Самое-самое. Читаемое и ругаемое

нами был сделан логически четкий и выверенный вывод, что при данном режиме это была норма – говорить одно, а подразумевать другое.

Надо было что-то срочно предпринимать. Все знают, что учиться трудно, а переучиваться еще сложнее. Но процессу его заполнения пустот мешало одно известное всем качество – лень. Пришлось поднапрячься и освоить курс филологии и философии экстерном. Что и было выражено вполне себе образно:

Я поднимаю планку каждый день,Там за спиной обыденность молвы,Соперник лишь один – моя же лень,Хочу я прыгнуть выше головы.Сегодня видно высоты не взять,И номер этот может быть пустой.Я разбегаюсь снова и опять,Опять сшибаю планку головой.Однако снова отгоняя лень,Я разбегаюсь, отрываюсь и парю…Ещё один я проживаю день,Преодолев посредственность свою.

Изучая (громко сказано) творчество классиков, я пришел к интересному заключению, – среди гениальных поэтов нет ни одного с благополучной судьбой. Ну, в общем, это и понятно, – равнодушных среди них никогда не было. К тому же все они были максималисты с обостренным чувством справедливости.

На их личные неурядицы часто накладывались страдания народа. Что еще интересно, все наиболее известные поэты жили они всегда в преддверии или в период каких-либо социальных потрясений, войн или революций.

Именно в такие моменты поэты были наиболее востребованы и народом и политиками. Кстати, это очень хорошо поняли большевики, которые собрали талантливых поэтов под свое крыло. Пролетарские трибуны должны были призывать к борьбе, поднимать энтузиазм масс, сочинять гимны. Чем все это кончилось (для поэтов), все знают.

Востребованы они были и в годы последней войны. Что же касается шестидесятников, то это было просто расчет Хрущева, запрячь их на комсомольский порыв новостроек. И революционные настроения были притушены.

Мы вот тоже пережили годы реформ. В девяностых основную массу народа жившего и так не богато, опустили за грань бедности, можно сказать кинули. Меня это тоже коснулось. И в моем творчестве был период, когда я даже выступил от имени народа, выпустив книгу сатирического содержания «Хочу я с вами поделиться». Основным ее лейтмотивом было:

Совсем запутала нас пресса,Мы все уже на грани стресса,Никто не знаем, кто такие —Такие мы или сякие.Давно уже мы не марксисты,Хотя и не капиталисты,Пока еще не демократы,Но, слава богу, не кастраты,Ни либералы, ни массоны,Мы из Советской бывшей зоны, —Простые русские мы люди,За что имеем хрен на блюде!

Революционное Вдохновение на моем пороге топталось недолго. И в книге были отнюдь не призывы к борьбе, а лишь констатация свершившегося:

Хрустящий снег вдруг превратилась в кашу —Вот так же и политика вся наша…Пойдешь налево – флаг нести заставят.Пойдешь направо – там обокрадут.И только прямо – к ордену представят,Представят точно, только не дадут!..

Революционный порыв скрылся за поворотом

Реформы, слава Богу, прошли. Поэты, на этом отрезке истории, не пригодились. Согласно новых политтехнологий совсем не требовалось, чтоб кто-то «глаголом жег сердца людей». Их (сердца), наоборот старались притушить латиноамериканскими сериалами и бездарной попсой.

Интерес к поэзии у читателей быстро убывал.

Вот те на! – подумал я, – и чего ж это я зря трудился? А тут еще Вдохновение стало опять заглядывать. Решил определиться. Просмотрел признанных – ничего стоящего, просмотрел молодых – жалкие потуги на новые формы.

Но не пропадать же добру, решил издать содеянное.

лирика

В третьей книге в одной из глав был сделан небольшой анализ классического наследия, в котором и пришел к выводу, что про цветочки и листочки уже все написано, и про всепоглощающее чувство любви тоже. Лучшего уже не сотворить, ну если только чуть приблизиться. Рискнул и все же выпустил свою четвертую книгу лирики. Здесь, как и у всех классиков, тоже вскользь затронул тему вдохновения, основанную на личных ассоциациях, например:

Чтоб о прекрасном написать,Подальше надо гнать браваду,И зло подальше надо гнать,И сесть за стол, конечно, надо.И, потерев слегка виски —С прекрасным вроде не до шуток,Отгородиться от тоскиБукетом скромных незабудок.Чтоб было сухо и тепло,Взять растопить большую печку,А чтобы на душе светло —Поставить у иконы свечку.Всё тщетно! И лишь только ты,Одна поможешь, я же знаю,Ты скажешь мне: – Родной, поспи,И пусть тебе приснятся дали,Цветные розовые сны,Летай в них выше, выше, выше…А как проснёшься утром ты,Так о прекрасном и напишешь.

Эффект от издания превзошел все ожидания. Когда жене позвонила её знакомая и рассказала, что, читая книгу, они с мужем весь вечер проплакали, когда молодая девушка рассказала мне, что, её папа пять раз подряд прочитал одно из стихотворений а потом переписал его, когда в одной из библиотек у меня попросили ещё один экземпляр, потому, что их сотрудница уезжая на постоянное место жительство в Париж, не хотела с ней расставаться, я понял, что все было не зря, и мы с Вдохновением нашли общий язык.

Последнее что я попытался осуществить это написать полновесное произведение в максимально сжатом формате. Получилось четыре строки:

Проснулся как-то- голова в туманепод впечатлением увиденного сна.Приснился поезд я на  нем приехал к  маме,туда где детство и где вечная весна…

Приснился поезд…

– Вот и все – подумал я, своей вершины я достиг. Лучше уже не напишу, а толочь воду в ступе – это не мое. Надо прислушаться к мудрому совету древних:

если тебе нечего сказать – надо прекращать говорить.

Решение было бесповоротным – с поэзией завязать, тем более что с ее предназначением и с самим главным поэтом я определился:

Поэзия – во всем: в любви, в свободе,В трудах великих и сезонной моде,В надеждах, помыслах и розовых мечтах,В младенчестве и старческих летах,В терзаниях души, в ее стремленьях,В природе, что нам дарит вдохновенье.И тот, кто сотворил для нас все это,Был гениальнейшим из всех поэтов!

Перейдя на прозу и копаясь в истории, я уже стал знакомиться с новыми музами Они были более серьезными и предсказуемыми. Однако… подумал и сделал заключение:

В каждом писателе должен жить строгий и объективный критик, который может трезво оценить сотворенное и различить, что было написано в обычном пьяном угаре, а что под воздействием божественного напитка «Вдохновение».

Последователи

Такой трезвый взгляд приходит с опытом, одно лишь жаль – не ко всем.

В молодости почти все поэты прошли стадию самоутверждения и не всегда удачно. Ко многим надолго прилипает прозвище «Поэт» с негативной интонацией: – Что с него взять – поэт…»

Мне помог случай который всплыл в воспоминаниях о том времени когда с музами я еще только заигрывал:

Читал стихи я раньше всем подряд,Тогда, когда я их еще писать учился.В ответ, то снисходительный мне взгляд,А то советы, чтобы подлечился.На людях графоманство проверял, —Ну, наивняк же был, ни сном ни духом,Пока мужик мне в электричке не сказал,Дыхнув несвежим перегаром в ухо:– Фонтаны отключаются зимой,Поэтому меня послушай, милый,Зима настала, слышишь, дорогой? —Поэтому заткнись, не фонтанируй!Та фраза так застряла в голове,Хотя поэтом и нормальным уж считаюсь,И вроде бы и лето на дворе,Но очень редко я теперь включаюсь.

Остановился, переосмыслил, и понял, что все ранее сотворенное в лучшем случае надо сжечь, в худшем сдать в макулатуру или наоборот.

Так как этот начальный путь проделывают практически все, я пытался начинающим помочь.

В прошлом тысячелетии (согласитесь – громко звучит), в середине 90-х вышла моя первая книга «Проба пера». В ней я делился секретами поэтического мастерства, на чисто бытовом уровне. Замечу, Тогда еще не было открыток со стихотворными штампами и стихоплеты моего уровня всегда имели портфель заказов. Однажды пришлось писать поздравление заместителю министра СССР.

Получилось некое пособие по сочинению поздравлений и дружеских шаржей, набор забойных рифм.

Там же можно было найти шутки и стихи для вечеринок и капустников. Кто-то даже использовал книгу для проведения КВН районного масштаба.

Заканчивалась оно таким пожеланием:

Мгновения уносятся бесследноИ в легкой дымке где-то исчезают,И также тихо, вроде незаметноВся наша жизнь когда-нибудь растает.И мысли исчезают как мгновенья,Как за обедом исчезают беляши,И если есть хоть капля вдохновенья,И мысли дельные – возьми и запиши.

Интересно, что именно в то время началось повальное увлечение нашего народа стихотворчеством. Я не склонен был брать ответственности на себя – книга была издана мизерным тиражом. И хотя она ходила по рукам, исчезала из библиотек.

Ее даже ксерокопировали.

Но по большому счету это было совпадением.

Вероятнее всего, народ которому раньше настоятельно рекомендовали думать молча, а говорить лишь на своей кухне и то вполголоса, обрадовался свободе слова. Люди у нас ученные и потому еще несколько лет осторожничали и присматривались, как бы что не так вышло.

Потом же, осмелев, с энтузиазмом ринулись на прорыв. Ну а про наш энтузиазм во всем мире знают. Какое еще там Вдохновение, какие еще там Музы!

Я и раньше относился к графоманам отрицательно. Прочитав несколько сборников местных «самородков» и зацепившись за выдающиеся строчки типа:

«Писать в поэзии мне мало…» и «Я был не в меру босоногий», у меня родился образ сельского поэта:

Я был не в меру босоногий,Копна торчала из волос,Сначала видом был убогий,Но постепенно рос и рос.Сутулую расправил спинку,Но не совсем ещё был гож,Слегка на дикую травинкуВ те времена я был похож.Но жизнь немного лучше стала —В газетах то смогли прочесть,Еды сначала было мало,Потом почаще стали есть.Вот стали плечи раздаваться,Ступни чуть подросли у ног,Свободно стал я раздеватьсяНа пляже – раньше я не мог.И конопатые девчонкиВдруг заглядятся на мой станИ засмеются громко-громко,Ни дать ни взять как мой баян.Ну а когда окрепшим в меруПошёл в заочный институт,Я стал уже для всех примером,Мой лоб был несравненно крут.Теперь легко по жизни шпарю,Грудь колесом, под ней живот,Пишу стихи, ветеринарюИ славлю землю и народ!

Это был небольшой вал местного значения проходивший под грифом «Поэты от сохи». Они подражали и всем и сразу. В чести был, конечно, Есенин.

Но до девятого вала еще было далеко…

Всюду бизнес процветает – кто что может продает

У меня же дури много, но никто вот не берет!

Напор растет

Чуть позже мне попали в руки питерские литературные альманахи первых лет нового тысячелетия «Рог Борея», «Остров» и газета вновь созданного Межрегионального Союза Писателей Северо-запада «Русь».

В них оформился образ городского графомана. Возник он у меня в форме литературной пародии, жанр, который захватил меня практически на год. Одну из пародий я назвал «Несправедливость»:

Машин по Питеру!

Откуда столько денег?

Александр Лазаревский «Рог Борея»Машин по Питеру!Откуда столько денег?А у меня в кармане ни копья.К тому же день хреновый – понедельник,И зеркало чужое – в нём не я.Протру глаза, пошарю по карманам,На пиво, может, всё же наскребу,В сердцах упомяну чужую мамуИ сплюну сквозь подсохшую губу.Все намекают мне, что я бездельник,А я поэт, точнее, я пиит!Машин по Питеру! Откуда столько денег?А мой Пегас некормленый стоит.

Рог по звучанию был громким

Полистав известные в прошлом литературно-художественные журналы «Новый мир», «Октябрь», «Звезда» и другие, я нашел этих ребят и там. Но здесь графоманство маскировалось под изысканность и интеллектуальность. Тогда то я и понял, что все они достойны большего внимания с моей стороны. Все эти потуги меня, к тому времени спокойного и уравновешенного человека заставляли не на шутку нервничать.

Примерно о том же информировал в своих афоризмах Валерий Пивоваров:

Напрасно Муза дивный слог пыталась вставить…

Вчера меня посетила Муза и ей пришлось вызывать Скорую…

И действительно, сколько же их вылезло, кричащих о своей гениальности! Тут никаких «Скорых» нехватит… При таком поэтическом ажиотаже Музы видимо растерялись и куда-то запрятались.

Тогда большинство из новоявленных гениев перестали дожидаться посещений этих капризных особ, и нашли более подходящую фигуру в поэтической мифологии Пегаса. Его то они и попытались запрячь, чтобы пахать поэтическую ниву. Действительно, листая всю эту макулатуру, нельзя было не отметить их жуткую работоспособность. Да они и сами этого не скрывали, выставляя себя в образе измученного раба:

Я у рифм в услужении,Я у ритма в плену, —Я у них в услужении,Я на них спину гну,Я на них силы трачуИ который уж год,Даже ночью батрачуЯ на этих господ.

Как они писали о нашей природе! Глубокомысленно: «Тишина насторожила уши…», порой с задором: «Погодка краснолыжная, пушистая, булыжная», а иногда с детской наивностью: «Зверьки попрятались в лесные домики //Листва опавшая сложилась в томики».

А как они писали о Родине, или о бессмертном подвиге наших воинов в последней войне! Например:

«Не хмурь ветеран опаленные брови…», или «Смертельным огненным шквалом в бой первым шел комиссар!».

Это же было настоящее издевательство! И ни какой самокритики, ни одой здравой мысли. Хотя, была одна, питерского пиита Владимира Саранчука:

А утром с головною больюСмешно про Родину писать,Всё исказишь, тоской отравишь,А люду бедному читать.

Мне стало вдруг очень жалко и наш бедный люд, и тонны бумаги, и типографскую краску. К тому же всё же мучила совесть, а вдруг в этой лавине пяток-десяток «гениев» когда-то вдохновлённых мною. Нет, решил я, надо отдавать должок, и в противовес сборнику с рекомендациями как писать стихи, выпустил книгу «Сёдла для Пегаса, или поэтическая ярмарка», где выступил в роли критика и поэта-пародиста. Это уже была книга о том, как нельзя писать стихи. Музы мне для этого не понадобились, так как сами эрзац поэты меня будоражили и вдохновляли. Здесь тема Вдохновения была затронута более масштабно, ведь выражалась она уже не только от одного лица. Сначала в качестве «красной строки» я хотел взять такое откровение одного из пиитов:

«Я всегда найду себе покой, онемев над новою строкой». Но это оказалось всего лишь красное словцо. Нет, решил я, фонтаны надо затыкать! С выдержками из этой книги я и хочу вас познакомить.

Музы спрятались

Итак, музы попрятались, однако самые любвеобильные поэты моментом возвели в разряд муз, дам своего сердца. Об этом, в порывах откровения они иногда проговаривались:

Песни петь я совсем не умею,А с тобою готов петь всегда.

В основном это были местечковые «гении», воюющие с трудностями поэтического слога. А личные музы им хоть и помогали, но без ожидаемой прыти. Однако, чтобы читатели этого не заподозрили, они, слямзив рифму и образность гениальных предшественников, усилив эротичность восприятия, делали своим музам посвящения типа:

Твои груди пара лебедей,Я не первый их ласкаю из людей,Я целую их, милую их любя,Ведь они такие только у тебя.

Вот одна из пародий на такого любвеобильного поэта:

ПИСЬМО ЛЮБИМОЙ

Я любуюсь твоими коленями,

Обнимаю, целую их с силою.

О любви к тебе пишу стихотвореньями,

Не могу позабыть тебя милую.

Александр КоноваловНет, ты не знаешь, сколько мне трудовК тебе в любви писать стихотвореньями,Я пропустил уже десяток снов,Сломал три ручки в это воскресение.Мне страсть такую не преодолеть,Полгода бьюсь с лукавыми сомненьями,Но ведь однажды было, было ведь —Я обнимался с этими коленями.Но дальше не пустила ты – ни-ни!Неужто не могла чуть-чуть расслабиться?А мне теперь никак вот не усни,К тому же на бумагу надо тратиться.Сейчас отправлю новое письмо,Хочу отметить: все конверты авиа,Пью только чай, какое уж вино,Пью за любовь и наше с вами здравие!

Конечно, не каждая женщина может выдержать такую обременительную нагрузку. Да и сами поэты иногда пресыщались о чём иногда в сердцах оговаривались:

«Необходимо дать себе свободу,предмет любви избрать повторно.»

Кто же будет спорить? По себе скажу – влюблялся неоднократно. Яркие женщины оставляют яркие воспоминания, любительницы косметики – ароматные, а есть очень сдобные, воспоминания о которых очень аппетитны. Но тут вдруг наткнулся на витаминное восприятие своей подруги. И опять я вдохновился.

ФРУКТОВЫЙ САД

Куда там фруктам до тебя,

Нитраты фрукты доконали.

О том, как я люблю тебя

Хочу, чтоб в целом мире знали.

Иван МайбородаТы самый мой большой фруктовый сад,Тот сад, что я однажды посетил,И словно забродивший виноград,Тебя в себя я вдохновенно влил.Когда впервые обнажилась предо мной,Тебе решил поэму посвятить,Пишу её и летом и зимой,Но всё её никак не завершить.Я всех поэтов переворошил,Я приглашал к себе все девять муз,Уже не вспомнить, с чем тебя сравнил,Здесь авокадо, здесь и манго, и арбуз.Весною ты цветёшь, как пастернак,И как капуста, зреешь к ноябрю,Но вдруг почувствовал я: что-то здесь не так,Нитраты появляются, смотрю.А я их, между нами, не люблю,Они обычно деформируют живот,Тебя, чуть перезревшую, молю:Ну потерпи, не увядай хотя бы год.Уверен, справлюсь месяцев за семь,Шедевр родится и для сердца и для глаз,А после я тебя, конечно, съемИ про огрызок напишу рассказ.

И хотя графоманистый люд в период поиска очередной своей вдохновительницы и высказываются с долей цинизма:

«Нет подруг при встречах нелюбимых…»,

каждый хранит в сердце заветную мечту о той единственной, которая и согреет и поймет.

На поиски идеала меня натолкнули строчки Геннадия Елистратова: «и светлую избу построит, и песню о друге споет, и в космос дорогу откроет, и лебедем в вальсе плывет. Стихи прочитает и спляшет, и стопку до края нальет…»

МЕЧТА ПОЭТА

Давно проникаюсь мечтою,Надеюсь, и жду, и грущу.Уверен: её я достоин —той самой, какую ищу.Прикрыть мне глаза только стоит,и вновь предо мною Она,что с легкостью избу построити выпьет со мною вина.Она и борща мне наварит,стихи с выраженьем прочтет,любовью и страстью одарит,пока я дремлю, простирнет.И с легкостью, как между делом,до блеска начистит паркети, радуя стройностью тела,крутнёт предо мной пируэт.И в баньке похлещет до пота,уложит меня на кровать,сама ж упорхнет на работулюбимые шпалы таскать.

Мне приходилось встречаться с доморощенными поэтами на их тусовках где я быстро понял, что меня там не ждут. Чувствовал, я им мешаю и как бы укор: нельзя так писать, надо писать как все! Чего все косишь под классиков? Им-то можно – они уже умерли, а ты живой и или пиши как пишут они, или вали подальше. Что я и сделал.

Они с увлечением издавали свои сборники и издавали журналы. Они даже учреждали свои премии и медали и проводили свои презентации чуть менее шикарные чем вручение Оскара.

Медаль одного из новоявленных

писательских объединений

Если мне было не по себе от этих «гениев пера», то какого было Музам? Об этом хорошо сказал Александр Конопатский:

Когда он называл себя поэтом, кошмары музам начинали сниться!

Несправедливость

Вдохновение субстанция не материальная – вдохнули в тебя а ты трудись и воплощай что надуло. Получить из нематериального материальное и шелестящее оказалось проблематичным. А как хотелось… Избитое:

краткость- сестра таланта и мачеха гонорара!

заставляло новоявленным писателям усиленно нажимать на перо и давить на клавиши множа свои «шедевры»

К концу 90-х все литературные и периодические издания были завалены. В одних только интернет-сайтах поэтов на сегодня числиться около ста пятидесяти тысяч. Ребята пёрли напролом и брали штурмом отделения Союза Писателей. Естественно, СП стало не хватать, и их сначала стали делить, потом размножать, а затем создавать и новые поэтические братства:

Все люди – братья! А поэты,

Должно быть, братья-близнецы:

Хотя по разному одеты

И разные у них отцы.

Николай Васильев

Братства, создавали свои газеты и альманахи. В них они восхваляли своих и выливали уша-ты грязи на конкурентов. Но всех их всё же мучила не восстребованность, пишешь, пишешь, а толку?

Меня уж пол-Питера читает,Да только Лениздат не сознаетТого, насколько он теряет,Что до сих пор меня не издает.Александр Лазаревский

Даже штатным писакам старого формата, воспевающим боевые и трудовые подвиги советского народа, стало совсем невмоготу:

ЧТО ПОЭТА НЫНЧЕ КОРМИТ

Ибо будь ты в лучшей форме,

Не поднимешься со дна.

Что поэта нынче кормит?

Переводы и жена!

Вадим Борисов-ВведенскийМне сказал поэт маститыйЗа стаканчиком вина:– Трудно жить сейчас пиитам,Хорошо, как есть жена.Повезло поэту Славке,Что ему тот гонорар.Его баба на заправке —Там совсем другой навар!А у песенника ВасиГоловной экономистНа какой-то крупной базе —Потому он оптимист.– А у вас? – вопрос свой вставил,Продолжая ту канву.Сплюнув, тон он малость сбавил:– Переводами живу.

А что уж тут говорить про молодых, энергичных, рвущихся к славе. Не получив признания, они просто полыхали:

ПРОКЛЯТЬЕ

Рассыпься, нечистая сила,

Отхлынь, кровожадная, прочь!

Ты счастье мое надкусила,

И мне уже трудно помочь.

Борис МаслобоевМне на уколы денег не хватает,Есть на таблетки – правда, не на все,Вот потому и ведьмы донимают,Особенно на взлётной полосе.Я так хочу к заоблачным вершинамВзлететь – хоть на Олимп, хоть на Парнас!Но эти кровожадные скотиныМешают мне уже в который раз.Как только соберусь я разбежаться,Чтоб оторваться от земли и воспарить,Они, подлюки, сразу же кусатьсяИ мётлами по голове вовсю лупить.Закончилось давно моё терпенье,На эту разухабистую татьВо все инстанции пишу я заявленья,Что классиком мне всё мешают стать.Искусанный, избитый этой бандой,Который год страдаю день и ночь.И даже рогбореевские гранды,Боюсь, не в силах мне уже помочь!

Отовсюду звучали жалобы о своих творческих мучениях, проблемах со здоровьем, издержками во внешности: