скачать книгу бесплатно
– Вот! – машинист кивнул с такой силой, что достал подбородком до груди.
– Который из них? – повторил свой первый вопрос майор.
Машинист поводил над микросхемами дрожащим пальцем, словно собирался угадать перевернутую рубашкой вверх карту, сверился с графиками в «раллере» и без особой, впрочем, уверенности ткнул в небольшой черный квадрат с оранжевыми концентрическими кругами.
– Э-этот, – заикаясь, сообщил машинист и снова кивнул. Его шея издала противный хруст.
Ли Ханьфанг с любопытством во взгляде посмотрел на шею толстяка.
– Остеохондроз, – глупо улыбнувшись, зачем-то объяснил машинист. И добавил: – Только он сейчас неактивен. Но сигнал исходил отсюда. Из этого...
Откуда исходил сигнал и насколько активен остеохондроз машиниста, Ли Ханьфанг не узнал. Во-первых, ему это не было интересно, а во-вторых – потому что шея машиниста захрустела еще раз, теперь уже куда громче. Толстяк крякнул и неуклюже опустился в пыль, накрыв рыхлым размякшим телом железную коробку сервера. Он стал похож на надувную игрушку, из которой выпустили половину воздуха. Глаза, полуприкрытые, неестественно закатились, подбородок словно бы зацепился за правое плечо.
Ну вот и устранен источник сегодняшних страданий. Для медитаций время тоже обязательно придет, но сейчас требовалось решать проблемы быстро и эффективно.
Майор, потянув за мокрые волосы, стащил бездыханное тело с сервера. Черно-оранжевый квадрат был на месте. Ничего примечательного, обычный чип. Во всяком случае, снаружи. Майор Ли аккуратно, стараясь не прикасаться к стенкам металлической коробки и к другим микросхемам, схватил большим и указательным пальцами процессор и потянул его. Чип вышел из гнезда легко, словно его вставляли совсем недавно. Хотя так оно, наверное, и было.
Со всех четырех сторон квадратного процессора торчали тоненькие металлические лапки. На вид – совершенно обычные. Впрочем, Ли Ханьфанг не очень-то разбирался в электронике, его уделом были секретные операции. Вроде нынешней. А с процессором разберутся другие, майор об этом позаботится.
Он спрятал процессор во внутренний карман куртки, раздумывая, стоит ли что-то делать с телом. Пнул ногой тушу, разбросавшую конечности во все стороны, та едва шелохнулась. Нет, слишком тяжелый – уйдет много времени. Да и смысла в этом немного.
Оставалась проблема наверху. Решаемая, но ею необходимо заняться.
Ли Ханьфанг выключил фонарик и, стараясь не задевать наваленное вокруг оборудование, пошел к выходу.
Глава 10
Лабиринты придумали греки. Разумеется, древние. А может, и кто-то до них – еще более древний. Но само слово точно пошло от эллинов, любивших предаваться размышлениям.
Мыш потерял счет времени. Пальцы, не чувствуя пластика клавиш, перепрыгивали с места на место, повинуясь странному, одним им известному ритму. Пляска рук порождала узор из символов на экране. Сами по себе знаки ничего не значили, смыслом их наделяла общность и особое расположение.
То, что писал Мыш, не было программой. Это была игра, развлечение. И вместе с тем машинист работал, создавая из небытия и бессмыслицы хаоса слабых электрических импульсов совершенное творение, указующее точку, где рождалась информация.
Мир Цифры – мир созидания. Только сотворив нечто новое, заставив жить и развиваться мертвую холодную Цифру, бегущую по безжизненному металлу проводов и контактов, можно приблизить эпоху, о которой писала Поэтесса. Только созиданием, а не уничтожением.
Лабиринт, разворачивающийся на биоорганическом экране, становился сложнее с каждым шагом. Нет, проблема крылась не в неправильном выборе пути. Лабиринт изменялся, он рос и запутывал бредущего внутри человека, он развивался, он оборонялся и нападал. Он жил – вот что он делал!
«Интересно, – подумал машинист, – стоит ли ожидать Минотавра? Или зверь в лабиринте лишь пережиток прошлого? Теперь зверем стал сам лабиринт».
Оторваться невозможно. Это словно начать с чистого листа, словно попытаться осознать... Вот что требовалось для того, чтобы найти правильный путь. И вот что следовало искать – путь, а не выход. Нет никакой нужды выходить отсюда, Мышу нравилось внутри, здесь было безопасно. И увлекательно.
Лабиринт, в который развернулся алгоритм Безликого Призрака, не был похож на привычные пересекающиеся круги или огороженные коридоры подземелья критского монстра. Маловероятно, что кто-нибудь, кроме хозяина «раллера», беззаботно расходующего сейчас емкую батарею, понимал, что происходит на экране. Все поле биоорганической матрицы устилали символы шестнадцатеричной системы счисления, которая использовалась машинами для кодирования программ.
Лабиринт рос и расширялся, подстегиваемый действиями Мыша. Где-то в самой глубине запутанных коридоров нулей и единиц, где-то среди хаоса плавающей технологии Копперфильда-Найденова рождалось нечто. Мыш не видел его, не ощущал, но он знал, был уверен, что оно существует. Об этом говорила Цифра – ожившее порождение самого Мыша, она изменялась, следуя каким-то неведомым приказам, идущим изнутри лабиринта.
Или там все-таки живет Минотавр? Кем бы ни был зверь, превращающий ничто в информацию, в полном соответствии с законами жанра, приближаться к нему опасно. Мышу казалось, он чувствует это всем телом, осязает подушечками пальцев, касающихся внешней оболочки обители Минотавра.
За формирующимся строчка за строчкой кодом, пытающимся вскрыть не-вскрываемый путь, тянулась нить Ариадны, отслеживающая все повороты программы. Почти такая же, как та, что Мыш посылал за Безликим Призраком в надежде обнаружить его след. Пока ни сам Минотавр, ни его сторожевые псы, вдруг появляющиеся на поворотах, нить не трогали. Они не замечали ее. Но как долго это продлится?
Мыш в очередной раз уперся в тупик. Дальше хода не было, нужно возвращаться и искать другой путь. Переписывать коды, оценить то, как изменилось уже написанное.
Созданные машинистом коды превращались в нечто совсем невообразимое. Скорее всего, бессмыслица, рожденная Минотавром лабиринта, – лишь начало трансформации. Можно, закрыв глаза, наугад жать клавиши, набирая на экране абракадабру, не имеющую абсолютно никакого смысла. Но можно, скитаясь по лабиринту, находить закономерности, а в закономерностях – статистическую значимость. И тогда любая бессмыслица обретет значение.
Главная проблема – вопрос времени. Можно разгадать любую загадку и пройти любой лабиринт, если бы время не было ограничено. Большой нужды в Минотавре нет, если сеть запутанных коридоров достаточно сложна. Существа, забредшие в лабиринт, просто подохнут от голода. Нетрудно сравнить статистическую вероятность нахождения верного поворота с вероятностью окончить дни голодной смертью. Если второе значение превышает первое – шансов выйти нет. Просто не хватит времени.
Время Цифры ограничено двумя параметрами: способностями машиниста создать рациональный алгоритм и быстродействием системы.
Система с предложенной задачей явно не справлялась. Справлялся ли Мыш? Трудно сказать – сердце стучало, готовое выпрыгнуть из груди, пальцы онемели от безостановочной работы. Но мозг, отдающий команды программным ассемблерам «раллера» через психопривод «балалайки», пока успевал. И лишь какой-то неприятный вой мешал сосредоточиться.
Только три минуты спустя Мыш наконец понял, что разрядился аккумулятор. Под клавишами светилось нутро верного «раллера», но пока потроха отзывались на команды хозяина, резерв еще был. До Минотавра далеко, но стоит миновать два-три витка программного лабиринта, и взбодренная возросшей статистической вероятностью система жизнерадостно спалит те два «поплавка», что стояли под черной титапластовой крышкой. Правда, не успеет – при такой нагрузке батарея накроется через пару минут.
Мыш, вздохнув, свернул окно лабиринта, оставив надежду отыскать Минотавра внутри переплетающихся информационных потоков. Да и стоило ли его искать? Ведь именно эту задачу Безликий Призрак хотел подбросить машинистам МагаСофта? Иначе для чего еще могло понадобиться загружать файл с алгоритмом на сервер крупнейшей софтверной корпорации?
Теперь нужно идти заряжать аккумулятор. Мыш выглянул в окно – дождь не утихал, барабаня крупными каплями по треснутому стеклу. Порывистый ветер, сотрясающий весь дом, в котором ютился ломщик, с завыванием бил в окно, продавливая влагу внутрь. Сырость здесь не страшна, электричества в домике все равно нет – ничего не замкнет.
Выходить под дождь не хотелось. Но хотелось узнать тайну Минотавра. Мыш вздохнул и, спрятав «раллер» в черную сумку из непромокаемой синтетики, открыл дверь. В лицо ударил дождь, брошенный ветром, заставив задохнуться на короткое мгновение. А в следующую секунду темное, укутанное свинцовыми тучами небо разорвала ярко-голубая вспышка, высветившая на мгновение всю округу.
Картинка открылась лишь на миг, Мыш не успел ничего рассмотреть. Но тени, острые, словно сколы хрупкого сланца, мерцающими пятнами все еще плясали перед глазами, выжженные на сетчатке слепящим светом молнии. Призрачного зрелища, угасающего с каждой секундой, Мышу хватило, чтобы понять, что сегодня в этот тихий уголок пришли проблемы.
Глава 11
Растрепанная стайка местных неуверенно мялась у дыры, переминаясь с ноги на ногу. Одна женщина – молодая, совсем еще девчонка, и двое мужчин. Мужики, как всегда, замотаны в какого-то неопределенного цвета застиранные юбки, босиком. Лица у всех перепуганные, девчонка, несмотря на душную жару, заметно дрожит.
Окоёмов на их месте тоже задрожал бы. Обгадился бы, совершенно точно, поскольку знал, что ждет этих маленьких тщедушных людишек со вселенской тоской в раскосых глазах, поселившейся там с самого рождения. Черт его знает, что творилось в их головах, понимали ли они, что накликали беду не только на свои головы, но и на тех, с кем делили кров где-то неподалеку в джунглях?
– Откуда они вообще тут взялись? – выразив общее мнение, вопросил шестой, воровато оглядываясь, как будто собирался дать деру, пока никто не видит.
– Вы откуда?! – громогласно, пытаясь перекричать шум барабанящей по листве воды, спросил восьмой. Наверное, он надеялся преодолеть языковой барьер громкостью.
Троица залопотала что-то по-бирмански, активно жестикулируя. Только показывали они все в разных направлениях. Окоёмов прислушивался, пытаясь понять хоть что-нибудь, но косоглазые говорили на каком-то совсем уж экзотическом наречии, которого он раньше не слышал. На «балалайку» надежды не было – того словаря, что загружен в чип бойца, хватит разве что сходить за выпивкой. О сети в этих краях не слышали никогда, да и толку от нее было бы немного: бирманский язык не пользовался особой популярностью в мире и найти качественный переводчик для «балалайки» вряд ли получилось бы.
– Где? – спросил тринадцатый.
– Ты его понял, что ли? – с недоверием поинтересовался восьмой.
Тринадцатый помотал головой.
Один из мужчин вдруг просиял и, медленно и глубоко кивнув, показал на северо-запад.
– Далеко?
Нет, этот ответ уже не был столь очевиден – местный снова залопотал, активно помогая себе руками. Собственно, это и не было столь уж важно. Вряд ли они могли уйти слишком далеко от деревни, в которой жили.
– Ну и? – поинтересовался восьмой.
Было не совсем понятно, у кого он спрашивает. Ему никто и не ответил – все, кроме восемнадцатой, стоящей, как всегда, в стороне, отвели взгляд.
– Ты не хуже меня слышал, что сказал Лейтенант, – с явной неприязнью произнес шестой и, обратившись к дрожащей местной девке, быстро и отчетливо выкрикнул: – Пошли, пошли, пошли! Домой!
Для убедительности он несильно, но настойчиво подтолкнул девчонку в сторону, куда показывал один из мужиков.
Каждый из бойцов знал, зачем он здесь. Окоёмов не являлся исключением. Но он точно не задумывался о том, как будет выглядеть то, что должно произойти через несколько минут. Он знал, как это назвать, но не хотел даже про себя произносить это слово. Василий имел боевой опыт, более того, он имел куда больший опыт, чем рассказывал кому бы то ни было здесь, в Мьянме. Но он никогда не участвовал в таком... Хотя, если уж говорить начистоту...
– Какого черта мы должны это делать?
Окоёмов не сразу понял, что это были чьи-то слова, а не его собственные мысли. Рядом шел восьмой. Его черные, почти невидимые в темноте руки нервно теребили ремешок «Патанга», не находя места. Его грызли те же мысли, что и Василия. Но, если уж на то пошло, откуда ему знать, о чем думал восьмой?
– Потому что это наша работа. Ты же знал, зачем мы здесь.
Уверенности в голосе Окоёмова не отмечалось. А может, всему виной дождь, растворяющий звуки в монотонном, обволакивающем джунгли шорохе. Смывающий все, на что попадет. Особенно кровь – она смывается легко, к утру не останется никаких следов, все впитает земля. Это пойдет ей на пользу.
Разве ты в это верил? Или твоя вера совершенно утратила смысл?
Лейтенант, перед тем как исчезнуть в пробитой хмырями норе, отдал приказ. Тихим спокойным голосом. Как будто предлагал перекусить, пока он занят в найденном посреди джунглей подземелье. Ничего особенного – откопали какой-то форпост посреди нетронутого девственного леса, а потом пошли убивать местных жителей, которые, на свою беду, проходили мимо в этот момент. Все как обычно, такое ведь каждый день у Лейтенанта происходит.
Могли ли они отказаться и не выполнить приказ? Окоёмов посмотрел на идущих рядом с ним бойцов. Семнадцать человек, угрюмых, мокрых насквозь, бредут сквозь густые заросли, борясь со все усиливающимся потоком воды, скатывающимся вниз, к подножию этих никому не нужных гор.
Лейтенант сказал, что у норы оставаться никому не следует.
И ты думаешь, он не стал выставлять охранение в этот раз просто так?
Старшим ушедшей на задание группы он назначил пятого – того еще отморозка. Окоёмов не знал, чем занимался этот подонок в прошлой жизни, но совершенно точно – не боевыми действиями. Есть такой тип людей: они находят удовольствие только в одном – в собственном превосходстве над другими.
Откуда Окоёмову могло быть известно, как относятся к выпавшей на их долю участи остальные бойцы? Вон, восемнадцатая, идет чуть справа от группы, будто ведет всех под конвоем. Может, и ведет – прав восьмой, странные у них с Лейтенантом отношения.
– Я сейчас, – бросил восьмой и повернул назад.
– Эй, ты куда? – спросил кто-то из бойцов, кажется, пятый, но негр не ответил, исчезнув за густой листвой.
– Я верну его, – сказал Окоёмов и повернул следом за восьмым.
Собирался ли он на самом деле возвращать восьмого, Василий не знал. Просто представилась возможность уйти.
Спина восьмого мелькала впереди, постоянно ускользая из обзора за широкой мокрой листвой. Окоё-мов пытался позвать товарища, но тот не обращал внимания на призывы, продолжая ломиться сквозь лес.
А потом прозвучал выстрел. Сухой треск, словно ветка сломалась или кто-то ударил топором по сухостою. Только в этой волглой ночи не было никакого сухостоя. Здесь так звучала смерть.
Какого черта его понесло назад, к дыре, наверное, не смог бы сказать и сам восьмой. Теперь смысла гадать нет – спросить все равно не у кого.
Прогалина, вытоптанная бойцами посреди джунглей, появилась неожиданно. Восьмой, похоже, не собирался являться прямо к финальному акту происходящего у дыры действа с такой помпой. Просто так получилось.
Негр вывалился из зарослей, чуть не уткнувшись лбом в Лейтенанта. Не исключено, что именно это и спасло Окоёмова.
Около дыры, мокрый и неподвижный, похожий на темную брутальную статую, стоял Лейтенант. Невысокая щуплая фигурка его не шевелилась – ноги выпрямлены, словно воткнуты в землю, левая рука опущена вниз, спина прямая настолько, что казалось, сейчас должна затрещать. И только правая рука, в которой он держал «дыродел», немного оттопырена и готова к действию.
От неожиданности восьмой не нашел ничего лучшего, чем включить фонарь, прикрепленный к стволу его «Патанга». Яркий световой конус мгновенно выхватил из небытия тьмы несущиеся к раскисшей земле крупные капли и лицо Лейтенанта. Патологически спокойное, похожее на маску, лицо куклы, а не человека. Здесь не было людей – только восковолицый Лейтенант и три трупа, принадлежавших хмырям, сатанинским треугольником лежащие вокруг главного действующего лица этого зловещего спектакля.
Восьмой не успел ничего сделать. Он даже не остановился, сделал еще два шага, заваливаясь немного влево, туда, куда текла вода. А потом, не выпуская автомата из рук, рухнул лицом в грязь. Фонарь, уткнувшийся в текущую под ногами жижу, бледно-желтым пятном отметил место смерти восьмого.
Лейтенант, не меняя напряженной позы, внимательным взглядом мертвых немигающих глаз обвел заросли. Окоёмов замер, стараясь слиться с ландшафтом, в этот момент ему больше всего хотелось стать деревом, раскинуть листья, наслаждаясь льющейся с неба водой, и ни о чем не думать. Но думать приходилось. А еще очень хотелось втянуть ноздрями остро пахнущий нежно-голубой порошок со странным названием «джьяду гумра», хотя бы щепотку, хоть сколько, чтобы этот кошмар прекратился, отправив разум в пустоту.
Но вместо пустоты мир снова словно обернули плотным матовым пластиком. Звуки сделались приглушенными, взгляд Окоёмова подернулся пеленой, воздух загустел, липким медом забивая ноздри и мешая дышать. Василий изо всех сил сжал зубы, стараясь не завыть. Если он не удержится, это конец. Странно, но мысль выстрелить первым не возникла. Да и смысла в этом не было – в тот момент Окоёмов уверился, что Лейтенанта обычной пулей не взять. Разве что серебряной, и то – не факт. Да и проверить все равно не получилось бы: серебряных пуль в магазине «Патанга» не было.
Лейтенант подошел к раскинувшемуся крестом в грязи восьмому, наклонился, не спуская бесстрастного взгляда с шевелящихся от дождя листьев, и приложил пальцы к шее, проверяя пульс. Все было кончено, контрольный выстрел не понадобился. Потом Лейтенант вернулся к ящикам, в которых мертвые теперь хмыри хранили свое оборудование.
Сквозь пелену наползающего беспамятства в сознание Окоёмова пробивались странные мысли. Не сводя глаз с Лейтенанта, ищущего что-то в одном из открытых контейнеров, он подумал, что нести неудобные коробки дальше не понадобится. Мозг настойчиво цеплялся за реальность, пытаясь найти что-нибудь позитивное. Жить он, черт возьми, хотел! Но, похоже, плохо понимал – как.
Из контейнера Лейтенант достал, судя по движениям, тяжелый, сантиметров тридцать в диаметре металлический диск. Бросил его в грязь рядом с дырой, что-то поколдовал с немного возвышающейся из воды крышкой, вспыхнувшей на короткое мгновение красноватыми сполохами, и, не оборачиваясь, пошел прочь. К счастью, в противоположную сторону от того места, где ни жив ни мертв затаился Окоёмов.
Если присмотреться, можно было заметить редкие красноватые отсветы у самой земли. Если сильно присматриваться и знать, куда смотреть. Василий знал, что это такое. И что за блин бросил в воду Лейтенант, тоже знал.
Нужно убираться отсюда. Делать ноги, и побыстрее. Блин был противопехотной миной с датчиком движения. Производство «Науком», старая проверенная модель «МП-126урп», рассыпающая целый ворох смертоносных металлических осколков на площади в добрую сотню квадратных метров. Убьет эта штука только тех, кто успеет подойти к ней поближе, остальным просто перебьет ноги, оставив умирать медленной мучительной смертью. С другой стороны, здесь, в джунглях, быстро найдутся охотники помочь бойцам отправиться в мир иной. Если, конечно, не побоятся запаха оружия.
Неизвестно, как настроил Лейтенант мину – задержка детекции, длительность пребывания мишени в зоне поражения или количество целей. А может быть, параметры были сложней – вряд ли он рассчитывал, что на мине подорвется какое-нибудь зверье. Окоёмов рисковал запустить детонацию прямо сейчас только в первом случае, но проверять действия Лейтенанта он не собирался. Он заставил себя оторваться от ствола изогнутого горбом растения, с которым чуть не сросся в течение последних десяти минут.
Если бы не этот туман в голове!
Казалось, что ноги принадлежат кому-то другому. И нынешний хозяин конечностей не очень-то планировал куда-то идти. Окоёмов пытался усилием воли прорвать пелену, все более плотным занавесом отгораживавшую реальный мир от восприятия. Но тому, что сильной когтистой лапой сдавило мозги Василия, было глубоко наплевать и на усилия, и на волю. Оно жило своей жизнью, у него были свои, непонятные Окоёмову цели.
Надо найти остальных, рассказать им о мине. О Лейтенанте. Ведь он их бросил, он убил их, их больше нет. Лес сожрет всех – и узкоглазых вместе с их деревней, и наемников, которые перед этим убьют бирманцев.
Дождь как будто становился сильней. Молнии вспыхивали по нескольку раз в минуту, освещая путь и наполняя пространство электричеством. Казалось, еще чуть-чуть – и воздух вокруг начнет светиться.
Каждая вспышка отдавалась болезненным уколом в голове Окоёмова. С каждым ударом молнии яркий блеск задерживался в глазах все больше, почти ослепляя, заполняя окружающий мир нездоровой голубизной, вытесняя краски, скрытые полумраком. Может, все дело в электричестве и «джьяду гумра» ни при чем? Впрочем, незачем себя утешать – даже если виной всему гроза, раньше электричество не действовало на Окоёмова никак.
То, что он добрался до деревни в темноте, без каких-либо ориентиров, вполне можно считать чудом. Но на этом чудеса не заканчивались.
Глухое «бу-бу-бу» больно ударило по барабанным перепонкам. Нечто ярко-желтое, тщетно пытающееся перещеголять интенсивностью свет молний, цветком открылось прямо перед Окоёмовым. А вслед за этим густая листва, из которой только вышел Окоёмов, разлетелась испуганной воробьиной стайкой, густо обсыпав Василия зеленой трухой.
– Провалиться тебе, четырнадцатый! – заорал боец, который стрелял. В темноте Окоёмов не смог разобрать, кто это был. – Я же тебя чуть не убил.
Никакого испуга, ни малейшего переживания. Простая констатация факта. Если бы боец, выпустивший очередь в появившегося из зарослей Окоёмова, попал – не велика беда, одним трупом больше, одним меньше. Здесь своих не было.
Отдышаться не дали. Кто-то сильной рукой выдернул Окоёмова из зарослей, толкнув в сторону ближайшей лачуги. В руках как будто сам собой появился автомат, затвор был передернут, оружие полностью готово к работе. Готово убивать – в этом его предназначение.
Василий бормотал что-то про Лейтенанта, пытался рассказать о мине. Но его никто не слушал. Лица всех, кого он успел здесь увидеть, были перекошены какой-то не то злобой, не то хищным голодным оскалом. Бойцы вошли в раж, им было хреново, им не нравилось убивать слабых беззащитных людей. Но было нужно, и поэтому приходилось убеждать себя, что все правильно, что они на войне и если не ты, то тебя. Похоже, им это удалось.
То, что происходило дальше, Окоёмов запомнил плохо. Вроде бы кто-то постоянно кричал. Выл, монотонно, на одной ноте, так, что сводило зубы. Со всех сторон доносились приглушенные грозой хлопки выстрелов. После очередного хлопка вой затих, но не надолго – тут же ему на смену пришел чей-то визг.
Окоёмов давил указательным пальцем на спусковой крючок «Патанга», который, словно эпилептик, дергался в руках из стороны в сторону. Действия предельно автоматизированы – удар ногой в хлипкую, собранную из веток и какого-то хлама дверь, давление нагревшегося металла на указательный палец, пляска автомата, визг, грохот грозы снаружи.
Сколько жило людей в этой деревеньке, Василий не смог бы сказать и приблизительно. Скольких из них убил лично он – тоже. Здесь шла война, перестать стрелять можно только тогда, когда упадет последний враг или закончатся патроны.
В какой-то момент внутри «Патанга» стукнуло, и автомат, икнув, захлебнулся. Окоёмов, находясь в полузабытьи, продолжал давить на спусковой крючок, желая только одного – чтобы эта узкоглазая дрянь наконец заткнулась. Голова, казалось, вот-вот взорвется от вопля, звучащего на самом пределе слышимости, заставляя вибрировать кости.
Но звук не исчезал, и девчонка – та самая, что привела бойцов в родную деревню? – не падала, брызги темно-багрового не летели по устеленному подвявшими листьями полу. Окоёмов попытался передернуть затвор вручную, но тот застрял окончательно.
Ну почему она не перестанет визжать?!
