скачать книгу бесплатно
– Мы пытались дозвониться до тебя, – продолжил Коля. – Но ты всё не отвечал.
Не отвечал, потому что сначала у него было совещание, потом судебный процесс и ещё куча дел, требующих сосредоточенности и режима “без звука” на телефоне и потерявших сейчас абсолютно всю свою значимость.
– Тогда мы решили позвонить Кате и…
– И она примчалась к нам через пять минут, по пути вызвав скорую, – Василиса отбросила телефон на стол и обняла себя за плечи. – А ты всё также не отвечал, папа.
От этого жеста и слов у него болезненно сжалось сердце и перехватило горло, отчего задать Маше вопрос получилось не с первого и даже не со второго раза.
– Где… Куда…?
– Елену Михайловну увезли во вторую городскую, – поняла его девушка и участливо кивнула. – Езжай, я пробуду здесь столько, сколько нужно.
Родители воспитывали его вежливым и воспитанным мальчиком, который должен был выразить Баженовой свою благодарность за помощь в трудный момент, но Сашу хватило лишь на то, чтобы тоже кивнуть, молча подойти к детям, поцеловать их в белокурые макушки и крепко обнять, а затем не идти, нет, бежать, сломя голову, к входной двери, к машине и по скользкому льду от парковки через дорогу от больницы к её главному входу. На наведение справок, разговор с медперсоналом, поиск нужного отделения и этажа ушло не больше десяти минут, но по ощущениям словно несколько суток. Фигуру бывшей фальшивой девушки, которая сидела в пустом коридоре, прислонившись затылком к стене, Соловьёв заметил сразу и, не сбавляя шага, направился к ней. И чем больше сокращалось между ними расстояние, тем сильнее клокотало в груди и громче шумело в ушах. Мозг посылал сигналы бедствия и одно за другим подкидывал картинки-воспоминания с их последней встречи.
Её уверенность в своём признании, звучащее на периферии его сознания всё это время, что они они не виделись, и не утихающее там ни на миг. Её взгляд, меняющийся из беззаботно-восторженного на разочарованно-обиженный. Её гордо вздёрнутый подбородок, неестественно выпрямленная спина и “…я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку”.
Саша встряхнул головой, надеясь, что это поможет сосредоточиться на главном, никак не связанном с дочкой шефа событии, но реальность переплелась с ней настолько тесно, что наряду со страхом за маму он чувствовал и то, что сейчас ощущать было лишним. Да что там “сейчас”? В целом и общем ощущать было нельзя. Не после того что сказал-сделал и в чём так отчаянно убеждал себя и всех вокруг. Не после того как решил, что “это” ему не нужно.
Решил ведь, не правда ли? Решил точно и наверняка! Тогда какого же ляда сейчас только от одного её вида так плющит?! Какого, бл*ть, спрашивается?! У него мама в неизвестно каком состоянии и неизвестно по какой причине находится за одной из этих похожих друг на друга дверей и напуганные дети дома, а он глаз не может оторвать от девчонки, с которой трахался под прикрытием серьёзных отношений! И ну и что, что она, как всегда, выглядела так, будто словосочетание “бесподобно красива” придумали специально для неё? Это, с*ка, не было поводом для распускания слюней ниже колен и появления внезапной амнезии!
Разозлившись на себя ещё сильнее, чем в последнее время, Майор резким движением ослабил галстук, который за последний час превратился в персональную удавку, и остановился напротив Трофимовой. Секунда на вдох и с губ сорвалось напряжённое:
– Катя.
Секунда и она открыла глаза. Ещё секунда и знакомые чертята в них утянули его в зелёные бездонные омуты с головой. И ему было бы проще скажи девушка что-то в ответ, но она молчала. Смотрела на него пристально снизу вверх, при этом совершенно не чувствуя себя не в своей тарелке, и молчала. Кудри собраны в высоком хвосте, на кукольном личике минимум макияжа, в руках маленькая сумочка в тон обтягивающему кашемировому платью молочного оттенка длиной ниже колена. Это платье в отличие от других вещей из её гардероба было без каких-либо волнующих воображение деталей в виде прозрачных ставок, разреза до бедра или открытой спины. Наоборот оно было достаточно закрытым и целомудренным, открывающим вид лишь на хрупкие ключицы в квадратном вырезе, но этого хватило, чтобы у Соловьёва мгновенно пересохло во рту.
Что же это за напасть-то такая?! Не ситуация, а сюр какой-то. Или точнее цирк, в котором он главный клоун.
– Где мама? Что с ней?
Барби пожала плечами и демонстративно спокойно перекинула ногу на ногу. Будь они в другом месте и в другой обстановке, то он бы попытался удержать себя и свои эмоции, что с каждым мгновением становились всё неуправляемее, под контролем, но сейчас это было невозможно. Холодящий изнутри страх и тревога за маму, взвинченное состояние на протяжении последних недель, достигшее в эту минуту крайней точки, Катино присутствие на расстоянии вытянутой руки и вызванные им чувства смешались в сумасшедший коктейль, сбивающий с ног с первого глотка и напрочь вышибающий мозги. Хвалёная выдержка, здравый смысл и хладнокровие испарились в миг, словно их и не было никогда. Резкий шаг вперёд и Саша навис над дочкой шефа, расставив руки по обе стороны от неё. То, что таким образом он заключил в ловушку не её, а в первую очередь себя, до него дошло не сразу, а через пару секунд, когда девушка отреагировала на его приближение лишь вздёрнутой бровью и рецепторы защекотал её клубничный аромат.
– Я задал тебе вопросы! – процедил сквозь зубы мужчина. – Нормально ответь, что с мамой! У меня нет времени на твои обидки!
Она, наклонив голову к плечу, окинула его лицо, находящееся на расстоянии каких-то десяти сантиметров от своего, изучающим взглядом и вдруг спросила:
– Где ты был, Майор?
Соловьёв непонимающе нахмурился.
– Твой рабочий день закончился шесть часов назад. От управы до твоего дома дорога даже с пробками занимает максимум час и следовательно ты должен был быть дома, как минимум, пять часов назад. Примерно в то же время Елена Михайловна готовила ужин для твоих детей и ждала их возвращения с занятий, поэтому повторяю свой вопрос, Саша. Где ты был?
– Хватит! Говори прямо то, что хочешь сказать.
Он никогда не уходил вовремя с рабочего места и Трофимова прекрасно об этом знала, поэтому её вопрос казался ему совершенно бессмысленным.
– А я это и делаю, Майор, – пропустила мимо ушей его резкий тон девушка. – Прямо спрашиваю, где ТЫ был, пока ТВОИ дети не знали что делать, когда ТВОЕЙ маме стало плохо? Подожди-подожди, не отвечай, хочу сама угадать, – она наигранно задумалась. – Пока Вася и Коля, будучи в панике из-за состояния родной бабушки, пытались по очереди до тебя дозвониться, ты занимался тем, чем похоже готов заниматься до конца своих дней. И я не про секс, потому что очевидно, что после меня у тебя ни на кого больше не встаёт, – Катя растянула губы в ангельской улыбке. – Я про твою работу, в которую ты прячешься как в панцирь, лишь бы только ничего не слышать-не видеть-не чувствовать и продолжать жить как робот.
Саша сузил глаза и наклонился к ней ещё ближе, хотя расстояния между ними и так почти не осталось. Руки с силой сжались на подлокотниках кресла, глаза впились в её глаза, а в горле запершило из-за желания высказать всё, что он о ней сейчас думал. Думал Соловьёв сейчас в не самых лицеприятных и цензурных формулировках, что его совершенно не красило как взрослого и самодостаточного человека.
– Слушай, Саш, – дочка шефа поёрзала на месте, поудобней устраиваясь под ним. – А давай поспорим насколько тебя с таким темпом жизни хватит? Сейчас ты, конечно, как огурчик. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – постучала кулачком по деревянному сиденью. – Но ставлю свою дизайнерскую сумочку, что лет этак через пять… Хотя, нет, нельзя забывать про твоё баранье упрямство. Через пять с половиной лет ты начнёшь сдавать. Постепенно так, незаметно. Ещё через годик-два не узнаешь себя в зеркале. В сорок семь начнёшь пихать во все карманы таблетки для сердца, давления, печени или всего вместе разом, но будешь забывать их пить. К пятидесяти задумаешься о завещании. Дай бог, если доживёшь до рождения внуков, хотя… Даже при всём моём к тебе отношении, я в этом сильно сомневаюсь.
Всё дерьмо, происходящее в эту самую минуту, для него было не то, что чересчур, а через край. По самые, бл*ть, гланды. И тот срыв на работе теперь казался детским садом, потому что то, что мужчина ощущал сейчас, не шло с ним ни в какое сравнение. Самым поганым было то, что это понимал не только он, но и Катя. Она прекрасно видела как его кроет от каждого произнесённого ею слова и, не боясь абсолютно ничего и никого, продолжала скрывать его своим острым язычком, словно хирургическим скальпелем, без анестезии. Въедливо смотрела ему в глаза и считывала каждую бурлящую в свою честь эмоцию. Дышала в унисон, невольно будоража сознание и возрождая в памяти уже другие картинки-воспоминания, где их дыхание смешивалось по совершенному другому поводу. Ещё хуже было то, что он ей это позволял. Вёлся, как дурак, на зелёные радужки, горел в них. Слушал вместо того, чтобы напомнить ей своё место – место бывшей любовницы.
– Ну, так что, Майор, согласен? Спорим? Или у тебя есть возражения?
– Прек-ра-ти, – с трудом выдавил он из себя, чувствуя, что держится на волоске.
Но Катенька Трофимова не была бы собой, если начав е*ать мозги, остановилась на полпути.
– Не прек-ра-щу, – в тон ему протянула девушка. – Можешь убивать меня взглядом столько, сколько влезет, мне плевать. Но не наплевать на Елену Михайловну и Васю с Колей. В отличие от тебя.
– Следи за языком!
– И не подумаю, Сашенька. Найди себе другую дурочку, которая будет беречь твои чувства. Я скажу то, что вижу. А вижу я то, что ты, Майор, про*бался по всем фронтам. Про*бался с треском да только смелости не хватает это признать. Строишь из себя всего такого идеального и правильного, а сам скинул своих детей на мать и пашешь, как лошадь, прикрываясь жизненными сложностями и статусом единственного кормильца в семье, только бы не видеть как все твои принципы и правила, за которые ты всю жизнь держишься, полная хрень, нестоящая абсолютно ничего. Как годы, возможно твои лучшие годы, улетели в трубу. Как ты ошибся и поставил не на то. Как ты по сути не добился ничего в жизни, кроме должности и звания. Даже твои прекрасные дети и то не твоя заслуга, представляешь, Саш? Сначала ими занималась твоя бывшая жена, а после вашего развода Елена Михайловна, пока ты пропадал днями и ночами на рабочем месте. И, знаешь, что самое смешное? Все эти твои жертвы не делают тебя настоящим мужиком, хорошим отцом и сыном. Они делают из тебя неудачника и труса, который боится признать очевидные вещи в угоду своего комфорта и эгоизма, – Катя вдруг резко оттолкнула его от себя и поднялась на ноги, воинственно сощурившись. – Не можешь со всем, что сам же на себя взвалил, справиться? Тогда, повторяю, найди в себе силы это признать! Отправь двойняшек к Ирине, не порти им детство, потому что, поверь моему опыту, им не нужен майор юстиции Соловьёв и по совместительству начальник первого отдела по особо важным делам. Им папа нужен! А Елене Михайловне сын, который сможет обеспечить ей достойные годы на пенсии, а не подкинет ещё одну работёнку в виде воспитания внуков. О себе не думаешь и не жалеешь? Тогда о семье подумай, пока не стало поздно. Может, тогда и не придётся искать мать по больницам, не зная, что с ней и как ей помочь.
Барби была хрупкой девушкой, уступающей ему, помимо возраста, ещё и в росте, и в физической силе, но это не мешало ей раз разом отправлять его словами в нокаут. Да так чётко, выверено и грамотно, что, как ни старайся, а выстоять против неё не получалось. Сначала взглядом своим колдовским прожигала так, что ни на шаг в сторону невозможно было сдвинуться, а потом поочерёдно контрольными – в голову, в грудь и солнечное сплетение.
Вот только ничего нового она не сказала. Саша и сам прекрасно всё про себя знал. И о своей порой излишней принципиальности, и о нежелании выходить за рамки комфорта, и о трудоголизме. Последнее, правда, рассматривалось им не как проблема, а как суровая правда жизни, которую Кате только предстояло узнать. Нравилось ли ему работать по своей профессии, несмотря на её издержки? Да, нравилось. Нравилось ли ему работать на износ? Нет, совсем не нравилось, но в то же время хотелось достойно жить, хотелось, чтобы родные ни в чём не нуждались, хотелось иметь финансовую подушку безопасности и сбережения на будущее. А для этого всего нужно было пахать, что он, в принципе, и делал, не наблюдая другого, более лёгкого выхода. У него не было кого-то, на кого в этом плане можно было опереться. Соловьёв сам выступал в этой роли для членов своей семьи. На его попечении были двое, постоянно растущих детей-подростков, у которых помимо базовых потребностей в виде еды, одежды, крыши над головой были и другие потребности. Им хотелось развлечений, путешествий, посещения секций по интересам и просто всяких безделушек. И это всё стоило немалых денег, а его ежемесячная зарплата не исчислялась миллионами. Да, ему, в связи с занимаемой должностью, конечно, было грех жаловаться, но и возможностью сорить деньгами налево и направо он не обладал. Разумеется, Ира также вкладывалась в их воспитание, только нельзя было забывать о планах двойняшек на дальнейшее обучение, которое мужчина собирался обеспечить им при любых обстоятельствах. Нельзя было забывать о маме, пенсия которой не могла обеспечить ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Нельзя было забывать о содержании кота, жилья, машины и периодически возникающих непредвиденных расходов. Нельзя было расслабляться в принципе, потому что именно от него зависело его собственное благополучие и благополучие семьи. К этому его готовил отец, обязывали общественные установки и подталкивало внутреннее желание дать родным только самое лучшее. При всём этом Майор себя не жалел и не считал себя несчастным. Он просто делал то, что должен был. И принимать близко к сердцу слова избалованной девчонки, у которой ещё молоко на губах не обсохло, было смешно и нелепо, но, несмотря на это осознание, он, идиот, всё равно на них повёлся.
Дёрнулся как от удара, втянул носом воздух, стиснул ладони в кулаки, прикрыл глаза, в надежде, что, не видя её перед собой, станет легче, но Катенька Трофимова у него на обратной стороне век отпечаталась, кажется, навечно и стало только хуже. Задетое эго и мужское достоинство выли внутри разъярённым зверем, требуя спросить с неё за каждое произнесённое не то, что слово, а букву.
С какого хера она, та, что и жизни ещё не видела, решила рассуждать о том, правильно он живёт или нет?! Почему решила, что может называть его после пути, который он прошёл, неудачником и трусом?! Кто, бл*ть, вообще, дал ей право лезти к нему в душу, жизнь и семью?!
– Всё сказала?! – процедил Соловьёв, даже не пытаясь скрыть силу своего гнева.
Девушка вскинула подбородок, судя по буре в глазах, ничуть не уступая ему в эмоциях.
– Это зависит от того услышал ты меня или нет, Саша.
– Я тебя прекрасно услышал, а теперь ты меня послушай. Больше никогда не лезь ни в своё дело, ясно?! Засунь своё мнение куда подальше и занимайся своей жизнью, а от моей жизни и жизни моей семьи держись подальше!
– Значит, всё-таки не услышал, – удручённо вздохнула дочка шефа, смотря на него почти с жалостью, что только подкинуло масла в огонь.
– Катя, мне тебя прямым текстом послать, чтобы ты поняла?! Оставь уже меня и моих родных в покое!
– Не оставлю, Майор! Хочешь ты этого или нет, но пока твои дети мне звонят и умоляют им помочь, а твоя мама в почти бессознательном состоянии просит в случае чего позаботится о тебе, дураке, я буду рядом с ними и, к сожалению, с тобой тоже!
