Олька

Последняя подпись, говорившая о том, что уборка произведена, приходилась на одиннадцать вечера. Одиннадцать часов вечера, который еще не наступил.

Олька хлебнула чай и посмотрела на улицу, по которой скользили тени. Люди спешили по своим делам, бесцельно двигались, как рыбы в аквариуме.

Кафешку она выбрала не думая, просто зайдя в первую, попавшуюся на пути. Ей просто понравились красные грязные переплеты окон, мутные стекла и рекламный дракон, вымазанный тусклой золотой краской.

Внутри плавала серая тьма и запах кунжутного масла. Почти все столики были пусты, лишь в углу сидела обедающая парочка. Она устроилась у окна, из которого был виден вход с фонарем и золотой дракон.

Глупый старый дракон, думала Олька, глядя на него, торчит себе на улице. И в солнце и в слякоть и в снег. И хрен ему что. Будет торчать, пока заведение не разорится, и его не выкинут в мусорку. И даже тогда ему будет похер. Потому что он вещь и у него нет шансов. Никаких. От этой мысли ей стало совсем грустно.

Ольке редко кто нравился, и почти никогда она не представляла себя с мужчиной. Друзья находили ее, занимались с ней сексом и исчезали. Она никогда не пыталась разобраться в этом. То ли не знала, что ей было действительно нужно, то ли ленилась.

Она задумчиво ковырялась в лапше. Сквозь темный соус и зелень проглядывала рыжая курица-терияки. Интересно, что сейчас делает этот Глеб? Сидит где-нибудь в офисе с горой бумаг на столе. С чем-нибудь действительно важным. Таким, о чем она не может и подумать. А может, ссорится с женщиной как парочка в углу? Сидевший там парень был ничего, даже симпатичный, но Олька понимала, что тот врет. Врет неумело и глупо, правда легко читалась в глазах.

Для этого не было нужды особо приглядываться. Он пытался смотреть твердо, получалось очень плохо. Выдерживал три-четыре секунды и отворачивался. Будто баночки со специями и сезонное меню были интереснее разговора. Его собеседница сидела спиной, из-под небрежно повязанной косынки торчали цветные дреды. Лица не было видно, но нервные движения выдавали растерянность и отчаяние. Слабый солнечный свет лился с улицы, разделял ссорившихся, полз по столу, светил парню в лицо, оставляя ее в тени.

– Я с ней вообще не был.

– Да иди ты на хер! Мне Ирка все рассказала.

– Ты совсем дура? Ирку не знаешь? Я пиво пил с Костяном.

– Пиво он пил.. Сссука…

Олька намотала на лапшу на вилку, пахло вкусно. К макаронинам липли зерна кунжута и темные хлопья кинзы. Ничего у них не выйдет, пришло ей в голову. Никогда и ничего. Глупая девочка, зачем он ей был нужен. Что в нем было такого? Правильные черты лица? Голубые блеклые глаза? Сунув лапшу в рот, она принялась задумчиво жевать. Зачем кто-то кому-то нужен, этого она никогда не понимала. Вся эта пестрая химия рассыпалась, если на нее глянуть пристально. Никто никому никогда не был нужен, Олька покачала головой.

– Ирка видела, как ты с ней сосался, блядь. Сосался?

– Пиздит твоя Ирка.

Парень в очередной раз бросил взгляд в сторону, на треугольник сезонного меню. Заинтересованная Олька даже повторила за ним. Взяла в руки ламинированную бумагу и рассмотрела. Ничего интересного – смузи «Витаминный», «Тропик», домашний лимонад с огурцом, манты ручной лепки, кебаб из говядины, пицца «Маргарита». Обычное меню корейской забегаловки стремительно летящей к полному краху. Ничего такого, что смогло бы ему помочь.

– Я же тебя люблю.

Последний аргумент, наивная попытка защититься, когда катастрофа уже произошла, но ты этого не понимаешь. Универсальный клей для разбитых надежд, который ничего не склеит. Ничего и никогда.

– Тыыы? Любишь!? – собеседница задохнулась. Повисла тишина, Ольке стало неудобно, и она отвернулась. Скользнула глазами по заведению.

Кореянка стояла, опершись локтем на стойку, и внимательно наблюдала за парочкой. На ее лице была написана обычная забота официантов, стол был открыт, и кто будет платить по счету, было пока непонятно. Заметив Олькин взгляд, она приподняла бровь и пожала плечами – «Мужчины все на одно лицо, только мой Ильдарчик другой». Ее другой Ильдарчик торчал рядом в грязном поварском фартуке, перед ним стояла бутылка и две стопки.

Мужчины все на одно лицо, Олька подцепила кусок курицы. Может и так. Ведь у нее в памяти тоже осталось лишь пара друзей. Тех, которых она не забыла спустя час. Тех, с которыми ей вдруг остро захотелось быть.

Олег с болтом в голове, с которым все было ясно. Ее первая большая ошибка. И второй, настоящего имени которого она так и не узнала. Что было очень странно, потому что друзья обычно представлялись настоящими. Почти всегда. И рассказывали про семьи и жизнь. Рассказывали ту, свою версию полуправды, которой хотели верить. Всю ту чепуху, что она обычно пропускала мимо ушей. Второй был не таким. Он ничего не рассказывал.

– Привет, рыжая, меня Максим зовут, – он улыбнулся. – А тебя?

– Олька.

Еще друзья почти никогда не целовали ее в губы. Брезговали, Олька усмехнулась. Тот второй, ее поцеловал. Обнял и поцеловал, словно они встретились после долгой разлуки. Год, два, три. Словно знал ее тысячу лет. Словно ждал только ее. Удивленно ответив ему, она растаяла, что-то почувствовала.

Все было не так как всегда. Он поцеловал ее грудь. А потом неожиданно спустился ниже, к животу. Еще ниже, что было совсем редким исключением. Олька задохнулась, подалась вперед, запустила пальцы в его волосы, прижала к себе, чувствуя уколы щетины внутренней поверхностью бедер.

Потом поднялся и, смахнув ее соки с подбородка, прижал к простыням. Поцеловал. Олька почувствовала, что падает куда-то, летит вниз мимо полок с вареньем. Как в детской книжке, которую когда-то прочла. Он любил ее долго и нежно. Не как другие. Любил, пока на нее не рухнула жужжащая тень, облила беспамятством от кончиков пальцев до затылка. Каждый мускул в теле, каждая связка напряглись и мгновенно расслабились в толчках и сладкой боли внизу живота. Накрытая большой белой волной, она лежала тяжело дыша. Сквозь затухающую пелену слушая отрывки его разговора по телефону. Неисправный динамик хрипло выдавал половину тайн.

– Будет обедать в «Белуге» на Моховой…

– Александровский сад? Понятно.

– … там. Три человека… Мы договорились, Саня? Только без твоих обычных спектаклей.

Договорились, Саня? Олька прислушалась, все было не так. Не по обычному сценарию. Почему ей вдруг стало интересно то, что никогда не интересовало? Почему? Какая разница, как его зовут, если они через час расстанутся, чтобы не встретиться никогда.

– Без этого не получится, там много народа.

– … Сань, я тебя предупредил… шума не надо… не паясничай…

– Хорошо, я буду. Дай мне пару часов.

– … думаю, проблем не будет?

– Никаких, – заверил собеседника Макс. Положив, трубку он поцеловал Ольку и нежно погладил по щеке. – Очнулась? Ты громкая девочка, оказывается.

– Сама не знала, – она пожала плечами и потянулась, – это плохо?

– Нет, – хохотнул он. – Не в этих обстоятельствах.

Олька прикрыла глаза и рассматривала его из-под ресниц. Весь какой-то жилистый, собранный, с двумя шрамами под правой ключицей. Круглыми, неправильной формы впадинами, будто кто-то вырвал кусок мяса. Кто-то нехороший. Еще один шрам тянулся чуть выше поясницы, фиолетовая толстая полоса, выпирающая над поверхностью тела с уколами швов по сторонам.

Макс или Саша? Ей вдруг захотелось подарить ему свое время. Которого вдруг оказалось слишком много для нее одной. Олька отбросила волосы с лица. Он двигался по номеру гостиницы как большой кот. Нежный, мягкий и добрый кот, который знал ее тысячу лет. И ждал только ее. Свой вопрос она так и не задала.

Зато, пока он мылся в душе, любопытная Олька заглянула в его тяжелую сумку, молния которой немного разошлась. Толстая вороненая трубка и короткий магазин, в котором тускло отсвечивали патроны. Сбоку выглядывала небрежно заткнутая во внутренний карман обшитая тканью коробка с белой надписью «Carl Zeiss».

Интересный набор, хмыкнула она, и пожала плечами, у мужчин свои игрушки. А потом забралась назад, под одеяло. Может быть, будет второй раунд? Этого она тогда искренне хотела. Впервые. Нежный мягкий и добрый кот Макс. Или Саша. Разницы не было никакой. Ей подумалось про тысячу лет, что делают люди, встретившись через тысячу лет? Наверное, любят друг друга.

Ничего этого не случилось. Совсем ничего, и это ее расстроило. Он вышел из ванной, вытирая мокрые волосы полотенцем. Небрежно кинул его на стул и принялся одеваться. Она молча наблюдала за ним.

–Можешь остаться здесь, номер оплачен до завтра, – предложил он уже в дверях. – Мне пора, рыжая.

– Я подумаю, – произнесла Олька. О чем она собиралась думать, она не знала. Просто это было первое, что пришло в голову. Жаль, очень жаль, что все с ним было не так, как обычно. Ведь всегда уходила она. Уходила, когда оплаченное время подходило к концу. Мылась, одевалась, расчесывала волосы и исчезала, чтобы больше никогда не встретится с другом.

– Не стесняйся, – он подмигнул и поправил тяжелую сумку, – завтрак – ужин, все оплачено. Тут, кстати, вкусно кормят.

– Мы еще встретимся… Макс? – неожиданно произнесла она.

– Может быть, – он посмотрел на нее, на пару мгновений дольше, чем было необходимо, и, не попрощавшись, закрыл за собой дверь. Что-то тогда мелькнуло в его глазах, что-то непонятное Ольке. Может, это было одиночество? Тоска? Она до сих пор этого не знала. Но очень хотела узнать.

Макс. Или Саша. Она вздохнула. А теперь еще и этот Глеб, которого она видела всего-то полчаса. Может она сумасшедшая? Придумывает себе хороших мерзавцев, нежных, мягких и добрых котов, которые не существовали никогда, потому что это невозможно. Куда легче просто продавать свое время, пока оно кому-нибудь было нужно. Здесь – все было по-честному.

–Тварь! – послышалась пощечина, соседи в углу окончательно разругались. Девушка резко встала, подбежала к двери и пару раз навалилась на нее, прежде чем сообразила, что она открывается внутрь. Бросив растерянный взгляд на Ольку, она вышла. У нее было милое, совсем детское личико с пирсингом в крыле носа и нижней губе. Милое личико, подумалось Ольке, но сегодня не ее день. Никаких шансов. Поначалу она даже хотела ее остановить, посадить рядом, заказать водки или что тут было в меню, но не стала. Чем она могла помочь? Да ничем. Кто бы помог ей самой. Она доела лапшу и решила не ехать на Смоленскую. Плевать на эти пять тысяч. В принципе, плевать на все.

В ожидании счета, Олька сделала глоток чая. Тот почти остыл. Что теперь? Теперь она поедет домой, прихватит по пути коньяка или водки и постучится к Алле Матвеевне. Просто так. Они сядут под липами в старой беседке и будут пить. До самого вечера, до тех пор, пока не заскрипят первые сверчки. До тех пор, пока не станет совсем холодно и неуютно.

Водка или коньяк? В сумочке зазвонил телефон. Олька поморщилась, глупый старый Вагит в ожидании шанса. Все никак не успокоится. Она решительно сунула руку в боковой карман, сейчас она все ему объяснит.

На экране был номер Глеба. Черт, черт, черт. Олькино сердце прыгнуло, забилось быстрей, кровь прилила к голове. Глеб! Она пару раз вздохнула, пытаясь успокоиться, а потом твердо нажала кнопку.

– Алло?

Глава 7. Бог всех воробьев

Жизнь постоянно подкидывала ей шансы. Тщательно отбирая самые непонятные, меняя что-то важное в ту почти неощутимую крохотную паузу между тогда и сейчас. Олька обычно удивлялась. Как так? В последнее мгновение что-то происходило, что-то важное. В микросекунды тишины и неуверенности, в плавающем треске плохой связи. Будто кто-то в это время решал, что дальше? Что будет дальше с Олькой, с ее временем, со всем тем, что ее окружает.

– Рыжая? Мы же в парке встречались, верно?

Сейчас спросит, нашла ли она деньги, подумала она и ошиблась.

– Думал, уже не позвонишь! Совсем замотался. Извини, сразу не понял, что это ты, – он говорил не быстро, не так, словно полагал, что она испугается и бросит трубку. Ей показалось, что Глеб улыбается. Представив картинку, она моргнула, полностью уверенный в себе негодяй.

– Я сама не думала, – солгала Олька и бросила взгляд за соседний столик. Кореянка выложив счет, терпеливо ждала оплаты. Парень копался в карманах, выкладывая мятые купюры, морщился, пытаясь сопоставить сумму в счете и деньги. Было понятно, что мысли его заняты другим. Вернее другой, той, что размазывая слезы по детскому личику, не разбирая дороги, шла к метро.

Ты тоже не знал, что все вот так закончится, пришло на ум Ольке. Вот так прямо сейчас, в эту минуту у тебя все. Все твои планы – пыль и никаких шансов. Впрочем, как и у миллионов других людей, у которых что-то сейчас заканчивалось, а что-то начиналось.

– Ты слушаешь? – это был даже не вопрос, а утверждение. Глеб был уверен в себе. Совершенно, бесповоротно, решительно. Олька подумала, что сейчас он пригласит ее куда-нибудь, ресторан при отеле. Ресторан рядом с отелем. К себе домой. На дачу. И ошиблась во второй раз.

– Ты слушаешь? – повторил он.

– Да, – Олька небрежно смяла салфетку. Почему она нервничает? Обычный разговор, один из тысяч ни к чему не обязывающих. Ведь она может сбросить вызов и занести его номер в черный список. Забыть то, что еще на самом деле не случилось.

– У меня к тебе предложение…

Сразу в отель, подумала она.

– Ты же в офисе вроде работаешь? Куда пошлют?

– Ну, да, – неуверенным тоном произнесла Олька. Сейчас, эта наивная ложь ей казалась чем-то плохим. Неуместным, что ли. С другой стороны, если бы он услышал, что она инди? Как бы отреагировал? Не то, чтобы она сильно стеснялась, но по ее мнению посторонних Олькина собственная жизнь не касалась ни разу. Мало ли что они себе там думают. Она сама продавала то, что всегда принадлежало только ей. Единственную вещь, которую никто не мог отнять или присвоить.

– Ты не хотела бы поменять работу? У меня есть место помощника. Бумаги, планирование встреч, обычная секретарская работа. Если себя покажешь, потом будешь заниматься контрактами. У нас весело, кстати. Все молодые.

– А сколько платите? – ляпнула она, хотя этот вопрос ее не занимал абсолютно. Какая разница, сколько он платит, если она еще ничего не решила. Парень за соседним столиком расплатился, судя по довольному виду официантки, оставив щедрые чаевые, и деревянным шагом направился к двери. Олька, пропуская цифры, которые сообщал в трубке Глеб, смотрела на него в упор. Ответив на ее взгляд, он попытался улыбнуться, ничего не вышло. Затем он открыл дверь и исчез.

– Можешь подойти завтра в десять, – Глеб никак не менял интонации, говорил мягким уверенным голосом. – Адрес я тебе сброшу Ватсапом. Ты есть в Ватсапе?

– Есть, – Олька хлебнула чая и сосредоточилась на темном пятне на столешнице, она еще ничего не решила. Ни с работой, ни с Глебом. Ничего.

– Отлично, – было слышно как у него, где-то там распахнулась дверь, и кто-то осторожно поинтересовался: Глеб Борисыч, можно? Олька представила, как собеседник делает рукой, приглашая гостя присесть. И тот аккуратно присаживается. Сквозь трубку чувствовалось стеснение вошедшего.

– Ну, тогда до завтра, – Олькин благодетель взял микроскопическую паузу и добавил, – рыжая.

– До завтра, – пообещала она и прикусила губу, солнце за окном зажглось, словно эти слова включили невидимый рубильник. Пробило пыльные окна, ударило по глазам. Старый дракон повернул золотую голову и подмигнул ей. До завтра. Она нажала отбой и бессмысленно посмотрела в погасший экран телефона. Внимательно изучила ту загадочную паузу между тогда и сейчас, которая, возможно поменяла все. Во всяком случае, она в это верила. Прямая Надькина луна нагло смотрела на нее прямо с темного экрана. Эх, если бы знать, что только что поменялось. Олька задумчиво вздохнула. Как там было? Трефовый король вроде. Еще Максим, Евгений и Андрей.

– Триста двадцать рублей, по карте? – кореянка смотрела на нее. Из кармана грязного передника выглядывал пос-терминал.

Олька отрицательно покачала головой, у нее наличные. Положив на стол пятьсот, она отодвинула стул, поднялась, обошла стол и потянула тугую дверь кафе. Глеб сказал – до завтра. Что будет завтра? Этот вопрос она про себя задала гипсовому дракону у двери. Тот подмигнул еще раз. Завтра могло все, стоило только решиться. В его силах изменить то, что неизменно. Жизнь, время, обстоятельства. Завтра – это бог тех, кто уверен в одном шансе на миллион. Даже если у них ничего не получится. Бог потомственных неудачников, подумала Олька. И улыбнулась первому встречному, озабоченному мужчине в грязных туфлях. С серой планшеткой на длинном ремне. Просто улыбнулась, потому что захотела. Ведь никто не запретит ей делать то, что она хочет сейчас.

Прохожий отшатнулся, будто она его ударила. Удивленно посмотрел. Дурак. Это же бесплатно. Олька вдруг почувствовала себя почти святой. Какой-нибудь святой Олькой, которая желала, чтобы у всех были шансы. И жизнь давала их абсолютно задаром, ничего не требуя взамен.

Ей вдруг захотелось поехать на Варварку и зайти в первую попавшуюся церковь. Отворить дверь войти в теплый запах ладана, в таинственно сверкающую позолоту. Чтобы тогда случилось?

Поехать в Зарядье? Покрутив эту мысль в голове, она решительно зашла в ближайший продуктовый и купила сигарет, бутылку коньяка, колбасы, сыра, шоколада, батон и яблок. А потом достала личный телефон.

– Алла Матвеевна, это Олька, хотите коньяку? – время Варварки еще не пришло. Это было твердым решением. Там ее никто не ждал. Во всяком случае, сейчас. Да и что она скажет? Поблагодарит за что-то? За то, чего не было, и возможно не будет.

– Коньяк? Какой коньяк, Оль? – в трубке был слышен шорох, квартирная хозяйка курила. Скорее всего, сидела в беседке под липами, смотрела, как растут люпины.

Олька заглянула в пакет. Выкопала бутылку из-под упаковок, прочла этикету.

– Да хрен его знает, Алла Матвеевна. Наверное, хороший, раз столько стоит.

– У тебя, что-то случилось?

– Не знаю,– честно ответила она, потому что еще ничего не надумала. Солнце моргнуло, будто было недовольно ее нерешительностью. Ветер пробежал вдоль бордюра, подняв мелкие пыльные вихри.

– Ну, давай, – Алла Матвеевна выдохнула дым. Было слышно как там, на Малом Строченовском чирикают воробьи и шумят листья.

– Через полчаса, – положив трубку, Олька спрятала личный телефон и вынула заходившийся в истерике рабочий.

« Ты не понимаеш. Я тебе куплю квартиру»

« Давай, подумай»

«Ты плохо поступаеш. Думай, да?»

«Ничего не будеш нуждаться»

«Все тебе оплачивать буду. Плохо не думай»

Забыла кинуть его в черный список, вот балда! Олька поморщилась. Пролистывать сообщения одной рукой было неудобно. Пакет оттягивал другую. Вагит был неутомим, семнадцать сообщений и пять пропущенных. Господи, зачем она это читает? Все равно это ничего не изменит. И зачем она дала ему свой номер. Дурочка, блядь.

***

Стряхнув с рук хлебные крошки, Алла Матвеевна отпила коньяка из старой стопки синего стекла. Глянула на просвет, на пробивающееся сквозь листву солнце. А потом задумчиво улыбнулась и кивнула на птичью суету у беседки.

– Смотри, совсем как люди. Бог кидает им крошек, и они дерутся за них. Они даже не представляют, что где-то еще есть целый батон. А он вот он, лежит здесь. И им можно накормить много больше птиц. Но мне сейчас не хочется.

– Получается вы – воробьиный бог, – заключила Олька и хихикнула. – Только капризный. Очень капризный бог.

Хозяйка скосила на нее глаза и усмехнулась. Бог всех воробьев. Бог неудачников, которые не знают, что где-то есть целый батон. Ольке показалось, что ее собеседница повторила это про себя. Бог всех воробьев. Солнце прорывалось сквозь щели проходило сквозь синее стекло, оставляя на темном дереве стола красивую ажурную тень. Темные переплеты, между которыми лежал серый сапфир. Они сидели в беседке второй час, провожая московский теплый вечер, который медленно обращался в сумерки. Сахарно таял в зелени старых лип.

– Наверное, я бог. Хотя они об этом не знают, – Алла Матвеевна говорила своим грудным голосом, который, наверное, сводил мужчин с ума. – Впрочем, им и незачем. Все о чем они заботятся это собрать больше крошек, чем другие. Им не важно, что где-то можно получить больше, не важно, что некоторые из них не доживут до зимы. Возьмут и умрут или их поймает кот. Даже я им не важна, ведь они не знают, что я их бог, понимаешь?

Представить все это Ольке было сложно, коньяк уже давал о себе знать. В голове мягко шумело. Поразмыслив секунду над богом и воробьями, она сделала умное лицо и промолчала.

– Богом быть трудно, сплошная суета,– задумчиво продолжила ее собеседница. – Проще быть воробьем.

Из цветущих люпинов появился Кися Пися, прыгнул на лавку и просительно замурчал. Олька наделила его куском колбасы. И даже попыталась погладить, но кот недовольно мяукнул, а потом отошел в самый дальний угол беседки, где принялся ужинать, потешно дергая головой. Алла Матвеевна отпила глоток и задумчиво посмотрела на нее. А потом неожиданно спросила.

– Решила все бросить, Оль, так ведь?

– Что бросить?

– Ну. Все, Оль. Ты думаешь, я не знаю? – квартирная хозяйка улыбнулась. Как у нее это получалось? Алла Матвеевна улыбалась как королева. Олька поняла, что она чувствовала, когда с ней встречалась. Она чувствовала восхищение. Хотела бы она улыбаться так же, но понимала – это невозможно, ведь она не бог всех воробьев. Да и вообще, наверное, дура. И в этом ее главный грех.

– Ты же индивидуалка, так же? Я тебя и пустила, поэтому. Поняла сразу.

Олька даже задохнулась, ничего себе! В голове зашумело еще больше, и она почувствовала стеснение. Словно была голой. Сидела голой на потемневшем дереве и вела дурацкие разговоры. Солнце моргнуло сквозь листву, бросив на него взгляд, Олька поджала губы.

– Если хочешь знать и Димочка тоже. Но у него своя история, – беззаботно бросила Алла Матвеевна, будто говорила об обычных вещах. Ее совсем ничего не смущало, она спокойно смотрела на Ольку.

– Димочка?

– Ну, да, – хозяйка чиркнула зажигалкой и откинулась на спинку старой лавочки. Бутылка коньяка перед ними таинственно светилась. Из-за глухой растительности доносился шум Москвы, словно город был недоволен. И старательно пытался им это втолковать. Фыркал как кот, которому не досталось колбасы. Впрочем, им обеим было на это плевать. Черт с ним с городом, он никогда не понимал людей, которые его населяли. Давал мало, брал много, словно сам был ломбардом, в котором отдавали жизнь, а получали призрак надежды. Получали околонулевые шансы, в лучшем случае, один на миллион.

– И дядь Женя?

В ответ Алла Матвеевна захохотала. Прямо сразу взяла и захохотала. Словно ожидала от нее этого вопроса. Шлепнула себя по коленям, спрятала лицо в ладонях. Сигарета дымила между сжатыми пальцами.

– Господи, Господи, Оля, – тихо проговорила она, а потом, задыхаясь от смеха уточнила.– Женька?

Недоумевающая Олька поняла, что сморозила большую глупость. Но кивнула.

– Женька?! – повторила Алла Матвеевна. – Как ты себе это представляешь? Женька племянник мой. Его в Первую кампанию в Чечне контузило, еле откачали. Думала – всю оставшуюся жизнь овощем будет. Господи, сколько он по госпиталям и больничкам лежал, ты не представляешь даже. Я его полгода с ложечки кормила. Сестра умерла Царство Небесное, не выдержала, он в ее квартире и живет. Приглядываю за ним, чтобы не накуролесил чего.

– Но если мы с Димочкой инди, то почему вы пустили именно нас?

В ответ ее собеседница замолчала, задумчиво выдохнула дым. Посмотрела на Ольку и отвела взгляд. Что-то было странное во всем этом: в разговоре, в Алле Матвеевне, во всем. Олька подумала, что если была бы поумней, поняла бы. А так, не стоило и стараться.

– Так мне надо, Оль, – наконец произнесла хозяйка. – Иначе никак.

Так мне надо, для Ольки все стало еще загадочней. Когда собеседник говорил ей, так мне надо, это значило только одно – понять это невозможно, как ни крути. Вздохнув, она налила себе стопку и закусила подтаявшим пачкающим пальцы шоколадом.

– Это моя станция, – продолжила хозяйка, – та, к которой я ехала всю жизнь. Задолжала сильно, теперь отдаю. Всем разом. Эрнест Дежан – помнишь?

Олька помнила, только по-прежнему ничего не понимала. Хотя и смутно догадывалась. Бог всех воробьев, отдающий долги.

– Теперь меня выгоните? – спросила она, вытирая пальцы салфеткой.

– Зачем, глупая? Хочешь, оставайся. Ничего не меняется. Я к тебе уже привыкла, – ее собеседница грустно улыбнулась, – если чем помогла, уже хорошо. Я же тебе говорю – долги отдаю. Так, что ты хочешь делать?

Что она хочет делать? Собравшись мыслями, Олька выложила все. Случайную встречу в Зарядье, кроссовки, звонки, жизнь на сайте, друзей, Вагита, шансы, шансы, шансы. Надькину прямую луну, от которой Алла Матвеевна опять рассмеялась, хороводы трефовых королей, Максима, Дениса и прочие грибные фантазии.