скачать книгу бесплатно
Вся семья сидела за огромным столом в гостиной, в центре которого стояла старая керосиновая лампа. Их было девять – отец, брат, шесть сестер и Оби. Когда отец, сверившись со специальной карточкой, что издавал Союз Священного Писания, назвал сегодняшнее Евангелие, Оби сам себе поразился, что без труда нашел место в книге, которая была у него на двоих с Евникой. Затем они помолились о том, чтобы открылись глаза, и начали читать, каждый по одному стиху, по очереди.
Мать Оби сидела в глубине комнаты на низком табурете. Четверо грудных детей ее замужних дочерей лежали на половике у ее ног. Она умела читать, но никогда не принимала участия в семейных молениях. Просто слушала мужа и детей. Сколько помнили дети, так было всегда. Ханна отличалась искренней набожностью, но Оби часто думал, может, если бы право выбора осталось за ней, она с бо?льшим удовольствием рассказывала бы своим детям сказки, как в свое время и ее мать. Ханна действительно рассказывала сказки старшим дочерям. Но то было до рождения Оби. Мать перестала это делать, потому что муж запретил ей. «Мы не язычники, – сказал он. – Такие сказки не годятся для людей Церкви».
И она перестала рассказывать детям сказки. Ханна была предана мужу и новой вере. Ее мать пришла в церковь со своими детьми после смерти мужа. Ханна была уже взрослая, когда они перестали быть «ничьими» и стали «людьми Церкви». Такова была вера первых христиан, что они называли остальных «ничьими», хотя порой, в более милосердном расположении духа, «людьми мира».
Исаак Оконкво был не просто христианином, а еще и учил Закону Божьему. В первые годы брака он внушил Ханне, что это высокая ответственность – быть женой преподавателя Закона Божьего. Поняв, чего от нее ждут, мать стала делать все, иногда демонстрируя еще бо?льшую ревностность, чем даже муж. Она учила детей не брать еду в домах соседей, поскольку, по ее словам, те посвящают еду идолам. Уже одно это ставило преграду между ее детьми и другими, поскольку дети племени ибо ели, где хотели. Однажды, когда Оби было четыре года, сосед предложил ему немного ямса. Он покачал головой, как делали его старшие и более мудрые сестры, и сказал: «Мы не едим языческую еду». Сестра Джанет не успела закрыть ему рот рукой.
Но в этом крестовом походе случались послабления. Одно произошло, когда Оби уже год или два учился в школе. Один предмет он любил и боялся его. Он назывался «устный». Во время урока учитель мог вызвать любого ученика, чтобы тот рассказал сказку. Оби любил сказки, но не знал ни одной, какую мог бы рассказать. Как-то учитель вызвал его, велел встать лицом к классу и рассказать сказку. Идя по проходу и становясь перед классом, Оби дрожал. «Олулу офу оге», – начал он – так начинались все сказки, – но больше ничего не знал. Губы дрожали, однако из гортани не вылетало ни звука. Класс высмеял его. Когда Оби возвращался на свое место, глаза были полны стекавших по щекам слез.
Дома он рассказал об этом матери. Она велела ему потерпеть, пока с вечернего молитвенного собрания не вернется отец.
Несколько недель спустя Оби опять вызвали. Он смело встал перед классом и изложил одну из новых сказок, рассказанных ему матерью. Оби даже прибавил кое-что от себя, что вызвало всеобщий смех. Это была сказка о зловредной леопардихе, которая решила съесть ягнят своей старой подруги овцы. Леопардиха пришла к хижине овцы, когда та отправилась на рынок, и стала искать ягнят, не зная, что мать спрятала их в разбросанной по хижине ореховой скорлупе. Наконец леопардиха отчаялась найти ягнят и принесла два камня, чтобы раздробить пару орехов и съесть хотя бы их перед уходом, потому что она была очень, очень голодна. Как только леопардиха расколола первый орех, ядро сбрызнуло в кусты. Она удивилась. Второй орех тоже умчался в кусты. А третий, самый старший орех, по версии Оби, прежде чем убежать, съездил разбойницу по глазам.
– Так ты говоришь, что можешь побыть с нами всего четыре дня?
– Да, – кивнул Оби. – Но я очень постараюсь приехать еще в этом году. Мне надо в Лагос, искать работу.
– Да, – медленно произнес отец. – Работа – первое дело. Человеку, который не обеспечил себе место на полу, не сто?ит искать половик. – И после паузы добавил: – Нужно о многом поговорить, но не сегодня. Ты устал, тебе необходимо поспать.
– Я не очень устал, отец. Но, наверное, действительно лучше поговорить завтра. Хотя насчет одного ты должен успокоиться. Никаких вопросов, что Джон закончит свое обучение в средней школе, быть не может.
– Спокойной ночи, сынок, и да благословит тебя Господь.
– Спокойной ночи, отец.
Оби одолжил у отца ветхую керосиновую лампу, чтобы осветить себе путь в комнату и к кровати. Старинная деревянная кровать с жестким матрацем, набитым травой, была застелена новехонькой белой простыней. Наволочки с изящным цветочным рисунком, без сомнения, смастерила Эстер. «Старая добрая Эстер», – подумал Оби. Он вспомнил время, когда был еще маленьким мальчиком, а Эстер только что стала учительницей. Все говорили, что ее нельзя больше называть Эстер, это, мол, неуважение, только «мисс». И ее стали называть «мисс». Иногда Оби, забывшись, звал ее Эстер, и Черити пеняла ему, что он невоспитанный.
В ту пору Оби прекрасно ладил с тремя старшими сестрами – Эстер, Джанет и Агнес, но только не с Черити, которая по возрасту была к нему ближе всего. Имя Черити на ибо означало «Девочка тоже неплохо», но когда они ссорились, Оби называл ее «Девочка – это плохо». Тогда, если рядом не было матери, Черити принималась его бить, в противном случае откладывала битье на потом. Она была крепкая, как железо, и ее боялись другие соседские дети, даже мальчики.
Улегшись в постель, Оби долго не мог уснуть. Он думал о своей ответственности. Было ясно, что скоро родители не смогут обеспечивать себя. Они никогда не полагались на скудную пенсию отца. Отец выращивал ямс, а его жена – маниоку и таро. Еще она из щелочной смеси, изготавливаемой на основе пальмового пепла и масла, делала мыло и с небольшой выгодой продавала его односельчанам. Но теперь они стали слишком стары для этого. «Я должен выдавать им ежемесячное содержание из своей зарплаты». Сколько? Может он позволить себе десять фунтов? Если бы только ему не нужно было выплачивать двадцать фунтов в месяц Прогрессивному союзу Умуофии! Потом еще школьные взносы за Джона.
– Как-нибудь выкрутимся, – вслух произнес он. – Все сразу не бывает. В этой стране так много молодых людей, которые пожертвовали бы собой, чтобы получить возможность, предоставленную мне.
На улице внезапно поднялся сильный ветер, зашумели потревоженные деревья. В щели жалюзи пробились вспышки молнии. Собирался дождь. Оби любил ночной дождь. Он перестал думать об ответственности и вернулся мыслями к Кларе – как было бы восхитительно, если бы она в такую ночь лежала рядом, ее прохладное тело – круглые бедра, налившиеся груди.
Почему Клара просила пока не сообщать ничего родителям? Неужели до сих пор не решилась? Оби хотел бы уже поговорить с матерью. Знал, что та будет вне себя от радости. Однажды мать сказала, что готова будет уйти, увидев его первенца. Это было до отъезда Оби в Англию, когда родился первый ребенок Эстер. Сейчас у Эстер трое, у Джанет двое, у Агнес один. У Агнес тоже было бы двое, если бы не умер первый. Наверное, ужасно терять первенца, особенно для такой маленькой девочки, как Агнес. Она действительно была девочкой ко времени замужества, по крайней мере, в том, что касается поведения. Да и сейчас не окончательно повзрослела. Мать всегда ей это говорила. Вспомнив небольшое происшествие после молитв час или два назад, Оби улыбнулся в темноте.
Агнес попросили отнести в постель детей, которые уже уснули на полу.
– Только разбуди их сначала, чтобы они пописали, а то надуют в кровать, – посоветовала Эстер.
Агнес схватила первого ребенка за запястье и потянула.
– Агнес! Агнес! – воскликнула мать, сидевшая на низком табурете возле спящих детей. – Я всегда говорила, что у тебя с головой не все в порядке. Сколько же тебе повторять, что ребенка надо назвать по имени и только потом будить.
– Разве ты не знаешь, – подхватил Оби, изображая сильное негодование, – что если вот так резко дернуть, душа может не найти дорогу обратно в тело, прежде чем он проснется?
Сестры рассмеялись. Оби ничуточки не изменился. Ему все еще нравилось посмеиваться над ними, не исключая и матери. Мать улыбнулась.
– Можешь смеяться, если тебе нравится, – снисходительно сказала она. – Мне нет.
– Вот поэтому отец и называет их неразумными девами, – заключил Оби.
Начался дождь, сопровождаемый громом и молниями. По железной крыше застучали крупные капли. Как будто с неба сбросили тысячи голышей, каждый завернув в кусок ткани, чтобы смягчить удар. Оби захотелось, чтобы сейчас было светло, он мечтал опять увидеть тропический дождь, который уже набирал силу. Стук отдельных капель сменился ровным ливнем. «Я и забыл, что в ноябре бывает такой сильный дождь», – подумал он, расправив набедренную повязку так, чтобы укрыться ею целиком. Вообще-то такой дождь был необычен. Словно божество, ведавшее небесными водами, провело ревизию своего хозяйства, загибая пальцы, сосчитало месяцы и решило, что осталось еще слишком много дождя, и прежде чем открыть сухой сезон, нужно сотворить что-нибудь необычайное.
Оби успокоился и заснул.
Глава 7
Первый день на государственной службе Оби не забыл, как и первый день в бедной миссионерской школе Умуофии почти двадцать лет назад. В те времена белые люди были наперечет. Мистер Джонс стал всего вторым белым человеком, которого увидели глаза Оби, а ему тогда уже почти исполнилось семь. Первым белым человеком в его жизни был епископ Нигера.
Мистер Джонс являлся инспектором школ, его боялась вся провинция. Говорили, в войну с кайзером он был на фронте, и у него повредилось в голове. Этот огромный мужчина, больше шести футов ростом, ездил на мотоцикле, который всегда оставлял в полумиле, чтобы нагрянуть в школу без предупреждения, уверенный, что застигнет кого-нибудь за преступлением. Инспектор заходил в школу примерно раз в два года и всякий раз вытворял что-нибудь такое, что помнили до следующего его визита. Два года назад он выбросил одного мальчика в окно. А теперь огреб директор. Оби так и не понял, за что, поскольку все происходило по-английски. Мистер Джонс, пунцовый от гнева, ходил взад-вперед такими огромными шагами, что Оби на секунду показалось, будто тот сейчас набросится на него. А директор школы, мистер Ндука, все пытался что-то объяснить.
– Замолчите! – крикнул мистер Джонс, сопроводив свой выкрик пощечиной.
Симон Ндука был из тех, кто ступил на путь белого человека довольно поздно. А в молодости он в числе прочего освоил искусство борьбы. Через мгновение мистер Джонс растянулся на полу, а вся школа пришла в смятение. Учителя и дети почему-то разбежались. Повалить белого человека было все равно что сорвать маску с духа предков.
С тех пор минуло двадцать лет. Сегодня пятеро белых людей могут мечтать о том, чтобы ударить директора школы, но ни один из них не решится это сделать. Что стало трагедией для мистера Грина, начальника Оби.
Этим утром Оби уже видел мистера Грина. Как только он пришел, его сразу повели представить начальству. Не привстав со стула, не протянув руки, мистер Грин пробормотал что-то насчет того, что Оби будет доволен своей работой, при условии, если, во-первых, не окаменел от лени, а во-вторых, готов шевелить мозгами.
– Исхожу из того, что вам есть чем шевелить, – закончил он.
Несколько часов спустя мистер Грин зашел в кабинет мистера Омо, где Оби предоставили место на этот день. Мистер Омо был помощником по административным вопросам. Почти тридцать лет службы он посвятил тысячам папок и ждал, когда его сын завершит юридическое образование в Англии, чтобы выйти на пенсию, по крайней мере, он так объяснял. Оби провел первый день в кабинете мистера Омо, чтобы освоить азы делопроизводства.
Как только вошел мистер Грин, мистер Омо вскочил, засунув в карман орех кола, который ел.
– Почему мне не передали папку с учебными отпусками? – спросил мистер Грин.
– Я думал…
– Вам платят не за то, чтобы вы думали, мистер Омо, а за то, чтобы выполняли то, что вам говорят. Это ясно? А теперь немедленно перешлите мне папку.
– Да, сэр.
Мистер Грин хлопнул за собой дверью, и мистер Омо понес ему папку. Вернувшись, он принялся распекать молодого клерка, который, судя по всему, и стал причиной неприятностей.
Оби уже понял, что ему не нравится мистер Грин, а этот мистер Омо – один из его старых африканцев. Словно чтобы подтвердить этот вывод, зазвонил телефон. Мистер Омо, как обычно, когда звонил телефон, помялся, будто аппарат имел обыкновение кусаться.
– Слушаю. Да, сэр. – Он с видимым облегчением передал трубку Оби. – Мистер Оконкво, это вас.
Оби подошел к телефону. Мистер Грин хотел знать, получил ли он официальное приглашение на работу. Оби ответил, что нет, не получал.
– Вышестоящим сотрудникам надо говорить «сэр», мистер Оконкво. – И с оглушительным треском грохнул трубку.
Через неделю после того, как Оби получил письмо о назначении на должность, он купил «Морис-Оксфорд». Мистер Грин дал ему письмо в автосалон, где сообщалось, что он является высокопоставленным госслужащим и может купить автомобиль в кредит. Больше ничего не требовалось. Оби зашел в салон и приобрел новехонькую машину.
Раньше в тот же день мистер Омо послал за ним, чтобы подписать ряд документов.
– Где ваша печать? – спросил он, как только Оби вошел.
– Какая печать? – удивился Оби.
– Получили ученая степень и не знаете, как вам ставить печать на согласие?
– Какое согласие? – опять удивился Оби.
Мистер Омо язвительно рассмеялся. У него были очень плохие зубы, черные от сигарет и орехов кола. Одного спереди не хватало, и, когда он смеялся, во рту зияла дыра, похожая на незастроенный участок в трущобах. Подчиненные по соображениям лояльности засмеялись вместе с ним.
– Вы думаете, правительство дает вам шестьдесят фунт без подписать согласия?
Только тут Оби понял, о чем речь. Он должен получить шестьдесят фунтов подъемных.
– Потрясающий день, – сообщил он Кларе по телефону. – У меня в кармане шестьдесят фунтов. И в два часа я заберу свою машину.
Клара завизжала от удовольствия.
– Может, я позвоню Сэму и скажу ему, чтобы он не беспокоился и не присылал автомобиль вечером?
Досточтимый Сэм Околи, государственный министр, пригласил их выпить и предложил прислать своего шофера. Клара жила в Ябе вместе с двоюродной сестрой. Ей предложили место младшей медсестры, и она должна была приступить к работе примерно через неделю. Тогда она поищет более подходящее жилье. Оби пока еще квартировал у Джозефа в Обаленде, но в конце недели собирался переезжать в квартиру для высокопоставленных служащих в Айкойи.
Оби расположился к досточтимому Сэму Околи, поняв, что у того нет намерений относительно Клары. Тот собирался скоро жениться на лучшей подруге Клары, которую попросили быть главной подружкой невесты.
– Входи, Клара, входи, Оби, – пригласил Околи, как будто знал их всю жизнь. – Чудесная машина. Как себя ведет? Да заходите же. Прекрасно выглядишь, Клара. Мы еще не встречались, Оби, но я все про тебя знаю. Счастлив, что ты собираешься жениться на Кларе. Садитесь. Где угодно. И скажите мне, что будете пить. Сначала дама – так научил нас белый человек. Я уважаю белого человека, хотя мы и хотим, чтобы он ушел. Сок? Боже упаси. В моем доме никто не пьет сок. Самсон, принеси мисс черри.
– Да, сэ-эр, – протянул Самсон, одетый в белоснежный костюм с латунными пуговицами.
– Пива? Или лучше глоточек виски?
– Я не пью крепкие напитки, – ответил Оби.
– Многие молодые люди из заморских краев так начинают, – заметил Сэм Околи. – Хорошо. Самсон, одно пиво, а мне виски с содовой.
Оби осмотрелся в роскошной гостиной. Он следил за дискуссией в прессе, возникшей после решения правительства построить эти министерские дома стоимостью тридцать пять тысяч каждый.
– Прекрасный дом, – похвалил он.
– Неплохой, – согласился министр.
– Какая огромная радиола! – Оби встал со своего места, чтобы подойти и рассмотреть ее вблизи.
– Это еще и магнитофон, – пояснил хозяин и, будто догадавшись, о чем думает Оби, добавил: – Не казенный. Я заплатил за нее двести семьдесят пять фунтов. – Сэм пересек комнату и включил магнитофон. – Как тебе работа в департаменте образования? Если нажать эту кнопку, начнет записывать. Хочешь остановить запись, нажми ту. Эта для воспроизведения, а та – радио. Если бы у меня были вакансии в министерстве, я бы с удовольствием пригласил тебя к себе. – Он выключил магнитофон, прокрутил назад и включил воспроизведение. – Сейчас будет весь наш разговор. – Околи довольно улыбнулся, услышав собственный голос, и стал комментировать запись на нигерийском английском. – Белый человек далеко не уйти. Мы просто зря шумим. – Тут он, кажется, вспомнил о занимаемом им положении. – Все равно пусть уходить. Это не его страна. – Околи налил себе еще виски, включил радио и сел.
– У вас всего один секретарь-референт в министерстве? – спросил Оби.
– Пока да. Второго надеюсь получить в апреле. Раньше у меня в секретарях ходил нигериец, но он был полный идиот. Голова разбухла, как у муравья-солдата, а все потому, что ходил в ибаданский университет. Теперь у меня белый. Учился в Оксфорде, называет меня «сэр». Нашему народу предстоит длинный путь.
Оби с Кларой сидели сзади, а водитель, которого Оби нанял сегодня утром за четыре фунта десять шиллингов в месяц, вез их в Айкойи, что в двенадцати милях. Они собирались устроить праздничный ужин в честь новой машины. Но ни поездка, ни ужин не удались. Было совершенно ясно, что Клара недовольна. Оби тщетно старался разговорить ее или расслабить.
– Что случилось?
– Ничего. Просто у меня плохое настроение, вот и все.
В салоне было темно. Оби обнял Клару и притянул к себе.
– Не здесь, прошу тебя.
Он особенно обиделся, поскольку знал, что водителю все слышно.
– Прости, дорогой, – сказала Клара, вкладывая свою руку в его ладонь. – Потом объясню.
– Когда? – Оби насторожил ее тон.
– Сегодня. Когда поешь.
– Что это значит? А ты есть не будешь?
Клара заявила, что ей не до еды. Оби сказал, что в таком случае он тоже есть не будет. Все-таки они решили поужинать. Но когда принесли заказ, просто смотрели на тарелки, даже Оби, который был очень голоден.
На экраны вышел фильм, который, как утверждала Клара, нужно посмотреть. Оби отказался, он хотел выяснить, что у нее на уме. Они пошли прогуляться к бассейну.
До того, как встретить Клару на борту торгового судна «Саса», Оби полагал, что любовь – еще одна сильно преувеличенная европейская выдумка. Не то что женщины его не интересовали. Нет, с некоторыми он имел в Англии довольно близкие отношения – с одной нигерийкой, потом с девушкой из Западной Индии, англичанками и так далее. Но эта близость, какую Оби и считал любовью, не была ни глубокой, ни искренней. Всегда одна часть его существа, мыслящая часть, казалось, стояла в стороне и с циничным презрением наблюдала за страстными объятиями. В итоге одна половина Оби хотела целовать девушку и бормотать: «Я тебя люблю», а другая говорила: «Не будь придурком». И в итоге, когда чары, сменяясь жалким изнеможением, улетучивались вместе с жаром, побеждала вторая половина.
С Кларой было иначе. С самого начала иначе. Никакая его более развитая половина не стояла под боком со снисходительной улыбкой.
– Я не могу за тебя выйти замуж, – вдруг сказала она, когда Оби попытался поцеловать ее под высоким деревом манго, росшим на краю бассейна, и залилась слезами.
– Я не понимаю тебя, Клара.
Он и в самом деле не понимал. Это такая женская игра, чтобы привязать его покрепче? Но ведь Клара не такая, в ней нет жеманства. Ну, или не очень много. Одно из качеств, которое больше всего нравилось в ней Оби. Создавалось впечатление, что Клара полностью уверена в себе и, в отличие от других женщин, не задумывается, насколько быстро или дешево попадается.
– Почему ты не можешь выйти за меня замуж?
Оби постарался, чтобы фраза прозвучала спокойно. Вместо ответа она упала в его объятия и громко разрыдалась на плече.
– Что случилось, Клара? Объясни.
Спокойствия как не бывало. Голос выдавал подступившие слезы.
– Я осу, – рыдала она.
Пауза. Клара перестала плакать и тихонько высвободилась из его объятий. Оби молчал.
– Так что мы не можем пожениться, – довольно твердо, чуть не весело – с какой-то жуткой веселостью – сказала Клара. Только слезы на щеках еще напоминали о том, что она плакала.
– Глупости! – воскликнул он.
Оби едва не прокричал это слово, как будто криком мог вычеркнуть прошедшие секунды молчания, когда, казалось, все замерло в напрасном ожидании, что он что-нибудь скажет.
