твоем рождении. Может быть это горное эхо, разносящее свой голос в ночи.

Может, оно пишется каплями крови на белом подоконнике, которые стекают из случайно пораненного бумагой пальца.

Достаточно ли ты внимателен, чтобы углядеть свое имя среди всех этих бесконечных знаков, знамений, символов?

Достаточно ли ты внимателен для самого себя?

Достаточно ли ты внимателен, чтобы не смотря ни на что, несмотря ни на какие перипетии в твоей жизни свято верить в сказку о том, что твоя душа превратиться в суперновую, вспомнит свой свет, вспомнит свой пульс?

Возрадуется и воспарит над подлунным миром. Чихнет, рассеется, рассмеется…

***

Я отчаянно пытаюсь вспомнить свое имя, и, кажется, сегодня я нащупал что-то очень-очень важное, очень близкое. Я знаю его, я знаю его, я хочу в небо…

Я отворачиваюсь от человека, играющего на калимбе грустную мелодию, погруженный в собственные мысли…

Через два дня я вспомню эту мелодию, и кажется, вместе с ней свое имя…

Нужно только слушать внимательно…

Я забытое имя Джека, я не то, что он представляет себе, не весь этот глупый набор реконструкций, я всего лишь…

Глава десять

В которой капитан звездного корабля Василий Баев просыпается в камере анабиоза, захлебываясь дыхательной жидкостью и пытается понять, что происходит.

Системы дали сбой.

Несколько фактов, ужасных, но являющихся правдой.

Тела экипажа истлели практически в труху. Их камеры оказались повреждены, представьте, все, кроме моей. Пережив первичный шок я занялся делом. Простым, понятным.

Делай что можешь там, где ты есть. Все стало неважно, но я решил по всем правилам космических путешествий предать тела почтению и погребению.

Отправил их, в этих блестящих саванах в открытый космос, дрейфовать в пустоте, одного за другим.

Как мог навёл порядок, убрал остатки жидкостей, расставил все по местам.

Сел, и понял. Теперь я один.

Вам знакомо чувство оглушающего одиночества, которое внезапно настигает, посреди дня, посреди ночи? Оно не обращает внимания на наличие людей вокруг, ты брошен, никем не понят и совсем-совсем один? Знакомо?

Так вот я это познал в полной мере, и все мои невзгоды и чаяния, пережитые мной в земной жизни никогда бы не сравнились с тем, что я испытал сейчас.

***

Прием-прием…

В ответ только белый радио шум и ничего больше.

Есть ли здесь хоть кто-то живой?

На много световых лет вокруг ответ: нет.

Но я продолжаю посылать свои сигналы в пространство космоса. Потерянный в этом мире, полном звезд, но чуждом для людей.

Я остался один, и это теперь навсегда.

***

Капитан космического корабля должен обладать качествами сверхчеловека, принимать экстренные решения в непростых ситуациях, так как от них зависит жизнеспособность команды и целого корабля. Капитан корабля должен…

Бла бла бла… Должностная инструкция мной зачитана до дыр, как и все имеющиеся на борту книги. Я болтаюсь тут уже слишком долго для того, чтобы перечитать все, что можно перечитать. А новых поступлении в нашу книжную лавку не намечается в два ближайших эона.

***

Нас готовили в космонавты.

С самого детства. Таких, как я, тренировали, бесконечно проверяли показатели здоровья и психики. Капитан космического корабля должен обладать устойчивыми психофизическими навыками. Должен, должен, должен… Сейчас я уже никому ничего не должен. Бесполезен, как и моя должностная инструкция.

***

Прием-прием…

Знаешь, а я решил, что не буду сдаваться. Хотя смалодушничал, и сдался уже тысячи раз. Столько же раз подходил к обрыву. Столько же раз хотел покончить с собой. Но я не имею на это права. Потому что за мной… Потому что моя честь и доблесть не позволят оставить в одиночестве тех, кто окажется в такой же ситуации. И пусть мой голос подхватит солнечный ветер и тот, другой, поймает его, сидя в своей радиорубке с намыленной веревкой, лезвием или что там у него будет припасено для того, чтобы покончить с собой.

Здравствуй друг. Ты не один. Я такой же. Слушай мой голос. Слушай мою историю, как слушал множество историй до этого. Может быть, именно я буду тем, кто поможет. По крайней мере, если у тебя за плечами целая вечность одиночества и такая же вечность впереди, ты можешь несколько минут подождать, и выслушать меня.

Слушай. Я не знаю, как ты остался один, но я – по глупости своей и, конечно, неимоверной гордыне. Миссия была невыполнима на этапе зарождения плана, а я, как все гордецы, люблю всё невозможное. Меня отправили в экспедицию к центру нашей галактики и все, что могло пойти не так, пошло не так. Это закон мироздания, который не учитывают наши астрофизики при расчёте пути следования. В какой момент забарахлит техника? В какой момент у меня сдадут нервы? В какой момент я просто усну и пропущу вспышку? Одному богу известно, и только ему. И в тот момент, когда красиво начерченная линия вашего плана начинает хаотично скакать и прыгать, как кардиограмма завзятого сердечника, ты, очевидно, пребываешь в полнейшей фрустрации, потому что таких непредсказуемых поворотов никто не ожидал. Так что быть готовым надо чуть более чем ко всему и сразу. Уповать на счастливую случайность точно не стоит, когда начинают ехать крышей все известные тебе законы физики, благо, пока что есть кислород и какой-то запас пищевых капсул.

То, что показывали приборы и телескопы это одно. Никто не учел, что приближение живого существа к центру галактики будет иметь совершенно другой характер.

Я потерял связь со всеми спутниками. Вообще потерял связь. Приборы барахлят, поэтому я даже не могу вести какой-то адекватный отсчет времени. И оно постоянно искажается и играет со мной в злые прятки.

Капитан Василий Баев вызывает Землю…

Капитан Василий Баев вызывает станцию «Юпитер»…

Капитан вызывает солнечную систему….

Нет ответа.

***

Временами на меня накатывают воспоминания.

О том, что происходило прежде. Об упущенных возможностях и незамеченных мною простых истин.

Живи и радуйся.

Вокруг очень красиво.

Совершенно невыносимо красиво. Сверхчувствительность человеческого существа не выдерживает нагрузок, глушит это восприятие, создает что-то сродни болевому шоку. Это шоковая нагрузка красотой. Каждого мига этой жизни.

Я только сейчас это осознал, все, чего лишился, все, чего не замечал.

Каким нужно быть беспросветным дураком?

Я оставлю это как есть.

Чистым, незамутненным воспоминанием о том, как может быть красиво.

Как в облаках скрываются горы, предвечерним сумраком спускается в ущелье туман.

***

Старая груша перед домом возвышается бесконечной зеленой горой ветвей и листьев, кажется, что она уходит в самое небо своей кроной, никто никогда не видел, где заканчивается ее верхушка. Она обстреливает жестяную крышу сарая мелкими круглыми горькими и несъедобными плодами. Падающие снаряды громко и гулко гремят по стальной лестнице и отскакивают на щебень. Груша вредная, ворчливая, вся в зазубринах и проплешинах, но, как старая бабка, просто назло переживет тут всех, чтобы никому не оставить ни наследства, ни права побывать на ее похоронах и позубоскалить.

Она заслоняет собой все окно из кухни, являясь и продолжением, и подтверждением лика природы, неумолимого леса, подступающего к самому краю жилища людей. Лес шумит. Шумит небольшая горная река. Тропа проглатывает путников, отважившихся ее преодолеть.

Что со мной стало? Время опять встало.

По стойке смирно, как оловянный солдат, замурованный, отлитый в неподвижность человечек.

Годы растянулись в эоны, прошлое зыбким отражением маяка маячит за спиной, будущее предопределено.

Грустные вещи, хищные вещи, ненужные вещи. Обрамляют меня стенами, домами, людьми, мелкими кусочками разных паззлов, из которых я пытаюсь собрать один целостный пейзаж. Куда там. Куда нам?

Вперед, по прямой, не сворачивая, сворачивать. Вспомнить себя, вспомнить цель, вспомнить средства для достижения цели и добыть средства на проживание и пропитание тела и духа.

Чем питается дух?

Одиночеством, иллюзорным, как и все сущее, и тем не менее… Более или менее.

Согласен на все, лишь бы не слышать поступь вечности, гремящей хрустальными колокольчиками. Только бы не забыться во сне, пропасть там, со всеми своими мечтами, со всеми потрохами своих желаний и своих надежд. И не дадут этого сделать. Выдернут, вывернут, вернут в реальность. Негоже нам, спящим в этом вящем настоящем.

***

Чувственность глушиться набором невидимых обязательств, они мне не принадлежат, но почему-то мной обладают мной, указывают мне как жить и что делать, не оставляют в покое.

Внутри моей тишины тишина. Завернутая в два пледа, курит на балконе, считает светлячков и беспечно останавливает поток несуразных мыслей.

Она не говорит со мной, почти не дышит, только ухмыляется, и ждет.

Ждет, когда я, наконец…

Когда я побросаю все свои суетящиеся и бегающие вокруг дела, вернусь, и мы будем делать абсолютное ничего вместе.

Я и моя тишина.

***

Неразлучными близнецами засыпая в белой постели, сцепившись руками и уперевшись покатыми лбами друг в дружку. Плавающий островок сознания среди ночной пустыни.

Где бы мне взять сил добежать до финала, не опустить руки, не стерев ноги в кровь.

Ничего странного не случается ни с кем из живущих, в моем мире, в мире, где материей управляет дух, который состоит из двух.

Я повторяю про себя, я повторяю вслух.

Мне безбожно холодно, мне невыносимо жарко. Лихорадка подступает к моей голове, и мне нужно выдохнуть, прервавшись на бесконечном довдохе. Слишком много людей и мыслей, приходящих, приносящих шум, но не оставляющих ничего после своих разгромов.

Это излечение души, это извлечение света. В конце этого лета…

***

Друг мой останется… В записях на флешах, на кассетах, на дисках, в облачном хранилище, возможно, это, когда-нибудь останется. Я помню, как ты, текучий, свободный, плечи и руки, бьешь в барабан, закрыв глаза и создавая ритм-ритм-ритм. Как ты, структурный и собранный, взглядом в свое измерение, настраиваешь пятиструнный бас на частоты вселенной. Как ты, мечтатель неизмеримых высот, берешь саксофон и выдаешь мелодию синархии звука.

Потому что ты, как и я, ходишь босиком по пустоте. Потому что ты, как и я, движешься вместе со светящимися лирами мира. Потому что ты, как и я…

Друг моего сердца.

***

Слово не разворачивай на полпути, кеды не переодевай в полупрыжке.

Здесь, в горах, где тучи собираются танцевать вальс, я обретаю снова, заново силу духа. Ты со мной. В долине папоротников, в долине теней, в долине огня.

Я забираюсь на самый высокий пик, я спускаюсь на самое дно болота, поезд прибывает на станцию, выгружает безликого без тела и бессмертного без души. Когда границ нет, остаются только бликующие грани, где свет преломляется, рассыпается на звук, волну… Синусоида волшебства.

Технология супрафизического сдвига постигается в моменте, когда волчьи зубы смыкаются на коже.

Вот, сшитый из разных лоскутов личностей и реальностей, цветной пёс. Волной ультразвука сшибает стены зданий, крошит бетон в пыль.

Делай проще, делай больше.

Куда направишь свой взгляд, капитан межзвёздного корабля?

Знаешь ли ты, чего хочешь?

Я знаю. И ты.

***

И все об этом волшебном лете, и все об этой невыразимой любви.

Я романтик. Был им и останусь.

В самых тяжелых думах, в самых тоскливых днях, я просто буду помнить, о том, что жил не зря.

О том, что все это видел, о тех, кого я любил, о тех, кто меня забыл.

Я передаю свою радиоволну в пустоту, зная, что меня не спасут, зная, что я обречен, зная, что я один.

Но там, за много световых лет есть вы. Живые, счастливые и несчастные, свободные делать выбор, способные решать свою судьбу.

А я здесь. В пустоте, с которой все началось и которой все закончится.

А в промежутке нам дана возможность любви и красоты.

Внимание. Обратите внимание.

***

Я выключаю кассетную запись, откидываюсь на спинку кресла в усталом и небрежном опустошении.

Мы получили эту передачу несколько лет назад, и никто до сих пор не знает, что было дальше. Мы ждём еще, мы настроили все свои спутники на прием.

И мы ждем.

Я безликий безымянный служащий радиорубки, страдающий провалами в памяти. Я хотел было поверить, что меня зовут: Василий Баев, и я бесстрашный капитан космического корабля. Но я смотрю на свое служебное удостоверение, и читая прыгающие буквы понимаю, что я совсем не он…

Глава 11

В которой Гаспар Магай просыпается среди ночи, выброшенным на берег, задыхающимся, пытающимся вдохнуть свое сознание обратно, как кислород.

Я выныриваю из пространства своих снов, омываемый морем и соленым ветром, припоминаю свой сон…

Сон, в котором я бреду по пустынному пляжу и бесконечно натыкаюсь на разношерстные предметы, которое выбросило море. Как море выбросило меня. И мне почему-то кажется, что это какой-то паззл, я беру недостающие детали в руки и пытаюсь собрать цельную картину из ржавых тазов, блокнотов, коряг и башмаков. А паззл никак не склеивается в одно целое, потому что там, дальше, еще и еще, детали, вещи, картинки, трещинки и зазубринки. Я утомлен и опустошен этой головоломкой, которая не складывается, и меня выматывает знание о том, что должно получится, но… И это очень похоже на иллюстрацию к моей жизни. Я все время стремлюсь вперед, к заветному недостающему кусочку знания, которое точно мне поможет все расставить по местам, которое позволит мне немного отдохнуть от это гонки за благополучием и безопасностью, благодаря которому я смогу проспать кряду несколько часов, не вскакивая посреди ночи в холодном поту от осознания, что есть несделанные дела, не проведённые встречи и неувиденные мною чудеса.

Я вспоминаю, когда жизнь была сильнее смерти.

Когда, если, как будто.

Когда детей не клали на амбразуру социальных ожиданий. Когда можно было петь и лететь. Когда можно было…

В прошлом, которого не было. Не имеет значения, что рассказывают, и что расскажут. Все картины написаны кровью, как и все учебники истории, мы запятнаны ею с момента, как начинаем верить в суждение извне. На всех картинках космические корабли только и делают, что сражаются с маленькими межпланетниками, с большими крейсерами, друг с другом. Всегда происходит вторжение, агрессия, беда, напасть.

А я хочу, чтобы космические корабли…

Чтобы космические корабли блестящими птицами взмывали в небо, уносили с собой команды задорных исследователей и искателей, дружных, смеющихся, радостных. Открывать новые планеты, новые миры, новых друзей. Чтобы не вторжением, не наживой, не поиском нового места для жизни вместо убитой нами же Земли, но добрым жестом, доброй волей.

Здравствуй, новая мыслеформа, как поживаешь, как ваше ничего? Ничего.

Завладевая территорией все хочется оттяпать кусочек побольше и послаще. Неверно. Error. Это так не работает.

Потому что огненным драконом с Ориона нельзя управлять, с ним можно только подружиться, доверить ему свое существо, честно и искренне показать суть и тогда можно вместе в полет.

Потому что афалины с Сируса чувствуют микроложь, на всех уровнях, а мы здесь тут чемпионы по вранью, особенно самим себе.

Потому что законы гравитации могут плавиться под твоим взглядом, потому что ты способен создавать миры. А ты выясняешь, кто из двух белых котов с помойки не прав.

Жизнь сильнее смерти. В неслучившемся будущем, рано или поздно, так или иначе, придётся пожать руку своему врагу. Сотворил ты его сам. Потому что нет врага, кроме того, что видишь в отражении, а если не видишь в отражении ничего, значит, пора в путь.

Люди собаки, люди кошки, люди волки.

Если ты мне волк, значит мы стая. Так повелось. Нежными носами принюхиваясь к утренней росе и друг к другу, мы начинаем наше путешествие при встрече, я сойду раньше, тебе до кольцевой. Кататься полусонным, уронившим на рюкзак голову и руки, сделать лишних три витка, прежде чем выйти из этой подземной сансары. Прочитай все книги, посмотри все фильмы, подслушай все случайные разговоры, попади в неприятные приятности и в случайные связи. Ты пришел сюда по своей воле, и да, в нашем послесмертии, в этом светящемся радужном мире все не так, все по-другому, наверное, проще. Но ты здесь. Значит, ты сделал выбор. Познай игру с помощью игры. Можно обезуметь окончательно, слететь с катушек, дать себе сил и воли решить, это они тупицы, а не ты дебил. Моя остановка, я шагаю в пропасть. Не прощаемся, еще свидимся, доброго пути.

Меня ждет маленький межпланетник. Гладкая пуля, капсула телепортации в неизвестность. Есть и другие миры.

Их никто не видел, они несозерцаемы и не существуют в этой вселенной. Но они ждут. Недреманое око не сомкнется.

Они ждут, и я иду к ним с распростертым сердцем, стертым в порошок. Не сеятель, не жнец, не пахарь. Я не оставляю следов, я не рассыпаю хлебные крошки.

Найди свой путь сам. Поверь, ты будешь в восторге.

…

Я ненавижу себя за свой дар оставаться ни при чем. Слушая разговоры, дискуссии, споры. Никогда не вовлекаться, не участвовать, не присутствовать. Это стирает мое лицо, делает меня бесчеловечным, безучастным, непринужденным, высокомерным. Мне как будто нет дела. Как будто. На само деле. И никто так до конца и не поверил в это. Как будто присутствие моего дело еще о чем-то говорит. Нет, не говорит. Прошу, не нужно этих неоправданных ожиданий, на меня не получится переложить ответственность, я ее не возьму. Я растворюсь вместе с дымом от костра в предвечерних сумерках, смешавшись с туманом и облаками. А ноша останется там, где раньше был я.

Я появляюсь в чьей то жизни только лишь для того, чтобы человек разочаровался в собственных отражениях. Я пуст. Я ничего из себя не представляю, у меня нет ни имени, ни звания, ни призвания. Я обретаю все эти признаки только лишь в присутствии Другого. Того, кто смотрит выжидающее. Того, кто хочет узнать ответ на вопрос: почему время нелинейно? Того, кто хочет волшебную таблетку от боли, и думает, что я прячу блистер в кармане в зажатом кулаке. Что, когда я раскрою кулак, на нем окажется что-то, что приведет его к победе над самим собой. Обыкновенное чудо. Но там только фантик от творожного сырка, и чудес я с собой не ношу. Не могу.

Чудеса случаются со мной. Намеренно или сами собой. И оттого люди думают, что я к ним как-то причастен. А я просто их вижу. И это все. Я наблюдающий призрак, бесплотная тень. Чудеса любят меня, ластятся своими шерстистыми головами, ждут, когда я захочу, чтобы они случились. Ждут, когда я захочу.