ОН. Диалог безмолвной любви

А. Амани (ماني آنا)

ОН. Диалог безмолвной любви

Пролог

Посвящается самой важной

женщине в моей жизни.

Моему самому терпеливому

слушателю, моей самой верной союзнице

и моей самой хрупкой, но не сломленной части.

Себе.

«Уезжай. Просто уезжай».

Три слова. Всё, что он сказал, когда моё сердце разрывалось на части в номере отеля. Не злость, не боль, не страсть. Холодная финальная констатация. В этих шести слогах растворилась наша история, наш жар, наши ночи. Я не плакала. Я выла. Звериным, немым воем, который разрывал меня изнутри. Я снова была той девочкой, которую бросили в тёмной комнате. Только на этот раз за окном было не моё детство, а незнакомый город, опаленный жгучим солнцем и горячим ветром с ароматом жасмина и пыли, а боль была в тысячу раз острее.

И тут, в кромешной тьме, я услышала Голос. Не свой. Не его.

Тихий, чёткий, без единой капли сочувствия.

«Вставай, – сказал он. – Тебе предстоит разгадать самую сложную загадку в твоей жизни. Загадку под названием ОН».

Глава 1. Самум

Темнота. Сквозь коричневые шторы узкая полоса света. Это яркое солнце, оно играет лучами в комнате, оно пытается выманить меня из постели. Но оно проигрывает, оно лишь режет глаза. Гул кондиционера отдаётся в висках мертвенным звоном.

Я слышу, как смеются дети, плеск воды, монотонно бьётся рама. Наверно не закрыт балкон. Сколько часов я пролежала без движения, не знаю, мне сложно повернуть голову и взять в руки телефон. Точно, что уже давно наступил полдень. Последнее сообщение было в 4 утра, значит уже почти десять часов я лежу в оцепенении.

Голова тяжелая и пустая одновременно, веки припухли и жгут, всё тело ноет, будто после избиения. Я осознала, что пришла в себя и тут же захотела обратно. Потому что с пробуждением вернулось всё. Не цветной картинкой, а тупой давящей тяжестью в груди. Пустота в комнате. Глухота в телефоне. И чёткий, как надпись на надгробии, звук его голоса: «Уезжай. Просто уезжай».

Плёнка ночи начинает прокручиваться задом наперёд, и я снова вижу его отстраненный взгляд, удаляющийся силуэт, снова слышу свой собственный хрип, умоляющий остаться. Моё тело, целое и невредимое, как один сплошной, оголенный нерв, ощущает боль, которую разум отказывается признавать.

Нужно встать. Попить воды. Закрыть балкон, закрыть плотнее шторы и убить луч солнца, чтобы лишить его шансов на победу. Но тело не слушается.

«Дыши». Первый раз, когда я слышу его.

«Просто дыши».

Не знаю, почему, но дыхание становится медленнее и глубже. Я слышу его.

«Ты не одна».

И я понимаю, что кто-то рядом.

Это не был звук. Это была вибрация в самой ткани тишины, возникающая будто из ниоткуда и сразу повсюду. Он не звучал в ушах – он резонировал в костях.

«У тебя есть право на тишину. Но не самоуничтожение. Я пришёл ее нарушить».

Голос был спокоен. Слишком спокоен для этого ада. В нём не было ни капли тепла или сочувствия, которые могли бы размягчить боль. Только ясность. Хрустальная и режущая.

– Кто ты? – пытаюсь спросить я, но из горла вырывается лишь хрип.

«Ты можешь называть меня Голосом. Для начала этого достаточно. А теперь встань. Подойди к окну».

– Кто ты?

«Я – тот, кто задает вопросы. А ты – та, кому предстоит на них ответить. Первый вопрос: что ты видишь в окне?»

Я не хочу его слышать, я закрываю глаза и снова проваливаюсь в чёрную беззвездную пропасть небытия, где нет ни его, ни этой боли. Я плотнее закрываю глаза, вжимаюсь в подушку, пытаясь стать меньше, невесомее. Исчезнуть. Но Голос был прав. Он нарушил тишину. И теперь на ее месте поднялся самум. Он пришёл не извне, а изнутри. Это был вихрь не из песка, а из обожжённых воспоминаний. Он кружился в темноте за моими веками, выжигая всё на своём пути.

Вот он – нежен, одновременно чувственен и неистов как никогда.

Вот – её смех в телефоне. Острый как лезвие, осколок чужого счастья, который он не скрывал.

Вот – его спина в дверном проёме. Чёткий, неумолимый силуэт, ставший моим личным горизонтом всех несбывшихся надежд.

Вот – моё унижение. Шёпот, полный мольбы: «Останься, пожалуйста, останься». И ледяная стена в его глазах в ответ.

Я чувствую, как распадаюсь на части. Вот он выдёргивает из меня ниточку надежды – той, что полтора года заставляла ждать его сообщения. Вот острой бритвой срезает уверенность, что я особенная. Он методично как хирург, разбирает на части женщину, которой я стала с ним. А потом доходит до самой сердцевины – до той, прежней, что верила в любовь. И её он просто стирает в пыль.

Самум несётся, разнося части меня по пылающей пустыне. Во рту вкус пепла. Это вкус его равнодушия. Сознание начинает тонуть в густой, чёрной жиже. Это не сон. Это отключение. Аварийный режим системы, которая не выдерживает перегрузки.

Я корчусь на кровати, пытаясь защитить то, что от меня осталось, но самуму нет дела до моей позы. Он живёт во мне. Он – это я. Это я превратила свою душу в выжженную, безводную пустыню, где не может расти ничего кроме боли. И когда становится невыносимо, когда огненный вихрь стирает последние следы «меня», я понимаю – выбора нет. Чтобы пережить этот ад, эту боль, пылающий внутри самум – нужно перестать с ними бороться. Нужно встать и идти сквозь них.

Последнее, что я чувствую – не боль. А стыд. Стыд за те униженные мольбы, что я оставила в виде сообщений той ночью. Стыд, что позволила сделать со мной это. Превратить меня в дрожащее, обессиленное существо. Пока я пытаюсь выкарабкаться из небытия, во мне звучит не его голос, а мой собственный, детский шёпот: «Мама, я больше так не буду. Просто забери меня отсюда. Сделай так, чтобы этого никогда не происходило».

Но меня никто не забирает.

Тишина.

Глава 2. Голос

Мои веки разлепляются. Слёзы высохли. Я делаю первый шаг. К окну. За окном город, опалённый солнцем, кажется декорацией к моему краху.

«Что ты видишь?» – слышу я.

Голос больше не звучит изнутри.

Он здесь, в комнате.

Я окончательно разбужена.

Я стою у окна. Внизу, у бассейна, кипит жизнь. Крики, смех, плеск воды. Я смотрю на это, как на чужой немой фильм. Между мной и этим миром толстое, невидимое стекло.

Я медленно ступаю через проём балкона и выхожу на свет. Солнце бьет в глаза, заставляет щуриться.

«Что ты видишь?» – Голос звучит не внутри, а где-то сзади, за правым плечом.

– Я вижу… жизнь – шепчу я. Мой голос хриплый от безмолвия.

«Конкретнее. Назови три вещи»

Я делаю глубокий вдох. – Солнце. Дети. Вода в бассейне.

«Что ты чувствуешь?»

– Ничего. Я пустая. Они смеются, а я – призрак.

«Это ложь, – безразлично констатирует Голос. – Ты не пустая. Ты полна одного чувства. Какого?»

Я медленно перевожу взгляд с бассейна на гладь залива. Вдалеке, у пирса покачиваются на воде белые яхты. Чистые, нарядные, безмятежные.

– Яхты, – говорю я. Белые яхты. Он… там. На одной из них. Сейчас.

Мои пальцы непроизвольно сжимаются. Это не метафора. Это факт. Пока я заперта в этой комнате с болью, он там. Дышит этим же воздухом. Чувствует это же солнце на своей коже. Живёт.

Голос не комментирует это.

Он просто констатирует: «Ты видишь его мир. Тот, что существует параллельно твоему. Тот, в котором для тебя нет места в этот момент. Что ты выбираешь? Стоять и смотреть на него? Или отойти?»

Это не упрёк. Это выбор. Первый осознанный выбор с момента его пробуждения. Я делаю шаг назад. Потом еще один. Спиной чувствую прохладу комнаты.

Я медленно отворачиваюсь от слепящего света. Комната снова поглощает меня. Но теперь в ней есть он. Голос.

«Расскажи, – говорит он. – С чего всё началось? С первого взгляда…, да?»

Я закрываю глаза. И вижу. Не море. Не яхты. Я вижу его на фотографии, спортивный зал, его отражение в зеркале. И его улыбку. И я понимаю, что снова плачу.

«Отлично. Значит боль началась не тогда, когда он ушёл. Она началась в самый первый день. Но ты еще этого не понимала. Значит, нам нужно вернуться туда. К самому началу».

«Расскажи».

– Замолчи, – обрываю я. – Уйди. Я не хочу с тобой говорить. Я хочу спать.

Голос затихает, подчиняясь. Тишина, наконец, поглощает комнату. Я не сплю, я проваливаюсь в тяжёлое беспамятное оцепенение, пока за окном гаснет день.

Мне снится море. Не здесь. Другое. Мы на пляже, у кромки воды. Он лежит на песке, а я пальцем рисую круги на его груди. Его глаза закрыты, но я чувствую, что они улыбаются. Вдруг он встает поднимает меня на руки и несёт в воду. Я визжу от восторга и страха, цепляюсь за его шею. «Я не умею плавать! – лгу я.

«Я тебе не отпущу, – говорит он, и его глаза сияют. – Никогда». Во сне я чувствую его кожу, солёный ветер и полную безоговорочную безопасность.

Я открываю глаза. Сумерки. На мгновение я не понимаю, где я. Потом реальность обрушивается, как кирпичная стена. Пустота в груди – острее, физиологичнее, чем до сна. Сон был таким реальным, что пробуждение от него – это второе предательство. Я одна, в номере отеля, в чужой стране.

Я начинаю рыдать, крик вырывается из груди – «Я хочу домой! Заберите меня! Доченька, прости меня! Я хочу к тебе!» – и вой, вой загнанного зверя, от которого самой становится страшно, и я встаю.

В зеркале на меня смотрит она – женщина, потерявшая надежду, чувство собственного достоинства и веру. Опухшее лицо, скомканные пряди волос. Вся боль отразилась на лице и ее нужно смыть. Я плетусь в душ.

Вода очень горячая, почти обжигающая. Я стою под ней, не двигаясь, пытаясь смыть с себя это оцепенение, смыть следы его рук, которые были так реальны во сне. Пар заполняет пространство, но не может заполнить пустоту внутри.

Обтираясь полотенцем, я начинаю чувствовать голод, инстинкты начинают работать. Я пытаюсь вспомнить сколько часов не ела… Наверно уже сутки, а может и больше. От этой мысли голод подступает сильнее, инстинкт выживания сильнее чем желание выглядеть безупречно. Кредо отступает и не думая о дресс-коде, руки начинают надевать шёлковые шорты и блузу, наспех снятую вчера, повидавшую мои слёзы и пол.

Я заставляю себя спуститься в ресторан в таком виде, в темных очках и с убранными наверх наспех мокрыми волосами.

Короткий коридор кажется порталом в другой, враждебный мир. Кондиционированный воздух номера сменился тяжелым, спертым дыханием общего пространства – запахом хлорки, пытающейся перебить влажную сырость старых ковров, и сладковатым, приторным ароматом какого-то дезодоранта.

Моя дорога стала похожа на шествие по чужой планете.

Каждый шаг отдавался в висках глухим стуком. Яркий, неестественный свет из абажуров на стенах резал глаза даже сквозь темные стекла очков. Людей нет, а лишь смутные тени, их голоса доносятся будто из-под воды – гулы обрывки фраз на непонятных языках.

Дорога ведёт мимо бассейна. Вода в нем неестественно, болезненно яркая, шезлонги стоят пустые и безжизненные, как скелеты доисторических животных. Это была пародия на отдых, на радость, на жизнь.

Четыреста метров до ресторана. Целая вечность.

Я как будто за стеклянной стеной. Вот они, все эти люди – живут, говорят, а я – призрак, который бродит среди них, неся в себе свое разбитое сердце, свой заплаканный взгляд, спрятанный за темными стеклами. Всё было слишком ярким, слишком громким, слишком чужим. И этот дешевый отель, который во время прошлого приезда казался ей милым и экзотическим приключением, теперь обнажил свою унылую, потрепанную сущность. Он был не убежищем, а напоминанием – одиночество не имеет границ и не зависит от широты. Оно следует за тобой по пятам, даже на краю земли.

И этот короткий путь до ресторана становится для меня самым долгим путешествием в жизни – путешествием из центра собственной разрушенной вселенной на периферию чужого, безразличного мира.

Я сажусь за столик в углу. Опять он. Улыбчивый официант. Он видит меня и спешит к столику. «Только не это, – думаю я, пожалуйста уйди, уйди…»

– Что желаете, выпить, мадам? – одаривая меня улыбкой, спрашивает он.

– Воды, просто воды, – тихо говорю я, и понимаю, что действительно, я не только не ела ничего больше суток, но и не пила. Горло обжигает. Оно как забытый колодец, в нём пустота и жажда, как в высохшем источнике.

Долго ждать не пришлось, я пришла к самому закрытию и повара уже спешили скорее покончить с готовкой, закрыть кухню и отправиться наружу, из жаркой душной кухни к свету, к своим близким. «Их кто-то ждёт» – подумала я. Эта тёплая мысль, сиюминутная забота о чужих мне людях вдруг согрела изнутри.

К пережаренному стейку подали кус-кус. Я смотрю на эти мелкие крупинки, которые он так любил. Они кажутся мне песком. Песком той пустыни, что теперь разделяет нас. Я проглатываю несколько ложек, потому что надо. Мимо проходят пары слышен смех, звон бокалов. Я чувствую себя инопланетянином, который изучает странный недоступный ему ритуал. Я ем, глядя в тарелку, стараясь ни с кем не встретиться взглядом.

Мне казалось, что прошла вечность, но я уже поднимаюсь обратно в номер. Он такой же, как я его оставила: шторы закрыты, воздух спёртый, пахнет слезами и отчаянием. Я захожу в ванную, умываю лицо холодной водой и вижу в зеркале женщину с мёртвыми глазами. Я пытаюсь смыть ее образ мокрой ладонью, но она так и смотрит на меня сквозь разводы, сквозь пелену, насквозь меня.

Я подхожу к окну, раздвигаю шторы. Отель, напротив, горит огнями. Это должен был быть наш вечер.

Потом резко, как будто меня уличили в подглядывании, я захлопываю шторы. Свет режет глаза, а счастье других – душу.

Я ложусь в постель, натягиваю одеяло до подбородка и пытаюсь заснуть.

Но тьма не спасает. Потому что снаружи, сквозь стекло, врывается музыка. Она прекрасна. Но не сегодня. Каждая нота – это игла, вонзающаяся в незажившую рану. Каждое слово из песни – это насмешка. «I will always love you…» – воет её голос. Меня физически тошнит от этой сладкой, приторной всеобщей любви, которая празднует себя за окном, в том время как мой мир рухнул.

Комната кажется ловушкой. Это длится бесконечно. Я понимаю, что больше не могу. Одной – не могу.

Я поворачиваюсь на бок, к пустой половине кровати. Мой рассудок трещит по швам. В этом хаосе из звуков нет спасения. Нет никого.

– Вернись, – выдыхаю я в подушку. Мне кажется, я сказала это вслух. Или только подумала. Неважно. Я зову своё единственное спасение. Единственную силу, которая может заткнуть эту музыку, заглушить эту боль и начать разбирать завалы моей души.

Он приходит немедленно. Беззвучно.

«Я здесь».

– Он сказал «прости, но я не могу»

«Я знаю. Теперь мы можем начать. Спроси меня».

Я закрываю глаза. Не чтобы уснуть. Чтобы увидеть.

– С чего всё началось? – спрашиваю я. Но на этот раз вопрос – от меня. Я готова услышать ответ.

«Ты молодец. Это отличное начало. Давай спрошу я. Когда, ты прогнала меня, что ты делала?».

– Спала, – сухо ответила я. – Мне снился сон про нас.

« Расскажи мне».

– Он нёс меня на руках. К воде. И говорил, что не отпустит.

«Интересно. В реальности ты не помнишь моря в вашу первую ночь. Ты помнишь ванную. Он нёс тебя в душ. Почему твоя боль превратила плитку и текущий кран – в океан?»

Я замираю. Он прав. До самой горечи прав.

«Потому что… так было проще. Ванная – это реально. А море… море – это метафора. Так легче было вынести контраст. Между тем «никогда» из сна и тем, что случилось наяву. Значит, твой разум сам создал для тебя поэзию, чтобы смягчить удар. Он заменил кафель на песок, а струи душа – на волны. Потому что правда – что он нёс тебя не в вечность, а всего лишь в ванную, – оказалась слишком жестокой для осознания. Ты готова говорить о правде? О той, первой ночи? Без моря и песка?»

– …Да.

Глава 3. ОН

Мой самолет разрезал бесконечную синеву, и под кр