скачать книгу бесплатно
– А кто крестный?
– Эрнест.
Сказать по правде, Тифэн не удивилась, услышав это имя. Скорее, удивилась, что сразу не подумала о нем: Эрнест был куратором Давида, который наблюдал за ним после выхода из тюрьмы и очень помог ему в период адаптации. Резкое, точеное лицо этого шестидесятипятилетнего человека словно вырубила сама жизнь, а непокорный характер был так же тверд, как и его выговор. Он курил, как паровоз, ругался, как извозчик, ни перед кем спину не гнул и свое мнение всегда выражал напрямую, в лоб. В самом начале карьеры один из его «клиентов» взял его в заложники, и он получил в упор пулю в большую берцовую кость. Ранение сделало его инвалидом, и потому к своим подопечным он относился сурово и бескомпромиссно. Его непреклонность пошла на пользу Давиду, послужив защитным барьером: больше парень не брался ни за наркоту, ни за преступные выходки.
Давид очень многим был ему обязан.
С годами их взаимоотношения, построенные на взаимном доверии и уважении, стали дружескими. В глазах Давида Эрнест стал воплощением всего, что составляло образ отца. У старика тоже никого не было: ни жены, ни детей. Он жил один в квартире-студии, которую снимал в 20?м округе Парижа, и оберегал свое одиночество как зеницу ока.
Тифэн была заинтригована и потому спросила:
– А Эрнест крещеный?
Летиция кивнула.
Тифэн скорчила гримаску:
– Вот уж никогда бы не подумала.
* * *
Обряд крещения состоялся через три месяца. Церемония прошла просто и скромно. Кроме Давида и Летиции присутствовали всего трое: Тифэн, Сильвэн и, само собой, Эрнест, крестный отец. По такому случаю он словно вернулся на тридцать лет назад, что совершенно не соответствовало его нынешней манере одеваться. На нем был костюм-тройка, который он, наверное, последний раз надевал бог знает когда. Само собой, размер Эрнеста был уже не тот, и он оказался похож на ряженого в последний день карнавала. В костюме, который был ему тесен, он двигался неуклюже и очень смешно, что не вязалось с торжественностью момента. Он смущался и чувствовал себя не в своей тарелке.
И все-таки желание Давида, чтобы он стал крестным отцом для его сына, тронуло старого закоренелого холостяка.
– Знаешь, детишки – это не для меня, – заметил он, когда Давид сообщил ему о своих планах. – Все эти пеленки, соски, гули-гули… Не умею я этого…
– Вот и будет случай научиться…
Старик тихо покачал головой и запросил несколько дней на размышление. Две следующие недели он не подавал никаких признаков жизни. А потом, в среду после полудня, он вдруг постучал к Брюнелям с бутылкой вина в одной руке и с плюшевым мишкой в другой.
– Я согласен! – заявил он с таким видом, словно решился на какую-то опасную миссию. – Но предупреждаю: не рассчитывайте, что я стану гулять с ним в парке, нянчиться или читать ему глупые истории, которые обычно рассказывают детям. Я уже не в том возрасте, чтобы заниматься такой ерундой!
Ничего, новый статус крестного отца заставил его по-новому взглянуть на мальчика. Он и сам не заметил, как стал заходить к Брюнелям все чаще, и, помимо воли, все больше проявлял привязанности и заботы к Мило. И в тот день, когда мальчуган молча протянул ему книжку «Шупи на ферме», старик и не подумал его ругать: он взял книгу и помог Мило забраться к нему на колени. А потом своим хриплым басом стал читать ему глуповатую историю, даже не пытаясь скрыть удовольствие, какое ему доставляло делить с крестником простоту и теплоту момента.
* * *
Голос священника гулко отдавался в церкви, где на стульях для прихожан, расставленных в двадцать рядов, сидели только Тифэн и Сильвэн. А прямо перед алтарем Давид и Летиция стояли возле Эрнеста, держащего на руках Мило.
– Теперь я обращаюсь к вам, родители и крестный отец. Через таинство крещения дитя, которое вы привели сюда, милостию и любовию Божьей обретет новую жизнь: он заново будет рожден водой и Святым Духом. В этой жизни, данной Богом, ему встретится множество препятствий. Чтобы побороть грех и утвердиться в вере, ему будет нужна ваша помощь. И если вы пришли сюда по вере и берете на себя ответственность помогать ему, я призываю вас, напомнив о вашем крещении, отречься от грехов и заявить о вере в Иисуса Христа.
Дальше по протоколу следовал диалог между священником, родителями и крестным отцом, которые в один голос отреклись от грехов, от зла и Сатаны, а затем подтвердили свою веру в Бога-отца, Христа и Святого Духа, в отпущение грехов, в воскрешение плоти и в вечную жизнь.
И Мило, наконец, крестили, правда, тут не обошлось без сопротивления: в церкви не топили и вода была холодная.
* * *
Гражданское крещение было не такое торжественное. На следующей неделе все отправились в мэрию. Там только что закончились церемонии бракосочетания, и их провели к мэру, который торопился на обед. Как и Эрнест до нее, Тифэн тоже оделась согласно обстоятельствам, но, в отличие от него, пребывала в состоянии полного восторга. Кроме родителей, крестной матери, Сильвэна, Максима в колясочке и Эрнеста присутствовали служащий, ведающий актами гражданского состояния, и, разумеется, сам мэр, которому предстояло осуществить акт гражданского крещения.
Мэр упомянул множество обязанностей. Взять ребенка под свою защиту и проследить, чтобы он получил необходимое образование, не зависящее от социального положения и не навязывающее то или иное светское и религиозное мировоззрение. Его должно вырастить в уважении к институтам демократии, развить в нем моральные и человеческие качества, необходимые гражданину, который предан общественному благу и защите свободы и преисполнен чувствами взаимопонимания, братства и солидарности по отношению к себе подобным.
Тифэн подошла к этим обязательствам с такой серьезностью, что сама удивилась. Вообще-то, и умом, и сердцем она воспринимала эту церемонию как совершенно лишнюю. С самого первого крика Мило она уже и так стала его крестной матерью, и никакая официальная бумага не изменит ничего в том, что уже совершилось. Однако, вслушиваясь в слова мэра и проникаясь торжественностью момента, она очень разволновалась. И когда она подписывала акт о гражданском крестном поручительстве, рука у нее дрожала.
* * *
За столом Максим, которому уже было три с половиной года, попросил гранатового сиропа.
Тифэн поправила его:
– А волшебное слово?
– Пожалуйста.
Наливая ему в стакан сироп, мама объясняла:
– Вот теперь я могу тебе налить сиропа с удовольствием.
– И с водичкой! – уточнил Максим.
Глава 7
Воскресенье – день, который обычно посвящают семье. Некоторые воспринимают семейный обед как обязанность, от которой не уйдешь, как бы ни хотелось, и самоотверженно сохраняют этот обычай. Чтобы доставить удовольствие родителям. Ведь так заведено, и без этого не получится всем повидаться. Правда, едва пробьет четыре часа, все начинают собираться домой, потому что завтра ребенку в школу, и должны же все понимать, что надо еще повторить уроки…
Зачем люди хотят увидеться? А главное, почему именно по воскресеньям? Они не знают, о чем друг с другом разговаривать, у них ни в чем нет согласия, у каждого свой выбор и свое мнение. Тогда зачем они навязывают себе эти воскресные встречи?
Этот неприятный вопрос они неизбежно задают друг другу на обратном пути, сдабривая его замечаниями по поводу наряда невестки, подозрительными репликами в адрес племянника-подростка, который явно катится по наклонной. А мама стала совсем плохо слышать, и нельзя точно сказать, можно ли тут что-то сделать. А вот соль вредна для здоровья, и ей следовало бы есть пресную пищу, чтобы сохранить сосуды!
И мы вздыхаем, ворчим, иногда даже ссоримся…
Возвращение на машине с воскресного обеда у родственников – сплошная ругань и нервотрепка до самого вечера, которая обычно заканчивается обещанием, что это последний раз и на следующей неделе меня от этого увольте!
Но в следующее воскресенье все повторяется.
Так уж заведено.
Но есть и такие, у кого нет родственников, по крайней мере во Франции или в Наварре[3 - Наварра – историческая область, чья территория находится в составе нынешних Франции и Испании.]. Они сидят дома и занимаются тем, что сами придумают: играют в пятнашки, рисуют или просто шалопайничают, кому что нравится. А может, смотрят мультики, где диалоги уже давно выучены наизусть, потому что по воскресеньям крутят одно и то же. Сначала все вроде бы смешно, а под конец ужасно надоедает, даже если Губка Боб и говорит смешным дурацким голосом.
Можно подумать, что воскресенья изобрели для того, чтобы супружеские пары могли наругаться вдоволь. Разумеется, пары, у которых есть дети. А раньше, когда детей у них не было, воскресенье было «диванным днем». Просыпались в полдень, завтракали в час дня, потом возвращались в постель, чтобы заняться сексом. А дальше – как получится. В зависимости от погоды. Прогулка или сидение на террасе в солнечный день, просмотр DVD в дождливый.
Но все это было раньше.
Теперь об этом даже не думается.
Может, именно поэтому по воскресеньям, около пяти часов, Тифэн и Сильвэн появлялись у Давида и Летиции с перекошенными лицами и неостывшей ссорой за плечами. Брюнели принимали соседей с облегчением, потому что целое воскресенье нянчиться с детьми, строить с ними игрушечные замки или играть в «Катакастор»[4 - «Катакастор» – настольная игра в строительство бобровой плотины.], особенно если одному это нравится, а другому нет, в конце концов, ведет к раздорам. Маленькие и большие сходились вместе, чтобы положить конец длинному дню пассивных занятий, нетерпеливых взглядов на часы, которые, казалось, стоят на месте, и вместе насладиться поздним ужином, предварительно выпив по глоточку аперитива.
Поскольку в это воскресенье погода стояла хорошая, все устроились на террасе у Брюнелей, чтобы сбросить дневное напряжение.
– В следующую субботу мы устраиваем маленькую пирушку по случаю дня рождения Мило, – сказала Летиция, доставая стаканы из буфета. – У вас на этот день нет планов?
– Уже в следующую субботу! – поразилась Тифэн. – Четыре года… как быстро они пролетели! Сильвэн, у нас есть планы?
– Я думаю, никаких, – пробормотал он, не глядя на жену, и ретировался на террасу.
– Что, опять в машине поссорились? – тихо спросила Летиция, ища что-то в кухонных ящиках.
Тифэн вздохнула и подняла глаза к небу:
– Пфффф… В следующее воскресенье меня здесь не будет!
– Ты так говоришь каждую неделю, – фыркнула подруга.
Потом крикнула, высунувшись на террасу:
– Давид, я что-то не нахожу штопора!
– Он в ящике, на месте.
– Если бы он был на месте, я бы тебя не спрашивала, где он, – сухо возразила она.
– У вас что-то сегодня нет привычного спокойствия, – шепнула Тифэн.
– И не говори, – вздохнула Летиция, даже не пытаясь скрыть раздражение.
Потом снова крикнула на террасу:
– Давид, если хочешь красного вина, шевелись! Я не могу найти штопор.
Давид с недовольным видом вошел на кухню и порылся в ящике, но тоже безуспешно.
– Наверняка Мило опять с ним играл!
– Давайте без паники, – вмешалась Тифэн.
Высунувшись в окно, которое выходило в сад, она позвала мужа:
– Сильвэн, можешь сходить к нам и принести наш штопор?
– А почему ты сама не можешь?
– Сильвэн!
Сильвэн нехотя встал, порылся в карманах куртки, достал ключи и направился к выходу. Женщины переглянулись с заговорщицким и недовольным видом и отнесли остатки аперитива на террасу.
Когда Сильвэн вернулся, Давид откупорил бутылку и налил вина себе, потом Тифэн, и все чокнулись: Летиция анисовым ликером, Сильвэн портвейном. И только тогда атмосфера разрядилась, и все стали обмениваться шутками, позабыв об обидах.
– А где мальчишки? – спросила вдруг Летиция, вспомнив, что им уже давно никто не мешал и не встревал в разговор.
– А вон они, в саду.
Тифэн проследила взглядом за рукой Давида. Мальчишки возились возле живой изгороди, разделявшей оба сада.
– Что они там сооружают?
– Тайный ход, – пояснил Давид. – Вчера вечером Мило мне сообщил, что они хотят проделать проход в изгороди, чтобы можно было напрямую ходить из сада в сад.
– Моя изгородь! – простонала Летиция.
– Твоя изгородь… Она такая же наша, как и ваша, – поддела ее Тифэн.
С бокалами в руках все четверо взрослых спустились в сад, чтобы удостовериться, что работы начались.
Дойдя до мальчишек, они обменялись краткими замечаниями:
– Может быть, это не самое лучшее место для того, чтобы проделать дыру…
– Наоборот! Если они хотят попортить изгородь, то место самое подходящее: здесь, с краю, мало что будет заметно.
– Такими темпами, ребята, вы будете возиться до зимы!
– Смотри! – крикнул Максим. – Уже можно пролезть!
И, чтобы доказать свою правоту, он энергично полез в отверстие в изгороди, которое они с Мило уже расчистили, и, извиваясь изо всех сил, стал туда протискиваться. Но отверстие, судя по всему, пока было слишком узким.
– Хватит, Максим! – крикнула Тифэн. – Ты совсем испортишь изгородь Летиции!
– Она и твоя тоже, – съязвила Летиция, повторяя шпильку подруги.
– Да, но вход с твоей стороны!
– Однако идея сама по себе неплоха, – задумчиво произнес Сильвэн.
– Что?
– Ну, идея проделать проход, чтобы можно было напрямую попадать из сада в сад.
Соображение Сильвэна было принято задумчивым молчанием, что позволило ему уточнить свою мысль:
– Мы могли бы оборудовать нормальный проход. Все равно ведь постоянно за чем-нибудь забегаем друг к другу. Например, за штопором, который потерялся. Пройти напрямую гораздо практичнее, чем топать в обход по улице…
Все уставились на изгородь, и каждый прикидывал свою версию прохода в соседний сад. Летиция представляла простую белую загородку вроде шлагбаума, которую было достаточно толкнуть. Тифэн уже видела настоящую калитку, опоясанную каменной кладкой, по которой вполне можно пустить какое-нибудь вьющееся растение, а сверху соорудить маленькую крышу из красной черепицы. Сильвэну виделась кованая железная решетка. Что же до Давида, то он ничего себе не представил, потому что не был уверен, что идея ему нравится.
– Тут есть небольшая загвоздка: я не уверена, что с этим будет согласна мадам Кустенобль, – заметила Тифэн, к большому облегчению Давида, который не стал портить веселье.
Мадам Кустенобль была хозяйкой дома, который снимали Тифэн и Сильвэн. Вдова некоего Жильбера, о кончине которого не очень-то и сожалела, она была типичной доброжелательной домовладелицей, и ее толерантность и понимание ограничивались возможностью ее статуса. Эта маленькая, сухонькая шестидесятилетняя женщина была, в общем, спокойна и сдержанна, но крайне подозрительно относилась к любым переменам, касавшимся ее добра, даже если эти перемены явно шли ему на пользу. Архитектор по профессии, Сильвэн не раз предлагал ей изменить планировку неудачно расположенных комнат, причем не только ради собственного удобства, но и для того, чтобы повысить цену дома. Но она всегда отказывалась. Имя мадам Кустенобль отбрасывало недобрую тень на мечты семьи Женьо о благоустройстве своего жилья всякий раз, когда они выражали желание как-то приспособить его к своим вкусам. С Брюнелями все было иначе: они являлись собственниками. Это различие в положении обеих пар было постоянным источником шуток и дружеского подтрунивания. С финансовой точки зрения Тифэн и Сильвэн были гораздо свободнее, чем Давид и Летиция, чьи профессии – она социальный работник, а он шофер – позволяли им всего лишь сводить концы с концами без особых проблем к концу месяца. Сильвэн и Тифэн, хоть в золоте и не купались, имели куда большие доходы. Так-то оно так, но они были арендаторами, и это обстоятельство уравнивало их с соседями. Не то чтобы деньги были для них предметом хвастовства, однако если у Женьо отпуска были дольше, чем у Брюнелей, и они отдыхали всегда на солнышке, то их стремление к роскоши постоянно наталкивалось на чрезмерную осторожность мадам Кустенобль.
– Ничего не стоит у нее еще раз спросить, – не унимался Сильвэн.
– Да брось ты! – вздохнула Тифэн. – Можешь быть уверен, что эта старая карга откажет нам раньше, чем мы договорим наше предложение.
