Драконы моря

Они обогнули Ско и правили теперь на юг, оказавшись с подветренной стороны от земли; посему рабам снова пришлось изо всех сил налечь на вёсла, пока колокол святого Иакова отбивал для них удары. Здесь Орм переговорил с рыбаками, что попались им на пути и узнал, насколько далеко они ещё от Еллинге, где король Харальд держал свой двор. Они почистили своё оружие и позаботились о своей одежде, дабы они могли предстать перед королём в подобающем достойных людей виде.

Ранним утром они увидели Еллинге, и подойдя на вёслах к пристани, крепко привязали там свой корабль. Оттуда, где они были, им хорошо был виден королевский замок обнесённый частоколом. Недалеко от пристани было несколько хижин, откуда уже выбирались люди, с любопытством рассматривая Орма и его товарищей, ибо те своим видом походили на чужестранцев. Затем они вытащили на берег колокол, пользуясь той же оснасткой и катками, что они взяли с собой из Астурии; и пока они всем этим занимались, толпа восхищённых зрителей поспешила собраться вокруг, дабы поглазеть на столь великое чудо и узнать, откуда прибыли эти иноземные гости. Орм и его люди нашли очень необычным снова слышать вокруг себя родную речь, после того как они столько лет пробыли в чужих землях. Они расковали рабов и принудили их тащить на верёвках колокол к королевским покоям.

Неожиданно они услышали суматошные вопли со стороны замка и увидели как по холму в их направлении сбегает тучный человек в длинной рясе. Он был без бороды, с серебряным крестом на груди, а на лице его было выражение ужаса. Задыхаясь, он добежал до хижин, и простирая в стороны руки завопил: «Пиявки! Пиявки! Неужели ни у одной милосердной души здесь не найдётся пиявок! Мне немедля нужны пиявки, свежие и крепкие!»

Они могли предположить, что он чужеземец, но он хорошо выговаривал слова по-датски, хотя и задыхался от бега.

«Пиявки в замке испортились и перестали пить кровь, – продолжил он, по прежнему тяжело дыша, – а это единственное средство, что помогает ему при зубной боли. Во имя Отца, Сына и Святого духа, неужто ни у кого здесь нет пиявок?»

Ни у кого в хижинах пиявок не оказалось, и толстый священник в отчаянии застонал. К этому времени он уже достаточно близко подошёл к пристани, где стоял на якоре корабль Орма, и увидел там колокол и людей вокруг него. Его глаза полезли из орбит, и он подбежал ближе дабы обозреть то, что он увидел, как следует.

«Что я вижу, – пронзительно вскричал он. – Колокол? Святой колокол? Или я сплю? Он настоящий или это происки дьявола? Как он мог оказаться здесь, в этой земле исполненной тьмы и злых духов? Никогда доселе я не видел более великолепного колокола, даже в соборе самого императора в Вормсе!»

«Он называется Иаков, по имени апостола, – сказал Орм, – и мы привезли его сюда из церкви апостола в Астурии. Мы слышали, что король Харальд принял христианство и решили, что такой дар будет ему по душе».

«Чудо! Это чудо! – вскричал священник, заливаясь слезами облегчения, и протягивая руки к небесам. – Ангелы господни обратились к нам в час нужды, когда наши пиявки ослабели. Это лекарство намного лучше пиявок. Но нам надо торопиться! Промедление опасно, ибо он сильно страдает от боли».

Рабы медленно потащили колокол к замку, в то время как священник непрестанно увещевал их тянуть изо всех сил, дабы дело шло побыстрее. Он продолжал непрерывно что-то бормотать, словно он лишился рассудка, утирал глаза от слёз, и обратив лицо к небу, выкрикивал слова на непонятном им языке. Орм и его люди предположили, что зубы болят у короля, но никак не могли взять себе в толк, как ему в этом может помочь их колокол. Но священник продолжал бормотать про то, как удачно всё получилось, назвал их божьими посланниками и уверил, что теперь всё будет хорошо.

«Хвала Господу, у него осталось не так много зубов во рту, – сказал он, – но те, что есть, причиняют нам не меньше хлопот, чем остальные козни дьявола в этой языческой стране. Ибо, несмотря на его возраст, они часто причиняют ему боль, все, кроме двух, что синего цвета; и когда они болят, он непрестанно богохульствует, и к нему нельзя приблизиться без опаски. Этим летом, когда у него болел один из коренных зубов, он чуть было не отправил брата Виллибальда присоединиться к сонму святых мучеников, поразив его в голову тяжёлым распятием, что должно служить для облегчения боли, но никак для её причинения. Брат Виллибальд теперь снова на ногах, хвала Господу, но много недель он был болен и у него кружилась голова. Мы вручили наши жизни милости Господней, я и брат Виллибальд, когда вместе с епископом Поппо прибыли на эту землю, коснеющую во мраке, с Евангелием и умением исцелять; и всё же, мне кажется несколько излишним, быть причисленным к лику мучеников из-за какой-то пары гнилых зубов. Нам даже не дозволяется вырвать некоторые из них, под страхом смерти, ибо он заявил, что не собирается походить на какого-то старого шведского короля, что скончался, посасывая молоко из рожка. Так что, вы сами, видите, какие трудности и лишения мы претерпеваем от короля в нашем рвении распространять истинную веру – брат Виллибальд, что был лучшим целителем в Бременском диоцезе, и я сам, кто и лекарь и регент, а зовут меня брат Маттиас».

Он ненадолго остановился, дабы перевести дыхание, отирая пот со своего лица и призывая рабов тянуть быстрее. Затем он продолжил: «Главная наша трудность, с которой нам целителям приходится мириться в этой стране, это то, что у нас нет подходящих мощей, что могли бы помочь нам. У нас даже нет ни единого зуба святого Лазаря, перед которыми не устоит ни одна зубная боль, и которые можно найти где угодно в христианском мире. Ибо нам проповедникам среди язычников не дозволяется брать мощи святых с собой из опасения, что они могут попасть в руки язычником и оскверниться. Поэтому нам приходится полагаться только на молитвы, святой Крест и мирские снадобья, чего иногда недостаточно. Итак, никто из нас не может исцелять данов святыми реликвиями, пока не будет мощей, дабы помочь нам; но время для этого ещё не пришло. Ибо, хотя уже три епископа и множество меньших пастырей было убито в этой стране, и некоторые из тел этих мучеников были найдены и погребены по христианскому обряду, так что мы знаем, где они сейчас находятся, однако Святая Церковь постановила, что никакие кости епископов или мучеников не могут быть выкопаны из земли и использованы для целительства до тех пор, пока не пройдёт тридцати шести лет с года их смерти. И пока это время не наступит, лекарям будет непросто лечить людей в этой стране».

Он грустно покачал головой и что-то пробормотал себе под нос, но затем, как будто, снова оживился.

«Однако, – продолжил он, – теперь, когда Господь счёл нужным случиться такому великому чуду, всё станет гораздо легче для меня и брата Виллибальда. Правда, нигде в Священном Писании я не видел упоминаний о том, что святой Иаков мог исцелять зубную боль; но в его собственном колоколе, да ещё только что прибывшем с его благословенной могилы, воистину, должна присутствовать такая великая мощь, которая легко сокрушит любое зло, включая зубную боль. Посему, вождь, не может быть, чтобы ты был никем другим, как посланником Господним ко мне и брату Виллибальду и ко всей христианской вере в этой стране».

Орм промолвил: «Премудрый господин, но как ты собираешься исцелять зубную боль колоколом? Мои товарищи и я были в далёких землях и видели много удивительных вещей, но это должно быть самым чудесным из всех».

«Есть два средства от зубной боли, которые мы – целители, искусные во врачевании, знаем, – отвечал брат Маттиас, – и оба они действенны. Лично я – и думаю, брат Виллибальд разделяет моё мнение – считаю, что старинный рецепт изложенный святым Григорием, является наилучшим. Впрочем, скоро вы сможете всё увидеть сами».

К этому времени они достигли крепостного вала с частоколом, и престарелый привратник с трудом распахнул перед ними большие ворота, тогда как другой человек протрубил в рог, дабы оповестить всех о прибытии гостей. Брат Маттиас возглавил процессию и принялся ликующим голосом распевать священный псалом «Vexilla regis prodeunt». За ним шли Орм и Токи, за которыми следовали рабы тащившие колокол, и остальные викинги, что подгоняли рабов.

За частоколом было множество строений, которые принадлежали домочадцам короля. Ибо король Харальд жил с большей пышностью, чем его отец, выставляя напоказ свои богатства. Он перестроил и увеличил пиршественные покои старого короля Горма и добавил им великолепия, а также выстроил длинные дома для своих приспешников и слуг. Завершение постройки кухни и пивоварни было воспето скальдами; и знающие люди утверждали, что они даже больше, чем кухня и пивоварня у короля в Уппсале. Брат Маттиас повёл их в спальные покои короля, ибо сейчас, когда король Харальд был уже стар, он проводил большую часть времени, развлекаясь со своими женщинами и наслаждаясь накопленными сокровищами.

Спальные покои короля были высоким и очень просторным строением, хотя сейчас оно было менее переполнено, чем прежде. Ибо с тех пор как епископ Поппо неустанно предостерегал короля Харальда, что тот должен вести благочестивую жизнь христианского правителя, король отказался от услуг большинства своих женщин, оставив при себе нескольких лишь самых молодых. Те из женщин, что родили ему детей, жили теперь в других домах в пределах замка. Однако сейчас в спальных покоях и по сторонам царила страшная суматоха, и множество мужчин и женщин бегало вокруг в большом смятении. Некоторые из них остановились, удивлённо разглядывая приближающуюся процессию, и спрашивая друг друга, что всё это значит; но брат Маттиас, прекратил пение, и как пьяный, расталкивая толпу плечами, ворвался в королевские покои; Орм с Токи последовали за ним.

«Брат Виллибальд, Брат Виллибальд! – вскричал он, – есть ещё целительный бальзам в Гилеаде. Царственный государь, возрадуйся и восславь Госпдоа, ибо чудо свершилось для тебя, и боль твоя скоро низвергнется! Подобно Саулу сыну Киша я вышел искать пиявок, а обрёл святыню!»

Пока люди Орма с большим трудом пытались втащить колокол в королевскую опочивальню, брат Маттиас принялся рассказывать о том, что с ним произошло.

Орм с товарищами учтиво приветствовали короля Харальда, глядя на него с любопытством; ибо его имя было у них на слуху чуть ли не с рождения, и теперь им было странно и непривычно видеть его старым и немощным.

Его ложе располагалось возле стены, напротив дверей. Это было крепкое высокое сооружение искусно сделанное из дерева, накрытое мехами и заваленное подушками; и оно было таким просторным, что трое или четверо человек могло лежать на нём не стесняя друг друга. Король Харальд сидел на краю постели, обложенный подушками и закутанный в длинную мантию из меха выдры, и с жёлтой вязаной из шерсти шапочкой на голове. На полу перед ним на корточках сидели две молодые женщины, и между ними стоял котёл полный горячих углей. Они держали ступни короля у себя на коленях и растирали их, дабы он не мёрз.

Даже самый неосведомлённый человек, увидев его, догадался бы, что перед ним король Харальд, хотя при нём и не было знаков королевской власти, а вместо этого было выражение не королевского страдания на его лице. Его большие округлые глаза были вытаращены в печальном ожидании неминуемых мук, а взгляд его, бесцельно блуждая по лицами окружавших его в опочивальне людей, наконец остановился на колоколе, который к этому времени втащили в комнату. Но он, казалось, не проявил к новому предмету какого-то интереса, и лишь осторожно дышал через нос маленькими вдохами, словно ему не хватало воздуха; ибо боль, что его мучила, ушла лишь ненадолго, и он теперь ожидал её неизбежного возвращения. Это был пожилой человек очень грузного сложения и внушающего почтение вида, с широкой грудью и огромным выступающим животом, лицо его было крупным и красным с блестящей гладкой кожей. У него были белые седые волосы, но широкая спутанная борода, что спускалась ему на грудь косматыми сосульками была серовато-жёлтой, а в середине с нижней губы свисала узкая совершенно жёлтая её прядь. Рот его был влажен от снадобий, что он принимал, дабы утолить боль, поэтому оба его голубых глазных зуба, что были известны своими размерами и цветом, блестели теперь даже больше обычного, словно клыки старого кабана. Глаза его были вытаращены и налиты кровью, но в них, его широком лбу и в косматых седых бровях таилось грозное величие.

Епископа Поппо не было в опочивальне, ибо он бодрствовал всю ночь возле королевского ложа, вознося молитвы, и был вынужден всё это время выслушивать от короля ужасные проклятия и богохульства, когда его зубная боль становилась нестерпимой, так что в конце концов он был вынужден удалиться, дабы немного передохнуть. Но брат Виллибальд, что также провёл всю ночь на ногах, подбирая вместе с братом Маттиасом всевозможные лекарства, дабы унять королевскую боль, всё ещё был в бодром состоянии духа. Он был маленьким сморщенным человечком, с большим носом и строго поджатыми губами и с длинным красным шрамом на макушке. Он с готовностью кивал, слушая рассказ брата Маттиаса, о всех произошедших с ним событиях, и взволнованно воздел руки над собой, когда увидел колокол, который стали затаскивать в опочивальню.

«Это воистину чудо, – вскричал он пронзительным и ликующим голосом, – как птицы небесные приносили пищу пророку Илие, когда он пребывал одинокий в пустыне, так и эти странники прибыли к нам с помощью посланной небесами. Все наши мирские снадобья смогли унять боль лишь ненадолго; ибо как только нетерпение заставит нашего господина короля Харальда открыть рот, зубная боль тут же возвратится. Так было всю ночь. Однако, теперь его исцеление несомненно. Сначала, брат Маттиас, хорошенько сполосни колокол святой водой; затем положи его на бок и промой изнутри, ибо я не вижу на нём сверху пыли, что нам потребуется. Затем в своё время я смешаю эту пыль с другими ингредиентами».

Итак, они перевернули колокол на бок, и брат Маттиас тщательно протёр его зев куском ткани смоченной святой водой, которую потом он отжал над чашей. В колоколе внутри был изрядный слой пыли, потому вода в чаше стала совершенно чёрной к великой радости брата Виллибальда. Затем брат Виллибальд принялся за работу, смешивая свои снадобья, которые он хранил в большом кожаном сундуке, и ведя попутно поучительную беседу с теми из присутствующих, кому было любопытно узнать, что же он собирается приготовить.

«Старинный рецепт святого Григория будет наиболее действенным в нашем случае, – объяснил он слушателям, – он несложный и его легко приготовить. Сок тёрна, желчь кабана, селитра и бычья кровь, щепотка хрена и несколько капель можжевеловой воды – всё это смешивается в равной пропорции со святой водой, где были омыты святые мощи. Смесь следует держать во рту, пока не будут пропеты три стиха из псалмов; всё это необходимо повторить трижды. Это самое действенное снадобье из всех средств против зубной боли, которое мы, целители, применяем в искусстве врачевания; и оно никогда не подведёт, при условии, конечно, что святые мощи достаточно сильны. Лекари из Апулии при дворе старого императора Оттона полагали, что кровь лягушек более действенна, чем бычья кровь, но такого мнения мало кто придерживается в наши дни, тем более что лягушачью кровь нелегко раздобыть зимой».

Он достал из своего сундука две небольшие железные бутыли, открыл их, понюхал, и покачав головой, отправил слугу на кухню раздобыть свежей желчи и бычьей крови.

«В нашем случае, лучше использовать всё самое свежее, – пояснил он, – когда священная реликвия настолько сильна как у нас, надо хорошенько позаботиться об остальных ингредиентах».

Всё это заняло какое-то время, и казалось, что король Харальд уже меньше обеспокоен своей болью. Он перевёл взгляд на Орма и Токи, очевидно озадаченный видом людей одетых в чужеземные доспехи; ибо они всё ещё носили красные плащи и разукрашенные надписями щиты Альманзора, их шлемы были с наносниками и низко спускались на их щёки и шеи. Он дал им знак подойти ближе.

«Что вы за люди?» – спросил он.

«Мы ваши люди, король Харальд, – отвечал Орм, – но мы прибыли из Андалузии, где мы были на службе Альманзора, великого правителя Кордовы, пока кровь не пролилась между нами. Крок из Листера был нашим предводителем, когда мы отправились в поход на трёх кораблях. Но он был убит, и многие пали вместе с ним. Я Орм сын Тости из Маунда в Сконе, и теперь я предводитель тех кто остался жив; мы прибыли сюда с колоколом. Мы решили, что подобный дар будет угоден тебе, о, король, ибо мы слышали, что ты принял крещение. Насколько он силен против зубной боли мне неведомо, но в море он был нам могущественным союзником. Это самый большой из всех колоколов с могилы святого Иакова в Астурии, где есть ещё множество разных чудесных диковин; мы отправились туда вместе с нашим господином Альманзором, который очень дорожил этим колоколом».

Король Харальд кивнул, ничего не сказав; но одна из молодых женщин, что сидела на полу на корточках у его ног, повернулась, и глядя на Орма и Токи поспешно произнесла по арабски: «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! Вы люди Альманзора?»

Они оба воззрились на неё, изумлённые тем, что снова слышат этот язык при дворе короля Харальда. Она была красива, с карими широко расставленными глазами на бледном лице. Её заплетённые чёрные волосы спускались с висков двумя длинными косами. Токи так никогда и не выучил толком арабский, но он слишком давно не разговаривал с женщиной, и это помогло ему незамедлительно найтись с ответом: «Ты, должно быть, из Андалузии, – сказал он, – я видел там женщин похожих на тебя, но ты намного прекрасней».

Она одарила его быстрой улыбкой, показав белые зубы, но затем печально опустила глаза. «О, незнакомец, кто знает мой язык, – сказала она нежным голосом, – ты видишь как вознаградила меня моя красота. Вот, я перед тобой андалузка знатного рода, а теперь я рабыня у нечестивых язычников, с бесстыже открытым лицом, растираю гниющие ступни старого Синезубого. В этой стране нет ничего кроме холода и мрака, шкур и вшей, и пищи, что изрыгнули бы даже псы Севильи. Только в Аллахе я могу найти утешение от моей жалкой участи, к которой привела меня моя красота».

«Мне кажется, что ты слишком хороша для того, чтобы здесь оставаться, – посочувствовал девушке Токи, – тебе следовало бы найти более подходящего человека, который мог бы предложить тебе кое-что получше, чем пальцы своих ног».

Она снова ослепительно улыбнулась ему, хотя на глаза ей навернулись слёзы; но в это время король Харальд приподнялся и гневно крикнул: «Кто ты таков, чтобы говорить на языке воронов с моей женщиной?»

«Меня зовут Токи, я сын Серой Чайки из Листера, – отвечал Токи, – мой меч и быстрый язык, это всё, чем я владею. Но я не собирался выказывать неуважение к тебе, король, отвечая этой женщине. Она спросила меня о колоколе, и я ответил ей; и она сказала, что думает, что он станет даром, который доставит тебе не меньше радости, чем дарит тебе она, и не меньше пользы».

Король Харальд было собрался что-то ответить, открыв свой рот, но как только он это сделал, его лицо почернело, он громко заревел и откинулся назад на подушки, так что обе молодые женщины, сидевшие на корточках перед кроватью, упали на спину; ибо боль снова вернулась терзать его зубы.

После этого в опочивальне началось всеобщее замешательство, и те кто стоял рядом с королевским ложем отступили назад, опасаясь за свои жизни. Но брат Виллибальд, который уже успел приготовить свое снадобье, смело вышел вперёд с уверенным видом и ободряющими словами.

«Сейчас, сейчас, великий король», – промолвил он решительно и осенил крестным знамением сначала короля, а затем чашу со снадобьем, которую он держал в руке. В другую руку он взял маленькую роговую ложечку и произнёс нараспев торжественным голосом:

«Жестокая боль

Сжигает тебя

Её утолим мы

Священной водой

Почувствуешь, что

Ушла твоя боль».

Король взглянув на брата Виллибальда и его чашу, сердито фыркнул, затряс головой и застонал, а затем терзаемый болью, замахнулся на него и яростно проревел: «Прочь от меня, поп! Убирайся со своими заклинаниями и своим варевом! Эй, там, Хальбьерн, Арнкель, Грим. Хватайте свои секиры и разрубите эту вошь!»

Но его люди не сдвинулись с места, ибо раньше уже слышали от него подобные речи в припадках гнева, что происходили от боли; и брат Виллибальд смело приблизился к королю со словами: «Будь же терпелив, великий король, выпрями стан свой и положи ложечку себе в рот; ибо наполнена она святой силой. Только три ложечки, король, и тебе даже не потребуется их глотать. Пой же брат Маттиас!»

Брат Маттиас, что стоял позади брата Виллибальда с большим распятием в руке, затянул нараспев священный гимн:

«Solve vincla reis

profer lumen caecis ,

mala nostra pelle,

bona cuncta posce!»

Это, казалось, успокоило короля, ибо тот сдался и дозволил приподнять себя в сидячее положение. Брат Виллибальд проворно сунул ложечку со снадобьем в рот королю, продолжая подпевать брату Маттиасу, тогда как все вокруг в опочивальне смотрели на них в великом ожидании. Лицо короля побагровело от крепости зелья, но он продолжал держать рот закрытым; затем, когда были пропеты три стиха, он послушно сплюнул на пол, после чего брат Виллибальд, не прекращая пения, дал ему вторую ложку лекарства.

Все свидетели этого зрелища согласились потом между собой, что не прошло и нескольких мгновений после второй ложечки, и даже перед тем, как священники закончили петь, король Харальд вдруг закрыл глаза и замер. Затем он снова открыл их, выплюнул снадобье, издал глубокий вздох и потребовал пива. Брат Виллибальд прекратил пение и встревоженно наклонился к нему.

«Вам лучше, ваше величество? Боль покинула вас?»

«Да, – сказал король и снова сплюнул, – твоё зелье было кислым на вкус, но похоже, оно подействовало».

Брат Виллибальд всплеснул руками от радости.

«Осанна! – вскричал он, – Свершилось чудо! Святой Иаков Испанский ответил на наши молитвы! Восславь же Господа, о король, ибо грядут лучшие времена! Зубная боль не будет больше омрачать твой дух, и тревога оставит сердца твоих подданных!»

Король Харальд кивнул, поглаживая свою бороду. Он схватил обеими руками большой кубок, что ему принесли, и поднёс его к своему рту. Сначала он глотал с осторожностью, очевидно опасаясь, что боль может вернуться, но затем понемногу он набрался уверенности и споро опустошил кубок до дна. Он приказал, дабы кубок наполнили снова и предложил его Орму.

«Выпей, – повелел он, – и прими нашу благодарность за свой дар, что помог нам».

Орм принял кубок и поднёс его к губам. Это было лучшее пиво, что он когда-либо пробовал, крепкое и густое, какое может позволить себе варить лишь король, и он выпил его с удовольствием.

Токи пристально наблюдал за этим, и вздохнув, сказал:

«В глотке моей болезнь

Ссохлось там всё давно

Ведомо ль лекарям

Лишь пиво излечит всё?»

«Если ты скальд, ты тоже должен выпить, – промолвил король Харальд, – но после тебе придётся сложить об этом вису».

Итак, кубок был снова наполнен для Токи, и он приникнув к нему своим ртом, принялся пить, понемногу всё сильнее запрокидывая назад голову; и все присутствовавшие в опочивальне короля согласились между собой, что мало кто опустошал кубок с таким воодушевлением. После Токи ненадолго задумался, грустно поглядывая в пустой кубок и утирая с бороды пену, и чуть погодя произнёс громким полнозвучным голосом, словно пиво придало ему новых сил:

«Жаждав, грёб я на веслах

Жаждав, рубился в битве

Будь славен наследник Горма

Что лучшую воду ты дал мне»

Все кто был в королевской спальне хвалили вису Токи, и король Харальд промолвил: «Мало хороших скальдов найдётся в наши дни, и ещё меньше тех кто может сложить вису, не просиживая полдня над ней в размышлениях. Много их приходило в мои покои со своими песнями и они досаждали мне всю зиму своим присутствием, сопя над моим пивом, не в силах придумать ничего нового, кроме того, что они загодя сочинили. Мне нравятся люди, которым висы даются легко, и которые могли бы развлекать меня каждый день новыми, когда я пирую; и мне сдаётся, что ты, Токи из Листера получше любого из скальдов, что я видел, с тех пор как Эйнар Скалаглам и Вигфус сын Глума Убийцы были моими гостями. Посему вы должны отпраздновать йоль вместе со мной, и ваши люди тоже; там вы сможете упиться на славу моим лучшим пивом, ибо вы заслужили это своим прекрасным даром, что вы принесли».

Затем король Харальд широко зевнул, ибо он сильно устал после бессонной ночи. Он поплотнее закутался в меха, поудобнее устроился на своём ложе и вознамерился уснуть, и две молодые женщины легли по бокам от него. Его укрыли сверху меховыми одеялами и брат Маттиас и брат Виллибальд осенили его крёстным знамением, бормоча негромко молитвы. Затем все покинули опочивальню, и спальничий короля, выйдя на середину двора королевского замка с мечом в руке, трижды громогласно прокричал: «Король Дании спит!», дабы никто не осмеливался обеспокоить своим шумом королевский сон.