Даже если ты меня ненавидишь

– Мне надо будет уехать. Скорее всего, до вечера. Это не значит, что вам можно бездельничать или шляться непонятно где, – намекает на мою недавнюю прогулку.

– Мам, а можно я после музыкалки пойду к Лиане? Я же пропустила несколько дней. Она поможет мне подтянуть, – тут же лебезит Ада.

– Можно. Напомни мне обратиться к твоим педагогам, чтобы они включились в этот процесс.

Аделина, конечно же, не будет заниматься. Может, напишет пару примеров или предложений в тетрадь, чтобы отчитаться перед мамой. А все остальное время они будут развлекаться. А мне и попроситься не к кому, поэтому я молчу под довольным взглядом сестры.

Закончив с завтраком, разбегаемся по комнатам. Собираемся. Дождь немного успокоился, но так и не прекратился. Температура воздуха прилично упала, и я достаю из шкафа тонкую водолазку, к ней удлиненный свободный жилет без застежек, а сверху песочный плащ. В тон ему у меня как раз есть ботинки, которые отлично смотрятся с джинсами. Рифленая подошва напоминает о Данте, и я не сразу замечаю, как снова начинаю улыбаться.

Наношу аккуратный маскирующий макияж, подвожу глаза, губы. С волосами приходится возиться дольше. Самой заплетать сложную косу не очень удобно, но я справляюсь. Прикалываю несколько заколок с маленькими серебряными цветочками на концах. Вот и все, вроде готова.

Плащ накидываю в последнюю очередь. Беру рюкзак и спускаюсь к машине. Аделина ерзает на переднем сиденье, а я, как и всегда, устраиваюсь за спиной дяди Лени. Сестре до школы можно было бы и пешком дойти, но это же не по статусу Разумовских, поэтому буквально минут через пять мы высаживаем ее и едем дальше.

Я комкаю лямки рюкзака, готовясь к очередному сложному дню. Мандраж как у спортсмена, вернувшегося на лед после травмы. Живот болезненно сжимается, во рту пересохло, дышится через раз, но надо идти и постараться сделать вид, что ничего не произошло.

Поднимаясь по ступенькам, ловлю на себе несколько странных взглядов. Пожав плечами, вхожу в учебный корпус и сразу сворачиваю к лестнице. Мне на второй этаж. Знакомая компания обнаруживается в аудитории. Увидев меня, Вика набирает в грудь воздуха и тут же сдувается, как воздушный шарик. Толкнув в плечо одну из своих подруг, отворачивается.

Удивленно моргнув, сажусь на свое привычное место, а вокруг меня никого. Впереди стол пустой, сбоку тоже. Те, кто сидел за ними, переместились за другие свободные парты.

После лекции мне дали выйти из аудитории в числе первых, а позже у автомата с напитками никто не оттащил за рюкзак с воплем: «Куда ты лезешь, мажорка? Мы тут стояли!»

– Ами, шоколадку хочешь? – подходит ко мне одна из девочек нашей группы. Мы не общались, и я, честно говоря, даже не помню, как ее зовут.

Настороженно смотрю на одногруппницу и по сторонам в ожидании подставы.

– Нет, – вежливо отказываюсь, – мне нельзя.

– У меня еще яблоко есть, – спохватывается она.

– Я ничего не хочу, спасибо. Только воду, – демонстрирую ей бутылку.

– А я смотрела все твои выступления в этом сезоне, – не отстает девушка. – Ты крутая.

– Спасибо, – растерянно отвечаю. – Я пойду. – Поправив рюкзак, сворачиваю за угол, прикладываю к губам бутылку, забыв, что не открутила крышку.

Все же хорошо! Надо радоваться, но от резких перемен складывается ощущение, что вокруг разворачивается сюжет старого триллера с дурацким музыкальным сопровождением: ничего криминального еще не произошло, а тебе все равно жутко, потому что ты подсознательно ждешь нападения того самого невидимого маньяка, ведь где-то за кадром он точно есть.

После занятий я спокойно выхожу из корпуса. Та самая девочка с шоколадкой бросает мне «пока» и бежит вниз по ступенькам.

– Пока, – тихо отвечаю ей, понимая, что она уже вряд ли услышит.

Спускаюсь к нашей машине. Сначала дядя Леня везет меня в Ледовый на осмотр к врачу, а оттуда сразу домой. Дождик прекратился, и я надеялась погулять пару часов, но у мамы отменились дела, так что планы приходится корректировать.

В нашей гостиной Ада насилует несчастное пианино. Зажав уши ладонями, бегу к себе. Дверь в мою спальню приоткрыта. Шагаю внутрь, и сразу же ловлю приступ тошноты.

А вот и тот самый «маньяк»… Сидит вполоборота на моем стуле, перелистывая страничку личного дневника, а в сетчатой корзине для мусора лежит розовый медведь.

Мама…

Глава 15

Амалия

На секунду мне кажется, что сейчас я потеряю сознание. Там… там, на этих страничках, очень личное. Мои страхи, мои переживания, мои мечты. Про маму, про папу, про сестру. Данте появился недавно. Я так надеюсь, что мама не дочитала до этого момента. И тут же очень сильно злюсь на себя за этот страх. Просто он давно живет внутри. С самого детства.

Помню, как еще в начальной школе я ревела над тетрадками, вновь и вновь переписывая домашнее задание. Оно должно быть идеальным, без единой помарки. А у меня от слез размывалась синяя паста, и мама выдирала сразу несколько промокших листов из тетради. Я начинала переписывать сначала классную работу, а потом домашнюю. Руки дрожали, обидно было до ужаса, ведь училась я тогда неплохо.

И на тренировки она ходила со мной. Это сейчас я взрослая, а тогда родителям положено было присутствовать. Мало ли что. И после тренировок девчонок хвалили. Ту же Олю Василевскую. А мне только высказывали, где я опять ошиблась и где недотянула ногу.

Дружить было некогда, надо было дотягивать. Всегда. И я старалась. Мне так хотелось, чтобы мама с папой меня похвалили! Сказали, что я молодец, что они меня любят хоть за что-нибудь. Любовь тоже нужно зарабатывать, ее нужно заслужить… Видимо, я недостаточно стараюсь, раз мама позволила себе рыться в моих вещах, лезть в личный дневник. А вдруг это не в первый раз?

Внутри все тут же холодеет, но я быстро отметаю эту мысль. Она бы не стала молчать. А я… Да черт! Может быть, я сама хотела бы что-то ей рассказать, поделиться, спросить совета в других обстоятельствах. Но у меня есть только обязанности, долг перед семьей и тетрадка, на страницы которой можно выплеснуть то, что болит внутри, и задать вопросы, на которые у меня нет ответов. Если бы не спорт, наверное, я бы сломалась. А может быть, уже сломалась, просто еще не понимаю этого?

Злость и обида так сильно давят изнутри, ломают ребра и разгоняют ритм сердца. Еще этот розовый медведь лежит в мусорной корзине последней каплей моего терпения, разливающегося по венам раскаленным металлом.

– Это мое! Зачем ты лезешь?! – кричу я, как, наверное, еще никогда в своей жизни не кричала. До моментальной хрипоты и жжения в легких.

Мать ошарашенно приоткрывает рот, крепче сжимая мой дневник пальцами, а я подхожу и выдергиваю из ее рук эту несчастную тетрадку. Она надрывается, но оказывается у меня. Наклоняюсь и достаю медведя из корзины. Прижимаю это все к себе словно единственную ценность, что у меня есть, чувствуя, как меня бьет крупной, заметной даже матери дрожью.

– Что ты вытворяешь? – облизнув идеально накрашенные губы и поправив прическу, негодует мама, даже сейчас стараясь держать идеальную осанку.

Это так бесит! До зуда в солнечном сплетении.

– У меня должно быть хоть что-то личное! – снова кричу. Я сейчас не способна говорить спокойно. Все, что так долго копилось, сочится из всех клеток. – Я и так делаю все, что ты требуешь, мам. У меня есть только твоя жизнь! И вот этот клочок своей, – трясу тетрадкой и игрушкой. – Но ты решила отнять у меня все! За что, мама? Что я тебе сделала? Что со мной не так?

Слезы застилают глаза. Пальцы сами собой впиваются в плюшевого зверя. Надо взять себя в руки, а я не могу. Правда никак не могу. Со мной такого никогда не случалось. Чтобы накрывало настолько сильно, что не было сил бороться со стихией навалившихся эмоций. Все, что я могу, – только дать им волю. Опустошить себя. Может быть, тогда станет легче…

– У тебя истерика, – холодно отвечает мама, грациозно поднимаясь со стула.

Ее лицо надменное, взгляд высокомерный, и дрожать я начинаю все сильнее. Потому что все мои слова – как удары хрупкого тела о толстую броню из самого прочного в мире металла. Они только меня рвут на части, только мне делают больнее. А ей все равно. Ее невозможно пробить, я никак не могу достучаться до материнского сердца. Оно там есть вообще? Живое?

– Да, мама. Да! – топаю ногой. – Истерика! Потому что я так больше не могу! Я чувствую себя в тюрьме, где за каждый неосторожный шаг на тебе затягивают строгий ошейник или пускают ток по прутьям твоей клетки!

– Не повышай на меня голос, Амалия. – Мать хватает за ухо моего плюшевого медведя и пытается выдернуть его из моих рук, а я на эмоциях дергаю его обратно на себя. Выходит слишком резко, розовое ушко надрывается по шву, а мама заваливается на меня. Отталкивается ладонями. Ее красивое ухоженное лицо искажается, в глазах происходит что-то нечитаемое, и мою щеку обжигает сильная пощечина. Голова дергается, на секунду в ушах появляется звон, и даже слезы срываются с ресниц с задержкой, словно и у них случился шок.

– Ами… – Она трет тонкими пальцами ладонь, которой меня ударила.

Впервые в жизни! Это так ужасно. Так унизительно и очень-очень больно.

У меня дрожат губы, горят внутренности от несправедливости и сильной обиды. Мне кажется, прямо сейчас я взорвусь и разлечусь по комнате, оседая на стенах и дорогой мебели.

– Амалия, я… – снова пытается говорить мама.

А я разворачиваюсь и выбегаю из комнаты.

– Ами, стой! – кричит она мне вслед.

Нет, нет, нет! Не могу, не хочу стоять! Не хочу здесь находиться! Где угодно, только не здесь! И под ее крики я несусь по ступенькам на первый этаж. Ничего не видя перед собой, только слыша фоном бряканье несчастного пианино, бегу прямо к двери.

– Амалия, остановись! – все еще кричит мама, стараясь успеть за мной на своих каблуках. Я слышу их стук за спиной, и это придает мне сил.

Оказавшись на улице и все еще прижимая к себе свои испорченные драгоценности, несусь к воротам. Хватаюсь за ручку двери, ведущей за территорию нашего дома. Она мокрая от недавно прекратившегося дождя и кажется очень-очень холодной.

Выскакиваю на тротуар, следом на дорогу. Наступаю в лужу. Брызги от моих ботинок летят во все стороны, наверняка пачкая джинсы и даже плащ, который я так и не успела снять.

У дома Калинина стоит большая машина. Из нее что-то выгружают. Желая быстро спрятаться, я несусь мимо грузчиков и со всей силы врезаюсь в глыбу с самыми сильными в мире руками.

– Забери меня, – умоляю татуированного Дракона, все еще ничего не видя перед собой. Я его чувствую. Тепло, запах, мощное сердце, бьющееся за грудными мышцами. – З-забери м-меня, – повторяю, стуча зубами, – пожалуйста…

Глава 16

Данте

Тело реагирует быстрее головы. Обеими руками обняв дрожащего Огонька, поднимаю ее над землей и уношу за угол, закрывая собой и жалея, что у меня нет крыльев, которыми можно было бы ее укрыть. Она рыдает в голос, уткнувшись мне в грудь лицом. Челюсти сводит от злости. Нам под ноги прямо в слякоть падает порванная тетрадка и розовый медведь с надорванным ухом. Что делают эти изверги с хрупкой девочкой?

У нее и правда нет никакой брони. У меня ощущение, что она голая, и я нахожу позу, в которой получается еще хотя бы немного прикрыть Огонька собой.

Ами же не знает меня. Я чужой. Свидания через стекло и мелкие подарки не считаются. Я могу оказаться чудовищем. Черт! Да я и есть самое настоящее чудовище, но Огонек доверяет мне свои слезы. Что? Что, мать его, надо было с ней сделать, чтобы она к левому мужику за помощью побежала?!

Меня настолько разрывает от злости, что накрапывающий дождь и противная сырость теперь не имеют никакого значения. Мир сужается до нее одной – моей маленькой девочки, моего Огонька, который надо защищать.

Клянусь, я пытался держаться на расстоянии. Это было бы правильно. Но она уже здесь. Я держу ее в своих руках, ощущая то самое солнце в груди, которое включается как лампочка только рядом с ней.

– Тихо, тихо, Огонек. Я рядом. – Одеревеневшими от напряжения пальцами веду по ее мягким рыжим волосам. Она еще сильнее вжимается в меня, и я снова обнимаю ее обеими руками. – Держу. Я держу тебя, маленькая.

Лопатками чувствую на себе слишком пристальный взгляд, вспоминая, что мы вообще-то тут не одни. Чертова магия!

Погода сегодня полное дерьмо, и все работы на участке были отменены, но планы поменялись. Дождь стих, у поставщика стройматериалов случилась накладка, и часть заказанного Калининым привезли аж на два дня раньше. Он мог бы перенести доставку на удобное ему время, ведь проблемы компании-поставщика – это только их проблемы, но Игорь Саныч все переиграл, дернул меня и еще нескольких мужиков на разгрузку. Мы минут двадцать как подъехали, и тут она…

Оглядываюсь. Калинин смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь. Со стороны улицы к нам неумолимо приближается торопливый стук каблуков, каждым своим ударом отдаваясь в моей груди очередным приступом жгучей злости.

– Амалия! – зовет Снежная королева. – Ами, вернись сейчас же!

– Нет! – взвизгивает Огонек. – Не отдавай меня, – шепчет, обнимая чуть выше пояса.

И дышится еще труднее от ее доверчивости, хрупкости, такой трогательной близости. Я весь в мурашках, будто ко мне впервые прикоснулась девушка.

– Что ты устраиваешь? – возмущается ее мать. – Игорь! – зовет она Калинина.

Мы с ним снова пересекаемся взглядом. Он неожиданно прикладывает палец к губам. Я прижимаю Ами еще крепче к себе, наступая грубой подошвой ботинка на тетрадку, топя ее в грязи. Там явно личное, то, что больше никто не должен видеть.

– Ш-ш-ш, – глажу Огонька по спине. – Я спрятал, не бойся.

Игорь Александрович выходит к Снежной королеве. До нас долетает начало их разговора.

– А чего не заходишь? – спокойно интересуется он.

– Грязно у тебя там. Она же к тебе забежала? Больше некуда. Мы повздорили. Игорь, будь добр, скажи Амалии, чтобы прекратила нас позорить такими сценами и вернулась домой…

Голоса и шаги отдаляются. Их быстро перекрывает грохот разгружаемого строительного материала. Я слышу только всхлипы Огонька. Ее истерика почти стихла. Как бы сейчас она сама не испугалась того, что натворила, прибежав ко мне. Или, может, так было бы лучше?

Да черта с два я отпущу теперь! Но куда я ее? Потом буду думать. Сейчас в голове такая каша и сердце не дает дышать, пытаясь проломить ребра и упасть прямиком в ее ладони. Представляю, как светлый, теплый Огонек испугается этого скукоженного, почерневшего уродца, в котором из хорошего разве что она и пара мальчишек, будущее которых еще можно спасти.

Калинин возвращается к нам.

– Данте, твой рабочий день на сегодня окончен, – неожиданно объявляет Игорь Саныч. – К десяти Амалия должна вернуться домой. Тронешь, – показываем мне кулак, – я тебе сам яйца отстрелю, – понижает голос.

– Не трону, – обещаю ему.

Да куда, блин?! Что я, дебил совсем, что ли? Не вижу, куда влип по те самые яйца?

– Ты не расплатишься со мной, Данте, – усмехается Калинин.

– Я уже понял, Игорь Саныч. Спасибо.

По поводу его неожиданной щедрости мы тоже пообщаемся позже. Такие люди ничего не делают просто так. Нужен я ему. Не знаю, правда, зачем. Не говорит пока, но задницей чую, что будет удивлять.

– Валите уже. – Он небрежно машет в сторону ворот. – Стой, – тут же тормозит. Сначала выходит сам. Звонко свистит водителю: – Слышь, тачку свою сюда ближе подгони.

– Зачем? – разносится эхом.

– Потому что я так сказал! – рявкает Игорь Саныч.

Ами вздрагивает, я снова плотнее сжимаю кольцо из своих рук вокруг нее.

Массивная тачка с шипением и характерным хрипом заводится, трогается с места и медленно катится вперед, набрасывая тень от прицепа на участок. Моя «бэха» стоит прямо за ней.

– Все, вот теперь валите, – вернувшись, отсылает нас Калинин. – Ами, – зовет ее. Шмыгнув носом, она поворачивает к нему голову. – Успокоишься – с мамой надо будет поговорить.

– Она… – судорожно выдыхает Огонек, – не слышит.

– Попробуй еще раз, ладно? – удивительно мягко просит он.

Ами молчит. Она точно не готова сейчас никому ничего обещать. Наклоняется, поднимает грязного медведя и сама совсем не случайно наступает на собственную тетрадку. Значит, я все понял правильно. Слишком личное…

Забираю ее с собой в машину и, дав по газам, сразу еду к выезду из города. Как пьяный от футболки, пропитанной ее слезами, от запаха, наполняющего машину, от того, что Огонек здесь. Сама пришла! Ко мне!

Затылок обжигает, короткий ежик волос встает дыбом. И нет никакого плана, как быть дальше. Есть понимание, что я больше не смогу держаться на расстоянии. Должен. Мать его, обязан! Но не смогу.

– Тебя правда зовут Данте? – тихо спрашивает Огонек.

Удивительная девочка. Я даже не сказал, куда везу ее, а она интересуется, как меня зовут.

– Даниил, – представляюсь я. – Но Данте привычнее.

– А я Ами… – ковыряет ногтем свои джинсы. – Амалия.

– Знаю. – Удобнее перехватив руль одной рукой, второй ловлю ее ладошку и крепко сжимаю.

– Откуда? – Тонкий прохладный пальчик ее свободной руки касается татуировки на тыльной стороне моей ладони, водит по конкуру рисунка, а у меня в висках пульс отбивает какие-то дикие ритмы, и перепачканный, «травмированный», нелепый медведь, сидящий на панели, словно смотрит с насмешкой.

Дергаю головой, хрустнув позвонками. Хочется порычать на Огонька. Что она со мной делает сейчас? Это… Черт, я даже не знаю, с чем сравнить! Когда хрупкая принцесса сама пришла в лапы к дракону. У него за ребрами полыхает, а она доверчиво гладит его крылья, и он давится собственным огнем, пытаясь проглотить его вместе с дымом, лишь бы только не напугать и случайно не ранить. Только у драконов замки, сокровищницы, если верить сказкам, а я пока могу предложить ей только себя.

– Слышал, – отвечаю на ее вопрос. – Тебе все равно, куда мы едем?

– Главное, чтобы подальше от дома, – тихо признается она, продолжая обводить рисунок на моей руке.

Глава 17

Данте

Громкое урчание в животе Ами подсказывает мне первый пункт нашего плана на сегодня. На ее бледных щеках появляется легкий румянец, и, распутав наши ладони, она обнимает себя обеими руками.

– Извини, – говорит тихо и хрипло.

А я пытаюсь сообразить, чем и где ее можно покормить. Не знаю же ничего. Что она ест? Есть ли аллергия? Что любит вообще? Могу только представить, к каким заведениям она привыкла.

– Ты мясо ешь? – спрашиваю у нее.

– Я не хочу есть, – обнимает себя сильнее. – Тошнит немного, – признается.

– Это нервное. Попробуй расслабиться, дыши глубже. Сейчас все пройдет.

Она опускает руки на колени, как примерная девочка. Упирается затылком в подголовник и шумно вдыхает, прикрывая глаза. Кусает пересохшие губы, тяжело сглатывает. Ее желудок снова издает беспокойные звуки, а у меня в машине даже воды нет. Если окошко приоткрыть, Ами замерзнет.

Давлю на газ, пока позволяет дорога. В плотном столичном потоке приходится снижать скорость. Ищу ближайший магазинчик, возле которого можно удобно припарковаться. Покупаю Огоньку хорошую воду без газа и возвращаюсь в машину. Откручиваю крышку, протягиваю Ами бутылку.

– Спасибо. – Она делает несколько маленьких глотков. От нервного спазма пить залпом не получается. Этим-то едва не давится.

Как погасить пожар внутри, я не знаю. Мой мозг просто не желает усваивать то, что ее могли так сильно обидеть. Хочется казни для всех, кто приложил к этому руку. И покормить ее все же надо, но не просто ради утоления голода, а в качестве лекарства.

Снова перехватываю руль одной рукой, второй по картам в мобильнике ищу хорошее кафе с десертами. Приходится немного покрутиться, прежде чем взгляд сам цепляется за кремовую вывеску с куском торта. Останавливаюсь, выхожу из машины, оббегаю ее спереди и открываю Амалии дверь.

– Иди сюда, – протягиваю ей руку.

Маленькая ладошка оказывается в моей. Легко, доверчиво, будто мы всегда знали друг друга, а не познакомились в моей машине несколько минут назад.

Веду ее за собой в заведение. Над головой мелодично звенит колокольчик. Вокруг все такое же ванильно-кремовое. Чувствую себя здесь абсолютно нелепо. Не моя атмосфера, но на это тоже плевать. Мы пришли за «лекарством».

Выбрав столик, забираем меню у улыбчивой официантки.

– Я правда не хочу есть и… – Ами отводит взгляд. – Я же не ем такие десерты.

– Сегодня ешь, – командую я.

Она нервно улыбается, снова заглядывая в меню. В ее глазах появляется что-то совершенно искреннее. Предвкушение, но с нотками страха. Вдруг сейчас отругают за то, чего ей нельзя.

– Огонек, – давлю пальцем на край меню, опуская его на стол, – ты сегодня поймала мощный выброс адреналина, норэпинефрина и кортизола. Бешеный коктейль, который сжал твой желудок до размера наперстка, высушил и сдавил горло, а также разогнал пульс. Скорость течения всех процессов в твоем организме в этот момент тоже изменилась. Чтобы снять действие этого коктейля и завтра не чувствовать себя как с похмелья, тебе нужен выброс эндорфинов. Сладкое – самый доступный нам вариант.

Есть еще поцелуи, секс вообще идеален, но это не наш с ней случай, поэтому мы будем есть пирожные.

Ами не может определиться. Ей, как маленькому ребенку в магазине игрушек, хочется попробовать все. Она не говорит, это и так заметно.

Заказываю нам сет бисквитов с ягодными начинками и заварные пирожные с разноцветной глянцевой глазурью.

– Боже, сколько сахара и жира! – жмурится Ами, разглядывая наш заказ на фирменных тарелках. – Но это так вкусно выглядит!

– Вот сейчас правильно мыслишь. Это твое настроение, на весе оно никак не отразится. Еще и небольшой минус завтра увидишь, – успокаиваю ее совесть.

Официантка ставит в центр стола пузатый чайник с чаем, а перед нами две чашки. Они такие кукольные… Я реально чувствую себя Шреком в домике Барби.

Наливаю чай, толкаю к Огоньку все пирожные. Она долго не решается к ним прикоснуться.

– А откуда ты столько всего знаешь? Ты тоже спортсмен? – спрашивает она, не сводя глаз с бисквита с сочной вишневой прослойкой.

– В прошлом да. Сейчас просто держу форму.

– Чем занимался? Боевыми какими-то? – Теперь она рассматривает смородиновый бисквит, а я стараюсь запомнить ее предпочтения.

– С детства бокс, в восемнадцать ушел в ММА, а потом… – Своевременно затыкаюсь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.