скачать книгу бесплатно
– С такой-то задницей, как у неё, только этим и надо заниматься, – протянул один из мужчин. – Не девчонка, а моя подростковая мечта. Фигурка и ноги у неё такие, что невольно хочется уединиться у себя в комнате и вспомнить молодость. К тому же, я видел её и в компании со сверстниками, так что задницей она вертит не только перед мужиками старше.
– И что? Разве это меняет суть? Будь у меня такой папа, как Трофимов, то я бы тоже выбирала себе мужиков по зову сердца и кое-чему ниже, а не по размеру месячного заработка.
– Как думаете, раз Соловьёв в отставке, – вклинился в разговор другой, совсем недавно вошедший в штат управы и похоже собирающийся выйти из него ползком из-за сломанных ног. – А ей, насколько я понял из рассказов, пофиг с кем и когда, то кто будет следующим? Чур я! Обещаю, что очередь надолго задерживать не буду. Уединимся с ней пару раз в укромном месте и уступлю след…
Последнее, что Майор помнил перед тем, как слететь с катушек, это вытянувшееся лицо идущего к нему на встречу и успевшего услышать конец разговора Лёшки Баженова. Друг рванул к нему с такой скоростью, что любой профессиональный бегун позавидовал бы, но его уже было не остановить. Он мог наплевать на разговоры за спиной о себе и несправедливые обвинения в меркантильности, послав особо разговорчивых известным маршрутом. Мог не обращать внимание на косые взгляды. Мог забыть о существовании самых ярых сплетников и игнорировать их. Но позволить им говорить о Кате, да ещё и в таком ключе… Ох, с*ки, держитесь! Мокрого места от вас, бл*ть, не оставлю!
Резко развернувшись, Соловьёв влетел в кабинет, схватил новенького за шкирку и, применив болевой приём на руку, от души приложил того об стол Марины. От перелома носа его спасли стопки бумаг и пакет с печеньем, лежащий как раз таки на том месте, где его рожа встретилась с твёрдой поверхностью. Женщина, закричав от неожиданности, вскочила на ноги и опрокинула на себя горячий чай, из-за чего начала орать ещё громче. Остальные отпрянули в разные стороны и выпучили на него глаза, молча наблюдая за тем как он едва ли не ломает руку их товарищу по сплетням.
– Со мной для начала уединись, недоносок! – рявкнул мужчина скулящему от боли коллеге на ухо. – Обещаю, бл*ть, очередь надолго задерживать не буду! Сначала тебя, го*дона, по стенке размажу, а потом за вас возьмусь! – вскинул взбешённый взгляд на остальных, побледневших от страха. – Стройтесь, мать вашу! На гендерную принадлежность смотреть не стану и взгрею так, что из мальчика в девочку превратитесь и обратно!
– Эй! Отпусти! – попытался вырваться сослуживец, но различие в телосложениях, физической силе и навыках борьбы было очевидно не в его пользу. – Больно же!
– Ты ещё, с*ка, пиз*еть мне будешь?! – Александр усилил хватку и тот взвыл, вытянувшись по струнке. – А так?! Ещё хочется рот свой поганый открывать?!
В этот момент к нему подбежал Лёша и попытался оттащить в сторону, но Майор старания друга даже и не заметил, переключившись на режим автопилота. Сейчас он не-видел-не-слышал-не-чувствовал ничего, кроме дикого стихийного желания заставить недоумков пожалеть о каждом слове, слоге и даже букве, произнесённых в адрес Барби. Тело гудело от выброса адреналина, в венах кипела кровь, глаза застилала пелена, а в голове билась лишь одна мысль: "Уничтожу всех на*уй!". До такого состояния довести его было крайне трудно, почти невозможно, но когда это всё-таки происходило, то остановить его мог разве что выстрел в упор.
– чего языки вдруг в ж*пы засунули?! Они же у вас так чесались!
– Сань, ты это… Остынь… – осторожно начал камикадзе, назвавший Катю своей подростковой мечтой. – Ну, да, согласен, некрасиво получилось… Херню сказали, но…
– Но что?!
– Но и ты так не горячись… Мы же…
– Вы страх в край потеряли! В открытую поливаете грязью мало того, что молодую девчонку, так ещё и дочку Сергея Ивановича, которая почти вдвое младше вас, при этом совершенно её не зная, и ждёте, что вам за это ничего не будет?! Где борзоты столько взяли?! С чего вы, вообще, бл*ть, решили, что имеете право не то, что про неё говорить, но и думать?! Вы все вместе взятые и мизинца её не стоите!
Эти завистливые, неуверенные в себе, недовольные своей жизнью людишки по сравнению с Трофимовой были никчёмными кретинами, капающие ядом налево и направо. Он ни разу не слышал от неё ни одного плохого слова о ком бы то ни было и ни разу не видел как она самоутверждается за чужой счёт. Ей это попросту было не нужно, так как в недостатке уверенности и любви к себе Катя никогда не страдала. При этом она не задирала нос и не ставила себя выше других людей, умудряясь удивительным образом сочетать высокую самооценку и человечность. У некоторых же личностей не было ни того, ни другого и они, как и его так называемые коллеги, демонстрировали лишь злобу, желчность и лицемерие, а порой и низость. И, да, Саша сам был далеко не ангел и многое мог понять, но это… Это было за гранью допустимого, потому что никто, абсолютно никто не имел права говорить о ней в таком мерзком тоне! Никто не имел право обсуждать её задницу и тем более представлять как где-то с ней уединяется, а потом ещё и своё место другому уступает! От одной только этой мысли у него падало забрало и ускользала связь с реальностью.
– Ничтожества! – выплюнул он, рассвирепев окончательно. – Я вас за неё в бетон закатаю! Ни одного, мать вашу, не пожалею!
– Саша, себя пожалей, – Баженов снова попытал удачу привести его в себя. – Понимаю, что эти утырки заслужили, но под раздачу ты в первую очередь попадёшь, а не они.
В целом друг был прав. За происходящее его точно по головке не погладят, но ему было настолько в данный момент на себя плевать,что, если бы не шеф, появившийся в дверном проёме, то Майор точно исполнил свою угрозу и камня на камне не оставил от отдела кадров. Он поначалу даже и не заметил, что в кабинете стало на одного человека больше, продолжая удерживать сослуживца в жёстком и болезненном захвате.
– Ну, и пусть попаду! Пусть! Главное, что научу этих кретинов прежде думать, а потом уже открывать рот о моей деву…
На этой фразе мужчина споткнулся, потому что в затуманенный яростью мозг ворвалась вполне резонная мысль, озвученная именно той, за которую он сейчас готовился разорвать своих коллег: "Я больше не твоя", а следом за ней послышался и мощный командирский голос Сергея Ивановича.
– Какого ляда вы здесь устроили?! – гаркнул шеф за спиной. – А ну разошлись в разные стороны! Живо!
Сотрудники беспрекословно подчинились, отступив ещё на несколько шагов назад. Скрученный им недоумок тоже хотел было исполнить приказ, но Александр не сдвинулся ни на сантиметр. Гнев оглушительно клокотал внутри и требовал довести начатое до конца.
– Соловьёв, тебе персональное приглашение надо? – строго позвал Трофимов. – Отпусти его, кому говорю?!
Он встряхнул головой, рвано выдохнул и постарался разжать пальцы, но они только стиснулись крепче. Коллега жалобно застонал и ещё секунда и, наверняка, все услышали бы треск костей, но на Сашино плечо легла ладонь Сергея Ивановича и это спасло их обоих. Сослуживца от гипса и длительной нетрудоспособности, Майора от предъявления обвинений в причинении вреда здоровью средней степени тяжести.
– Саша, – мягко произнёс генерал-полковник, сжав его плечо. – Давай, не дури. Отпусти его.
Соловьёв шумно втянул носом воздух и усилием воли заставил себя выполнить приказ, больше звучавший как просьба. Далось ему это непросто. Очень-очень непросто. Буйный нрав, до этого дня содержащийся в ежовых рукавицах, вырвался на волю и теперь хотел править бал. Недоносок, не умеющий следить за языком, почувствовав свободу, сразу же отпрыгнул от него в другой конец кабинета и со страдальческим выражением лица принялся потирать руку, чем вновь чуть не спровоцировал новый выплеск агрессии в свою сторону. Сергей Иванович, почувствовав это, сильнее сжал пальцы на Сашином плече и распорядился:
– А теперь немедленно все разошлись по своим рабочим местам! Алексей, помоги коллеге привести себя в порядок и, если будет нужно, сопроводи в травмпункт.
– Да что с ним будет? – фыркнул Баженов, бросив на пострадавшего сослуживца уничижительный взгляд. – Он просто перед вами из себя калеку строит.
– Алексей, помочь, я сказал!
– Понял, Сергей Иванович. Будет сделано.
Лёшка с многообещающей улыбкой двинулся на страдальца и того со словами: "Я в порядке, не надо мне помогать" как ветром сдуло из кабинета. Следом за ним к выходу потянулись и другие сотрудники, не имеющие к отделу кадров никакого отношения.
– Чтобы через сорок минут у меня от всех присутствующих лежали объяснительные! – строго приказал им Трофимов и повернулся к нему. – А ты за мной. Сейчас же!
Мужчина коротко кивнул и, спрятав ладони, сжатые в кулаки в карманы, двинулся за шефом. Эмоции никак не желали утихать и всё бурлили и бурлили, не позволяя контролю взять над ними верх. Он постарался выровнять дыхание, вспомнить о наставлениях отца и банальных приличиях, согласно которым подобное поведение считалось неуравновешенным и нежелательным в обществе. Вот только эти старания не увенчались особым успехом и, когда за спиной закрылась дверь кабинета начальства, Александр всё ещё был на взводе, что, конечно, не осталось незамеченным Сергеем Ивановичем. Хмуро взглянув на него, шеф указал на стул.
– Сядь.
Последнее, что Соловьёву сейчас хотелось, так это сидеть, но приказ был приказом и требовал беспрекословного подчинения. Сам Трофимов, несмотря на Сашины ожидания, сел не на своё место, а напротив, что означало его намерение начать серьёзный и сложный разговор.
– Заявление об увольнении писать по собственному желанию или вы сами меня уволите? – перешёл сразу к сути Майор.
Голос каким-то немыслимым образом звучал более-менее ровно, не срываясь на грубые тона и рычание, что не могло его не радовать в сложившейся ситуации. Сергей Иванович отреагировал на вопрос покровительственной усмешкой.
– Даже не думай об этом, Саша. Тебе ещё пахать и пахать на благо закона и правосудия, так что прекращай нести бред. Тем более я не дурак, чтобы отпускать одного из своих лучших сотрудников.
Ему бы обрадоваться о сохранении за собой рабочего места, так как после всего случившегося шеф имел все основания послать его далеко и надолго, но он лишь повёл плечами в надежде сбавить в мышцах напряжение. Получилось не очень, что опять же не скрылось от зоркого глаза начальства.
– Я бы предложил тебе рюмку коньяка для успокоения нервов, но ты же не пьёшь.
– Сомневаюсь, что алкоголь мне сейчас поможет.
– Что есть, то есть, – окинул его внимательным взглядом Сергей Иванович. – Приложило тебя, конечно, знатно. Сколько лет тебя знаю, а таким впервые вижу.
Мужчина криво улыбнулся и невольно взглянул на рабочий стол отца его бывшей фальшивой девушки, на котором стояло её фото. Оно пусть и было отвёрнуто от посетителей, но он, даже несмотря на него или на Трофимова, имеющего с дочерью некоторые сходства во внешности, всё равно мог в памяти воспроизвести каждую чёрточку Катиного лица. И её чарующие зелёные глаза, и румяные щёчки с ямочками, и ослепительную улыбку. Словно специально заучивал и запоминал. Словно готовился по Барби сдавать экзамены. Словно, кроме неё, теперь никого не видел.
– Просить рассказать причины того, почему ты в последнее время сам не свой, не буду. Отупением и слепотой ещё не страдаю. Мне одно непонятно – раз вам друг без друга настолько невмоготу, так чего разошлись? Ты на людей кидаешься, дочка наоборот всё в себе держит.
Он мгновенно отвёл глаза от фоторамки на шефа, впервые услышав о девушке актуальную информацию после их расставания. Мама и дети с ней виделись и даже не особо это скрывали, но о подробностях своих встреч и о Трофимовой в особенности молчали. Признаков мести ему через родных от неё тоже не наблюдалось. Что мама, что сын с дочкой общались с ним как раньше и только шушукались между собой о чём-то секретном. Других надёжных источников информации о ней у него больше не было. Для Баженовых она была родной и что Владлен, что Алексей стояли за неё горой. Богдан был на задании и специально отстранился от всех знакомых. Поэтому сейчас слова о ней, как бы не хотелось это признавать, были сродни глотку свежего воздуха. Будто кто-то настежь отворил окно в душном помещении. Странное ощущение. Особенно странно было представлять то, как Катя, по словам её отца, держит всё в себе. Подобного за ней Саша никогда не замечал и, честно говоря, даже не знал, что она умеет молчать, если её что-то не устраивает. Катя, вообще, в его жизни была, наверное, самым открытым человеком. Если она радовалась, веселилась, злилась или грустила, то об этом знали все без исключения. Конечно, были моменты, которыми девушка делилась только с близкими, но опять же закрываться в себе, как это делали многие люди и он в частности, было не в её характере. Но в то же время вряд ли Сергей Иванович это придумал и по всей видимости получалось, что Барби, действительно, переживала расставание с ним именно таким образом. Это осознание заставило его поморщиться и с силой сжать челюсти.
– Тоже будешь молчать?
– При всём моём к вам уважении…
– Только не начинай, – перебил его Трофимов, поморщившись следом за ним. – Помню я, что твоя личная жизнь только твоя и ты о ней не распространяешься, но ещё также прекрасно помню, что ты обещал приложить все силы, чтобы не обидеть мою дочь. В итоге, как мы с тобой оба можем наблюдать, твоё обещание оказалось пустым звуком. И взгреть бы тебя за это хорошенько да ты сам с этим делом неплохо справляешься. Думал сначала тебя пропесочить так, чтобы жизнь не мила стала, а потом смотрю, ты и сам ей не рад. От любой мелочи заводишься и места себе найти не можешь. За работу взялся с ещё пущей силой. Ну и как, помогает? Получается не думать о том, что вы с Катюшкой натворили?
Майор сжал челюсти крепче, чтобы не наломать дров ещё и со своим непосредственным начальником.
– Смотри на меня волком сколько влезет, но я по своему опыту знаю, что нихрена это не помогает. И сегодняшняя ситуация прямое тому подтверждение.
– Сегодняшняя ситуация прямое подтверждение тому, что некоторые кретины обнаглели настолько, что чешут языками о вещах, за которые я бы им эти самые языки с большим удовольствием вырвал, – процедил мужчина, усилием воли заставляя себя сидеть на месте.
Стоило только вспомнить о случившемся десять минут назад и немного утихнувшая было злость вновь начала набирать обороты.
– И о чём же они, интересно, трепались? Или о ком? О тебе? О вашем с Катей расставании?
– Можно и так сказать.
– Не вешай мне лапшу на уши, – отмахнулся Сергей Иванович, прищурившись, и по обыкновению подключил следовательскую чуйку. – Ты бы не отреагировал настолько остро будь это действительно так. Колись давай, о ком шёл разговор? Не скажешь, точно уволю.
– Увольняйте, но эту грязь я произносить не буду.
– Ишь какой! Не будет он! Ладно, я сам выясню.
Поднявшись на ноги, шеф подошёл к телефону и, сняв трубку, мягко произнёс:
– Агата, зайди ко мне, пожалуйста.
Воронцова появилась на пороге через секунду и выглядела так воинственно, что Трофимов на мгновение растерялся. Оглядев помощницу с ног до головы и особое внимание уделив сверкающим праведным гневом глазам и несвойственным ей резким движениям, он удивлённо вскинул брови.
– Агата, с тобой-то что?
Вместо ответа она подошла к столу и молча протянула ему несколько листов бумаги.
– Что это? Объяснительные?
– Да, объяснительные! Только учтите, Сергей Иванович, правды там нет ни грамма! – негодующе воскликнула женщина и отдала ему ещё один лист. – И вот ещё моя объяснительная.
– Ты-то зачем написала? – ещё больше удивился шеф.
– Затем, что я не сдержалась и прямо высказала главным действующим лицам то, что я о них думаю! И вполне возможно, что кто-то из них на меня вам пожалуется, поэтому я решила заранее письменно изложить причины своего поведения.
– Та-а-ак, час от часу не легче! – нахмурился Сергей Иванович и кивнул головой на место рядом с собой. – А ну, садись, будем разбираться какая муха сегодня всех укусила.
Агата, кинув на Соловьёва понимающий взгляд, послушно прошла к стулу и села напротив. Трофимов же в это время бегло читал объяснительные подчинённых и хмурился с каждой секундой всё сильнее и сильнее.
– Ничего не понимаю, – покачал головой он. – Не объяснительные, а какие-то отписки, – пристально взглянул на помощницу. – В твоей, Агата, тоже будет одна вода?
– Нет, только правда!
Мужчина приступил к чтению последнего листа с гораздо большим размером текста, чем на других, и чем дальше он читал, тем сильнее менялось выражение его лица. Саша сомневался, что в объяснительной Воронцовой сплетни, слушателем которых он случайно стал, были переданы слово в слово, но по всей видимости их главная суть прослеживалась. Оставалось только понять как Агата узнала о случившемся. Хотя, учитывая то, как быстро разносились новости в Управлении, ответ на этот вопрос напрашивался сам собой.
– Теперь ситуация начала проясняться, – процедил сквозь зубы шеф. – Только легче от этого всё равно не стало.
Трофимов похоже едва сдерживался от того, чтобы не выразиться крепче. Для человека, об единственной и горячо любимой дочери которого собственные подчинённые, не стесняясь, болтали такие гадости, он держался превосходно. Его злость выдавал только взгляд, ужесточившееся черты лица и усилившаяся хватка на бумажных листах.
– Агата, спасибо, можешь идти. Пожалуйста, собери через десять минут пусть этих… – Сергей Иванович кивнул на объяснительные. – Писак. Хочу посмотреть им в глаза.
Через мгновение они вновь остались наедине и теперь отец его бывшей фальшивой девушки сдерживаться не стал. От души выругавшись, он кинул листы на стол и, тяжело опёршись руками о спинку стула, прожёг Соловьёва взглядом.
– Значит так, Саша. Говорить избитую фразу "я же тебя предупреждал" не буду. Уверен, что ты и сам всё прекрасно понимаешь. Впредь держись от Кати подальше и на её защиту от злых языков не кидайся, так как у тебя теперь на это нет никаких прав. Всё ясно?
– Так точно, Сергей Михайлович, – через силу выдавил Александр.
– Я не шучу, Саша, – шеф опасно прищурился. – Больше кружить дочке голову я не позволю. Лучше о ней, вообще, забудь и не вспоминай никогда, понял? – и не дожидаясь его ответа, кивком указал на дверь. – Теперь можешь идти. С остальными я разберусь сам.
Как именно прошли эти самые разбирательства никто не знал, но главные сплетники отныне сидели тише воды, ниже травы. Трофимов, не жалея, нагружал их работой и строго спрашивал её результаты, из-за чего некоторые говоруны, не выдержав темпа и спроса начальства, перешли из Управления в районные отделы. Правда, косо поглядывать на Сашу не перестали, но ему было не до этого, так как, несмотря на приказ Сергея Ивановича, своё отчаянное желание его исполнить и кучу дел, забыть о Барби и не вспоминать не получалось. И те, кто говорят, что привычку можно выработать за двадцать один день, нагло пиз*ят, потому что привычка жить без неё у него не выработалась ни на двадцать первый день, ни на двадцать второй, ни в последующие дни. Это были очень странные ощущения, которые не давали ему покоя ни днём, ни ночью, при том что мужчине не было больно, плохо или наоборот весело и хорошо. Александру было просто напросто никак.
Первое время, после того как контроль над эмоциями так и не вернулся, он ещё надеялся на хороший исход событий, позволяя работе, как обычно, утянуть его с головой в дела, проблемы и заботы начальника отдела, а потом, когда чувства в очередной раз взяли верх и обычный ритм жизни работа-дом-работа не принёс облегчения, понял насколько был наивным. Мысли о кудрявой девчонке с чертятами в глазах и солнечной улыбкой жужжали на затворках сознания, память о её прикосновениях зудела по кожей, а звонкий голос то и дело снисходительно комментировал чуть ли не каждое его движение.
– "Ложишься спать, Майор? Ну-ну, сладких снов. Только на живот не ложись, вдруг снова увидишь меня во сне, а со стояком в таком положении спать неудобно" – слышал он перед тем как лечь в постель.
– "Александр Николаевич, вы заняты срочным делом? От работы, как известно, кони дохнут, поэтому лучше вспомни как мы гуляли в парке, ты шутил, а я смеялась до слёз" – звучало набатом во время изучения материалов очередного дела.
– "Са-а-аш, а помнишь как на меня мужики пялятся? Только представь, что ты собственноручно дал им зелёный свет!" – вспыхивало внезапно во время тренировок на износ в спортзале.
Особенно невыносимо было по ночам и когда домашние в разговорах друг с другом как бы между делом касались Трофимовой, смеялись над какими-то общими шутками, в которые он, естественно, посвящён не был, и звонили ей или переписывались в его присутствии. При этом они больше не пытались вновь заговорить с ним о их с Барби отношениях и расставании, подчёркнуто следуя его приказу впредь не открывать эту тему. Такое несвойственное родным беспрекословное послушание вызывало у Саши больше вопросы и опасения, чем удовлетворение и спокойствие, хотя, казалось бы, то, чего он так усиленно добивался, наконец, случилось и, как говорится, живи теперь и радуйся. Пропадай в своё удовольствие, как и раньше, на работе, встречаясь с семьёй лишь за завтраком и то не каждый день. Живи по старому, изученному вдоль и поперёк сценарию и наслаждайся покоем, привычным бытом и одиночеством столько, сколько влезет. Вот только в этом-то и была главная проблема. Как бы он не старался, но прежний распорядок теперь ощущался чужим, ему совсем неподходящим, оставляющим после себя лишь усталость и желание послать всё и всех настолько далеко, чтобы не нашли дорогу назад. Чувствуя его состояние, окружающие по-прежнему старались лишний раз не попадаться ему на глаза и это только усиливало раздражение, что в последнее время, казалось, вросло в него намертво. И впору было бы спустить напряжение и позволить себе, наконец, расслабиться, но проверенные методы, с помощью которых Майор обычно приходил в себя, на этот раз дали сбой. Вместо крепкого и здорового сна по ночам его посещала Катя во всей своей красе и вынуждала глухо стонать в подушку после пробуждения и мучиться со стояком. Спортзал спасал лишь на время и постепенно его действия хватало на всё более короткий срок. А о сексе Александр старался лишний раз не думать, так как в подобных мыслях всегда фигурировала только Трофимова, будто других свободных, интересных и красивых женщин, кроме неё, не существовало. Ни во всём мире в целом, ни для него в частности.
Подобное происходило с ним впервые и что с этим делать он не знал. Какую бы тактику Саша не выбирал, то всё равно оказывался в изначальной точке – неуравновешенным, бессмысленно бегущим по кругу и бесконечно о ней думающим. И, наверное, стоило бы остановиться, дать себе возможность выдохнуть и, в конце концов, отодвинув эмоции в сторону, прийти к взвешенному решению о том, что с этим всем пиз*ецом делать, но, как оказалось, самый главный пиз*ец во всей своей красе и неумолимости ждал его впереди.
Майор вернулся домой с работы, как обычно, поздним вечером и, открыв входную дверь своим ключом, ожидал, что квартире будет царить тишина и спокойствие, так ему в последние дни необходимые, но вместо этого увидел едва ли не во всех комнатах включенный свет, беспорядок в прихожей в виде брошенных возле дверей нескольких пар обуви, одна из которых не принадлежала ни ему, ни членам его семьи, и открытую домашнюю аптечку на тумбочке. Из кухни слышались голоса, один из которых опять же не принадлежал ни детям, что должны уже были давно быть в своих кроватях и спать, ни маме, также соблюдающей режим и не любящей поздно ложиться. Этот голос не принадлежал даже Барби, которую он каждый раз по возвращении домой ожидал (а если быть совсем честным с собой, хотел) увидеть в гостях и каждый раз себя за это ругал. Голос был женским, молодым и отдалённо ему знакомым. Неужели дети пригласили кого-то к ним с ночёвкой и не оповестили его об этом? Соловьёв недовольно нахмурился и принялся раздеваться. Только посторонних людей в доме ему для полного счастья сегодня и не хватало.
Направившись на кухню, он уже хотел было включить режим сурового отца и дать двойняшкам понять, что не стоит приглашать кого бы то ни было, не спросив у него при этом разрешения, как к своему удивлению узнал в позднем госте Машу Баженову. Она сидела за столом вместе с дочкой и сыном, непривычно бледными, встревоженными и напряжённо сжимающими в ладонях свои смартфоны.
– …может, вы всё-таки попробуете уснуть? – тихо спросила не менее обеспокоенная чем-то девушка, поочерёдно посмотрев на двойняшек. – Я вас разбужу, если будут какие-то новости.
– Нет, – уверенно отрезал Коля, серьёзно на неё взглянув. – Мы не пойдём спать.
– Интересно почему, – оповестил всех о своём присутствии Александр. – Вы время видели? Как завтра будете в школу вставать? – перевёл взгляд на Баженову. – Маша, не пойми меня неправильно, но что ты здесь делаешь?
Дети повернулись к нему и он нахмурился ещё сильнее, потому что у них обоих был такой вид, будто его приход был самым ожидаемым и самым нежеланным одновременно. Сын, поджав губы, смотрел на него исподлобья, а Васька сверлила покрасневшими, будто бы от слёз, глазами. Оба молчали и не спешили отвечать на его вопросы, Мария тоже словно воды в рот набрала, но не потому что не хотела с ним говорить, а, судя по всему, просто не могла подобрать слова, из-за чего его и так не самое хорошее настроение упало ниже плинтуса.
– Ну? – решил поторопить он их. – Долго молчать будете?
– Примерно столько же, сколько ты не отвечал на наши звонки и сообщения! – выдала дочка, громко шмыгнув носом.
Саша строго прищурился и уже хотел высказаться насчёт её грубоватого тона, как Баженова перебила его, робко сказав:
– Я здесь, потому что Елену Михайловну забрали на скорой. Катя уехала с ней.
– И ты узнал бы об этом не сейчас, а сразу, как только бабушке стало плохо, если бы только отвлёкся от своей работы хотя бы на секундочку и увидел сколько раз мы тебе звонили и писали! – следом за ней высказалась Василиса, похоже едва сдерживая слёзы и смотря на него как на предателя.
Соловьёв замер в дверном проёме кухни, оглушённый новостью и взглядом детей. Галстук тут же превратился в удавку, что с каждой секундой всё сильнее и сильнее давила на горло, а на плечи по ощущениям опустилась многотонная плита. В голове мгновенно стало пусто и тесно одновременно, отчего в висках болезненно заломило, и покачнулась кухня.
– Что… Что случилось? – глухо спросил мужчина, фокусируя взгляд на двойняшках и стараясь взять панику под контроль.
– Мы пришли со школы, бабушка приготовила нам ужин и позвала к столу, но сама ужинать отказалась. Сказала, что не голодна и хочет немного полежать. Вышла в коридор и… – сын сбился и нервно взъерошил волосы на затылке. – И упала.
Майор никогда не был впечатлительным человеком. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте. Вспыльчивым, порой излишне эмоциональным и несдержанным ещё, да, возможно, но точно не впечатлительным. Его не тянуло погрустить под печальную музыку, не задевали фильмы или книги с драматическим сюжетом и не трогали за душу трагические истории из жизни, которых, благодаря профессии, он знал и видел столько, что если начать считать, то можно сбиться со счёта. И Александр был таким не потому что имел какие-то психопатические наклонности, хотя с учётом последних событий не помешало бы на этот счёт провериться, а потому что без этой отстранённости и холодности работать в органах было невозможно. Невозможно сочувствовать каждой жертве и её родственникам, невозможно принимать людские трагедии близко к сердцу, невозможно погружаться с головой во всю грязь, имеющую один общий термин “преступление”, и при этом качественно выполнять свою работу. Об этом его предупреждал папа и предостерегали преподаватели во время обучения, но самый главный урок преподали первые годы службы, которые ломали психологически так, что оставалось лишь два выхода – обрасти бронёй размером с кулак и либо воспринимать всё происходящее лишь как работу, либо уволиться. Саша выбрал первый вариант и ни разу о нём не пожалел, так как последующие годы в профессии оказались ничуть не легче, чем первые. Броня помогла ему продвинуться по карьерной лестнице, показать себя перед начальством как профессионала своего дела и добиться высоких результатов. Она даже дала ему возможность сохранить трезвый рассудок в день смерти отца и его похорон. Вот только после встречи с Барби она начала медленно рассыпаться и теперь не была такой прочной как раньше, а сегодня и вовсе затрещала по швам, выпуская наружу тревогу и страх. А эти чувства были не из тех, что ему хорошо знакомы и привычны. И что с ними делать он не знал. Как и с кавалькадой мыслей о том, что с мамой может произойти что-то плохое.
