скачать книгу бесплатно
Мораль всей басни внутри башки с свинцом,
Но больше в самом моем СЕРДЦЕ!
Что к черту рай не нужен мне совсем,
Когда с Тобою мы опять не вместе....
После этого на глазах изумленной публики, статуя Вишеса закурила и, вместе с лемом, пошла в бар».
– Черт возьми! Нет, последнее предложение не пиши, – прервал девушку редактор Фыва, – пиши так:
«Вы что не умеете читать? Простите мне мое любопытство, но как же вы тогда умудрились стать журналисткой?». Нет. Нет. Нет. «Ни одна овца не смеет упрекнуть меня в том, что я баран». Опять нет! Совершенно не так! «Сначала мы избавляемся от стереотипов, потом будем их возвращать». Черт! Щенг! Ще-еее-енг!!!
В редакцию вбежал уродливый мальчуган лет двенадцати.
– Вы звали меня, лем?
– Да, Щенг-прощелыга. Срочно найди 908-ого и спроси у него, когда он собирается лезть на памятник Вишеса. Гони во весь дух, хулиган!
– Да, лем! – сказал парень, и проглотив таблетку с синтезатором воздуха, умчался, как если бы его сдул «36-708».
Это был весенний солнечный полдень с элементами «72-33». Оператор погоды решил убрать «72-33», и это стал обычный солнечный полдень.
– Эй, Шек, переведи часы на 231 минуту вперед. Пусть вечер наступит немного пораньше. Я сегодня хочу выпить.
– Алкашня… – пробурчал Шек, и перевел часы на 231 минуту вперед.
– Черт! Уже четвертый час, – заметил редактор, – где носит этого несчастного?!
Эти незаметно пролетевшие 4 часа 908-ой проводил в баре на Чертовом проспекте. Компанию ему составляли какие-то сексапильные барышни.
– Здравствуйте, господин.
– Господь один… – пробурчал хриплым назидательным голосом парень, – что тебе нужно от меня, Щенг-прощелыга?
– Простите, что отвлекаю вас, лем, от душевного времяпрепровождения, однако, к вам меня послал господин Фыва. У него весьма неотложный вопрос, характер немедленного разрешения которого, он передал в своем визжащем крикливом тоне. Вопрос касательно той сфабрикованной истории с памятником Вишеса для издательской статьи…
– Кто просит? Господин Фыва? А-ха-ха-ха-ха-ха! До чего смешное имя! Кто это такой?
– Это ваш издатель, лем.
– Ах да, точно! – и его очередной приступ смеха подхватили сидящие с ним девицы.
– Лем 908-ой, господин Фыва намерен получить ответ в ближайшее время.
– Но я еще недостаточно набрался для этого … – усмехнулся лем 908-ой, – иди, а то я пошлю тебя к черту, если ты будешь продолжать мешать мне пьянствовать.
– Но, лем…?
– Скажи Фыве, что мне нужно дойти до кондиции.
Щенга опять как «36-708» сдул.
– Что этот бездарь решил напиться до беспамятства? Так он сорвет все наше мероприятие! – отводил душу на бедном подростке господин Фыва, – живо доставь этого псевдописателя ко мне!
– Господин Фыва, …
– Я слышать ничего не хочу! Скажи этому соплежую, что употреблять алкоголь я ему разрешаю только после выполнения своих обязательств перед издательством!
– Да, лем!
От такой беготни пришлось съесть еще одну таблетку с синтезатором воздуха. И Щенг вновь умчался, сдутый «29-90» катастрофической силы.
Но в баре на Чертовом проспекте 908-ого не оказалось. Барышни, недавно составлявшие ему компанию, сообщили мальчугану о соседнем баре, прямо на перекрестке Сида Вишеса и Чертового проспекта. Щенг помчался туда, как сдутый «36-708». А-хах!
– Лем 908-ой? Лем 908-ой?
– Малыш Щенг, присаживайся, угощайся.
– Что вы, лем? Я весь в трудах.
– Тебя опять послал ко мне господин Фыва?
– Да, лем 908-ой. И он разрешает вам употреблять алкоголь только после выполнения своих обязательств перед издательством.
– Вот так и сказал?
– Слово в слово.
– Вот ведь черт, а! Сдается мне, что я уже переборщил с выпивкой…
– Помилуйте, лем…
– Скажи, что я, наверное, собираюсь сначала выспаться.
И сила «36-708» вновь используется в качестве сравнения скорости Щенга.
– Да что этот бездарь о себе возомнил?!
И вдруг все услышали с площади Сида Вишеса брань через громкоговоритель.
908-ой зачитывал стихотворение, с максимальными удобствами водрузившись на памятнике экс-басиста:
«Посвящается Лейле Элси Айслэй:
Пожалуйста, срывайся на мне,
Избегай, бей посуду, ругайся!
Пожалуйста, срывайся на мне.
Старайся!
Пожалуйста, прошу, проклинай,
Шантажируй, с петель сорви дверь.
Пожалуйста, прошу, проклинай,
Убей!
Пожалуйста, душу терзай мне, реви,
Рви волосы, режь, ударь по лицу.
Пожалуйста, душу терзай мне, реви.
Не к концу!
Пожалуйста, навсегда уйти обещай,
Выбрасывай вещи из дома, сожги.
Пожалуйста, навсегда уйти обещай,
Но люби!»
И потом сладко уснул.
2113 год
12 июня
Вы когда-нибудь бывали в «Доме Наоборот», где все наоборот? Настолько наоборот, что здравый смысл граничит с абсурдностью, а невиданные глупости приравниваются к проявлениям гениальности. Место, где правит полная деградация, как наивысшая степень совершенства и расцвета человеческого индивида. Психбольница, где из лекарств, прописывают табак и алкоголь. Выкидоны врачей, а вернее бесшабашных медиков, которые: то залезут на столбы линий электропередач и примутся гоготать, изображая киберптиц; то обвешаются оголенными проводами и пустят по ним ток; либо изобьют до смерти какого-нибудь пациента. Здесь все было наоборот: вместо нормальной еды подавали порошки, которые надо было заливать кипятком; вместо душа – отправляли ополаскиваться специальным химическим раствором, отталкивающим грязь. А на ночь стены обливали высокооктановым бензином, чтобы поджечь в случае бунта или побега.
Ни у кого не было особой охоты попасть сюда, особенно у 908-ого, начитавшегося романов Рэя Бредбери и, преисполненному красно-розовыми представлениями о жизни. И первое, с чем он столкнулся, став постояльцем этого места – с невозможностью выделиться своей эксцентричностью в «лиге первостатейных психов». Эти сорвиголовы целыми днями только и делали, что ставили на уши весь персонал: играли в шахматы, пили текилу, обсуждали назначение морей и океанов и разгадывали кроссворды. И, если делать как они, то отличиться не получится. А, ведь, для 908-ого главным критерием являлось быть не похожим на остальных.
Однажды ночью, проживая еще в Звериной Клетке, пристрелив тридцать шестого за свою жизнь человека, он уныло побрел домой, осознавая всю обыкновенность этих преступлений. Людей в Звериной Клетке убивали чаще, чем они обзаводились автолоджиями. Лицензии на убийства имели многие: йорклиционеры, манекенщики, межконтинентальные бизнесмены, аппаратчики…
Законы стали такими изощренными и гибкими, что, как ни старайся, лишение жизни имело все шансы приравниваться к благодетели. Сначала все шло хорошо, у 908-ого в кармане был пистолет, а точнее револьвер, которым он и сносил башни обитателям своего района – неплохой образец превосходства над человеческой жизнью, так сказать, подаренный ему однажды сестрой, постоянно напоминающий о наличии спасительного метода. А потом он разочаровался.
Поэтому, в «Доме Наоборот» парень решил проводить свое время за такими исключительными занятиями, вроде распития текилы, повествования своей жизни и написания статей.
Вот, кстати, еще одна из них:
«Все свои самые лучшие вещи я создал под действием алкоголя. Мало кто знает, но это так. Алкоголь был и остается моей музой на протяжении самой мать ее бесконечности, самой мать ее гордого величества вечности и прочей е*отни, что подразумевает бытие. Наша жизнь это дерзкая су*а, выпрашивающая жертвы для подпитки своего сволочного эго. Вот ты рад сейчас, а плата будет потом. Платят все. И платят в этой жизни, в этой форме своего жалкого плачевного существования. Как только отказался платить, жизнь тут же бросает карты и покидает стол. Это жизнь не умеет бороться, а не ты.
Жизнь боится дерзких.
Алкоголь помогал мне сочинять стихи, он помогал придумывать статьи, и он согревал меня, когда никого рядом не было. Почему я кому-то должен в этой жизни быть обязан? Я должен был обязан чему-то. Стеклянные и жестяные подруги заботливо несли мой творческий порыв в дикое поле фантастических заготовок, и вот тут-то папа разгуливался и чувствовал себя как дома. Именно алкоголь давал воплощение моему духу написания, именно он повлек за собой драйв потрясений, испытываемых от красочности и эстетической пошлости слога. Именно он и был причиной этого, и как безмолвная бабочка несущаяся на потоках андеграунда придавала вкус и смысл нечленораздельным крикам побитой души.
Когда боги просили, а порой и вымаливали энергию для своего тщеславия, воздух сотрясался от конвульсий моего мозга, и рука просто порхала на бумаге, как крылья колибри, незаметные даже временем и его сопутствующей заразе знаменовать достославный конец всему, что бы не начиналось.
Именно алкоголь помогает писать эти строки и стирать согласно геометрической прогрессии чувства ответственности за вопиющую наглость при надругательстве над собственной совестью, и растлевать попытки разума одержать высоту.
И кому же я пою оду? Алкоголю и его волшебной способности превращать сумбурную гамму эмоций в упорядоченный поток созерцательных мыслей и креатива. Бедный мой друг, мне нечем тебе отплатить кроме слепой верности, кроме искренних побуждений угождать твоей силе и надежде на справедливый итог от череды нелепых действий под влиянием твоего присутствия и твоей поддержки.
Милый мой друг, твоя эпоха переживет человеческую цивилизацию, и стимул, который ты даешь, пусть и взаймы, оправдает твое назначение и умастит твою скорбь по утерянным душам.
Милый мой друг»…
Потом он отхлебнул немного текилы, расплющил жидкий карандаш об стекло и призадумался.
Постъядерный «72-33» вот уже сто двадцать объятий лил не переставая. Мерзкий неприятный «шесть, мать его, один ноль ноль» Что-то среднее между «как из ведра» и мелким моросящим пакостником. Чертова погода. Небо так и просило плевка в рыло.
– У тебя идиотский смех! – раздраженно выпалил 908-ой и попросил у Консиллера сигаретку.
Санитар с ловкостью фокусника осуществил его желание.
– Так о чем это я рассказывал? Ах да! Недавно тут вспоминал его. Слышал когда-нибудь о Пыльном Иоанне? Его называли Пыльным потому, что он часто сидел в библиотеке, полной грязных и пыльных книг, получая от этого эстетическое наслаждение. Он никому не разрешал прибираться в ней. В поддержании настоящей чистоты, по его мнению, нуждались только сердце и разум.
Пыльный Иоанн часто бывал в баре на 2564-ом километре (это был единственный известный мне бар с настоящим камином в зале). Он любил нахлестаться самыми дорогими спиртными напитками и танцевать с глупыми барышнями джайв под музыку из автоматов. У него был заводной джайв. Это такой быстрый танец со свободными движениями. Потом Пыльный Иоанн возвращался домой, набивал свою деревянную трубку табаком и пускал дым за игрой на рояле. Заканчивая вечер электронными коктейлями, он ложился спать, а на следующий день продолжал кутить по новой. Откуда я все это знаю? Я тоже кутил вместе с ним. В наше веселье входило: бегать по крышам припаркованных автолоджий, встречать рассвет на крышах жилых домов, производить впечатление на барышней; а еще я брал у него уроки игры на рояле. Мы разучивали «Битлов», «Титаника», «Девять Дюймов» и еще всяких – чудесное время, что еще сказать… Я мечтал выступить концертом в одном мексиканском баре. Ты никогда не слышал о мексиканских барах? Я очень хотел быть похожим на Брэндона Флауэрса, только вот галстук с жилеткой и с рубашкой на мне плохо смотрелись, а еще чертова борода никак не росла, хотя, это уже не так важно. Все бы шло гладко, не перестань Пыльный Иоанн контролировать себя в употреблении алкоголя, женщин и впечатлений. В таких случаях, приходилось мне брать, арендованный в прокате автолоджий, и везти его до Кактус-сити к одному нашему знакомому инженеру, в редкие разы составлявшему нам компанию. А от бара на 2564-ом километре до Кактус-сити, скажу я тебе, ни х**на не ближний путь. Наш разгульный образ жизни продолжался больше полугода, пока его не застрелили. Конечно, Брэндон Флауэрс из меня не получился, а вот к Пыльному Иоанну я проникнулся симпатией. Он научил меня игре на рояле и джайву. Достойную жизнь он прожил. Позднее я очень гордился знакомству с ним. Разумеется, я спросил его однажды: «Пыльный Иоанн, почему бы тебе не завести семью? Ну, знаешь там остепениться, как говорят?» и, догадайся, что он ответил? «На**ен надо!» – были его слова. «Человек, – говорил он, – вырастает, обзаводится этой так называемой семьей, детей штампует, ходит на работу – и все дела, по той простой причине, что не знает больше, чем можно занять себя в жизни, либо боится быть не как все. Все, что он делает – притворство, отвлекающий маневр от его подлинных желаний. А самое страшное для человека, вовсе, не одиночество, не горе, не болезни, – говорил он, –самое страшное для него – это прожить фальшивую жизнь»… Про себя он говорил, что знает, чего он хочет, и не бежит от своих желаний, а они у него заключались в том, чтобы не заниматься всякой х**нью, а быть настоящим человеком и получать от жизни кайф.
Вот такая вот история о Пыльном Иоанне и она подошла к концу. Так что… спасибо за внимание.
Глава третья
«От того с чего все это началось до того, чем это так и не закончилось»…
2112 год
13 апреля
Герцогство «Капустные Гряды»
В тот день, с рассветом, ну, то есть около одиннадцати часов утра, в дверь дома по адресу: «Герцогство Капустные Гряды, улица Зе Тедди Варриорс, 2020», постучали.
Когда телохранитель Олд'жа Айслэя открывает дверь, то два человека в серебристых костюмах оповещают ему о возложенном на них Аппаратным Домом поручении, исполнить кое они явились. Телохранитель с почтительной вежливостью приглашает их в дом и информирует о том, что известный изобретатель будет рад принять их в гостиной.
– Переезжаете? – указывает один из гостей с белобрысой взрывной шевелюрой как у сошедшего с ума ученого на полупустую гостиную и складированные вдоль стен упакованные коробки, когда они уже сидят за столом и угощаются чаем с печеньем,
– Расширяюсь. Хочу оборудовать здесь второй этаж мастерской. В подвале уже мало места, – говорит хозяин трехэтажного особняка, мужчина сорока пяти тире пятидесяти лет с идеально уложенными серебристыми волосами. Он улыбается, а потом восхитительным тоном интересуется:
– Так и о каком же поручении идет речь, лемы?
– Аппаратный Дом, кхм, хотел бы поближе познакомиться с вашим новым детищем, – деловитым голосом оповещает тот же аппаратчик – если вы, конечно, не возражаете.
– Что ж! Почту за честь, – с умеренным удовлетворением благодарит Айслэй, на нем классная серая рубашка и черные брюки с подтяжками, – творцу всегда приятно рассказывать о своих творениях, – после небольшого отступления он добавляет, – вы еще не наведывались к Замысловату? – смеется, – простите, это всего лишь шутка. – Аппаратчиков, судя по их безмятежным лицам, это не смущает. – Однако, был бы премного благодарен за уточнение: о каком именно детище идет речь? – с непрекращающимся энтузиазмом продолжает он, и вновь расплывается в добродушной улыбке.
Аппаратчик, тот самый, что с белобрысой взрывной шевелюрой как у сумасшедшего ученого закидывает ногу на ногу.
– У вас замечательный настрой, лем Айслэй.
– Да и день сегодня дивный, – замечает тот, и бросает мимолетный взгляд на пасмурное небо, готовое закатить потоп как в старые добрые библейские времена.
– Но вернемся к делу.
– Осмелюсь предположить, что речь ведется об Аэрохоккее? – тут же подхватывает Олд'ж, как ни в чем не бывало.
– Это занятная вещица, лем Айслей, но не о нем. Об устройстве гораздо большей мощности и куда больших возможностей.
– Избавьте меня, прошу, от смелых и неприличных догадок, – снова смеется хозяин трехэтажного особняка еще и с посадочной площадкой для автолоджий на крыше.
