Одушевлённые

Дальше Саша ничего не помнила. Свет вокруг погас. Последнее, что отпечаталось в её сознании – ощущение полёта, жёсткая хватка на плечах и чей-то крик. Она потеряла сознание.

Глава 4

Мир качался вокруг него и был неподвижен одновременно. Точно такое же ощущение бывает в поезде или на корабле, когда глаза говорят тебе, что ты твёрдо стоишь на ногах, но ты всей кожей ощущаешь, что реальность танцует вокруг тебя пьяный вальс.

Первое, что пришло к Косте – ощущение лёгкой качки и бьющего в глаза света. Его что, транспортируют? Нет, не похоже. Нет привычной жёсткой тряски, нет натужного рёва движка, да и соляркой совсем не пахнет. И никто не болтается рядом, не треплется, не лязгает оружием.

«Спокойно, солдат. Ты не там больше»

Нежный женский голос всплыл в его памяти. Голос, лишённый лица, запаха и возраста, зато наделённый мягкими, тёплыми, но уверенными руками. Может, ему померещилось? Ему чего только не мерещилось, особенно, под обезболом…

Всё выше плеч надоедливо болело, в висках пульсировало, кожу тянуло и жгло. Веки его будто склеились, и Костя не мог осмотреться и понять, где он, и что с ним, и это вызывало глухую панику. Он постарался оторвать руки от постели, отчаянно боясь ощутить себя связанным. Но нет, руки спокойно поднялись в воздух, и Костя первым делом потянулся к лицу.

– Аккуратно, Кость, – послышался рядом твёрдый женский голос, и его кисти кто-то мягко перехватил.

Это был не тот голос, что он помнил из своего полузабытья, но этот голос он знал! И он никак не вязался с тем, что он сейчас чувствовал. Этой женщины просто не могло быть в госпитале! Костя разлепил пересохшие губы и всё-таки спросил:

– Ирина Константиновна? – голос его был хриплым, будто он орал несколько часов.

– Нет! Это совесть твоя!

В голосе начальницы смешался гнев и облегчение, а в тоне прорезались столь знакомые строгие нотки, что Костя убедился – это точно она. Ошибки быть не может.

– Напугал меня! – посетовала она.

Чем это? Пугать Костя никого не планировал, это он помнил точно! А что вообще было? И тут в памяти Кости всплыла авария. Летящая на него машина, рывок руля, а дальше всё было, как в тумане.

– Я не хотел, – буркнул Костя. – Где я?

– Не хотел он… – чуть брюзгливо передразнила начальница. – В больнице мы сейчас.

– А Вы чего здесь делаете? – спросил Костя.

– Чего-чего, тебя жду, – раздражённо ответила Ирина Константиновна.

– Сильно меня помяло? Почему я глаза открыть не могу? – Костя постарался задать этот вопрос будничным тоном и надеялся, что у него это получилось.

– Погоди, я сейчас, – ответила Ирина Константиновна, голос прозвучал чуть ближе. – Надеюсь, меня не прибьют за это. Врач у тебя ух! Может и утюгом запустить…

Костя почувствовал прикосновение к лицу, и с его глаз аккуратно сняли какие-то наклейки. Он тут же открыл глаза и заморгал. Свет резанул сетчатку и, казалось, поджёг сам мозг, глаза немедленно заслезились, но Костя упорно пытался проморгаться. Невозможность осмотреться пугала его больше, чем боль.

Боль и темнота отбрасывали его в один их самых ненавистный дней его жизни. Для полной картины не хватало только запаха сырой земли и дыма. От этих воспоминаний у него начинали подрагивать руки, а расклеиться перед начальницей было нельзя.

Глаза болели, будто в них насыпали песка, слёзы беспрестанно текли по щекам, но к счастью, картинка вокруг него начала обретать чёткость. Первым, что он увидел, было уставшее, обеспокоенное лицо Ирины Константиновны.

Одета она была в медицинский халат с чужого плеча, сползший на одну сторону, на скуле бланш, волосы её были в беспорядке, которого он не видел никогда. Костя даже опешил. Если бы он не услышал голос начальницы, он бы её просто не узнал.

Она с тревогой в глазах пыталась поймать его взгляд. Непривычно лишённая макияжа, без своих стильных дизайнерских очков, она впервые за время их знакомства выглядела на свой возраст.

– Вы похожи на нормальную… – брякнул вдруг он.

– А иди ты, – тут же озлилась Ирина Константиновна. – Я и была нормальная!

Костя смутился, вскинул руку к голове, намереваясь привычным жестом взъерошить волосы, и наткнулся на бинты. Ирина Константиновна притихла, а Костя начал аккуратно ощупывать себя.

Вся левая сторона физиономии была укутана в бинты и болела, как, собственно, и темечко, на носу было что-то приляпано. Словом, выглядел он сейчас, наверное, как Рамзес Второй в натуральную величину. Не в лучшие свои годы.

– Как ты? – непривычно мягко спросила Ирина Константиновна.

– А хрен его знает… – уклончиво ответил Костя. – Что было-то? Я толком и не понял ни черта…

Костя окинул взглядом помещение, где он лежал. Типичная больничная палата с крашенными в бежевый стенами, дверь санузла в углу. Комфорт плюс! Хоть не на другой конец этажа ковылять и не стоять в очереди, почти курорт. Лежал Костя на больничной койке, тоже весьма продвинутой, никакой панцирной сетки.

Перед его глазами встала картинка, которую он не хотел вспоминать. Промелькнуло ощущение жёсткой койки под спиной, запах дешёвого порошка, хлорки и хозяйственного мыла ударил в нос, на грани слышимости пронеслось эхо многоголосого храпа и тихих безнадёжных стонов.

Там пахло совсем иначе. Болью вперемешку со смехом. Где-то безразличием и истерикой. Где-то криками и страхом. Эти ощущения были настолько концентрированными, что их можно было почувствовать на языке. При глубоком вдохе они заливались в глотку, как вонючая болотная жижа.

К реальности его вернул голос начальницы:

– ДТП было. Тот человек вылетел на нашу полосу, полетел прямо в нас. Я видела. Врач твоя видела. Он потом с места происшествия скрылся.

Видение пропало, и Костя пару раз моргнул, прогоняя его остатки. Он нарочито медленно втянул воздух, вбирая и смакуя незнакомый букет ароматов. Непривычный, а оттого успокаивающий.

– Кто скрылся? – переспросил Костя.

– Виновник аварии! – выплюнула начальница.

Ну скрылся и скрылся. Стоп! Что?! Это же лишение прав…

– То есть как, скрылся? – опешил Костя.

Ирина Константиновна фыркнула и возвела глаза к потолку в возмущении. Даже сухим кулачком с наманикюренными, но поцарапанными пальцами потрясла, грозя неведомо кому.

– Да молча. Нажал на газ и уехал! Номера я не запомнила, не до того было, тебя вытаскивали.

Костя поморщился и тут же пожалел об этом. Шевелить лицом было неприятно, будто кожа присохла к бинтам.

– Вот урод… Со страховкой теперь возиться… Как машина? Сильно покоцало? – спросил он.

– Сгорела! – воскликнула Ирина Константиновна, махнув рукой в сторону окна, будто у них из палаты был отличный вид на пепелище.

– Что?

Костя вытаращился на начальницу. А как теперь работать?

– Да какая разница?! Плевать на эту машину! Ты не сгорел, и это – главное! – отругала его Ирина Константиновна.

– Блин! – раздосадованно продолжил Костя. – Надо с него слупить за машину и права отобрать…

– Найдёшь его теперь… – мгновенно сдулась начальница.

– Ну на регистраторе же запись есть.

– Регистратора нет, – веско сказала Ирина Константиновна, многозначительно поиграв бровями.

– В каком смысле? – не понял Костя. – Сгорел?

– В смысле, стащил кто-то. Там крепление осталось, а самого регистратора нет! – пояснила она.

Костя вообще перестал что-либо понимать.

– Кто полезет в горящую машину?

– Вот и я не знаю. Но факт налицо, – развела руками начальница.

– И чего теперь делать?

– Ну я в приёмном покое рассказала всё, оттуда вызвали ДПС, они и обследовали машину. Ну и показания мои записали, – пожала плечами Ирина Константиновна и тяжело вздохнула. – Я уже подключила юристов. При условии, что этот человек уехал от загорающейся машины, можно припаять ему оставление в опасности или ещё что-нибудь. Будут искать. Наверное, тебе тоже надо будет дать показания. К тому же у тебя вон, тяжкие телесные…

Костя едва не хохотнул. Тяжкие! Ага! Он видел тяжкие, много. Это когда ног по задницу нет, и оттуда кровища хлещет толчками. И ты понимаешь, что уже ничего не сделать, а твой товарищ, захлёбываясь, орёт: «Мама!» Почему-то почти все от боли зовут мать. И это значит, что конец близок.

А то, что ему личико поцарапало – это полная фигня. Заживёт.

– Да это лёгкие… – отмахнулся Костя.

– Вообще-то, вполне можно квалифицировать, как тяжкие, Константин Вадимович, – послышался от двери уверенный женский голос.

Костя крутанул головой на звук, о чём тут же пожалел. Голова взорвалась болью, и Костя стиснул зубы, сдерживая позорный стон, норовивший вырваться из его груди. От боли тут же заслезились глаза, и по щекам побежали мокрые дорожки, делая его ещё более жалким.

В палату вошла девушка в медицинской форме, в её руке была белая папка. Не слишком высокая, ни худая и не полная, тем не менее она почему-то мгновенно приковала к себе Костин взгляд.

На ней не было шапочки и маски, и он смог рассмотреть и волнистые русые волосы, собранные в хвост, и лицо с чуть нахмуренными бровями и упрямо сжатыми губами. И глубокие серые тени под немного покрасневшими глазами он тоже рассмотрел.

Как и мимолётный, но очень уязвляющий жалостливый взгляд, который она на него бросила. Впрочем, это выражение тут же исчезло с её лица.

– Тяжкие? Вы уверены? – спросила Ирина Константиновна.

– Вполне, – твёрдо ответила девушка. – Чтобы квалифицировать вред здоровью, как тяжкий, не обязательно же, чтобы пострадавшему оторвало конечность. Достаточно обезображенного лица или необратимой утраты функции какого-нибудь органа.

При этих словах Костя похолодел. О чём это она? Руки и ноги его были на месте, он слышал, видел и, судя по всему, не гадил под себя. Остался только один орган в его теле, функцию которого он не проверил. И утрату функции именно этого органа, особенно необратимую, Костя осознавать отказывался. Да лучше смерть!

Он расширенными глазами уставился на девушку и мучительно сглотнул. Кажется, этот сдавленный звук отразился от стен и в повисшей тишине прозвучал громоподобно. Костя физически ощутил, как кровь отливает от его лица.

Обе женщины недоумённо уставились на него, а потом лицо доктора на секунду разгладилось, став миловидным. Кажется, она даже попыталась сдержать улыбку, стиснув губы. Косте было не до смеха.

– Спокойно, Константин Вадимович. Я про менее важные органы. Про глаза, например, – сказала она ехидно. – Но, судя по тому, как внимательно Вы на меня смотрите, Вы видите меня отчётливо и обоими глазами. Это так?

Девушка едва язык ему не показала, и это придало ей девчачьего шарма. Костя пытался, не слишком выпучивая глаза, поподробнее разглядеть её лицо сквозь лёгкую дымку, которая так и не покинула его зрения.

– Да, – ответил Костя, и в голосе его помимо воли проскользнуло великое облегчение. – А как Вы поняли?..

Доктор хихикнула, и Костя едва удержался от ответной улыбки.

– Константин Вадимович, я давно в травматологии. После происшествий, таких, как то, в котором Вы побывали, женщины, когда приходят в себя, спрашивают, живы ли те, кто был в машине с ними. Мужчины почти поголовно спрашивают, на месте ли их член.

При этих словах Ирина Константиновна совершенно типичным для неё жестом закатила глаза, а Косте почему-то стало на секунду нестерпимо стыдно. Правда, на лице доктора осуждения не было, и это немного придало ему уверенности. К его счастью, жалость, кажется, тоже покинула её мысли. Жалости бы Костя не потерпел.

– Меня зовут Александра Юрьевна, я – Ваш лечащий врач. Как Вы себя чувствуете сегодня? – сказала девушка официальным тоном.

– Пойдёт, – пожал плечами Костя.

– Это в Вашем случае – большая удача, – веско сказала Александра. – Я могу говорить в присутствии вашей начальницы? – профессиональным голосом осведомилась врач.

Ирина Константиновна возмущённо зашипела, но девушка и бровью не повела, даже не посмотрела на неё. Она ждала разрешения от Кости. Он видел – она не издаст ни звука, пока он ей не позволит.

Он открыл было рот, чтобы согласиться, но вдруг вспомнил, сколько на его теле характерных повреждений. Эта докторша не могла их не заметить. И Костя не хотел бы, чтобы она ненароком упомянула при начальнице что-то, чего он рассказывать не хотел.

Девушка поняла его колебания правильно и непререкаемым тоном обратилась к Ирине Константиновне:

– Выйдите, пожалуйста. Это ненадолго.

Ирина Константиновна хмыкнула и многообещающе зыркнула на Костю, но встала и покинула палату.

– Ну, с членом мы разобрались, остальное не должно быть так страшно, – сказал Костя, когда палата опустела. – Что со мной?

Девушка хмыкнула и продолжила.

– Вы попали в аварию, в машине почти сразу начался пожар. Вы чудом выжили. У Вас ожог на левом плече, но это – наименьшее из повреждений. Осколками стекла Вам сильно посекло левую сторону лица. У Вас несколько скальпированных ран, множественные рассечения, разорван сосуд на виске, сломан нос, – сухо отчиталась Александра. – Я подозревала, что при таких глубоких порезах есть риск повреждения лицевого нерва, и, похоже, он действительно повреждён.

– В смысле? Что это значит? – Костя слышал, что повреждения нервов ни к чему хорошему не ведут, и насторожился.

Доктор помедлила секунду, облизала губы и, на секунду опустив глаза в пол, начала чуть более мягким голосом:

– Значит, что Ваша мимика нарушена. Заметно. Возможно, это восстановится, а возможно, и нет. И это – первая причина признать нанесённый Вам ущерб тяжкими повреждениями.

– Так это не от того, что мне лицо бинтами перетянули? – занервничал Костя.

Он ощущал, что при разговоре его физиономию кривит на сторону, но подозревал, что это оттого, что ему наложили швы.

– Нет, не от этого, – покачала головой девушка. – Я приглашу к Вам невролога, но могу сразу сказать: нарушение мимики сохранится в самом лучшем случае на несколько месяцев. Возможно, на годы или на всю жизнь. Это можно квалифицировать, как обезображивание.

– Обезображивание?! Дайте посмотреть! – взвился Костя.

Ему не улыбалось до конца своих дней ходить Квазимодой, чтобы все бабы в радиусе ста метров смотрели на него вот так, как эта докторша! У него член от этого отсохнет сам, безо всякого хирургического вмешательства.

– Завтра посмотрите, – ровно ответила Александра. – Вы всё равно ничего не можете с этим сделать. Посмотреть на себя Вы сможете завтра, во время перевязки. Сегодня лицо лучше не трогать и не вставать. Не волнуйтесь, это не ужасающе выглядит. Знаменитый актёр есть с похожим нарушением, и ничего. Знаменит на весь мир, крутых супергероев играет.

Костя понимал, что девушка пытается его утешить, и это бесило. Пусть говорит, как есть! Не нужны ему эти экивоки!

– А остальное? – рыкнул он чуть грубее, чем хотел.

– Нос я вправила, получилось хорошо. Скорее всего, появится небольшая горбинка, но, думаю, Вам даже пойдёт, – кокетливо ответила доктор, будто не заметила изменения его настроения.

Костя вскинул на девушку взгляд и прищурился. Ему показалось, или в её голосе и правда проскользнули неприкрытые игривые нотки?

– Хуже со скальпированными ранами. Я их зашила, но я – травматолог, а не пластический хирург, – Александра развела руками с извиняющимся выражением лица. – Останутся шрамы. Возможно, крупные. Везти Вас к профильному специалисту не было времени.

– Почему? – буркнул Костя, остывая.

– А это уже – вторая причина признать ваши травмы тяжким вредом здоровью, – серьёзно, даже мрачно ответила девушка. – Они, может, не настолько впечатляющие, как мозги на соседнем сиденье или большеберцовая кость, вошедшая в брюшную полость, но такие раны, как у Вас, дают очень резкую и большую кровопотерю. Если бы рядом в тот момент не было врача, если бы только Вам не повезло столкнуться прямо под парадным входом травматологии, Вас бы не спасли. Там счёт шёл на минуты.

– Что?.. – нахмурился Костя.

– Более того, пожар в машине был вызван тем, что второй участник аварии сдвинул машину с места, – продолжила Александра, и голос её зазвенел от сдерживаемой злости. – От трения проскочила искра. Действия того водителя вполне можно квалифицировать, как непреднамеренное нанесение тяжких телесных и создание ситуации, создающей угрозу жизни. Мы Вас еле вытащили. К счастью, огонь добрался только до плеча, которое было слишком близко к разбитому окну. Остальное прикрыл кузов.

Костя только сейчас понял, насколько был близок к черте. До этой секунды ему казалось, что смерть обошла его по широкой дуге, а она, оказывается, клацнула зубами у самого его уха. Опять. Не к добру.

– Сейчас жизни и здоровью ничто не угрожает, – самодовольно сказала Александра. – Есть небольшое сотрясение, но с ним я Вас даже домой завтра отпущу, если пообещаете соблюдать постельный режим две недели.

– Не пообещаю, – честно ответил Костя.

Врать был с детства не приучен. Девушка вздохнула, и Косте послышалось тихое «мужчины». Она ткнула пальцем в его грудь и строго сказала:

– Хотя бы сутки с кровати не вставайте! Это – строгая врачебная рекомендация.

– Не вставать? – спросил Костя, бросив недвусмысленный взгляд на дверь в сортир. Он, признаться, ждал, когда девушка выйдет, чтобы как раз направиться туда.

– Да, судно у Вас под кроватью, – сказала она и перевела вытянутый палец на краешек чего-то белого пластикового и вызывающего у Кости инстинктивное чувство омерзения.

– Что-о-о?! Я не буду гадить под себя! – возопил он.

Врач сначала нахмурилась, и Костя приготовился к бою. Вот сейчас она откроет рот и вывалит на него что-нибудь жутко правильное, соотносящееся со всеми процедурами и регламентами, а он будет до последнего отбиваться. Ну не будет он ссать в судно! Не будет и всё!

Но вместо этого лицо девушки вдруг разгладилось, а потом его и вовсе украсила широкая искренняя улыбка.

– Что, Константин Вадимович? Вас совсем невозможно уложить в кровать добровольно?

И таким тоном это было сказано, что Костя захлопнул рот и уставился на врача во все глаза. Ему точно не показалось? Его воинственный порыв от этой фразы захлебнулся, и вместо заготовленной гневной тирады он выдал:

– Ну, это смотря чем мотивировать.

Александра улыбнулась снова, а потом снова сжала губы и ехидно сказала:

– Хотя бы вставайте медленно, чтобы голова не закружилась. Если Вы потеряете сознание, то пригласить двух бравых санитаров, чтобы они Вас со спущенными штанами снимали с унитаза и вытирали Вам зад – это гораздо более унизительно, чем попросить милую Наталью Ивановну вынести Ваше судно. Она заходит сюда каждые полчаса.

– Я буду в отключке, так что плевать, – заупрямился Костя.

Александра, похоже, отчаялась его убедить и примирительно попросила:

– Вам нужно хорошо питаться в ближайшие дни.

– Так точно, – с улыбкой ответил Костя.

Девушка вздрогнула, будто он гаркнул на неё, а потом тихо спросила:

– Операционная сестра обнаружила несколько ножей у Вас в карманах, передала их мне. Я не стала вносить их наличие в карту и в отправленный в полицию протокол. Что мне с ними делать?

Костя моргнул и недоумённо уставился на доктора. Ножи? Какие ещё?.. А-а-а, те зубочистки, что он клал в карманы брюк. Он это даже ножами назвать не мог. Эта Александра, похоже, считала опасным всё, что можно было заточить. Впрочем, в её руках даже ланцет нёс нешуточную угрозу.

– Это – не холодное оружие, Вы спокойно можете сказать о нём полиции. Или не говорить, это всё равно. Но спасибо, – сказал он хрипло.

Она прикрыла глаза на секунду и побарабанила пальцами по папке с его историей болезни.

– Я правильно понимаю, что Вы попросили начальницу выйти, чтобы она не узнала о тех травмах, что уже зажили? – совсем тихо спросила она.

– Правильно, – глухо ответил Костя.

– Я видела там несколько не очень хороших вещей. Если беспокоят спайки, то я могу подсказать, как попасть к хирургу по ОМС, – продолжила она ровным голосом.

– Не стоит, – Костя едва заметно покачал головой.

Девушка кивнула сама себе и так же тихо продолжила:

– Можете не волноваться. Я не упомяну о тех травмах. Нигде, если Вы этого хотите.

– Спасибо Вам. За всё, – ответил Костя едва слышно.

Упоминания о его раскуроченной тушке никогда не вызывали у него радости. Люда стала предпочитать спать с ним при выключенном свете, когда его первый раз серьёзно порезало. Противно было до чёртиков, но Костя понимал – Аполлоном его эти шрамы не делали. Забавно – обычно бабы просят свет выключить, чтобы прятать собственные растяжки и целлюлит… А тут всё наоборот.

– Пожалуйста, – звонко сказала Александра совсем другим, беззаботным голосом. – Я навещу Вас завтра.

Девушка развернулась и покинула палату, а Костя почему-то смотрел ей вслед, следя, как волнистый русый конский хвост на её голове раскачивается при ходьбе туда-сюда. Его охватило странное чувство: почему-то, по совершенно непонятной для него причине Косте вдруг захотелось отмотать время назад и вести себя более мужественно при этой девушке, чтобы стереть с её лица эту жалость, что так его мучила.

Не успела дверь за доктором закрыться, как в палату вернулась Ирина Константиновна.

– О! Ожил, Бобик, – хохотнула она.

– Чего? – спросил Костя, мотнув головой, и снова скривился от боли.

– Чего-чего, глаза хоть заблестели, – скалилась Ирина Константиновна.

Костя упрямо сделал вид, что не понял намёка.

– Ты ей хоть спасибо сказал? – уже серьёзнее спросила начальница.

– Конечно, – буркнул Костя.

– Эта девчушка вообще-то тебе жизнь спасла, – тон начальницы стал предельно серьёзным.

– В каком смысле?

Костя исподлобья глянул на Ирину Константиновну. Александра была его лечащим врачом, и до Кости как-то не сразу дошло, что это и значило, что она его латала. Своими руками.

– Это она мне помогла тебя из горящей машины вытащить, она в огонь полезла, она хлещущую кровь остановила. А потом зашивала тебя, когда выяснила, что все операционные и врачи заняты, – Ирина Константиновна понизила голос, будто боялась, что её подслушают.

– Серьёзно?

Больше всего Костю интересовала первая часть, с его спасением от пожара.

– Да. Вышла от тебя, в смысле, с операции, и в обморок от усталости грохнулась прямо мне в руки, – покивала начальница, – Когда её санитар нёс в сестринскую, я услышала, что она несколько ночей подряд отработала.

– Ничего себе… – Костя нахмурился.

– Вам бы всем такое рвение на работе, – чуть обиженно сказала Ирина Константиновна.

Костя едва не расхохотался. Он улыбался начальнице, отвечал на её вопросы, но в голове его на все лады прокручивалась фраза: «Эта девчушка спасла тебе жизнь».

Глава 5

Саша повесила ключи на крохотный крючок у двери и с долгим выдохом привалилась плечом к стене в собственной тесной прихожей. Наконец-то этот бесконечный день закончился. Она прикрыла глаза и откинула голову, упершись затылком в косяк.

Её вдруг посетило странное чувство, будто для неё больница – родной дом, а эта квартира – место, куда нужно приходить по расписанию. Странное ощущение. И ведь абсолютно оправданное. В больнице она проводила больше времени, чем дома.

Саша отпустила рюкзак, и тот гулко грохнулся на голый пол, застеленный линолеумом. В квартире было тихо. Никто не заливался задорным лаем при виде хозяйки, никто не топал встречать её в прихожей, не разговаривал по телефону. Молчал телевизор, нигде не лилась вода. Только холодильник вдруг вежливо заурчал, и этот звук в тишине разнёсся и громом отразился от голых стен.

А ещё здесь ничем не пахло. Обычно хозяев в прихожей, а иногда и на лестнице, встречает запах жареного лука, свежеснятых ботинок, дорогих духов, чистящего средства, цветов, ну или на худой конец – неубранного кошачьего лотка. У Саши дома не пахло абсолютно ничем.

Она скинула кроссовки и поплелась в свою спартанскую ванную. В ней – лишь два полотенца разных размеров, единственная зубная щётка, минимальный набор бутылочек на бортике ванны, никакой косметики. На зеркале остались застарелые следы от капель. Плевать.

Саша поплескала себе в лицо тёплой водой и в зеркало взглянула на собственное лицо, по которому стекали крупные капли. Та пара часов, что она провела в отключке в сестринской, не стёрла до конца следы усталости с него. Она по-прежнему была похожа на восставшего зомби. Сама себе доктор Франкенштейн, даром что током себя не бьёт для бодрости, но какие её годы, всё к тому идёт. Саша хмыкнула и отвернулась от зеркала.

Вся квартира была ей под стать. Никаких плюшевых медведей, картин, ковриков на полу, никакой скатерти и любовно выбранных светильников. В Сашином жилище всё было предельно функционально и практично.

Плоские лаконичные поверхности, которые было легко убирать, немаркие цвета, вместительная мебель, голый пол, по которому так легко бегал робот-пылесос. Отдохновение для глаз и натруженных в операционной рук.