Сны

– Слушай, я не обязан тебе рассказывать.

– Поверить не могу, ты её даже не поцеловал!

– Ну и что?

– А то…что у тебя был шанс! Ты был в шаге от победы! И всё упустил! Так что я теперь снова в игре!

– А я не собираюсь играть ни в какие игры!

– А я собираюсь! Время действовать, Ванёк!..

– …вырос, решил объявить, нужно кресло для игр сперва обновить, если все живут вместе нет смысла тесниться, чтобы есть и работать, болтать и учиться, ведь за общим столом вся семья разместится. Дом вы легко обустроите с Хоф…

***

Привет, дорогой Кирильчик! Я хочу рассказать тебе ещё одну историю. Слушай!

У меня из окон…ну, это те, что не на парк, а на улицу, помнишь? Так вот из этих окон, видны деревья. Тополя. Они стоят на другой стороне, в два ряда и очень хорошо видны. Я их помню ещё детьми – молодыми невысокими деревцами. Когда мы переехали в этот дом, а было это летом, в июле вроде, я сразу обратил на них внимание. В тот день им стволы чем-то белым внизу покрывали, как краской. Я ещё помню, что впечатление у меня было, что… то есть ассоциация…что это школьники-первоклашки в белых гольфиках. Все такие аккуратные, кудрявые, чистенькие, маленькие, симпатичные…

А почему я вдруг о них молодых вспомнил? Вот в этом всё и дело.

Однажды утром просыпаюсь я от назойливого шума. Открываю глаза. Понимаю, что где-то что-то пилят. Долго, упорно и небезуспешно, потому что периодически что-то с хрустом валится. Встаю. Выглядываю в окно. И вижу, как эти тополя самым беспощадным образом обрезают. И половину уже обрезали по самое не могу. Чуть ли не до состояния пенька. То есть, тополя эти вымахали огромными богатырями – толстые бугристые стволы, мускулистые ветви и всё такое. И вот этих богатырей не только наполовину укоротили, но ещё и все ветки пообрезали, представляешь? Смотрю, там где всегда привык видеть пышные зелёные кроны, стоят столбы! Зрелище, скажу тебе, жуткое – два правильных ряда бывших живых, но теперь уже столбов!

Я чуть не расплакался, когда неожиданно вспомнил их маленькими «первоклашками»! Однако, история не только об этом. Точнее, совсем не об этом.

Я тут иногда соседку навещаю. Девчонка ещё, подросток. Но она, понимаешь, к инвалидному креслу прикована. Ей недавно очередную операцию сделали, и она пока не ходит. Говорит, что может и вообще никогда не пойдёт. Радостей у неё немного – телевизор она почти не смотрит, говорит устаёт сильно. А так книги, и в окно посмотреть. А в окне, вдруг, вот такая гадость!

Ну, я утешал её как мог. А как ты утешишь-то? Ну, говорю ей, они может ещё оклемаются. Она говорит – нет, они погибнут. Я говорю – да погоди, говорю, может ещё ветки новые отрастут? А она упрямо так, нет, мол. Но самое худшее, что я, говорит, тоже не выживу. Меня говорит так же обкорнали и я тоже погибну как эти тополя! В общем, представляешь какие дела?

И вот, значит, когда эти нехристи, лесорубы хреновы, закончили своё чёрное дело, я, глядя на это безобразие, тоже думал, что лучше уж совсем бы тополя эти вырвали, зачем так мучить? Светку только жалко (это девчонку-соседку так зовут). Не помогают такие картины, только хуже делают.

Чтобы не расстраиваться зря, стал я поменьше в эти окна заглядывать. На парк всё старался смотреть. И Светке рассказывал. Ну, она иногда бывала там, знает о чём речь. Но не сильно это её успокоило. Заладила, мол, я как эти тополя, и всё в том же духе!

Ну, вот так прошло какое-то время, и глянул я однажды в окно. Думал о своём о чём-то. И вдруг, не верю глазам – обрубки-то наши ветками новыми покрылись. Честное слово! Отросли новые, даже некоторые уже довольно длинные! И представляешь, даже листья на них распустились! Это осенью-то!

И стал я каждый день приглядываться к обновленцам. Замечать всё новые признаки жизни, так сказать! И Светке сказал – смотри, мол, я же говорил. Ну, она поначалу с сомнением к этому отнеслась – пыталась спорить. Я ей говорю – тебе что болезнь дороже, сгинуть лучше, чем хорошее замечать, так что ли?

Короче, представь себе – на всех других деревьях ни листочка уже. Самый конец ноября, понятное дело. И снег уже выпал. А эти красавцы – СТОЯТ ЗЕЛЁНЫЕ!!! Ты можешь себе представить такую картину? ЗЕ-ЛЁ-НЫ-Е стоят. Как ни в чём не бывало. За какие-то пару месяцев ветки разрослись, листьев море, даже некоторая пышность появилась! И стоят под снегом. Зеленеют!

В общем, я был потрясён до глубины души. И подумал, вот с кого пример надо брать – всё уже вроде обрезали, никаких шансов! А они выжили и успели, умудрились цвести. Вот это жажда, вот это желание ЖИЗНИ!

А самое главное – Светка прониклась! Ожила, глаза заблестели, заиграли! Сказала, что будет жить во что бы то ни стало! И не просто жить, а цвести, приносить радость людям! Как эти тополя! Говорит, наметила – через месяц встану!

Вот так! Ладно, что-то я расчувствовался, соплей напустил! Тебе, наверное, приторно стало! Извини, друг! Просто хотел историю рассказать!

Ну, будь здоров! Пиши!..

***

…пятнадцать практически вслепую. И это не шутки. Одна из английских страховых компаний сообщила, что именно по этой причине около двух миллионов водителей в Великобритании попали в ДТП…или не справились с управлением. Не лучше обстоит дело и с такой проблемой, как больная спина. По данным экспертов зажатие спинного нерва может привести к тому, что водитель не сможет экстренно затормозить…

– Работа по боку. Раз такое дело, у меня есть идея. Поехали куда-нибудь!

– С вами? Хоть на край света!

…артист Большого театра. Он мне сделал такие глаза, потому что в то время не было же ни Кремлёвского Дворца Съездов…и все…события происходили в Большом театре. Это государственная платформа такая… В то время в театре был Голованов, Мелик-Пашаев… и Кирилл в свои, там, тридцать с чем-то лет ещё в таких мальчиках, знаете, как-то ходил и дирижировал только какую-нибудь «Проданную невесту», там, «Иоланту»… И когда я его увидела в…эээ…летнее время, когда он сам себе составил программу, мне так понравилось как он дирижирует, я поняла, что сковывало…

***

«Андрюшенька, здравствуй! Похоже, радость и чудеса у нас кончились: УЗИ показало, что у ребеночка, которого носит Марьяночка, синдром Дауна. У св.Стилиана глаза на иконе скорбные, старалась не замечать этого раньше, а теперь понимаю, что это был знак. Не могу больше плакать, не могу больше и молиться… 9-го числа будут делать прокол матки, чтобы взять околоплодную жидкость, исследование которой даст точность генетического диагноза в 99%. Я не знаю, что нам делать, если диагноз будет подтвержден…»

«Леонида, у вас есть фото дочери? Желательно из последних. Пришлите мне, пожалуйста».

***

– …глубоким заболеваниям. Он очень опасен для окружающих. Такого надо лишать даже входа на стадион! Ещё один звонок, Пётр Александрович считает, что нужно полностью запретить продажу петард. Тогда и не будет случаев поджогов на стадионах.

– Повсеместно запретить продажу этих петард! Потому что не слишком много народу будет…делать их! Потом, вот этот Лимон, которого сейчас по телевизору показывают, он говорит «как им не стыдно детей обыскивать?», а как ему не стыдно в пьяном виде перед экраном выступать? Видно же, что он лыко не вяжет совсем!

– …просто эти моменты нишевые, те же самые фермерские магазины или, там, здоровое питание…а это эшелонирование торговли. У нас просто, к сожалению, оно отсутствует как класс, должно быть девять эшелонов, а у нас из этих девяти эшелонов присутствуют от силы два. Говорить об интернет – так называемой – торговле, как-то в отдельном виде, особенно продуктами, я вообще, честно говоря, не понимаю вот этого разговора по причине…

– Надо этот вопрос закрыть и я думаю, что какими-то полицейскими мерами его просто закрыли, ну потому что это небезопасно, а любой несчастный случай в метро он приводит в сбой движение на всём участке.

– Сегодня уже ни для кого не секрет, такие же подземные города есть и в Лондоне и в Париже и в Торонто. Лондонских "кротов" называют троглодитами…

***

Самолёт летел как-то странно… Красивый. Белый. Ослепительно белый от яркого солнца, обжигавшего фюзеляж. Чистый и аккуратный. Надёжный. И всё же странно. Что-то тревожное было в его полёте. Андрей не сразу сообразил, что самолёт летит слишком низко. Он знал про обман зрения, но тут было другое – самолёт действительно падал. Падал не стремительно, как в кино, с рёвом и дымом. Он падал медленно, спокойно. Даже деловито. Как будто всё было заранее рассчитано и теперь оставалось лишь исполнить скучное, чётко спланированное дело…рутина… Андрей замер, вглядываясь. Самолёт опускался всё ниже и ниже. Двигатели звучали ровно и спокойно, но он всё снижался и снижался. И не было конца края этому падению, потому что ничто ему не мешало – бескрайняя акватория залива, почти всегда пустующего, размеченного изредка крохотными точками личных яхт и ещё более мелкими каплями сёрфингистов. Но сегодня не было и их. Самолёт падал в безлюдное стекло залива. Время тянулось бесконечно долго для Андрея, стоявшего на пляже и смотревшего неотрывно на это падение. В том уже не было никаких сомнений – самолёт приближался сосредоточенно и целенаправленно. Вот уже остались считанные метры, но Андрею казалось, что ничего не произойдёт, вот сейчас он выровняется и, черкнув крылом или брюхом по воде, взмоет снова ввысь и полетит себе дальше по маршруту, что это была лишь прихоть, каприз, шутка от скуки палящего полдня… Но, нет, не шутка – долго подбираясь к земле, самолёт наконец, резко врезался в неё и монотонный рокот двигателей оборвался. Как в вату. Как если бы наступила внезапная глухота. Андрей постоял несколько секунд, всё ещё не веря глазам, и сорвался с места, побежал к самолёту, благо залив мелкий и хоть самолёт упал довольно далеко, там, наверное, от силы по пояс глубины. Он шагнул в воду и провалился…

Андрей открыл глаза, и первое что увидел – голубое чистое небо в окне над кроватью. В точности такое же, как в только что увиденном сне. С той лишь разницей, что самолёта в нём, к счастью, не было. Андрей полежал ещё, осматривая комнату. Реальность потихоньку восстанавливалась, приходила в себя, проступая каждым предметом по очереди, с каждой секундой чётко вырисовываясь, занимая своё насиженное место. Андрей глубоко вздохнул, чувствуя, как сон становится рыхлым, теряет очертания и, медленно растворяясь в победившей яви, уплывает лоскутами куда-то назад и вверх, безропотно принимая своё поражение. Андрей дотянулся до пульта телевизора и нажал кнопку – проверенный и многократно испытанный способ окончательной победы пробуждённого разума.

После обязательной задумчивой паузы, как будто телевизор каждый раз решал стоит ли сегодня одаривать неблагодарного клиента, в комнату ворвались громкие звуки бурлящей жизни суматошного мира…

***

– Джозеф становится постоянной угрозой, Анжелика продолжает сражаться за свою свободу!

– Нужно продолжать жить! Я хотела двигаться дальше!

– Она возвращается в колледж и теперь ездит на учёбу с другом – Мэтью Мартинесом…

– Он может быть особенным!

– Это мой размер!

– Он закаляет волю в огне!

– А-а-а!

– Отправляется в пасть к акуле!

– Очень большие, метров семь!

– И сдаёт экзамен на мужскую зрелость! С сумкой по Фиджи! Человек мира на канале…

… Даже этот осьминог подумает дважды прежде чем вступить в противостояние с этим жалким раком! Возможно он знает о ещё одном тайном оружии Богомола – копьеобразной клешне. Она идеально подходит для того, чтобы пронзить и схватить жертву. В мгновенье ока она превращает мягкотелую добычу в…суши!..

– …прививочный пункт сам приедет в ваше дачное сообщество. Достаточно обратиться по горячей линии в местной больнице и подать заявку на дачную вакцинацию. Только на забудьте про паспорт и полис. Будьте здоровы!

***

Травинка была сухая и белая. Некрасиво согнулась и походила на старуху, которой не разогнуть спину. Ветер жалел её, не выдирал с корнем – играл с ней, подталкивал – ну, давай же, падай! Падай!.. А она не падала, держалась. Земля, из которой она выросла, тоже была белая, выцветшая и потрескавшаяся. Да и не земля это вовсе, а глина. И если бы не жара, стоявшая уже целый месяц, она была бы светло-коричневой с тёмными пятнами. В обычные здесь, дождливые, дни она становилась глянцевой красоткой. Призывно сверкала, звала, как-будто обещала нечто удивительное… Но стоило только легкомысленному пешеходу ступить на неё, неизменно обманывала, выдёргивая из под ног опору и потом не без удовольствия поблескивала, посмеиваясь над жертвой. Травинке этот позор не грозил – она была своя, и вокруг было много таких…своих. Редко, но много.

«Прямо саванна какая-то, – подумал Андрей, переводя взгляд от травинки на пустырь. – Настоящая саванна. Как она здесь получилась?»

Андрей повернулся к Мишке:

– А? Как ты думаешь?

– Чего? – спросил Мишка, стоявший чуть поодаль сзади и принимавший лицом солнечную ванну. Садиться он не захотел, чтобы не запачкать штаны. Аккуратный он человек.

– Я говорю, как здесь саванна получилась?

– Что за саванна? – спросил Мишка, не открывая глаз. Андрей задумался, как бы поточнее сформулировать. Для Мишки надо формулировать чётко и просто, словарно-энциклопедический текст он считает выпендрёжем.

– Это место такое… Там точно такая же земля с травой и почти нет деревьев… Правда, ещё бегемоты всякие бегают, жирафы и прочее в том же духе…

– Жирафов тут нет – резонно заметил Мишка.

– Это верно, – согласился Андрей. – И всё-таки странно…

– Что?

– Почему похоже на саванну?

– Чего ты пристал с этой саванной? – Мишка явно не хотел открывать глаза.

– Да так… здесь смешанный лес должен быть…

– Андрюша, мы не в лесу, мы в городе.

– Ну, да… Я имел ввиду, остатки смешанного леса…

Мишка открыл глаза и сверху вниз посмотрел на Андрея:

– Ты радуйся, что хоть это ещё есть… смешанный лес! Скоро, наверное, и тут чего-нибудь воткнут… О! Смотри-ка, стихи получились: скоро тут чего-нибудь воткнут!..

Мишка поднял голову, откорректировал приём солнечных лучей и снова закрыл глаза.

Он был прав – последний парк в Счастливой Слободе методично выкорчевали и застроили два года назад и теперь остался лишь этот сравнительно крохотный клочок земли не тронутый строителями. Может потому что назывался он Парк Строителей. А может просто оставили его на закуску и участь его уже решена где-то.

Парк Строителей в строгом смысле парком-то и не был – прямоугольный отрез запущенной земли размером в пару гектар. Когда-то, видимо, проектировщики Счастливой Слободы планировали райский зелёный уголок для отдыхающего рабочего класса, но оставили, по неизвестным причинам дело на потом, а это «потом», как водится, так и не наступило. Дорожки не проложили, вместо них пустырь покрывали пьяными полукружьями, невесть кем протоптанные, то расширяющиеся, то сужающиеся тропинки, прерываемые какой-нибудь невысыхающей лужей или и вовсе травянистым тупиком. Деревья тоже не хотели расти среди жёсткой короткой травы, да и сама трава старалась быть скромнее и никогда не буйствовала, не разрасталась, никто её не скашивал и она, почему-то не пахла. Едва появившись на свет к концу весны, она быстро седела, делалась ломкой и грустно клонилась книзу. Желающих прогуляться здесь бывало немного. Бродячие собаки – опытные и закалённые – если очень надо было срезать путь, – быстро перебегали колючий пустырь, не останавливаясь и ничего не ища в траве. Только дети совершенно не боялись сюда ходить, и здешняя безжизненность хотя отчасти оживлялась гомоном и жизнерадостностью младых поколений. И всё же Парк Строителей, со всей своей неприкаянностью, в окружении потёртых серых девятиэтажек, действительно смотревшийся чем-то диковинным и даже инопланетным, оставался теперь единственным островком, высохшим оазисом, среди каменно-бетонной чащобы Счастливой Слободы. Райончик-то был тот ещё… Это нынче он разросся настолько, что стал самым большим районом в городе и с недавних пор потекли в него по неисповедимым путям, разного происхождения денежные потоки, делая попутно золотыми новые берега, а вот раньше, лет эдак двадцать пять назад, не каждый из безрассудных таксистов отваживался ехать в Счастливую Слободу. Частники ехали, но за совершенно неприличные деньги. Тут было весело – наркоманы, проститутки, иногороднее хулиганьё, пригонявшееся на трудовую повинность со всех концов страны, кого тут только не было. И всем хотелось свою, пусть небольшую, долю счастья и гармонии. Каждый понимал её по-своему и часто, или почти всегда, мнения на этот счёт расходились, приводя к каждодневным драмам, а иногда и трагедиям. Андрей с матерью как раз и переехал сюда двадцать лет назад, когда драм и трагедий хватало, но в то время ни разу не испытал на себе славу Счастливой Слободы. Понравился он ей, что ли? И гулял допоздна и, проводив любимую девочку, возвращался пешком в два часа ночи – ничего. А по ушам получил один раз и то, смешно. Когда район стал горделиво считаться элитным и былое его влияние уже уходило безвозвратно в прошлое, во всех его закоулках появился свет и ровный асфальт, детские площадки и цветочные клумбы, во всех без исключения домах завелись переговорные устройства, Андрея, возвращавшегося в хорошем настроении с работы, подстерегли, точнее, догнали у парадной двери три обкурившихся или просто подвыпивших подростка, весело поздравили с Рождеством, а потом без перехода также весело и быстро отделали, отобрав кошелёк с последними деньгами. Ходить с фиником три недели было конечно неприятно, но Андрей воспринял этот эпизод с благодарностью, как отеческое наставление от Счастливой Слободы, чтобы «не щёлкал клювом» и был мужчиной. Урок был усвоен и больше ничего подобного не происходило.

– Ну, чего, насмотрелся на свою травку? – раздался сзади Мишкин голос. Он уже закончил с солнечной ванной и теперь озирался, хмуря брови. – Всё-таки противное место… Если уж ты хотел природы, так сели бы в машину и через десять минут получил бы своё! Пошли!

Мишка опять был прав – это же окраина. Действительно, трасса рядом – раз, и ты уже за городом.

– Да я так… думал, просто погуляем немного и всё, – сказал Андрей, поднимаясь. – Ехать никуда не хочется. И, кстати, не десять минут – если через перекрёсток, то в пробке бы застряли, а через деревню, так там дорога закрыта, так что…

– О! Гляди-ка! – Мишка смотрел куда-то за его спину.

Андрей обернулся и увидел как с дальнего конца пустыря медленно, будто ощупывая перед собой почву, сипло выдыхая, взобрался и пополз в их сторону огромный Камаз, с удлинённой вверх крышей кабины, похожей на лоб мыслителя и длинным бортовым прицепом, в котором что-то громко и железно погромыхивало. Позади Камаза, словно младший брат поспешал небольшой жёлтого цвета передвижной кран.

– Интересно, – сказал Мишка. – Они чего заблудились что ли?

Андрей не ответил, а смотрел как «мыслитель» не доехав до них, остановился посредине пустыря. «Младший брат» медленно, с достоинством выдвинулся сзади, объезжая, и повернув свою морду немного в сторону, остановился чуть впереди. Оба железных брата, будто оценивая обстановку, обменялись грустными сиплыми вздохами и затихли, выпустив на волю бодрых людей в спецовках. Люди, ничего не оценивая, тут же принялись за оживлённую деятельность, раздавая щедро направо и налево привычные матюги и указания друг другу. Как по волшебству разом откинулись длинные борта у «мыслителя»-Камаза, отчего он сразу же сделался похожим на человека, прикрывающего свою наготу и перестал быть грозным. Громыхавшим содержимым были штабели каких-то тонких ребристых, судя по виду, металлических листов, которые люди в спецовках, очевидно, собирались выгружать.

– Интересно, – снова повторил Мишка, стараясь проникнуть взглядом в суть происходившего. – Чего-то привезли… Ща разгружать будут…

В ответ на его мысли вслух, снова ожил маленький жёлтый кран и оказалось, что совсем он не маленький – растопырились на четыре стороны телескопические лапы-стойки, распрямились-разогнулись со стоном железные сочленения, выросла посредине башня с кабиной управления и без особого желания, а лишь подчиняясь воле этих маленьких нахальных существ – некоторые из них уже суетились в кузове Камаза – заскрипел, застонал преобразившийся вдруг в железного монстра недоросль и принялся освобождать своего друга от тяжёлой ноши, сваливая железные ребристые листы прямо на сухую глинистую землю, на иссушённую траву, беспощадно давя её и поднимая стены белёсой пыли.

– Чего-то строить будут, – вынес свой вердикт Мишка и в третий раз добавил, – интересно!..

– Да, – задумчиво согласился Андрей, наблюдая разгрузку. Что-то изменилось в саванне. Нет, это было не просто присутствие людей и машин, а что-то не очевидное, но ощутимое, новое, странное. И странно было то, что казалось это лишь начало. И даже не само ещё начало, но какая-то подготовка к нему. Важная подготовка. Какое-то предвестие неотложимых событий. Что-то, что теперь уже невозможно будет отменить или заставить течь вспять…

– Ну, вот! Я же говорил, – победоносно заявил Мишка.

– Что? – спросил Андрей, выходя из задумчивости.

– Я же говорил, что воткнут что-нибудь… Вот и пожалуйста – припёрлись доделывать своё чёрное дело! Строители, блин…

– А может они что-нибудь хорошее построят, – предположил Андрей.

– Что, например? – спросил Мишка насмешливо.

– Не знаю, – рассеянно ответил Андрей, – детскую площадку…

– Ага, жди… Жди-и-помни-меня, – пропел Мишка, обняв Андрея за плечо. – Пошли отсюда, Андрюха! Не будем пособниками капиталистических хищников и алчных дельцов от строительства… Пойдём, отвлечёмся от этого мира чайком с вареньем! А? Хошь?

– Хочу, – сказал Андрей улыбнувшись. Чай с вареньем он любил.

– Ну! Я же знаю чем тебя взять! – воскликнул Мишка и потащил друга домой.

***

… Тойота представляет! Погоня за раф-четыре!..

– Алло! Да, это Корман. Я бы хотел поговорить с атташе немецкого посольства, это срочно. Встреча его величества короля Густава Шестого с управляющим центральным банком назначена на завтра в девять утра…

– Ну, наконец-то! Где тебя черти носят? Я уже запарилась совсем…ожидаючи! Столько работы в доме, а тебя всё нет и нет!

– Я же на работе, Роза Леопольдовна!

– А я что по-твоему прохлаждаюсь здесь, да?..

… Будущее спешит к нам не только на крыльях вашего воображения! Самые футуристичные самолёты уже готовы взлететь! Вы приглашаетесь на посадку в самолёт, который является достижением инженерной мысли…

***

– Что привело вас ко мне? – спросил Андрей, стараясь не важничать, но и держать лицо, покуда не выяснится что к чему и куда пойдёт.

Дама, улыбаясь, молчала и глядела Андрею прямо в глаза. Он смутился, его неуверенность усилилась. Чтобы это не успели заметить, он, как мог спокойно, улыбнулся в ответ:

– Скажите честно, вы из любопытства пришли или у вас есть какая-то…хм…какой-то вопрос?

– Есть, – продолжая улыбаться, сказала дама.

Если бы она была привлекательна, молода, соблазнительно одета, он ещё понял бы. Но перед ним восседала вполне обыкновенная женщина неясного возраста – то ли тридцать, то ли пятьдесят, больше похоже на последнее. И сразу-то не догадаешься может и не женщина, а транссексуал какой-нибудь. Нечто конкретно не выраженное, бледное, усреднённое. Белое пятно в форме человека. Человека одетого в безликие болониевые зимние штаны и такой же бесхарактерный свитер. Ботинки разве что придавали некую определённость облику, путая впрочем восприятие своей резкой брутальностью. Не было на её лице и во всей внешности никаких данных говорящих о наклонностях, чертах характера. Вообще ничего информативного, что бы могло помочь составить первоначальное представление. Андрей почувствовал, что начинает мелко подрагивать всем телом, что с ним случалось редко и в минуты нервные и неприятные. Точно так же ещё трясёт от холода, и Андрей попытался именно этим объяснить себе дрожь, но пришлось тут же признать, что в комнате было явно тепло и даже душновато.

Хорошая, кстати, комнатка попалась. Большая, комфортная. Метров тридцать, не меньше. Вернее, на профессиональном языке это называется кабинет, а когда он бронировал по телефону, ему вообще сказали, что это называется «зал». Долго искать не пришлось – предложений море, одно другого краше. Но здесь было всё так, как Андрею понравилось – центр города, есть выбор «кабинетов», чисто, уютно, чай с печеньками входит в стоимость… Прелесть! Вот знать бы ещё с чего начать!..

Андрей откашлялся и, сделав над собой усилие, продолжил: