Живет в нашем доме породистый пес…

Они, конечно, странные, эти люди, я знаю все их недостатки, как и они мои, но я не представляю своей жизни без них и, как могу, их ото всего дурного оберегаю. Пусть они и сердятся на меня, когда я лаю по ночам и не подпускаю к ним чужаков во время прогулок, я-то знаю, что никогда и ничего не делаю без оснований. Ночью мне часто мерещатся воры – сами виноваты, нечего ездить в лифте, когда приличные люди уже спят, ну а прохожие бывают разными. И только с виду кажутся безобидными – мое чутье не обманешь!

Если странности своим я прощаю, то чужих любить я не обязан. Если бы вы знали, сколько необычного случается во время прогулок! Мама Эля, как я уже вам говорил, существо восторженное и увлекающееся. Очень любит она свою работу, говорит, что все еще хочет в ней вырасти, подняться на какую-то ступень. По мне, дальше уже некуда, ступени кончились.

Ученики и студенты ее не раздражают, а бездельничать она совершенно не может. Если не работает на работе, не пишет свои книги, то работает дома и никому не дает покоя. Утренние прогулки ее воодушевляют. Идет, что-то обдумывает, деревьями восхищается, со мной новый сюжет обсуждает. (Говорю вам по секрету, обсуждает она это только со мной. Семья, кроме Младшего Хозяина, видит ее книги только в готовом и напечатанном виде, так что я могу возгордиться и назвать себя даже соавтором).

Иногда сердится, если кто-то украл ее мысль или она зашла в тупик и не знает, что делать с героем. Помню, однажды шла и все приговаривала: «Соня стоит на вокзале, с чемоданом и с маленьким сыном, а станция конечная, путей дальше нет, вокзал упирается в большую гору… Что же ей делать?». Вот этого я, конечно, понять не могу! Ведь она вправе сделать с этой Соней все, что захочет! Пусть посадит ее в другой поезд, поселит в гостиницу, устроит с кем-то встречу – может придумать любой виток, ан нет! Кризис у нее! Соня и вокзал – ситуация безвыходная. Не могу сказать, чем все закончилось, читать я не могу, а книга уже стоит на полке, так что прочтите сами, если хотите.

Еще она – только не смейтесь! – читает то, что написано на заборах и колоннах в парке. Я знаю, что это нехорошо – читать то, что там пишут, а она очень воодушевляется и для меня даже произносит наиболее впечатлившие ее фразы вслух: «Я себя потерял в этом мире», «Жить надо сегодня», «Я пришел в этот мир, чтобы удивляться». Или вот еще, что я понять совсем не могу, но кто-то же потрудился и вывел такое черной краской на заборе: «Никаких философских проблем нет – есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка отразить истину». Вот она обрадовалась, прочитав эту ересь!..

Насмотрится Мама на цветы и деревья, наслушается, как стучит дятел и бегают наперегонки белки, и идет домой, чтобы в первую очередь меня покормить, а потом уже всех остальных, и вдруг, откуда ни возьмись, мужичок нам навстречу идет, добрый-предобрый, но уж очень противный, со своим вечным вопросом:

– Ну, что сегодня с охоты принесли? – и сам радостно так смеется. Смешно ведь только ему. Он-то прекрасно видит, что ничего я с собой не несу.

У него самого (кажется, Геннадием его зовут) есть очень капризная собака, и гулять она выходит не каждое утро. Этого мне понять никак невозможно. Чтобы меня звали на прогулку, а я прятался под кроватью? Так вот, если собачка его не соглашается, он идет гулять в одиночку! Скучно ему, и поговорить не с кем, вот он и шутит сам с собой, к нам цепляется.

Я, конечно, знаю, что спаниели – охотничья порода, но ясно же, что меня завели для семьи и для дома. Не мое это дело по полям рыскать и уток подстреленных из воды вытаскивать. Папа у нас не охотник, а Маму представить с дичью еще более сложно (вот бы она скандал устроила, увидев убитых животных или мокрых и грязных птиц!). Так что шутки его мне не нравятся, и я уже несколько раз начинал лаять, только заметив его появление, но Геннадий тот не сдается, хочет все время меня оскорбить и унизить, подчеркнуть мою бесполезность в хозяйстве.

Хотя, если быть до конца честным, иногда я все-таки возвращаюсь из парка с добычей. Клещей я в счет не беру. Не боятся они никаких средств, которыми меня опрыскивают. После прогулки Мама Аля обычно несколько штук на мне обязательно находит. Но я слышал, что спаниели, выходящие на охоту со своими хозяевами, в сезон приносят на себе несколько десятков этих самых клещей.

Вот, например, бело-черная Ника. Хозяин ее, дядя Юра, страсть как любит охотиться, а Ника ему в помощь. Хорошо, что она белая, клещей лучше, наверное, видно. Терпит она все героически и молчит, зато потом, после охоты, сутками спит и просыпается, только чтобы поесть или попить. Про ее трофеи ничего не скажу – не знаю, но я иногда приношу с парка брошенные кем-то игрушки. Нахожу я их в самых неожиданных местах: под скамьями, в траве, далеко от детских площадок, но обязательно ранним утром. Происходит это всегда так: я лезу в траву или под снег с особым энтузиазмом, не слушаюсь Маму, тяну ее в сторону, потому что меня зовет их запах, а когда вылезаю с добычей, она всегда радостно так восклицает: «Ой, Тобичка, что это? Что ты нашел, малыш? Какая красивая мышка (кошечка, собачка)!».

Потом Мама, несмотря на то, что она знает, как я люблю эти мягкие игрушки, их почему-то у меня отбирает и несет домой сама. Говорит, что слюни у меня текут, если я несу их домой лично.

Дома мне их выдают после завтрака, и я, наконец, делаю с ними то, что хочу. Первым делом в ход идут их глаза и нос – выковыриваю их безжалостно. Потом, когда они уже не могут на меня смотреть с укоризной, ношусь с ними день или два, не оставляя ни на минуту. Несмотря на мою к ним искреннюю любовь, ждет их всегда печальная участь: их безжизненное тело выбрасывается Мамой в мусорное ведро, а внутренности, разбросанные по всей квартире, собирает мой злейший враг пылесос.

Есть и другие интересные образцы, встречающиеся ранним утром нам на пути. Бегут такие горе-спортсмены, еле ногами передвигают, едва от земли отрываются. Грузные, с пивными животами и затычками в ушах, а кто-то бодро идет навстречу, опираясь на палки. И вдруг, увидев меня, начинают вопить во весь голос:

– Уберите собаку! А где его намордник?!?

Видят же, что я на поводке. Воспитанная в интеллигентной семье собака. Какой намордник? Иду и никого не трогаю – ан нет! Кричат, как малые дети, будто они мне нужны! Честно говоря, однажды я не выдержал и загнал одного психа на забор, так он с такой скоростью туда взобрался, будто тренировался всю жизнь. Мама, понятное дело, меня оттащила и еще извиняться вздумала.

Встречаются нам и противные тетки. Одна, например, так била однажды своего пса, беднягу хаски, за то, что он побежал по зову сердца за одной особой, что Мама вмешалась. Ничего хорошего из этого дела, конечно, не вышло, но я до сих пор помню эту сцену и тетку ту сторонюсь.

Когда я гуляю с Мамой Алей, нам все время попадается злобная старушенция. Вернее, ее я ни разу не видел, зато голос, доносящийся сверху, уже прекрасно распознаю. Сидит она где-то наверху, в своем скворечнике, и оттуда, издалека, кричит: «Не гуляй здесь со своей собакой! Нечего мои цветы вытаптывать! Вот выйду сейчас!..».

К цветам я даже не приближаюсь (это сделают за меня кошки и дворовые псы), а против того, чтобы она хоть раз спустилась, ничего не имею, но она упорно прячется и только выкрикивает всякие гадости в адрес Мамы Али и меня. «Ты только посмотри, какая наглая девчонка! Опять мимо идет! Все ей нипочем! И как тебя родители воспитали? Вот приду к вам вечером и все им расскажу!».

Пока, правда, рассказывает обо всем только Мама Аля. Дома, после каждой такой прогулки. Папа сердится, и однажды даже ходил искать ту самую старушенцию, чтобы поговорить с ней по душам и объяснить: «Так, мол, и так. Мы живем в соседнем доме, потому мимо вашего дома ходили, и будем ходить, но ваших цветов мы не портим, не рвем и не вытаптываем. И перестаньте кричать на нашу девочку!». Но дверь ему не открыли, так что он сам с большим нетерпением ждет, когда она к нам в гости пожалует.

Как же мне не удивляться человеческой странности?

Есть, конечно, хорошие люди, и они живут с нами по соседству. Я ничего против них не имею и даже виляю хвостом, когда ко мне вежливо обращаются. Вот одна приветливая особа всякий раз встречается с нами, когда мы с Мамой возвращаемся домой.

– Доброе утро! – говорит.

И мы ей в ответ свое «доброе утро». Мама – словами, я – виляя хвостом. А она нам всегда вежливо так докладывает:

– А я вам лифт подала! Милости просим!

А Мама в ответ:

– Спасибо!

Ясно же, что человек она хороший, и ее я ни разу даже не облаял. А вот однажды, не знаю, что с ней случилось, возьми она вдруг и выскажись:

– А вот песик ваш лаять-то умеет? Ни разу не слышала!

Мама в ответ:

– Умеет. Еще как! Но делает это в крайнем случае.

– Когда же?

– Когда чужие приходят. Или человек ему не нравится.

– Аааа!.. Вот оно какое дело!.. Ну идите, я вам лифт подала!

Мама опять с благодарностью и с пожеланиями хорошего дня.

А однажды соседка та задержала Маму разговорами чуть дольше, чем обычно. Рассказывала что-то о своих немощах, а Мама сочувственно так головой кивала и участливо выслушивала. Терпеть мне было это непросто – режим у меня, есть хотелось, и не люблю я, когда кто-то отвлекает Маму, когда она со мной гуляет. Взял я, да и загавкал. А она вдруг так разобиделась, будто я съел ее булку или укусил за ногу.

– Вот ты, оказывается, какой! Что ж ты на меня гавкаешь?

Не пойму я людей, наверное, никогда! Она же сама спрашивала, просила меня выходит, а тут разобиделась! Быстро так распрощалась и даже про лифт забыла упомянуть. Ничего я в этих человеках не понимаю! Чувствую, что и у Мамы осадочек остался…

Другая соседка (кажется, с девятого этажа) раньше встречалась нам почти каждое утро. Хмурая, вечно недовольная, обильно сдобренная духами. Заходить после нее в лифт, честное слово, было мучительно. И «доброе утро» ее всегда сквозь зубы, и мы ей явно не нравимся.

Я несколько раз на нее нарычал (не кусал и не гавкал), а она давай Маме высказывать: «Конечно, всех соседей надо сгрызть и уничтожить!». И что-то еще в таком же роде.

Мама спокойно так, интеллигентно ей объяснила: «Вы для него – чужой человек. И любить он вас не должен». Я бы добавил про то, что человек она не просто чужой, а злобный и крайне неприятный – вижу это сразу. Но каким-то чутьем понял, что лучше умолчать. Сели мы в лифт, а она из него вышла, и слышно было, как она говорит нехорошие слова в наш адрес. Мама, наверное, расстроилась. Все-таки утро должно быть добрым и начинаться с хороших встреч и эмоций, но я ее дома рассмешил: принес ей мой желтый мячик, руку лизнул. Она улыбнулась, потрепала меня по ушам, но бросать мяч не стала: спали все, да я и не надеялся. После прогулки начинается священное время завтрака, и Мама первым делом всегда кормит именно меня.

6. Священное время завтрака и прочие приемы пищи

Возможно, этот небольшой отрывок не заслуживает отдельной главы, но для нас, собак, еда – это одна из самых больших радостей в жизни. Утренние часы, как я уже говорил, самые любимые для Мамы Эли, потому что она не моргенмуффель, а жаворонок, как и я. Помимо неописуемой радости, которую дарит нам прогулка, возвращение домой и подготовка к завтраку – это для меня не менее важное наслаждение. Также, забегая вперед, скажу, что часы между днем и наступлением полной темноты всегда полны для нас особого волшебства, тем более в осеннее и зимнее время, когда солнце садится раньше, сумерки сгущаются и вызывают у меня ностальгию по золоту и синеве прохладных летних вечеров. (Сам, честно говоря, иногда удивляюсь своим мыслям. Как же поэтично я выражаюсь!..)

По возвращении домой Мама первым делом приносит мне миску с водой, хотя это совершенно бесполезно: зимой и осенью мне это не нужно, а летом по пути домой я могу прекрасно угоститься водой в луже и могу даже туда сесть, если уж очень жарко. Мама носит с собой летом бутылку воды и дает мне попить, не понимая, что луж мне вполне достаточно – вечно она волнуется по пустякам!..

Итак, следующий этап, неприятный для меня – это мытье лап. Я сижу у двери и терпеливо жду, когда же закончится эта тягостная процедура. Иногда отделываюсь губками и тряпками, это значительно проще, а если прошел дождь или я сильно измазался, не миновать мне ванной комнаты, иначе меня домой не пустят.

Я прекрасно понимаю, что этого не избежать, но не могу не проявить свой характер. Я, конечно, сопротивляюсь, рычу и несколько раз даже выпрыгивал из ванной, куда меня по обыкновению несут на руках, и скрывался под кроватью. Теперь я не убегаю, но умолчать все же не могу.

Обычно для этой процедуры вызывают Папу: он сердится, что его разбудили, а я возмущаюсь из-за человеческого произвола. В общем, мы оба в дурном расположении духа переносим эти неприятные минуты в ванной комнате.

Чаще всего, Мама моет мне лапы сама и, удостоверившись в том, что я чист, наконец, отпускает меня на свободу. Я никуда не бегу, кроме кухни: знаю, что самое интересное будет происходить именно там. Мама Эля начинает открывать холодильник, доставать разные кастрюли, резать мне овощи (бесполезная еда) и включает музыку, этот чертов чайник и, что еще хуже, сумасшедшую кофемолку. Она шумит на всю квартиру, дребезжит стол, и, чтобы не будить остальных, Мама заботливо закрывает дверь кухни. Я, понятное дело, остаюсь внутри, несмотря на шум, извлекаемый из кофемолки, но на всякий случай, забираюсь под стол и жду. Нет силы, способной выставить меня из кухни, если я жду завтрака.

Хотя первым в Семье завтракаю я, Мама Эля любит делать несколько дел одновременно (с ударением на первом «е»), чтобы сберечь время. Пока в моей миске смешивают первое, второе и их человеческий салат из свежих овощей, на печке булькают куриные яйца и в джезве (она же турка) варится кофе. Его запах, признаюсь, меня не воодушевляет, но я его терплю, так как в конце меня ждет вознаграждение.

Как-то меня пробовали кормить собачьей едой, но я был от нее не в восторге. Разве можно сравнить какие-то кругляшки с аппетитными кусочками мяса или с куриной ножкой? Так что скоро меня перевели на нормальное питание с добавлением овощей, которые я обычно, конечно, не ем – только в случае, если они перемешаны в моей миске с вкусной едой. За это питание я должен воздать благодарность хозяевам Рональда Великолепного: именно так они кормили беднягу, который всю жизнь ходил по струнке и никого не огорчал.

В последний раз врач Дима, что из Дьявольского Местечка, прописал мне витамины. Мама так встревожилась, что у меня без предупреждения выпал один зуб, что положила его в пакетик и отправила меня вместе с Папой к врачу. Тот сказал, что я все еще мужчина в полном расцвете сил, но, так как зуб покинул меня без разрешения, нужно пить витамины. Очень удобно: на одних написано «День», а на других – «Ночь». Не ошибешься.

Папа тоже разволновался, потому как возить меня в Дьявольское Местечко для него большой стресс (могу убежать, облаять всех несчастных, ожидающих своей очереди на экзекуцию, могу отомстить людям в белых халатах и пометить их дверь или трястись, как банный лист – это уж от меня не зависит). Разволновался Папа настолько, что привез Маме обратно мой выпавший зуб все в том же пакетике, выложил его из кармана на стол, сам удивился и сам о себе сказал так: «И что я, как дурак, с этим зубом домой приехал?». Людские странности не перестают меня удивлять: из подслушанного я понял, что и у людей в большинстве своем имеются в наличии не все тридцать два зуба, так что же они так сокрушаются?!?

Опять я немного увлекся, простите. Когда живешь в такой семье, где книг во много раз больше, чем людей, и даже несчастная Варежка не отказывала себе в чтении, невольно становишься многословным.

Так вот, теперь мне в обязательном порядке добавляют в еду эти самые витамины. Поначалу Мама не сильно их измельчала, и когда я добросовестно все съел, а таблетки разбросал около миски, она стала так смеяться, вспоминая какой-то фильм про Шурика и эпизод с собакой, что позвала всех членов семьи полюбоваться на мою сообразительность.

Теперь Мама витамины тщательно расталкивает, а потом смешивает все с едой. Я их, конечно, не чувствую, но знаю, где они лежат и как пахнет та коробка.

Режим питания у меня простой: ем я два раза в день, а полученные между основными приемами пищи кусочки мяса или колбаски в счет не идут. Когда Мама все смешает и подогреет, я начинаю свой нетерпеливый танец радости, поскуливаю и приплясываю, предвкушая удовольствие. Вот тогда-то я соглашаюсь покинуть кухню, ибо ем я в коридоре, около своей лежанки. Иногда меня охватывает такое сильное нетерпение, что я выбегаю вперед Мамы в коридор, дверь же за мной захлопывается, а Мама, оказывается, просто шла в сторону холодильника. Потом приходится стоять у двери и тихо поскуливать: запахи ведь плывут по всей квартире, они так аппетитно смешиваются, так зазывают, что у меня непроизвольно текут слюни. И здесь я опять не в силах ничего с собой поделать.

Подходить ко мне во время завтрака или ужина никому не советую: в гневе я страшен и свое никому не отдам. Всякий проходящий мимо вызывает у меня тревогу, хотя я ни разу не видел, чтобы люди ели из моей миски или забирали остатки. Видно, во мне говорят инстинкты дикого зверя, который долго боролся за свою добычу, проделал долгий путь, ее выслеживая, а потом, наконец, принялся за долгожданную трапезу – кто же согласится отдать свое?

После завтрака я запиваю все водой из миски, стоящей рядом, и иду отдыхать. Мама тем временем забирает обе миски, отмывает их до блеска и возвращает на место. И потом, только потом, она пьет свой кофе или чай, усаживается с книгой или ноутбуком на кухне или на балконе и отдыхает, наслаждается, совсем так же, как недавно это делал я.

Если утро не обычное, а воскресное, то все может происходить совсем иначе. Воскресное утро, если оно блинное, счастливее во много раз. Тогда мне, помимо обычного завтрака, достаются блины. В несколько подходов я могу получить их в общей сложности два или даже три, и Мама Эля тогда скажет: «Тоба, а может быть, ну их, эти предрассудки? Садись с нами за стол. Я тебе сметанки положу с медом, чай налью!». Шутит, конечно! Я на их стульях и диванах никогда не сидел, если не считать того, что они сами меня туда сажали ради фотографии. Я с детства строго приучен и знаю, что там мне делать нечего. Не люблю я залезать на диваны и кровати и никогда этого не делаю.

Так вот… После моего завтрака Мама, в случае блинного воскресенья, не идет читать свои книги или что-то писать: она достает яйца и молоко из холодильника, и что-то еще белое и сыпучее и начинает смешивать, добавлять, пробовать, а потом до меня доносится этот восхитительный блинный запах, что сводит меня с ума.

По праву самого преданного и искреннего любителя блинов и рано встающего мне достается самый первый блин, который никогда не бывает у Мамы комом. Я так жалобно скулю, так преданно не отхожу от кухонной двери, что, конечно, получаю вкусный желтый кругляшок. А потом еще один, и еще, и еще.

Когда все почти готово, на запах подтягиваются остальные. Они, как и я, очень любят блины, но едят их со всякими добавками, которые мне кажутся совершенно лишними. Семья, собравшаяся за одним столом, для меня является положительным фактором, потому как я, как вы можете догадаться, использую свою проверенную методику и, незаметно пробравшись на кухню, тихо прячусь под столом. Все остальное уже дело техники. Мама Аля более строга в том, что мне можно и нельзя, а вот у Папы можно получить аппетитный кусочек, хотя, конечно, Мама Эля назовет меня Хитрюгой, Проглотом, Попрошайкой, но это ничего по-крупному не меняет.

На глазах уменьшающаяся горка блинов будет лежать в центре стола еще целый день и источать свой волшебный запах. Всякий, проходящий мимо будет наливать себе чай или кофе и угощаться. Мне до центра стола не добраться, да даже если бы тарелка лежала с краю, я без разрешения никогда ничего не беру. Так уж я воспитан, хотя меня все время обвиняют в дурном нраве.

Та самая Ника-охотница, тоже спаниель, которая бесстрашно гоняется за зайцами и ныряет в холодную воду за подбитой дичью, между прочим, съела однажды гору пирожков, оставленных остывать на балконе. Оставила два или три, но сама так наелась, что отказывалась от еды целых два дня. Так что есть моменты, когда я могу собой гордиться.

Хотя сам я без разрешения блины съесть не могу, но зато чутко стерегу все подходы к волшебной тарелке. Только успевают они налить себе чай, только уложат на тарелку пару блинчиков, а я тут как тут, с проверенным выражением «угостите собачку, если не жалко». Мне обязательно перепадет еще несколько кусочков, так что блинное воскресенье несет удовольствие целый день. Не зря и бедная серая Варежка их любила. Маленький мешочек, а толк в еде понимала, хотя ела какую-то ерунду: семечки, морковку, яблоки. Я даже не покушался на ее кормушку: сразу понял, что это не мое.

Если вечером меня кормит Мама Аля, нужно затянуть пояс и уменьшить аппетит, порция будет скромной, тогда как Папа обязательно дает больше, чем нужно. А если он что-то готовит (бывает это нечасто, но все же), мне непременно достается что-то и в процессе, и в самом конце. И порции больше, и добавок много. А еще он может забыть предупредить Маму Элю о том, что меня покормит, а я, понятное дело, молчу и не отказываюсь, и мне достается второй ужин бонусом. Но такое бывает редко, нужно признаться по-честному, разве что во время каких-то праздничных дней, когда все живут на кухне и едят без остановки, или в том случае, если ждут гостей.

А если уж речь зашла о гостях, то не могу не сказать, как некоторых из них я люблю. Для нас, собак, не имеет значения время и расстояние. Мы умеем помнить хорошее, благодарить и радоваться встрече, даже если мы не виделись несколько лет.

Есть, например, у Мамы Эли такие ученики, которые уже давным-давно выпорхнули из родного гнезда и переехали жить в другой город, но я не в силах забыть, как же я был рад их видеть два раза в неделю. Один из таких учеников, по мнению всех остальных, человек очень сложный в общении и закрытый, приводил меня в восторг своим появлением. Возможно, потому, что от него восхитительно пахло его собакой Оззи, названной в честь какого-то музыканта, но оказавшейся вдруг девочкой. Та самая Оззи, по словам самого хозяина, могла пробраться на кухню, залезть на стол и съесть за один подход килограмм шоколадных конфет. (Слышишь, Мама? Не одну, в которой вы мне отказываете, а целый килограмм!). Яша мне очень нравился, и после пляски, которую я устраивал в честь его появления и после подношений в виде моих любимых игрушек, я, устав, обычно разваливался на спине и оказывался в нирване. (Маме Эле однажды выписали препарат с таким же названием, и она обнаружила, что в их загадочном интернете, в поисковой строке, сразу после этого слова написано вот что: пить или слушать?).

Яша чесал меня не на страх, а на совесть – главным было усыпить мою бдительность, проскользнуть к Маме Эле на урок и крепко закрыть дверь. Я, конечно, не унимался: скулил и ждал его выхода, чтобы проводить гостя по высшему уровню.

Есть и другие примеры, подтверждающие мое гостеприимство, и заодно опровергающие клевету о моем несносном характере. Я всегда очень рад некоторым друзьям Семьи, даже если они живут очень далеко и являются раз в год. Нам, собакам, достаточно ощутить запах, и воспоминания оживут так ярко, будто это было вчера. Таким гостям я устраиваю теплую встречу, виляю хвостом, облизываю, несу игрушки. Особам женского пола я, почему-то, рад меньше – это факт.

Однажды к нам явился человек, говорящий на иностранном языке, но язык нужен только вам, людям. Мы, собаки, отлично понимаем, хороший человек или нет и без всяких слов. Мама Эля щебетала без остановки и метала все на стол (самое удобное время, чтобы и мне отлично подкрепиться). Я как-то сразу проникся к гостю симпатией и не отходил от него ни на шаг, тем более, что под столом мне удавалось заполучить лакомый кусочек. Мне в те дни досталось немало, потому что Семья была благодарна мне за хорошее поведение, а иностранный подданный – за добрый и теплый прием. Когда в доме гости, все веселы и расслаблены, им не до моего правильного питания, так что хорошие люди в доме – это всегда большая радость для голодного спаниеля.

Не могу не поделиться еще одной интересной подробностью. Чуть выше я уже рассказывал вам, как я не люблю фотографироваться, тем более, что обе Мамы всегда находят самый неподходящий момент для снимка, способный выставить меня в дурном свете. Про видео я вообще молчу: любят они посмеяться надо мной и разослать всем знакомым.

Но если меня никто особенно не зазывает, не приглашает и даже не просит, я обязательно подойду и сяду в самый центр и именно в тот момент, когда все уже расселись, улыбнулись, взяли по бокалу вина или приобняли друг друга. Прогонять меня не имеет смысла: мне нравится быть частью теплой компании, даже если мне не особенно рады.