Поцелуй под прицелом. Ты под моим наблюдением

Агата Ежова

Поцелуй под прицелом. Ты под моим наблюдением

Пролог

Голова раскалывается на части, словно ее зажали в тиски, которые кому-то вздумалось провернуть с преступным усердием. За каждым пульсирующим ударом в висках проносится обрывок сознания, обрывок памяти. С нечеловеческим усилием, будто поднимая бетонную плиту, я открываю веки. Поворачиваю голову, и мир опрокидывается. Я вижу ее маленькую, идеальную ручку с аккуратными ноготками. По фарфоровой коже указательного пальца скатывается алая капля. Она падает на пыльный пол в абсолютной, звенящей тишине, но для моего измученного сознания ее падение – оглушительный раскат грома, в котором тонет все. Боль, страх, неведение – все стирается одним махом. Рывок. Колени больно ударяются о пол. И я ползу, я должен дотянуться, должен до нее добраться, спасти ее чего бы мне это ни стоило.

Глава 1

«Быть учителем – это когда твои объясняю последний раз звучат чаще, чем песня по радио».

А еще это значит смириться с тем, что твой кабинет биологии в мае превращается в филиал «Бани по-черному».

Все окна в классе были распахнуты настежь, но от этого, кажется, становилось только жарче. Солнце палило немилосердно и выжигало остатки учебного энтузиазма, выбрав мишенью именно мой кабинет. Даже ветерок, врывавшийся с улицы, был горячим, словно выдох дракона. Дети сидели «вареными» – нет, скорее, «томлёными» – и я их прекрасно понимала. От жары веки наливались свинцом, а мозг упорно отказывался думать о чем-либо, кроме северного полюса и стакана холодной воды.

Это была последняя учебная неделя в этом году, и мой любимый 8 «Б» писал итоговый срез. Тишина стояла такая, что было слышно жужжание пролетающей мимо окон мухи. И… едва уловимый щелчок пальцев по стеклу смартфона. Прекрасно вижу, как Другунов Егор, списывает с телефона, аккуратно положенного на коленях. А ведь гаджеты я в начале урока, как всегда, собрала в коробку! Использует запасной, предприимчивый гаденыш.

Я уперла взгляд в его макушку. Он почувствовал – поднял голову и одарил меня улыбкой во все свои 23 зуба. Остальные, как известно, остались на школьной хоккейной площадке в виде трофея местной шайбы во время школьных соревнований. Не выдержала, ухмыльнулась в ответ. Показала глазами: «Уберёшь?» Он театрально развёл руками, изобразив на лице праведное негодование честного налогоплательщика на встрече с президентом.

Пришлось приподняться с учительского стула.

– Ладно, ладно, Александра Андреевна, – не выдержал он, – я просто смотрел, сколько времени до конца урока!

– Да ты ж мой хороший, и что долго еще? – поинтересовалась я.

– Вечность. – наигранно насупившись, отшутился Егор.

Забрала «запасной аргумент» и остаток контрольной посвятила бдительному обходу владений. Делала вид, что внимательно слежу за каждым учеником, а сама смотрела в окна. За окном бушевала весна. Все цвело, пахло и манило на волю, и я ловила себя на том, что сочувственно киваю ученикам. Никто уже не хотел учиться. Все мы, от мала до велика, мечтали об одном – о каникулах и этой пьянящей весенне-летней свободе.

Прозвенел звонок, словно ангел-освободитель. Собирая тетради, я обернулась к классу:

–Ну что, страдальцы мои, готовы к последнему в этом году подвигу?

В классе повисла настороженная тишина.

–Только не субботник, умоляю! – простонал кто-то.

–Сашенька Андреевна, две контрольных, три! Только не субботник. – умоляет Егор.

–В пятницу идем в поход. К роднику, в бор. Спасаться от последствий глобального потепления всем миром.

Радости, как водится, не было предела. Особенно когда прозвучало магическое: «И да, это будет в учебный день». Раздалось оглушительное «Ура!», а я принялась раздавать заветные листки с разрешениями для родителей – тот самый пропуск в предвкушение самого лучшего, что есть в школьной жизни: приключений, которые точно запомнятся куда лучше любой контрольной.

– Но есть одно маленькое «но», – перекричала я гам. Класс затих, почуяв подвох. – Если у кого-то родители не подпишут разрешение…

– В поход не идут! – хором и трагически закончила за меня вся параллель, видимо, узнав классическую школьную мантру.

По классу пронесся вздох вселенской скорби.

– Это жестоко, Александра Андреевна! – возмутился Егор. – Нарушение прав ребёнка и свободы передвижения!

– Да ты ж передвигаешься лучше всех, Егор. Особенно когда бежишь от ответственности, – парировала я.– А вот ваше право на поход находится в руках ваших родителей. Так что с сегодняшнего дня ваша главная задача – быть идеальными детьми.

В классе повисла театральная, показная тишина.

– Мама мне всё равно не разрешит, – мрачно сообщил тихоня Артём. – Говорит, я в прошлый раз после похода на речку принёс домой головастиков в карманах.

– А у меня аллергия на хвойные, – тут же «вспомнила» Алина Потапова, которая на прошлой неделе на труде с упоением выпиливала лобзиком сосновую доску.

Я понимающе вздохнула, глядя на этот внезапный всплеск семейных обстоятельств и наследственных заболеваний.

– Спокойно, оракулы! Не хороните поход раньше времени. Ваша задача – не придумывать оправдания, а проявить дипломатические таланты. Помните: посуливший пирог родителю в виде пятницы без ребёнка – уже почти победил.

Звонок с перемены прервал наш стратегический совет. Ребята гурьбой повалили из класса, и я услышала, как Другунов, хлопая Артёма по плечу, ораторствовал:

– Не парься насчёт головастиков! Моя мама в прошлом году подписала разрешение, даже когда я принес домой из похода ужа. Главное – преподнести это как заботу о природе…

Хотелось поскорее сбежать в свою уютную квартирку, как школьник с последнего урока. Мечтала о прохладном душе, который смоет эту усталость и пот, который насквозь пропитал платье со стороны спины, и оно теперь противно липло к коже, напоминая о расплате за июньское пекло.

Но работы была ещё целая гора. Проверить стопку контрольных, выставить оценки в табели, заполнить журналы и отчитаться о завершении четверти и учебного года – этот ворох бумаг казался вечным двигателем бюрократии.

В лаборантской умыла лицо, с наслаждением выпила два стакана воды и, вооружившись папками с рабочими программами, как средневековый рыцарь своим щитом, принялась штурмовать бумажные укрепления. Я уже почти добралась до финишной прямой, как в класс ворвался ураган по имени Есения, наша математичка и по совместительству моя лучшая подруга. Некоторое время мы жили вместе в ее квартире, но позже я сняла маленькую квартиру неподалёку от Яси. Уж больно неловко мне становилось каждый раз, когда она возвращалась с очередного свидания с молодым человеком.

– Всё, хватит! Складывай манатки и пошли домой! Хочу свободы, а не дышать этим школьным воздухом! – заявила она, сверкая глазами.

Я попыталась возразить, что мне нужно доделать дела.

– Ой, да фиг с ними, со всеми твоими делами! – отмахнулась она. – Пойдём дышать весной! Всё равно эта работа не корова – не пропадёт, если на часок от неё отвлечься.

Как бы заманчиво ни звучали призывы Есении Михайловны, чувство долга и врождённая ответственность взяли надо мной верх.

– Ладно, ладно, – сдалась я. – Задержусь буквально на пятнадцать минут, не больше.

– Отлично! – воскликнула она. – А я пока пойду немного помучаю нашего нового молодого физрука. Нужно же прощупать почву – свободен ли он, и если да, то насколько?

В её смелых фантазиях они с Максимом Дмитриевичем уже в пятницу отправятся на первое свидание. Правда, сам Максим Дмитриевич об этом пока не в курсе. Но таков уж стиль Яси. Всего полгода назад под её обаяние и настойчивые амурные атаки попало немало практикантов-старшекурсников с физтеха.

Доделав всю работу, я отправилась на поиски глубокоуважаемой Есении Михайловны, дабы вызволить ее из школьных объятий. Обнаружила я её на школьном крыльце, где она с хищным изяществом атаковала нашего нового крепко подкачанного физрука. Бедный Максим Дмитриевич напоминал оленя, попавшего в свет фар, – заворожённый и явно не знающий, как ретироваться с честью.

«Я спасу тебя, бедный мальчик», – пронеслось у меня в голове.

– Есения выдвигаемся! – объявила я, подбегая к парочке. – Извините, что прерываю ваш педагогический совет, но пора ехать.

Максим Дмитриевич бросил на меня взгляд, полный такой безмерной благодарности, словно я только что спасла его от разъяренного медведя, а не от обворожительной девушки. Яся театрально вздохнула:

– Эх, с тобой, каши не сваришь, мистер качок. Ладно… Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти!

С этими словами она виртуозно развернулась на каблуках, отбросила волосы с плеч, бросила физруку прощальный томный взгляд, от которого он, кажется, внутренне отпрыгнул к стене, и заявила мне:

– Идёмте, Александра Андреевна! Нынче, видимо, не в моде СКРОМНЫЕ молодые и очаровательные училки.

Я виновато помахала Максиму. Он кивнул с таким облегчением, будто ему только что отменили кросс на десять километров, и мы направились к моей «Булочке» – бежевой Kia с мотором настоящего зверя (по крайней мере, в моём представлении). Имя свое она получила как раз таки за свою форму и цвет. Ну вылитая булочка, маленькая компактная, как и я. Я уже предвкушала, как включу кондиционер на полную мощность, и он, как нисходящая благодать, изгонит из машины душный день.

Садясь за руль, я поймала на себе пристальный взгляд Максима, всё ещё стоявшего на крыльце. От этого взгляда почему-то стало не по себе.

Дорога до дома занимает обычно около 40 минут – при условии, что мне удаётся улизнуть из города до наступления часа пика. Живём мы в закрытом клубном посёлке. Его главная достопримечательность – маленький прудик, который летом превращается в место паломничества местных вурдалаков с банками пива и громкой музыкой из колонок припаркованных машин.

Дома здесь всё малоэтажные, с уютными террасами, и обладательницей одной из таких террас я и стала. Честно говоря, это единственное, что заставило меня выбрать жизнь здесь, а не в каменных джунглях. Ну, если не считать того, что здесь очень тихо и совсем не пахнет промышленным смогом от гигантских металлургических предприятий нашего города. Ну и самый главный бонус этой квартиры «не кусачая» цена за аренду, потому что на зарплату учителя на широкую ногу не поживешь. Хозяйка квартиры— моя тезка и, по совпадению, тоже в прошлом учительница. Видимо, я всё же внушаю ей доверие, потому что после сдачи квартиры она ни разу меня не навещала.

Родилась я и выросла в обычной деревне, поэтому мечтаю вырваться из городской клетки в свой частный дом. Иметь клочок земли, где я смогу выращивать цветы, ухаживать за теплицей, и выращивать овощи, которые будут такими же кривыми, но счастливыми, как и их хозяйка. А к старости я с гордостью буду демонстрировать гостям единственный кабачок размером с подводную лодку, и навязывать его своим родственникам. Либо, пожалуй, разведу там картофельную ферму. Не простую, а элитную – «Картофель от бабы Шуры!». Буду торговать на рынке молодой картошечкой, и, если покупатель усомнится в её экологичности, я с гордым видом покажу ему фото, как мой кот писает на ту самую грядку. Настоящая органика!

Всю дорогу до дома Яся то болтала без умолку, то распевала песни. Откуда у неё столько энергии? Я после шестого урока готова неделю молчать в анабиозе и ни с кем не контактировать.

Машина мягко покачивалась на поворотах, за окном мелькали первые вечерние огни, и это почти убаюкивало. Как раз в этой расслабляющей тишине Есения внезапно поутихла.

– Ты помнишь ту историю с пропажей детей из 14-й школы? – спросила меня Яся.

От её вопроса по спине пробежал холодок. Как можно забыть? Прошлой осенью город охватила настоящая паника. Сначала пропала девочка-семиклассница, затем – мальчик из параллельного класса. Их вещи находили в парке нетронутыми, но самих детей – никогда. Бесследно. Нас, учителей из всех окрестных школ, тогда допрашивали по несколько раз. И самое жуткое – последний раз двоих детей видели на территории нашего школьного двора. Камеры у входа были тогда на ремонте, а те, что работали, показали лишь их уход через калитку в соседний переулок. И всё. Они растворились в воздухе.

– Так вот, – Яся понизила голос почти до шёпота, хотя в машине, кроме нас, никого не было. – помнишь того красавчика- опера, который всех опрашивал? Он тогда под гнётом моего неподражаемого флирта проболтался. Оказывается, следствие до сих пор не закрыто и всерьёз рассматривает версию, что преступник – свой. Что кто-то из учителей был пособником. Сливал информацию: расписания, маршруты детей…

Её слова повисли в воздухе, густые и тяжёлые, как смог. Город тогда погрузился во мрак, родители с опаской водили детей за руку прямо до школьного порога, а по вечерам улицы пустели на час раньше. А потом всё поутихло, жизнь пошла своим чередом. Но не для тех семей, конечно, где случилось это горе. Новости сменились, люди привыкли жить в тени нераскрытого преступления, стараясь о нём не вспоминать. Как будто ничего и не происходило.

– Свои… – машинально повторила я, глядя на темнеющую дорогу. И представила на секунду лица коллег в учительской. Добрую Анну Петровну, вечно спешащего Сергея Викторовича, молодую Лену из английского… Кто из них?

Остаток пути мы провели в гнетущем молчании. Поглощенная мрачным водоворотом мыслей, я и не заметила, что мы уже приехали. Я механически высадила Ясю у ее подъезда, она бросила на прощание: «Не забивай голову, надо думать о хорошем!» – но ее голос прозвучал неубедительно, будто она и сама в это не верила.

Направляюсь к своему дому, паркую «Булочку» на привычном месте. Вечерний воздух, еще недавно такой желанный, теперь кажется густым и недвижимым. Каждый шорох листвы заставляет вздрагивать, а в тенях между домами мерещатся силуэты. Я торопливо иду к своей квартире, крепче сжимая ключи в кармане.

Квартира встретила меня уютной тишиной, но покой был обманчив. Мысли о пропавших детях и о том, что преступник может быть рядом – коллегой, знакомым, соседом, – не давали расслабиться. Надежда на спокойный вечер растаяла, словно ее и не было.

Чтобы хоть как-то разогнать навязчивые мысли, я совершила свой привычный вечерний ритуал, действуя на автомате. Включила телевизор, по которому шло какое-то бесконечное кулинарное шоу, где улыбчивый повар с неестественным энтузиазмом взбивал соус. На террасе зажгла гирлянду с маленькими фонариками, которые горели теплым светом – я купила ее прошлой осенью в надежде создать больше уюта. Фонарики мигали мягко и успокаивающе, отбрасывая на стены причудливые, пляшущие тени.

На скорую руку закинула в духовку маринованную с утра курицу с картошкой – пусть хоть дом наполнится аппетитными запахами, создавая иллюзию обычного благополучия.

И наконец, направилась в душ. Под струями теплой воды я закрыла глаза, пытаясь смыть с себя всё: и пот прошедшего дня, и липкий страх, и образы пропавших детей, и настороженный взгляд физрука. Впереди маячила долгая, тревожная ночь с моими вечными кошмарами.

«Никогда не сдавайся- позорься до конца!»

От сладкого карамельного запаха геля для душа срочно захотелось наесться сладостей до потери пульса. Желудок замурчал как мартовский кот. Квартира за день настолько накалилась под летним солнцем, что даже вечером в ней стоял густой, неподвижный воздух, словно в бане после парной. Поэтому после душа я даже не стала как следует вытираться. Просто промокнула полотенцем волосы а, на мокрое, прохладное тело накинула свою любимую, до дыр застиранную футболку, на которой от некогда грозной надписи «У меня все под контролем» осталось лишь философски-абсурдное «У меня тролем». Тонкий хлопок тут же прилип к влажной коже, обещая хоть каплю иллюзорной прохлады. В голодной спешке побежала на кухню, чтобы наконец-то усмирить свой голод.

И вот только я протянула руку к вилке, как услышала за окном – со стороны соседской террасы – отборное ругательство и глухой стук, будто кто-то не очень изящно приземлился на деревянный пол, перепрыгнув через перила.

У меня в груди что-то екнуло. Я-то знала точно, что никого там быть не должно. Потому что там жила Любовь Васильевна. Моя супер-подвижная соседка, чье настроение граничило от всепоглощающей любви к миру до вселенской ненависти ко всему, что дышит, движется и особенно – цветет. Ещё на прошлой неделе её забрал к себе сын, и уезжали они в такой спешке, будто за ней выехал спецназ. А зная бабулю, это могло быть вполне реально. Любовь Васильевна, вся такая кроткая, сказала мне:

– Деточка моя любимая, пока я выполняю важное государственное задание, можно оставить тебе ключ, чтобы ты поливала мой цветок?

Государственное задание. Отлично. Хорошо хоть не миссия от высшей космической цивилизации, мелькнуло у меня тогда в голове.

– Твой цветок, мама, уродский и давно засох, – нервно буркнул её сын Игорь, явно не горя желанием забирать маму к себе.

– Не твоё собачье дело, крокодил трёхголовый! – тут же ласково отбрила она.

Ключи я брать отказалась наотрез – нести ответственность за чужое имущество, пусть и растительное, желания не было. Но из чувства солидарности согласилась временно приютить тот самый цветок. По его пожухлым, засохшим листьям было совершенно невозможно определить, что это за биологический вид. Старый горшок, потрескавшийся от времени, украшала не менее древняя, пожелтевшая наклейка с советской скульптурой «Рабочего и колхозницы». А внизу, грозными алыми буквами, выведено: «СЛАВА КПСС» – немой отголосок ушедшей эпохи, сурово взиравший на меня с подоконника. Цветок был похож на призрака, восставшего из мертвых, поэтому я тут же придумала ему имя -Каспер. Будь готов к тяготам и лишениям на пути к светлому будущему. Полив, по расписанию!

Не уверена, конечно, но когда бабуля, уезжая, махала на прощание в окно машины – то ли мне, то ли Касперу – мне показалось, я прочитала по губам: «Чтоб тебе пусто было, лохудра!»

Так вот.

Прямо сейчас на её террасу явно лез вор.

И, разумеется, в дело тут же вступила моя импульсивность – мой злейший враг и по совместительству генератор идей сомнительного качества. Вместо того чтобы позвать кого-нибудь на помощь я выскакиваю на свою террасу, по пути хватаю первое, что попалось под руку – а именно, пластмассовую легкую швабру, от удара которой даже комар чихнул бы с недоумением, но не умер.

И вот я, с криком «Ах ты ж, ворюга!», наношу прибором современной уборочной индустрии сокрушительный удар по широкой спине незнакомца в черной футболке. Он стоял, сгорбившись, и явно пытался вскрыть стеклянную дверь с террасы в гостиную.

От неожиданности он выдал что-то среднее между:

– Твою ж… медь! И отборным неразборчивым матом.

И в тот самый момент, когда он начал медленно выпрямляться, разворачиваясь ко мне во весь свой немаленький рост, до меня с кристальной ясностью дошло, какую чудовищную глупость я только что совершила.

На его фоне я была просто мелкой букашкой, которую он, судя по всему, мог пришлепнуть одним лишь щелбаном.

«Ой, мамочки».

Глава 2

«Это не конец света. Это лишь очередной понедельник, который ведет себя как конец света».

Если я выпью еще одну кружку кофе, то мой мозг не просто взбунтуется – он церебрально дезертирует, выйдет из черепной коробки и начнет кардиотренировку на моём же столе. Но по-другому нельзя – я не могу собраться с мыслями и сложить в единую картину все пазлы этого дела. Лобные доли отказываются синтезировать версии, зато отлично генерируют тревогу.

В дверь осторожно всовывается мятая, небритая физиономия Семёна, нашего дознавателя. Видок не блещет свежестью – видимо, ночь выдалась не менее продуктивной и бессонной, чем у меня.

–Артём, всем сбор у шефа. Срочно.

–Есть что-то новое? – спрашиваю, хотя уже по его лицу понимаю ответ.

–Скорее, нет. Но будем ломать копья над дальнейшим вектором.

Глаза слипаются. Желудок подаёт сигналы бедствия. Кроме ударных доз кофеина и пары дохлых бутербродов он сегодня ничего не видел. Классический завтрак человека, уверенного, что до пенсии он не доживёт. «Понимаю тебя, братан, – мысленно обращаюсь к нему, – но попробуй продержаться до вечера.»

Дело висит на нас гирей уже почти полгода. Серия исчезновений детей. Без следа. Без требований. Без тел. Без логики. Четверо. Двое – наши. Двое – из соседнего района. И в каждом эпизоде – цирк с конями. Камеры наблюдения в радиусе двухсот метров либо «случайно» не работали, либо давали сбой. Последний раз всех детей видели на территории школьных дворов. Телефоны находили позже – выброшенные в разных, абсолютно случайных точках города. По биллингу – тишина. Только пропущенные от родителей. Возраст разный. Пол разный. Характеры – тоже. Ноль зацепок.

Единственный общий знаменатель, который нам удалось вычислить – все дети были из неполных семей. Родители в разводе, и в большинстве случаев ребята оставались с отцами. При этом все эти семьи числились абсолютно благополучными: жалоб от учителей или соседей не поступало, в школе дети успевали хорошо, социализация в норме. Ни тебе звонков на горячую линию, ни следов психологического насилия – идеальная картинка, которая сейчас, под лупой расследования, кажется зловеще-неестественной.

Только в одном деле была трещина— мать одной из пропавших девочек как-то раз писала на бывшего мужа заявление о побоях. Но уже на следующее утро явилась в участок, вся в слезах, и забрала его, уверяя, что это были «обычные семейные неурядицы на почве ревности», и она всё преувеличила. Следователь тогда развёл руками – бывает.

Но вот самый интересный и тревожный факт, который не вписывается ни в одну логическую схему: все матери пропавших детей после развода, но ещё до пропажи детей, уехали жить за границу. В разные, подчеркиваю, государства: кто в Германию, кто в ОАЭ, одна – в Канаду. Они вышли из поля зрения, поддерживали с детьми редкие видеозвонки, как будто ставили галочки в списке «я хорошая мать».

А одна из матерей – Татьяна Веклина, мать пропавшей Светы, – и вовсе через полгода после отъезда была официально объявлена в розыск как без вести пропавшая.

Получается причудливая и жуткая картина: ребёнок остаётся с отцом в России, мать уезжает за рубеж и либо дистанцируется, либо исчезает. Потом исчезает ребёнок. Мы видим часть какой-то гигантской, неясной нам схемы, в которой у каждого игрока своя роль? Этот вопрос сейчас не даёт мне спать больше, чем литры выпитого кофе.

Версия, которая сейчас в топе: координатором выступает кто-то из системы образования. Тот, кто досконально знал расписания и маршруты детей. Кто видит детей каждый день. Кто не вызывает подозрений. Учителя. Педагоги. Социальные работники. Мы проверили всех. По документам – чисто. Слишком чисто. Кроме одной.

В поле зрения попала некая Александра. Вышли мы на нее только потому, что она была репетитором у всех детей, кроме Царькова Савелия из соседнего района. Весьма любопытное совпадение. Также на ее имя было зарегистрировано три разных мобильных номера, через которые она поддерживала связь как с пропавшими детьми, так и с их матерями. Но что самое интересное под разными фамилиями. При опросе женщин каждая утверждала, что никогда никакую Александру в глаза не видела и не имела с ней ничего общего, что противоречило данным детализации звонков. И сегодняшняя планерка была посвящена именно точечному «прогреву» её личности.

Планерка, как водится, напоминала научный диспут с элементами базарной драки. Следователь Иванов настаивал, что у них «ничего нет, одни домыслы», и требовал сосредоточиться на отцах. Петрова, напротив, тыкала пальцем в идеально чистую, как стерильный скальпель, биографию Александры и шептала: «Слишком чисто, не бывает так». В итоге родился план, пахнущий отчаянием и дешёвым сериалом.

Мне предстоит заселиться в соседнюю квартиру через стенку с главной подозреваемой. Перспектива – так себе. Нужно втереться в доверие и вести непрерывное наблюдение. Моя задача —наблюдать, фиксировать, не светиться и не прибить подозреваемую раньше времени. Последнее – особенно сложно, потому что я уже мысленно вынес ей приговор. Исключительно на уровне гипотез и внутреннего раздражения. Но, как говаривал мой университетский преподаватель, «предубеждение – главный враг объективности». Презумпцию невиновности ещё никто не отменял. Даже если очень хочется.

Честно говоря, наша группа уже давно напоминает труппу странного театра, где основную работу совмещаем со шпионством в близлежащих школах. Кто-то похаживает по двору с метлой, изображая дворника, кто-то торчит на проходной в роли охранника. Но больше всех досталось моему другу Максу, за которым прочно закрепилось прозвище Бес. Корни его уходили в его же сокращенный армейский позывной – «Берсерк».