скачать книгу бесплатно
Пегилен изумлённо воззрился на друга: де Сент-Эньян никогда не участвовал в объяснениях подобного рода, особенно если это никак его не касалось. Надо сказать, причин такого принципиального невмешательства достойный капитан доселе не доискивался, однако читатели «Виконта де Бражелона», безусловно, догадываются, что в данном случае на королевского Меркурия благотворно повлияла памятная беседа с великолепным сеньором Брасье. Тем неожиданнее стала нынешняя выходка фаворита.
– Вот как! – нервно бросил де Вард, скрежеща зубами от унижения. – Не довелось ли вам испытать это на себе, граф?
– К счастью нет, но я знаю людей познатнее меня, удостоившихся такой чести.
– Что же это за принцы?
– Я прощаю ваш тон, милостивый государь, – улыбнулся Сент-Эньян, – так как объясняю его праздным любопытством. Назову лишь два имени, которых с лихвой хватило бы любому задире.
Лицо де Варда стало белее воротника жабо, но он смолчал.
– Слушайте же внимательно, сударь, и запоминайте: господин д’Аламеда убил в поединке герцога Шатильона и ранил кардинала де Реца в бытность того коадъютором.
Громкий ропот пробежал среди присутствующих, шокированных этими громкими именами. Де Вард был поражён не менее остальных, однако сумел сдержаться, ядовито заметив:
– Но господин Шатильон погиб во время Фронды, а испанец, выступавший на стороне бунтовщиков, да к тому же скрестивший шпагу с фрондирующим прелатом, производит в ранге посланника странное впечатление.
– Ваша логика безупречна, граф, и на это нечего было бы возразить, не будь герцог нашим соотечественником.
– Так он француз?!
– Вот именно. А что до поединка с коадъютором, то он имел на него право, сам будучи духовным лицом. В те годы господин д’Аламеда звался аббатом д’Эрбле.
– Аббат! – подчёркнуто презрительно повторил де Вард. – И это он убил Шатильона?
– В честном бою, пистолетной пулей, – увлечённо продолжал выкладывать недавно полученные сведения адъютант его величества, – но будьте покойны: он не всю жизнь посвятил Богу. Молодые годы герцог провёл в полку, который ныне возглавляет барон де Лозен. Видите, господа, какие люди выходят из мушкетёрских рядов, – засмеялся Сент-Эньян.
– Аббат д’Эрбле был мушкетёром? – переспросил сбитый с толку де Вард.
– И каким! Разве друг господина д’Артаньяна мог быть плохим воякой?
– Как?! Герцог знал д’Артаньяна?
– Говорю вам, что он был его близким другом, соратником, короче – одним из четырёх знаменитых. Что с вами, дорогой граф? Вы как будто побледнели?
– Но… как звался он в то время?
– Вас интересует его прозвище? А я, как нарочно, забыл его: они были до того схожи. Нет, погодите, я вспомнил: Арамис… Да-да, Арамис!
– Арамис… Проклятье… – неслышно прошептал де Вард.
– Положительно, вы пугаете меня своей бледностью. Ах, боже мой, я и запамятовал о вашей священной ненависти к покойному маршалу и всему, что было связано с ним. Фи, как это мелко, граф! Такая застарелая злоба давно уже не в моде: забудьте о ней, право слово, забудьте.
И Сент-Эньян, демонстративно повернувшись спиной к изничтоженному противнику, взял под руку капитана мушкетёров, и они проследовали в гвардейский зал, увлекая за собой большую часть собравшихся.
– Благодарю вас, граф, – тихо сказал Пегилен, вышагивая в ногу с де Сент-Эньяном, – но я и сам справился бы с этим делом.
Тот перевёл дух:
– Да кто посмел бы усомниться в вашей смелости, барон? Но ведь и вы знаете меня: разве стал бы я вмешиваться в чужую ссору по собственному почину?
– Это верно. Но что же тогда…
– Тс-с! Приказ короля, – загадочно улыбнулся Сент-Эньян и тут же громко произнёс: – Я слышал сегодня от его величества, что уже на будущей неделе двор переедет в Фонтенбло.
Дамы и кавалеры, следовавшие на почтительном расстоянии от двух фаворитов, при этих словах развили предельную скорость, дозволенную этикетом, и приятели снова очутились в плотном кольце любопытных.
А в те самые минуты, когда Сент-Эньян объяснялся с де Вардом, суперинтендант принимал у себя архиереев ордена Иисуса.
– Приношу вам свои извинения, господа, за скромность кабинета, – сдержанно обратился министр к иезуитам.
Арамис едва заметно кивнул, а д’Олива неуловимо улыбнулся: перед ним Кольбер уже извинялся за то же не так давно. Министр оценил реакцию гостей и продолжал:
– Преподобный отец может подтвердить вам, ваша светлость, что и в этой неприхотливой обстановке можно заложить основы европейской безопасности.
На сей раз посол соизволил затруднить себя ответом:
– Не беспокойтесь, господин Кольбер. Знаете ли, мы, служители церкви, обязаны умерщвлять свою плоть, сдерживая тягу к мирским благам. А эта комната, при всей кажущейся скромности, всё же обставлена с непривычной для кельи роскошью.
Кольбер с восторгом принял шутку, столь редкую в устах Арамиса, что он поспешил произвести её в ранг добрых предзнаменований.
– Его величество велел мне засвидетельствовать вам его благорасположение. Он примет вас завтра в одиннадцать часов утра.
– Но вы, несомненно, осведомлены о решении, принятом королём?
– Ах, монсеньёр, его величество отличается той непредсказуемостью, которая была свойственна его славному деду. Наглядное подтверждение тому – прошлые переговоры. Я до самого последнего мгновения не подозревал об истинных планах его величества.
– Однако знали же вы то, что он нашёл нужным сообщить вам?
– Да, но это было… – Кольбер запнулся, потому что едва не сказал «ложью», – это было лишь первоначальным намерением.
Арамис с монахом обменялись многозначительными взглядами, что не могло ускользнуть от внимания суперинтенданта.
– Что-то подсказывает мне, господин Кольбер, что на сей раз первое намерение останется неизменным, – почти слащаво сказал герцог, глядя прямо в глаза министру.
Кольбер, взгляда которого не на шутку боялись первые храбрецы королевства, с лёгкостью отражавший молнии царственных очей, не смог выдержать взора Арамиса, как не мог его выдержать никто, за исключением Атоса и д’Артаньяна. Он опустил глаза и отвечал:
– Коли так, то вы можете быть уверены в благоприятном исходе своей миссии.
– Вы убеждены в этом, господин суперинтендант?
– Говорю вам, монсеньёр, что первоначальное намерение, на которое вы… на которое все мы уповаем, было подсказано, более того – было внушено его величеству человеком, весьма к вам расположенным.
– Бесконечно признателен вам за эту услугу, господин Кольбер. Я уверен, что упомянутый человек – вы, ибо кроме вас у меня не осталось друзей при французском дворе.
Кольбер ответил кивком.
– Итак, его христианнейшее величество видит будущее Франции в союзе с католической Испанией?
– Всё говорит за это, и прежде всего – голос моей совести.
Ни единым взмахом ресниц не выдал герцог д’Аламеда своих сомнений в наличии упомянутой добродетели у министра финансов. Он даже самым дружелюбным тоном отвечал:
– В таком случае я могу быть спокоен, сударь, ибо голос вашей совести – лучшая гарантия для самого взыскательного дипломата. Не так ли, преподобный отец?
Д’Олива, до этой минуты неподвижно сидевший в кресле и уже слившийся с интерьером кабинета, глухо отозвался:
– Что до меня, я никогда не сомневался в мудрости его превосходительства.
Кольбер вновь поклонился, на этот раз – монаху.
– Не зайдёт ли снова речь об активном участии Испанского королевства в военных действиях против Голландии? – упорствовал Арамис. – Поймите, господин Кольбер, что моя настойчивость объясняется лишь неприемлемостью условия, которое его величество соизволил выдвинуть в беседе с преподобным отцом.
Суперинтендант покачал головой и сказал:
– Скорее всего не будет внесено никаких изменений в составленный ранее документ. Что до военной помощи, она вряд ли необходима и уместна в нынешней политической обстановке.
– Целиком поддерживаю вас в этом и разделяю вашу убеждённость. Вы понимаете, господин Кольбер, затруднительность нашего положения: ведь если голландцы посягнут на испанские земли, сопредельные с их владениями, нам нелегко будет оказать помощь подданным его католического величества, отделённым от Испании французскими просторами. Не думаю, что Людовик Четырнадцатый будет расположен оказать мне ту услугу, в которой не отказал некогда Франциск Первый Карлу Пятому. А терять Брюссель мы не намерены даже в обмен на всю Фрисландию, – твёрдо закончил Арамис.
– Нет-нет, конкордат касается лишь дружественного нейтралитета, мирных переговоров и послевоенного сотрудничества, не более того.
– Это устраивает всех, – кивнул герцог д’Аламеда.
Кольбер, страстно желавший перейти от государственных дел к обсуждению собственных, но не смевший говорить в присутствии д’Олива, не находил себе места. Арамис понял это и, сделав мимолётный знак иезуиту, громко сказал:
– Простите, господин суперинтендант, но преподобный отец, не имея, подобно вашему покорному слуге, военной выучки, чувствует себя совершенно разбитым после утомительного путешествия. Если это возможно, не соизволите ли вы освободить его от участия в дальнейшей беседе?
– Ну, разумеется, – заторопился министр и позвонил. – Проводите преподобного отца в его апартаменты, – приказал он помощнику, выросшему на пороге.
Как только те покинули кабинет, Кольбер обрёл ясность мысли и с самым невозмутимым видом уселся в кресло, оставленное монахом. Арамис, с большим интересом следивший за его перемещениями, первым нарушил молчание:
– Итак, любезный господин Кольбер, мы остались одни. Давайте поговорим.
XII. Приказ короля
Накануне вечером король вызвал своего любимца – графа де Сент-Эньяна, который не замедлил явиться на зов с набором свежих сплетен. Людовик, слушавший дворцовую хронику вполуха со скучающим видом, внезапно оживился при упоминании об очередном столкновении Фронтенака с де Вардом.
– Эти двое положительно выводят меня из терпения. Не о них ли толковал ты мне около недели назад?
– У вашего величества прекрасная память, – не слишком тонко польстил Сент-Эньян.
– Они вроде не поделили мундир де Лозена?
– Что-то похожее на то, государь.
– В чём же было дело?
– Но…
– Довольно тайн, сударь! В прошлый раз я не стал вникать в суть, сочтя это случайностью. Но, если стычки повторяются, если им тесно вдвоём при дворе, если им, наконец, так необходимо зарезать друг друга, я желаю знать хотя бы – почему? Король я или нет?
– Виноват, государь.
– Говори.
– Насколько мне известно, поводом к ссоре послужил вовсе не сам барон и, уж конечно, не его плащ.
– Даже так! Меня обманули? Меня?!
– Как можно, государь! Вашему величеству вполне достоверно изложили форму имевшего место объяснения.
– Форму?
– Или, если угодно, личину. Личина же и причина, как известно, две разные вещи, государь.
– Справедливо, хотя и несколько дерзко. В чём же причина ссоры?
– Прошлой или нынешней?
– А разве у них разные причины?
– Прошу прощения, ваше величество. Причина действительно одна.
– Я так и думал. Итак?
– Де Вард всей душой…
– Скажи лучше: всем нутром. Лично я души в нём что-то не замечал.
– Ваша правда, государь. Итак, де Вард ненавидит господина д’Артаньяна.
– Д’Артаньяна?!
– Именно так.
Людовик XIV задумался. По выражению его лица фаворит решил было, что накликал большую беду на голову графа: Король-Солнце питал слабость к д’Артаньяну и чтил его память. Однако уже через минуту монарший гнев сменился живым интересом: казалось, король что-то задумал.
– А что, у де Варда есть веский повод для ненависти? – как бы невзначай поинтересовался он.
– Кажется, покойный маршал доставил много хлопот его отцу.
– Так, так…
– Хлопот или ранений – как будет угодно его величеству.
– Что ж, похвальная сыновняя привязанность, – заметил Людовик к величайшему изумлению Сент-Эньяна.
Затем, подумав, продолжал:
