Не прикасайся

– Мне нельзя здесь находиться.

– С закрытыми глазами можно.

– Я не собираюсь… ох, боже…

Романова так резко разворачивается и едва не впечатывается в шкафчик, что мне становится смешно, но, когда понимаю причину такой реакции, сжимаю челюсти до хруста.

– Исаев, че яйца вывалил и ходишь? Трусов дополнительных нет?

– А кто ж знал, что тут девчонка, – выдает обиженно, но одеваться не спешит, пытается рассмотреть Соню.

– Парашюты свои надевай и вали отсюда, – произношу с раздражением.

Пока Исаев копается, подхожу к Соне и загораживаю собой его непотребство. Она вздрагивает, но шевелиться не рискует, стоит, сжавшись в комочек.

– Быстрее, ну?! – командую.

Когда за Исаевым закрывается дверь, разворачиваю Романову к себе.

– Испугалась?

Она таращит на меня свои огромные глазищи.

– Нет, с чего бы? Просто это было… неожиданно.

– Больше здесь вроде бы никого нет, так что расслабься.

– Здесь ты.

– Во-первых, я не буду снимать трусы, а во-вторых, ты там уже все видела.

То, как начинают гореть ее щеки, стоит мне об этом упомянуть, нужно видеть, так как словами это не передать. Смущенная Романова – одно из самых удивительных зрелищ. И оно неожиданно мне нравится.

Наспех сменив одежду на спортивные брюки и футболку, тащу Романову на выход. Там, под дверью, целая толпа из пацанов собралась. Видимо, Исаев успел всем растрепать, что внутри девчонка.

– Че встали? – спрашиваю. – Можете идти.

– А она с тобой уйдет, что ли? – выдает кто-то из толпы. – Так нечестно.

– Нечестно вот так, из толпы, выступать. Выйди, скажи открыто.

Парни отступают, разбредаются кто куда. Я тащу Романову за собой к рингу, усаживаю на пуф и говорю ждать меня.

– Долго?

– Час.

– Что я буду делать все это время?! – восклицает недовольно.

– За мной посмотришь.

– Больно надо.

Все же, пока тренируюсь, ловлю ее взгляды на себе. Как только смотрю на нее – она отворачивается, но затем снова чувствую, что смотрит. Тренер заканчивает тренировку раньше. Винит меня в невнимательности и в следующий раз требует приходить одному. А хрен его знает, как это сделать. Если кукушка Романова не вернется, придется таскаться с ее птенчиком еще долго.

– У тебя два варианта – ждать, пока я приму душ, за чашкой кофе или идти со мной.

– В душ?

– Именно!

– Я буду кофе.

– Не сбежишь? Обещаю, что отвезу тебя сразу домой.

– Не сбегу.

Верится с трудом, но я все же полагаюсь на благоразумие Романовой и ухожу мыться. Так быстро душ я не принимал ни разу в своей жизни. Даже волосы до конца не сушу. Из-за этого они шрам прикрывают не до конца, но я так и вываливаюсь из раздевалки, шествуя прямиком в небольшое кафе, расположенное прямо в спортивном комплексе. Романова сидит за столиком, потягивает из стакана кофе и о чем-то говорит с Исаевым. У меня в этот момент повышается риск сорвать все предохранители к хренам. Не знаю, на каких силах держусь, но подойти к ним получается довольно спокойно.

– Нам пора.

Соня тут же вскакивает со своего места, хватает следом рюкзак и следует за мной.

– Пока, – выдает Исаеву, обернувшись.

– Понравился? – спрашиваю ее уже на улице. – Рассмотрела его в душе и решила, почему бы и нет?

– А если бы и так? Тебе-то что?

Она права. Мне – ничего, но я почему-то бешусь. Так сильно, что захлопываю дверь автомобиля с оглушительным хлопком. Обычно я так не делаю, но стоило увидеть Соню с другим, по венам уже не кровь течет, а самый настоящий кипяток.

– Я теперь каждый раз буду с тобой сюда ездить?

– Ты слышала тренера – тебя больше не привозить.

– А я уж подумала. Значит, завтра я могу вернуться домой без твоего надзора?

– А что, у тебя есть планы?

– Можно и так сказать.

Как представлю, что этот Исаев ее куда-то пригласил, бешусь. Сжимаю челюсти до хруста и сосредотачиваюсь на дороге, чтобы не наговорить лишнего. Почему-то больше не хочется говорить ей гадости.

Домой приезжаем через полчаса. Соня из машины вылетает первой и уверенно устремляется к дому. Я плетусь следом. Машины отца в гараже не вижу, значит, еще не приехал. Это даже хорошо. Можно будет отдохнуть хотя бы час. Прошлая бессонная ночь у нее под дверью мне не понравилась. Вообще непонятно, какого хера я там стоял. Хотя это как раз понятно. Не хочется становиться сыном уголовника. Учитывая, какое положение имеет наша семья, уверен, это обсосут как только смогут. Развод отца с матерью год мусолили, а такое резонансное дело не оставит возможности спокойно жить дальше.

Пока захожу в дом, след Сони успел простыть. Поднимаюсь на второй этаж, собираюсь пройти мимо ее комнаты, но торможу и захожу внутрь. Дверь, удивительно, поддается! Я ее просил, а она все равно оставила ее открытой!

– Я же говорил дверь закрывать, – выдаю сразу, как попадаю внутрь.

– Ты сказал – ночью.

– Всегда.

– Да что происходит?!

– Ничего.

– Ладно. Тогда и закрывать ничего не буду.

– Романова! – я делаю несколько шагов к ней.

Она – ко мне. Опасно приближаемся друг к другу, но никто из нас не отступает. Шагаем дальше.

– Это из-за тебя, да? – спрашивает тихо. – Я тебе нравлюсь?

– Я уже говорил – ничего не изменилось.

– Ты ведешь себя иначе.

– Как?

Мы слишком близко друг к другу. В паре сантиметров буквально. В моем мозгу горит отчетливый предупреждающий сигнал. Пора заканчивать, прекращать, пора, мать его, отступить, но я упорно приближаюсь к ней, зная, что вот сейчас, еще несколько миллиметров, и нас закоротит. Обоюдно торкнет друг от друга.

– Так, словно постоянно хочешь меня поцеловать.

Глава 45

Соня

Не знаю, зачем провоцирую. Надоело его слушать, видеть, как он на меня смотрит и делает вид, что ничего не изменилось. Я после случившегося не могу спокойно находиться с ним в одной комнате. Сердце ускоряет свой ритм до невероятных показателей, мысли путаются, а во рту пересыхает. Помню ведь, как он меня трогал. Все помню. Хоть и до сих пор считаю это постыдным, все равно зачем-то к нему лезу.

– Ты ведешь себя иначе.

– Как?

– Так, словно постоянно хочешь меня поцеловать.

– Я хочу, – признается неожиданно.

Я не думала, что скажет. Ждала, что будет врать про “ничего не изменилось” и “ты по-прежнему для меня ничего не значишь”. Признания не ожидала. И огня в его взгляде, направленном на меня, тоже.

– Постоянно хочу, – выдает следующее признание и шагает ко мне.

Мы и так стоим близко, а он придвигается так, что ни одного сантиметра между нами не остается.

Тан скользит холодной ладонью по моей шее, словно фиксирует, боится, что убегу, но я и не планирую – невольно подаюсь вперед. К нему. Ближе. Пальцами второй руки прикасается к моей щеке, к подбородку, скользит подушечкой большого пальца по пухлой нижней губе, оттягивая ее вниз. Все это – не разрывая зрительного контакта. Не позволяя отвести взгляд, вынуждая смотреть на него, невзирая на накрывающие словно вихрем эмоции.

Я задыхаюсь, когда он сосредоточенно смотрит на мои губы. Он выдыхает – я вдыхаю, и такое ощущение, что вместе с кислородом втягиваю жар его выдоха. Глубоко, в самые легкие. Меня им словно отравляет. Не знаю, как срываемся. Вот еще смотрим друга на друга, а вот уже целуемся. Горячо, бесстыже, влажно. Его язык за секунды скользит глубже, сплетается с моим, рот почти сразу наполняется его слюной. Вкус дурманит и словно парализует. Я так хочу его целовать. Еще и еще.

Не понимаю, что с нами творится. Со мной. Я позволяю ему так много, так запредельно много. Обнимать меня, целовать. Пожирать буквально. Он ведь не аккуратно целует. Не так, как я читала в романах, не так, как видела в кино. Он словно поглощает, и я схожу с ума с ним в унисон.

– Ты такая… охренеть просто. Вкусная… такая вкусная…

Я закидываю руки ему на плечи, прижимаю Тана к себе сильнее. Ближе, еще ближе, мы друг в друга уже вжимаемся, когда он подхватывает меня на руки. Я поддаюсь по инерции, обвиваю его ногами – и все это, не разрывая поцелуя.

На пол с грохотом падает его рюкзак. Мы оказываемся на кровати. Тан – на коленях, я – у него на руках. Он меня не отпускает – держит. И все еще целует.

Я задыхаюсь каждый раз, когда он проталкивает язык в мой рот. Каждый раз, когда целует меня глубоко и долго. Не могу вдохнуть полной грудью, дышу прерывисто, но не отрываюсь. Мы вместе сходим с ума, горим в собственноручно разведенном костре.

Я чувствую его все еще холодные руки на своей оголенной спине, вздрагиваю от того, как он проходится пальцами между лопаток, как резко меняет курс и перемещает ладони к груди, сдавливая и срывая с моих губ необъяснимый мне самой стон.

– Подожди… подожди, – торможу лишь тогда, когда оказываюсь почти голой.

Тан умудрился стащить с меня весь верх. Остается только лифчик, и, судя по напору, он собирается с ним справиться.

– Что? – недоумевает. – Неприятно?

– Нет, просто…

Я не знаю, что собираюсь сказать. Мы словно обезумели. Ведем себя странно. И ладно Тан, он… ему можно, он не в первый раз чем-то похожим занимается, но моя реакция меня пугает. Я позволяю ему себя трогать, раздевать, прикасаться. Он везде меня поцеловал: щеки, шею, ключицы, плечи. Его горячее дыхание и влажный язык пометили меня полностью, и я… позволяю.

– Что? – спрашивает хрипло.

– Это ведь… не просто? Не просто так?

Я хочу услышать, что нет, иначе – сгорю со стыда. Иначе меня вообще не будет. Мы не можем просто так. Даже целоваться. Мы должны быть друг другу кем-то. Не врагами, не родственниками, не друзьями.

– Не просто, – хриплым шепотом выдыхает в губы. – Не просто, малыш. С тобой не получается просто.

– Я тебе нравлюсь? – спрашиваю, когда оказываюсь без лифчика.

Когда вижу, как Тан взглядом ощупывает мою грудь.

– Нравлюсь? Скажи…

– Пиздец как нравишься…

Говорит, конечно же, в своей манере. Еще не слышала, чтобы он говорил романтично. Не умеет, но мне и не надо. Хватает сказанного с лихвой.

Охаю, стоит ему прижаться губами к соскам. Грудь болезненно ноет, а все тело горячими иглами простреливает. Они по кровотоку спускаются в низ живота. Я даже ерзаю на руках у Тана, а затем оказываюсь на лопатках. Он нависает сверху, продолжая целовать. Допускаю слишком многое. Так… нельзя, но мне неожиданно так хорошо. И его руки, что блуждают по всему телу, не кажутся чужими. Напротив, мне приятны его прикосновения. Не хочется, чтобы заканчивал.

Вместе с тем, как только скользит ладонями по внутренней стороне бедра и добирается до промежности, торможу его, останавливаю:

– Не надо.

– Я хочу… пиздец как хочу тебя.

– Я… не стоит.

Меня никто и никогда там не трогал, не прикасался. Так открыто, как он хочет – никогда, но именно там больше всего горит. До боли скручивает, когда целуемся, и просто… кажется, что это происходит даже тогда, когда мы просто рядом оказываемся.

– Позволь мне. Пожалуйста. Все будет… нормально.

Он выдыхает слово за словом – так, словно каждое из них дается ему с трудом. Выталкивает из себя с хрипом. Я же никак не могу дать объяснение происходящему. Осознаю, безусловно, к чему идет. Я давно не подросток, знаю, к чему идет в таких ситуациях, но доводить до такого не планировала. Я вообще… не думала, что мы с Таном когда-либо окажемся в горизонтальной плоскости.

– Ты мне… нравишься. Очень сильно. Больше, чем кто-либо другой, – мое сердце плавится от таких признаний, хоть и надо бы насторожиться. – Я от тебя… без ума.

Мы должны остановиться, но вместо кнопки “пауза” жмем “плей” и продолжаем гореть. Теперь – со всеми вытекающими. Я крепко зажмуриваюсь, когда Тан разводит мои ноги в стороны и отодвигает кромку трусиков в сторону. Его пальцы прикасаются к влажной плоти, а с моих губ срываются задушенные стоны.

Глава 46

Тан

– Эмоции – разрушительное. Чувства – лишнее. Ты слышишь, Танский? Отключай это. На заезды – с холодной головой, и только так, иначе ты умрешь.

Теперь я слишком хорошо помню конец фразы, но упорно ничего не отключаю, погружаясь в эмоции все глубже. С каждым разом с головой, задерживая дыхание. Провожу там, кажется, слишком долго, на поверхность выныриваю лишь за кратким вдохом – и снова погружение. Полное, окончательное.

Я Романовой такие вещи выдаю, которые никогда и никому… Я таких признаний не знал даже. Не мог знать. Они мне не принадлежат – чужие совершенно, я не умею так красиво говорить, и мне никогда не хотелось сказать что-то подобное. Ни разу, пока не оказался с ней в кровати, пока не увидел ее раскрасневшиеся щеки и стыдливый взгляд. После – туман. Временное помутнение.

– Позволь мне… – зачем-то шепчу ей на ухо и отодвигаю ткань трусов.

Она влажная. Мокрая настолько, что мне сносит крышу. Я трогаю ее, трогаю, ласкаю пальцами, прикасаюсь к клитору, размазывая влагу по всем чувствительным местам.

– Боже…

Она внезапно подрывается, пытается меня отстранить, но я укладываю ее обратно. Такой бред, господи. Она кончала на моем члене. Ездила на нем уверенно, а сейчас, перед оргазмом, пытается спасовать. Не позволю, конечно же.

– Тан… – на ее щеках играет румянец. Губы подрагивают. – Это… слишком. Слышишь?

– Это охуенно, – говорю чистую правду.

Ей в прошлый раз понравилось. Она была оглушена, раздавлена сметающими ее эмоциями. Хочу, чтобы на этот раз было точно так же. Зеркально хочу, но в несколько раз ярче. Она должна почувствовать.

– Просто расслабься, ладно? Все будет круто, я обещаю… обещаю.

У нее никого не было. Я давно это знаю. Еще там, в машине, понял, что никогда и ни с кем она не была. Теперь уверен, что даже так ее не трогали. Никто и никогда к ней не прикасался. Возможно, она сама. Стоит только представить, как Соня раздвигает пальцами свои влажные складочки, прикасается к клитору и с громкими стонами доводит себя до оргазма, член напоминает о себе назойливым гудением. Я пиздец как ее хочу. До одури, хоть и напоминаю себе, что она никогда и ни с кем. Нетронутая.

Мне, блядь, нельзя такое доверять. Я… не справлюсь. Моя ответственность на нуле. Я бы и рад сказать ей что-то пиздец романтичное, что-то, что окончательно ее успокоит, но пиздеть не хочется, а по правде я уже все сказал. Я – вообще не герой ее романа. Не тот, кто должен быть у такой, как она, первым, но отказать себе в этом праве не могу. Наше желание обоюдное. Я ее не удерживаю, не заставляю, ничего не делаю, чтобы она оставалась со мной. Она сама лежит в кровати, сама держит ноги раздвинутыми, стонет. Блядь… как охуительно она стонет. Представляю, как будет, когда окажусь внутри нее.

– Мы ужасны, – бормочет что-то мне в губы. – Наши поступки…

– Забей, – отпускаю ее “типа” грехи.

Плевал я на “плохие” поступки. Их в моей жизни было столько – на пальцах хрен посчитаешь. Много всего было. И сейчас я веду себя хреново. Трогаю ее, чистую, невинную, кристальную. Она мне нравится, потому что другая. Почти полная противоположность испорченному мне. Красивая. Она пиздец какая красивая. Только сейчас это почему-то замечаю. Мои глаза, когда впервые ее увидел, явно были где-то в другом месте, потому что она совершенна. Аккуратные, маленькие черты лица, ровный нос, длинные подрагивающие ресницы, нахмуренные брови и… губы. Раскрасневшиеся, припухшие от поцелуев. Она бесперебойно их облизывает, пока ласкаю ее пальцами.

– Тан… Стас…

Она дрожит вся, а меня почему-то триггерит то, как она произносит мое имя, как она его говорит. Не то, которое я всегда использовал, а настоящее, данное с рождения. Мне впервые не хочется одергивать и настаивать на другом.

– Прекрати… хватит, пожалуйста, – говорит, а у самой глаза закатываются от удовольствия, и дыхание перехватывает, потому что она близко, вот-вот кончит.

Я ее чувствую. Знаю, что ей хорошо, что бы она ни говорила.

– Ну же, малыш, расслабься, тебе будет хорошо.

Осознаю, что реально хорошо хочу сделать в первую очередь ей. На себя плевать. Главное в этот момент – она. Ее громкие стоны, ее частые выдохи, то, как дрожит ее тело от моих ласк. Я думал, что трахну ее сегодня. Это ведь просто. Она готова, она бы позволила. Ей, конечно, было бы страшно, но она бы разрешила. Просто я не могу. Не импотент, конечно, нет, у меня член колом стоит, а яйца поджимаются от желания, но я не могу. Не хочу делать ей больно, хочу, чтобы привыкла, и мне не пришлось ее уговаривать. Хочу, в конце концов, долго ее раздевать, рассматривать и целовать. Я помешан. Да, осознаю, что помешан. Наверное, с первых минут, как увидел ее, что-то в мозгу переключилось.

Когда терпеть становится невыносимо, достаю член из трусов и прижимаюсь к ней пахом. Соприкасаемся оголенной плотью. Срываем все барьеры и предохранители. Чувствую, как мне передается ее дрожь. Сам начинаю подрагивать, стоит пройтись раскаленным членом по ее влажной промежности.

– Боже, – она распахивает глаза и смотрит на меня.

Понимает, что там, между ног, больше не мои пальцы. Ловлю мелькающий в ее глазах шок, вижу его и пытаюсь успокоить так, как могу:

– Тише, все нормально, я не буду… не буду… ты останешься нетронутой. Обещаю, ладно?

Она кивает, а я, мать его, с трудом пытаюсь сдержать это обещание. Соблазн сделать последний толчок и войти в нее одним резким рывком становится слишком сильным. С трудом, блядь… напоминаю себе, что пообещал, что потом, если захочу ее снова, она ко мне и близко не подойдет. Пиздец, меня впервые волнует, что кто-то меня к себе не пустит. Не осознаю, когда секс стал не просто сексом, когда он стал… этим. Тупой дрочкой, как у пацана, честное слово, который в своей жизни бабу ни разу не видел. Именно так себя чувствую, но не перехожу барьер. Не рискую.

Веду членом по ее клитору, размазываю влагу по складочкам, параллельно ловя дрожь ее тела и громкие выдохи. Скольжу по ней взглядом. В памяти навсегда фиксируется оголенная грудь, тонкая талия, задранная юбка и широко разведенные ноги. Мне нравится. Мне пиздец как нравится. Я это навсегда запомню и, уверен, буду дрочить по ночам на это зрелище.

– Боже… я…

Второй ее оргазм накрывает и меня. Бурно, сильно, до одурманивающей дрожи, которая передается и мне. Я кончаю ей на живот. Плюю на правила приличия – когда вообще они меня интересовали? – и смотрю, как капли спермы покрывают ее белоснежную кожу. В моей копилке фетишей с Романовой пополнение. Я хочу видеть свою сперму на ней. В мыслях сразу множество различных картинок возникает, и поэтому член дергается снова. Мне мало. Мне слишком всего не хватает. С ней.

Мне несвойственно оставаться после секса. Обычно в момент этих мыслей я уже натягиваю штаны и говорю, что позвоню, но сегодня все иначе. Я одеваюсь, но не ухожу. Стираю салфетками, найденными на столе, сперму с ее живота, помогаю ей привести себя в порядок и ложусь рядом. Обнимаю ее, прижимая к себе. У нас нихера не закрыты двери, и если прибитому папаше вдруг захочется зайти в комнату – он сразу поймет, чем мы тут занимались, но на это мне наплевать. Пусть знает. И даже не думает ее трогать.

– Стас… – мямлит неразборчиво куда-то мне в ключицу.

– М-м-м…

– Это ведь… серьезно? В смысле, не говори, что это ничего не значит.

– Не скажу.

– Честно? – по голосу слышу, что удивлена.

Я, по правде, и сам ошарашен.

– Умгу.

– Надо сказать родителям.

Мне – не надо. Откровенно по хрену, че они там придумают в ответ, че могут выдать. Ее кукушка наверняка ужаснется после всего, что я ей наплел, а отец, как и всегда, будет орать.

– Если хочешь – скажем.

– Мы теперь… кто мы друг другу?

– Мы теперь просто мы, зай…

– Это значит вместе?

– Это значит да.

Сам в осадке от таких заявлений. Я – и вместе. С кем-то. Теперь получается, что уже не один. Пока она успокаивается и тихо сопит на моем плече, я мысленно считаю, сколько у меня бабок, и куда мы можем свалить. Почему-то думаю, что нам очень скоро придется, потому что ни ее мать-кукушка, ни мой папаша-дятел не одобрят наших отношений. Хотя… я и сам их не одобряю. Такие хорошие девочки не могут быть с такими плохими парнями.

Глава 47

Тан

– Какого хуя ты здесь делаешь, и кто тебя впустил?

Минуту назад я покинул комнату Сони, чтобы наткнуться сейчас в своей на Злату. Она сидит, опираясь руками о матрас и закинув ногу на ногу, будто полулежит. Смотрит на меня пристально и облизывает губы.

– Где ты был? – спрашивает. – Я так давно тебя жду, а пары, между прочим, уже закончились.

– У людей есть и другие занятия, помимо пар, личная жизнь, например.

– У тебя – и личная жизнь? – она хмыкает, а затем садится ровно и все еще не сводит с меня своего взгляда.

Пожалуй, Злата единственная девушка, от которой хочется держаться подальше. И я держался, пока что-то в моей голове не сорвалось на “случайный секс”. Жалею. Пиздец как жалею. И о первом, и о втором разе. А судя по выражению ее лица, она хотела бы третий, только вот ничего такого не будет. Минуту назад я целовал другую и даже вроде как состою в отношениях. Пиздец какая новость. Даже для меня неожиданно.

– Кстати, комнатка у тебя ничего такая, – она обводит взглядом помещение. – Удобная.

– Ты за этим пришла?

– Я пришла к тебе.

– Как ты сюда попала – вопрос остается открытым.

– О, так у вас работает наша бывшая домработница, представляешь? – хмыкает. – Папа выгнал ее из-за некомпетентности, а у вас, вижу, прижилась. И все-все мне рассказала. И где твоя комната, и где комната твоей сестры.

Почему-то при упоминании Сони ее тон сменяется на недовольный, но особого значения я этому не придаю.

– Ты и туда нос свой сунула?

– Ага… посидела, посмотрела, заглянула в ее комп.

– Нашла что-то полезное?

Стараюсь, чтобы голос звучал равнодушно. Все-таки пока ни одна живая душа не знает о том, что между нами с Соней происходит. Возможно, Ким догадывается, но не в деталях, а значит, пока что лучше промолчать. Злату точно лучше держать от этой информации подальше, иначе уже завтра весь университет будет в курсе, кто и с кем у нас встречается, а следом и пресса. Не то чтобы в наших с Романовой отношениях я был не уверен, просто лучше пока их не афишировать. На этом этапе – так точно. Так отношения хотя бы уцелеют.

И снова пиздец, приплыли – я не просто влез в отношения. Я думаю о том, что хочется их сохранить.

– Прикинь, у нее не запароленный ноутбук. Я зашла, офигела, но ничего интересного у нее там. Лекции, лекции, какие-то рецепты, даже порнухи нет. Святоша, – Злата закатывает глаза и смеется.

Мне же почему-то ни хрена не смешно. Она рылась в вещах Сони. Она смотрела ее компьютер. У меня возникает стойкое желание схватить Авдеенко за шкирку и выпроводить ее отсюда нахрен. И уволить следом их бывшую домработницу. Все-таки отец Златы был прав – домработница жутко некомпетентна. Как она могла впустить в дом незнакомку и даже показать ей хозяйские спальни?

– Так ты скажешь, чего пришла? – настаиваю все-таки на объяснении.

Разговаривать с Авдеенко не хочется и видеть ее, впрочем, тоже.

– А что? Нельзя? Мы вроде как не чужие друг другу люди.

– Вроде как, Злата, это еще не утверждение.

– Не цепляйся к словам, Танчик…

Раздражает. Я здесь с ней пять минут провел, а она уже неимоверно меня вымораживает. Она сама, ее присутствие, ее запах и поведение. Хочется грубо выставить ее за дверь, но я вспоминаю, что она все-таки прокурорская дочка. Авдеенко считается лучшим прокурором города, но все прекрасно знают, какой он на самом деле. По правде, связываться с ним абсолютно не хочется, так что я молчу. Сжимаю зубы до хруста и смотрю на Злату со спокойствием. По крайней мере, хочется верить, что у меня получается его сыграть.

– Я соскучилась, – выдвигает. – Ты себе даже не представляешь, как…

Ее приторного запаха становится слишком много, когда она подходит ко мне и обвивает руками шею. Отстраняю я ее не сразу. Лишь тогда, когда, несмотря на абсолютное равнодушие с моей стороны, она не отходит, а продолжает висеть на мне, как новогодняя игрушка на елке. Вместе с этим она улыбается и смотрит куда-то мне за спину.

– Привет, – выдает елейным голосом. – Можешь закрыть дверь? Вообще-то, нехорошо подглядывать за другими.

Я резко разворачиваюсь. Там, прибитая увиденным, стоит Соня. Ее взгляд сверкает, губы сжаты в тугую полоску, а осанка чрезвычайно правильная. Ощущение, что Романову вынудили стоять прямо и не сгибаться ни на сантиметр.

Ничего не сказав, она гордо разворачивается и уходит, а я – следую за ней, конечно же. Лучшее решение в любой ситуации, которая вызывает недопонимание – разговор сразу же после возникшей проблемы. Я бросаю Злату в своей комнате и следую за Соней. Увидев это, она быстро спускается на первый этаж. Я – иду следом. Нагоняю ее у столовой. Она оборачивается и гневно сбрасывает мою руку со своей кисти.