Олька

Про ту ходили разные слухи. В основном передаваемые черными риэлтерами тихим шепотом друг другу. Дом, который в запутанной географии Замоскворечья числился номером сорок один в Малом Строченовском проезде, был для них лакомым куском и проклятым местом одновременно.

В конце девяностых два отчаянных брата по фамилии: Колбая, долго уговаривали Аллу Матвеевну перебраться в специально купленный для нее домик во Владимирской области. И в один из морозных солнечных дней даже заехали за ней, чтобы отвезти, по новому месту жительства. Старший Мамука галантно открыл дверь машины, а младший – Карл продемонстрировал пачку купюр: подъемные для обустройства на новом месте. Домой Алла Матвеевна вернулась к вечеру и пешком, а братья пропали.

Случайные грибники нашли их только через пять лет. В черепе у каждого, в том месте, где у живого человека располагается затылок, было круглое отверстие, точно подходящее под калибр семь шестьдесят две. Пуля, чудом обнаруженная в стволе дерева, росшего перед машиной, не показала ровным счетом ничего. Кроме того факта, что была выпушена из пистолета Тульский Токарев, закрепленного за запасником музея Революции еще в восьмидесятые. Обчищенные насухо братья, тихо сидевшие в автомобиле марки Ауди, доставили двухмесячный геморрой местной следственной группе, метавшейся от одной версии к другой, пока дело не было благополучно закрыто за давностью и невыясненным виновником.

Следующим номером шел авторитетный Володя Жабенков по прозвищу Жаба Клава. Которого привлекли четыре квартиры в центре города у сухой восьмидесятилетней старушки. В системе ценностей Жаба Клавы четыре квартиры в центре были высшей степенью несправедливости и непременно должны были быть отняты и проданы. Старательно обставляющий дела, тот прибыл с карманным нотариусом. Суетливым юношей с прорехами в потной шевелюре.

Переговоры не заладились, и дело стало колом на несколько недель. Он приезжал, угощался домашним вином, которое лукавая старуха готовила из забродившего вишневого варенья, водопроводной воды и водки, мучился животом, но ничего не мог добиться. На все мольбы и уговоры Алла Матвеевна обещала подумать об этом завтра. Подумать об этом завтра – было чем-то смутно знакомым. Володя зверел, плакал, умолял, но это завтра для него никак не наступало.

– Старая падла, – возмущался Володя паркуясь у знакомого переулка, к горлу подступала тошнота, а желудок недовольно сжимался.

Решив, наконец, поставить последнюю точку в старушачьей проблеме Жаба Клава, прибыл с собственным инструментом, решавшим все сложные вопросы на свете: молотком, мотком бельевой веревки и стартовым пистолетом, переделанным под боевые патроны. Войдя в квартиру, он неосторожно выпил предложенное вино, в которое хозяйка добавила секретные капельки и тут же безвольно осел на табуретке в кухне. Зрачки его сузились, а черты лица обмякли.

– Что такое, Володенька? – забеспокоилась Алла Матвеевна, – Плохо тебе? Что делать-то хотел?

– Убить тебя, – сказал Володенька и хихикнул. – Квартиры твои переоформить и скинуть по-быстрому.

– Убииить хотел, – заинтересовано протянула собеседница. – А как?

– Придушить, чтобы ты карга старая документы подписала. А потом в лес вывезти.

– Интересно. А этот-то твой кто? – старушка кивнула на обмершего жабаклавского подельника, заложила ногу за ногу и принялась покачивать на носке домашний тапок. Плешивый юноша до этого вопроса, застывший столбом, слабо каркнул и попытался улизнуть из страшной квартиры.

– Стоять, – тихо велела Алла Матвеевна и спросила еще раз. – Ну, так кто он, Володенька?

– Этот? – переспросил собеседник, – так. Шваль. Папуас на прикорме.

Папуас на прикорме обреченно заскулил, но с места не двинулся. Большие серые глаза Аллы Матвеевны оказывали на него магическое воздействие.

– Получается, душегуб ты, Володенька? – улыбнулась собеседница и поправила седой локон, упавший на лицо.

– Получается так, – согласился Жаба Клава, глядя в пол.

– И много людей погубил?

Володенька молчал, бессмысленно вращая глазами.

– Ну, так сколько? – допытывалась старушка.

– Одиннадцать, – скорбно сообщил тот и вздохнул

– Как апостолов. А двенадцатый ты – Искариот. Знаешь, кто такой Искариот?

В ответ Жаба Клава отрицательно мотнул головой. Про апостолов он не знал ровным счетом ничего.

– Ничего не знаешь, а туда же, – вздохнула хозяйка квартир, а потом приказала, – Ну, так, поди, да застрелись. И мальчика своего прихвати. Хорошо?

Ее собеседник кивнул, поднялся с сиденья и, схватив в охапку слабо сопротивляющегося испуганного нотариуса отбыл.

После этих событий проклятый четырехквартирный дом знающие люди стали обходить стороной, пока в начале двухтысячных в район не сунулась группа компаний ГИК с блестящим проектом по сносу всего ветхого и постройке на его месте высоток.

Но и та обломалась. После визита Аллы Матвеевны на Баррикадную в головной офис ГИКа болбочущие на своем невозможном суахили таджики в оранжевых жилетах закопали вырытые под коммуникации траншеи, сняли заборы и растворились. А на доме сорок один появилась табличка «Охраняется государством». От чего государство охраняло Аллу Матвеевну, было непонятно, но лихие люди навсегда отстали от ее крохотного зеленого закутка. Два соседних уже расселенных дома, попав в кильватер тотального невезения, тоже остались стоять с заколоченными окнами, остановившись где-то между жизнью и смертью.

Олька всех этих слухов не знала, а на чудесную охранную табличку внимания не обращала. Спустившись на первый этаж, она коротко нажала старомодную кнопку дверного звонка, заляпанную краской при последнем ремонте, бывшем то ли в прошлом веке, то ли еще при царе Горохе.

Хозяйка квартиры приняла деньги, а потом аккуратно купюра за купюрой расправила их. Сложила лицевыми сторонами вверх. Заметив надорванный уголок, она расстроенно посмотрела на него.

– Примут, как думаешь? – в коридоре плавал плотный аромат валерианы и старческой еды. Густо намешанного слегка пригорелого масла, капусты и жаренного. Уютный запах, которому казалось миллион лет, и он был всегда с самого начала времен.

– Конечно, примут, – стараясь говорить твердо, пообещала Олька и честно взглянула в глаза старушки. Все равно менять деньги было не на что. То, что сейчас держали сухие руки Аллы Матвеевны, было ее последними сбережениями. Собеседница недоверчиво хмыкнула, но деньги в карман халата положила.

– Чай будешь? Омлет есть еще и гренки. Я только завтрак готовила.

Олька бросила взгляд на худое, породистое лицо собеседницы на котором выделялись чуть тронутые помадой губы и кивнула.

– Ну, пошли. – Алла Матвеевна развернулась и неожиданной упругой походкой направилась на кухню. Олька шлепала за ней рассматривая по пути книжные шкафы от пола до потолка за стеклом которых пыльным золотом светились корешки. Понять названия никак не получалось все они были латинскими буквами. Знания Ольки в этом предмете останавливались ровно на том уровне, чтобы объяснить залетному иностранцу, что он получит, если заплатит. И то это была всего пара слов, в основном числительные, а действия замещались жестами.

Хозяйка положила на тарелку половину чуть теплого омлета, пару гренок и налила чай из старого чайника.

– Ешь, давай.

– Вкусно, – сказала Олька, набив рот омлетом и подумала, что вчерашний коньяк на пустой желудок был лишним. – Что читаете, Алла Матвеевна? Интересное?

Та встала со стула и взяла раскрытую книгу, лежавшую на подоконнике, посмотрев на обложку, будто видела ее в первый раз. На серой неприметной ткани было выдавлено: «Piege a miel du KGB».

– Это?

– Ага, – кивнула Олька и запила гренок чаем.

– Да так, про жизнь. Тут есть воспоминания одного моего хорошего знакомого. Вот, смотри, – Алла Матвеевна покопалась в книге и, найдя нужный фрагмент, замолчала на несколько секунд. – Вот. Каждый входит в свой поезд и едет на нем всю жизнь, чтобы в конце выйти там, куда ему не было нужно. Выйти на темном и пустом полустанке.

– Красиво, а как его звали?

– Эрнест Дежан, – хозяйка смотрела в окно, утреннее солнце путалось в ее волосах.

– А где он сейчас? – она положила в рот последний кусок. Ее собеседница пожала плечами.

– Сошел не на той станции, – Ольке показалось, что Алла Матвеевна улыбается. Сошел не на той станции, еще бы понимать, что это значит. Но хозяйка пояснила:

– Отсидел пять лет. Потом не знаю.

– Ой, у меня тоже один друг сел в тюрьму. Ударил одного ножом в драке, – при воспоминании об Олеге Олька поежилась. Ей даже почудился запах. Запах старого вылизанного «Пассата»: смесь тошнотворной ванили с пылью. Из выхлопной трубы вился сизый дым, говоривший о том, что машина на последнем вздохе, но владелец им отчего-то гордился.

– Бампер тюнингованный, видишь? – объяснял он ничего не понимающей в этом Ольке. – Пацаны с Польши прислали, с разборки. Движок чипирован – сто пятьдесят семь кобыл. На Москву только две таких.

Не так чтобы Олег был сильно агрессивным, но про таких говорят: с болтом в голове. Платил он скупо и мало, а хотел много. Заставляя отрабатывать каждую копейку. Вот к пьяному к нему лучше было не приближаться, что-то замыкало в его мозге, и онпревращался в тупого совсем отмороженного садиста. Ольке он поначалу сильно понравился: сильный, уверенный в себе, в шрамах, к которым она с некоторым трепетом прикасалась, но дальше все стало совсем плохо. Однажды она долго залечивала синяки, не отвечала на сообщения, а потом с облегчением узнала про его арест.

– Друг? – Алла Матвеевна обернулась и посмотрела на нее, – так это сейчас называется?

Смотреть приходилось против света, лицо хозяйки скрывалось тенью, обрамленной сиянием солнца в волосах, поэтому догадаться, что она думает, было невозможно.

– Ну, – протянула Олька, – типа того.

Алла Матвеевна коротко хохотнула грудным приятным смехом и повеселела.

– Вот видишь! Поменялись только времена, девочка. Некоторые до сих пор выходят не на своих остановках.

Олька подумала сказать, что Олег точно вышел на своей, но промолчала. Она давно научилась – что бы возражать нужно, разбираться в предмете.

Эрнест Дежан сошел не на той станции, поднимаясь к себе, Олька думала, чтобы это значило, а еще за что этот человек отсидел пять лет. Пырнул кого-то ножом? Толкал наркоту? Надо будет взять эту книгу почитать, хотя как она что-либо поймет? Об этом Олька не думала. Все, что ее интересовало, было несложным: женские романы, инстаграмм, где она с интересом рассматривала незнакомую, красивую жизнь. Словно заглядывала в замочную скважину. Квартиры, машины, отели, еда. Настоящее и свое, не то, что у нее – заемное и чужое. Все у нее было так: чужие постели, чужие удовольствия. Единственно, что было ее – это время, за которое ей платили, но она хотела платить за него сама. Хотела платить за свое время. А для этого нужен был шанс. Один из миллиона.

В рабочем телефоне было два сообщения, обычные не приносящие денег глупости:

«Покорный раб отлижет тебе моя госпожа»

«Ты красивая!»

После второго три дурацких смайлика. Совсем не ее вариант. Она немного помедлила, а потом отправила лизуна и студента в игнор. В очередной раз порадовавшись тому, что кто-то умный изобрел интернет. Упростив донельзя глупые правила. Отделив людей друг от друга. Мух от котлет, чтобы совсем не запутаться.

Она долго стояла под душем, а потом чистила зубы глядя в зеркало в крапинках зубной пасты. Какой она будет через шестьдесят лет? Скорчив лицо, попыталась приделать себе руками морщин. А потом хохотнула, стараясь попасть в тон Аллы Матвеевны, ничего не получалось.

«Каждый смеется по-своему», – подумала Олька, – «и по разным поводам».

Ей пора было собираться. Она накрасится, приоткрыв рот, зажмурив один глаз, глядя в старое зеркало в комнате. Потом не спеша переоденется: трусики, лифчик, белая блузка, юбка и, тут она вздохнула, шпильки. Кто их придумал? Какой-нибудь Олег с болтом в голове. Придурок. Хотя Крис говорила, что девушка на шпильках выглядит сексуальнее. Может и так, но к концу дня ноги будут отваливаться. Олька застегнула юбку и влезла в фальшивый Бланик аккуратно смахнув с лака пыль. До работы надо было успеть купить пару купальников и еще погулять в Зарядье. Купальники два по двадцать пять долларов, а это три шестьсот рублями и мороженное в парке. Плюс проезд. Остается совсем немного, ну и черт с ним. Мороженного хотелось сильно. Мороженное компенсировало все неудобства. Универсальное болеутоляющее от любого вида боли.

Она вышла из переулка и, покачивая бедрами, не спеша направилась к метро. От вчерашней московской жары почти ничего не осталось, так, совсем не обжигающее приятное тепло. А вечная пыль временно затаилась прибитая, смытая ливнем. От удовольствия она даже подмигнула гнилому клыку Москва Сити далеко за крышами домов. Возможно, я еще там буду, мир каждую секунду дарит море шансов. Достаточно их дождаться. Сойти с поезда на своей остановке.

Ольке нравились такие неспешные прогулки. Три квартала в тени старых деревьев. Выглядела она на десять из десяти, и это было приятно. Остановившись на светофоре, она точно знала, что проезжающие водители будут липнуть к ней взглядами. И гадать чем она занимается. Все как всегда. Без изменений.

Ставший на поворот парень на «Мазде» ей улыбнулся, но Олька даже бровью не повела. Все, что она хотела о нем знать, было понятно и так: машина с пробегом в кредит и слишком крупные, чтобы быть настоящими часы. Через полчаса, а может и дольше, он будет сидеть в офисе и впаривать воздух недовольным клиентам. Его будут иметь такие же, как он клерки, которым повезло чуть больше. Совсем чуть-чуть, на маленькую невидимую часть шанса больше. Мелкие начальники. А вечером вернется в съемную на троих квартиру потный и усталый. Выпьет пива и ляжет спать, старательно повесив рубашку на стул, чтобы не помялась. И завтра все повторится. Машина, клиенты, начальство, пиво. Мир по большей части состоял из таких вот неудачников не готовых платить за Олькино время. Внешне аккуратных, но пропитанных нищетой как губки. С беспомощным завтра, в котором не было ровным счетом ничего.

Олька спокойно на него посмотрела, и улыбка погасла. Все было ясно без слов. Загорелся зеленый и она поплыла через дорогу. Гадский Бланик уже начал натирать. Надо было спешить.

У входа в метро как всегда в это время была толпа. Олька вошла в тяжелые, всегда приоткрытые двери и спустилась вниз.

Свет моргнул.

– Следующая станция, – небольшая заминка, будто автомат не знал, что сказать, – Площадь Революции.

Три станции потом длинный переход под поверхностью к торговому центру. Ей нравилось в метро: горьковатая резина, запах проводки, теплого воздуха. Гул поездов и толпа. Спешащие люди. Обмен взглядами на эскалаторе, эти акты пятисекундного секса доставляли ей удовольствие. Десять из десяти, для тех, кто хотел ее получить. Но их желания было мало, Олька предпочитала сама выбирать друзей. Несмотря ни на какие обстоятельства. Маленькая прихоть, единственное, что она могла себе позволить. Но на взгляды все-таки отвечала. Может быть, навстречу ей двигались ее шансы? Как это было определить? Небольшая вечная лотерея выигрыш в которую решал все, а проигрыш ничего не менял.

***

– Вам нужна «Эмка», а чашка «С», – продавщица скользила по ее фигуре наметанным взглядом, – Вам раздельный нужен?

Олька задумчиво листала развешенные на вешалках купальники. Ей нравился небесно-голубой однотонный, но он был маловат в груди. Проходивший с женой мужчина задумчиво посмотрел на ее декольте.

«Нравится?» – она хихикнула про себя. – «Нет, ты не мой вариант, котик».

Он это и так понял, кисло отвел глаза и обреченно уперся взглядом в зад супруги.

– Раздельный, – сказала Олька. – Вот такой есть с другой чашкой?

С плаката ей улыбалась модель, стоявшая под пальмой на белом песке. Идеальное тело с длинными ногами. В соломенной шляпке и дымчатых «Авиаторах». Рядом слишком близко к берегу была втиснута белая яхта. Оглядев девку с ног до головы, Олька заключила:

«Дура набитая!»

И проиграла, потому что та не ответила, по ее лицу было видно, что она довольна. У нее были деньги, море, песок и чужой купальник. То есть все, что может хотеть девушка. А у Ольки только время.

– Такой модели нет, можно посмотреть на распродаже.

Посмотреть на распродаже было хорошим советом, цены немного кусались, а запаренная от забегов по магазином Олька уже устала. Да и шпильки давали о себе знать, надо было определяться и посидеть где-нибудь с чашкой кофе. Позвонить Кристине, узнать, как дела. Или сэкономить, сразу двинуть в парк и там уже выпить кофе с мороженным.

– Есть такой вашего размера, – продавец старалась не смотреть ей в глаза. Обычный прием. Заговор продавцов, никогда не смотри в глаза клиенту. Отводи взгляд. Иначе проколешься, дашь понять, что хочешь обмануть. Слишком честно смотреть в глаза могут только конченные негодяи. Или сумасшедшие. Первые обманут тебя, не моргнув глазом, вторых тоже стоило опасаться. Никогда не знаешь, что принесет тебе встреча с сумасшедшим.

– А сколько стоит?

Собеседница покопалась в бирках.

– Четыре сто. Но у нас сегодня на них акция, вторая вещь минус тридцать процентов, – она не выдержала и бросила короткий взгляд на Ольку, словно кошка ожидающая мышь.

Минус тридцать процентов, Олька взяла паузу, рассматривая вешалки. Было слышно, как в сумочке зашелестел рабочий телефон. Она не прервалась, черт с ним пока. Если она возьмет второй, то в принципе влезет в бюджет. Покупки ей уже надоели, сильно хотелось присесть и мороженного. Поэтому второй купальник она подобрала не думая, взяла тот, который был на девке с рекламного стенда.

– Вот этот.

– Хорошо, – улыбнулась продавец, и на всякий случай соврала, – у меня такой же уже два года.

В этом Олька сильно сомневалась, потому что на стенде было указана прошлогодняя коллекция, но вслух ничего не сказала. Молча оплатила покупки и вышла из магазина. Девка с плаката улыбалась ей в спину. В мире маленькая ложь наслаивалась на большую, та на огромную. Ольке было наплевать.

Глава 3. Добрые дела последних мерзавцев

Глава 4. Вечер трудного дня

– Малой двойку по биологии притащил, – затянувшись, Кристина выпустила серый дым. – Надо идти учить уроки, а то на второй год останется. Мой, мудак, нажрался опять и завалился спать, на ребенка ему плевать. Вот что с ним сделать?

– Выгнать нахер, Крис, – сделав глоток кофе Олька отставила чашку. В ее сумочке лежали смятые двадцать пять тысяч. Пять она получила бонусом за домашнюю заготовку про больного отца. Припомнив обычные для случайных друзей разговоры, она хихикнула про себя. Все было как всегда. По одному и тому же сценарию.

– Ты кончила?

– Конечно, сладкий, – ложь была одним из обязательных условий оплаченного времени. Таким же товаром для тех, кто хочет ее слышать. Удивительно, но ее еще можно было продать, по цене пять тысяч за больного отца, двадцать за оргазм. Вот правда никогда ничего не стоила. Потому что была никому не нужна – мелкая разменная монета, сдача со стоимости вранья.

Друзей Кристина нашла неплохих. Щедрых и веселых. Сумевших договориться с охраной «Файф сизонс», что само по себе было невероятным. Те даже бровью не повели, когда они всей компанией поднимались в номера. Так и стояли истуканами, потея в обязательных темных пиджаках. Крис даже пристала к одному, требуя ей прикурить.

– Молодой человек, угостите огоньком! – услышав в ответ раздраженное шипение, она громко расхохоталась.

Пока она сама развлекалась в соседнем номере с двумя, Олька была с третьим. Самым молодым. С обручальным кольцом на безымянном пальце. Худощавым и безликим. Еще одним неуверенным в себе бедолагой, который ей не запомнился. Он много рассказывал о себе: деньги, должность, машина, жена – дочь мэра, бизнес. Чужие деньги, будто это что-то означало. Что-то очень серьезное. Олька все пропустила мимо ушей. Абсолютно все. Он тоже продавал свое время, но дороже и оптом и был абсолютно неинтересен. Хорошо обеспеченное тестем пустое место.

– Слушай, я тут буду через пару месяцев, может, созвонимся? – поглаживая ее грудь, предложил он. Прикосновения были приятны, Олька прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась.

– Конечно, милый, – его визитку она выкинула в урну у входа.

Они с Кристиной отработали полную программу: ужин, виски, номер, громкие оргазмы, пошлые разговоры за жизнь: зачем ты этим занимаешься, ведь с твоими данными все могло бы быть по-другому. Как по-другому? Предложение давно обогнало спрос. Бесповоротно изменив все. Любовь, ложь, красота – вдруг резко упали в цене. Инди перестало быть доходным занятием, им занимались все кому не лень, продавая время и ложь за копейки. А то, что случайные друзья потратили на них такие деньги, было скорее исключением, чем правилом.

По дороге домой они забрели в пустую кафешку, выпить кофе и поболтать. Багровая темень лилась с неба на улицы разрываемая упорным светом городского освещения. Кофе был горьким. Они были одни.

– Выгонишь его, ага, – пьяно хохотнула Кристина. – Синяк, сука, но свой. Если бы не пил. Вот что ему надо еще?

Если бы не пил, в ее голосе прорезалась тоска, затянувшись раздражающим кислым ментоловым дымом, она продолжила.

– Дура ты, Олька. Ребенку семья нужна. Когда родишь своего, тогда и будешь выгонять нахер. Хоть каждый день. Все равно это когда-нибудь закончится.

– Что все?

– Друзья, работа. Выйдем в тираж, а что дальше? Ты думала, что дальше? Вот реально, думала?

Она серьезно посмотрела на Ольку, совсем неожиданные для отчаянной Кристины мысли наложили на лицо тени. В уголках глаз пролегли усталые морщинки. Когда-нибудь это все закончится. Чувствуя, как ее мягко обволакивает выпитый недавно виски, Олька хлебнула кофе и глянула на сонную улицу. Внизу живота разливалась тянущая сладкая боль. Ей хотелось. Сильно хотелось. Одна из проклятых обязательных издержек профессии. Когда хочется мужчину, но вокруг только друзья.

Ты кончила?

Она вздохнула, нет, не кончила.

– Девочки скучаете? Может по винцу? – молодой лопоухий бармен, нарисовался перед столиком. – Я угощаю.

По причине позднего времени, персонал уже разошелся, и он был тем самым несчастным, которому было поручено закрыть заведение после ухода гостей. Одним из той категории вечно помыкаемых и молодых, всегда назначаемых на неприятные или утомительные работы. В руке бармен держал самую дешевую бутылку вина, которую мог безболезненно и незаметно для начальства списать. Три бокала стеклянным веером были зажаты в другой. Олька посмотрела на него и промолчала. Сузила кошачьи глаза и приподняла уголки губ в улыбке. Стекло отсвечивало желтым светом ламп.

– Вот только тебя нам не хватало, милый, для полного счастья. Сидели и думали, когда же ты подойдешь, – аккуратно стряхнув пепел на пол веранды, произнесла Кристина. – Тебя как звать?

– Артем, – он поставил бутылку на стол, грустно проводил взглядом серые крупинки и присел к ним. Убирался в кафешке тоже он.

– Ты откуда?

– С Выхино, – откупорив бутылку, бармен разлил вино, – А вы?

– А как ты в эту пердь добираешься ночью? – не ответив на вопрос, протянула Кристина, приняв бокал. – Поезда хоть ходят туда?

– Друг сейчас заедет, он на машине, – он натянуто улыбнулся. – За встречу?

– Давай, – Кристина немного наклонилась и оттянула двумя пальчиками бейдж на его рубашке, – Артем Коновалов.

– Ага. А вас как зовут, девчонки? – поинтересовался он и сделал глоток.

– Анжела, – представилась Кристина, потом откинулась на стуле, демонстрируя грудь и точно выверенный промежуток между обтягивающей блузкой и юбкой. В нем мелькала уже начинающая расплываться вязь татуировки, опоясывающей талию. С трудом оторвав от нее взгляд, Артем обратился к Ольке.

– А тебя как?

– Сабина, – перед тем как ответить, она сделала небольшую паузу, ситуация ее забавляла. Вино было отвратительным.

– Может потусим где-нибудь, девушки? Сейчас Андрюха заедет, поедем в клуб.

– В Выхино? – уточнила Кристина.

Начав подозревать, что над ним издеваются, бармен заерзал на стуле. Он бросил тоскливый взгляд на бутылку, в которой оставалось меньше половины, на почти нетронутый Олькин бокал, на грудь Кристины и ничего не ответил.

– Ну, так куда двинем, красавчик? – собеседница изучающе его осмотрела, – У тебя уши горят. Ругает кто-то.

– Тут рядом есть, – промямлил он и беспомощно коснулся пальцами уха, проверяя, не врет ли она.

– А что, твои подружки тебе уже надоели, Артемка?

– Какие подружки?

– Ну, правая и левая.

Задохнувшись, он не нашелся, что ответить, ошеломленно сидел с открытым ртом, пока Кристина ласково его разглядывала. Затем резко, со скрипом отодвинув стул, Артем поднялся и, не оборачиваясь, деревянной походкой отправился к себе за стойку.