Умереть под солнцем

Он аккуратно, не оставляя отпечатков, взял бумажку и, свернув, засунул в карман. Электронные записи больных не велись, почти вся возможная мощность электроэнергии уходила на освещение улиц.

Скоро стемнеет.

Никаких других мыслей сейчас не было. Рукавом куртки он вытер отпечатки с ручки двери и вышел из кабинета. Теперь его болезни будто и не существовало вовсе.

Молча он вышел из медицинского центра и молча направился в здание суда. Не было того роя мыслей, преследовавшего его на пути сюда. Не было страха, не было чувства вины. Было лишь то глубокое и странное, сложившееся из комка давно забытых мыслей и пережитых эмоций.

Мечта. Почему люди так желают заполучить её в свои пальцы, но и так же упорно бегут от неё? Просто не замечают этого?

Делают многое, даже слишком многое ради этой смутной приукрашенной цели. Жертвуют, идут на риск. По собственной воле теряют то, что уже есть сейчас, надеясь на будущую, уж точно обязанную сбыться мечту.

Уповают на неё и так часто заблуждаются.

И всё-таки. К чёрту эту систему. Так решил Альфред. Быть может, произошедшее этим вечером только к лучшему.

Он терпеть не мог то, в чём обязан был находиться. Но и не был в состоянии что-то с этим сделать.

Хотя когда-то был. И сам потерял ту возможность.

Альфред предпочёл выбрать собственную выгоду и оставить остальное в руках течения событий. Тогда он надеялся на светлое справедливое будущее, не понимая, что такого у человечества уже не будет.

Пока что он просто должен был вернуться к роли судьи. Столь бессмысленной и не имеющей даже капли должной справедливости.

***

К чёрту эту систему.

Систему, ставшую очередной нормой. Въевшуюся в жизнь людей, как червь-паразит, не дающий покоя ни днём ни ночью. Пусть со временем даже это стало бы нормой.

К чёрту это всё.

Людей, на пределе сил пытающихся выжимать из этого подобия жизни всё, что можно, даже осознавая, что этого давно не осталось. И людей, не пытающихся сделать даже это.

Нормы, изначальной целью которых было внести в жизнь жёсткий, но существующий порядок. Порядок, который будет залогом справедливости, ради живущих в Куполе людей.

Может быть, когда-то люди искренне верили, что их соблюдение будет нести в себе такие высшие цели. Привыкли к ним и смирились. Как Альфред когда-то.

Даже самыми сильными человеческими поступками движет внутренняя слабость. Мы способны приспособиться к любому исходу событий, решений, принятых нами или за нас. Мы способны терпеть, способны идти даже на последнем издыхании, способны отдать жизнь за придуманные нами высшие цели.

Но ради чего?

Людьми двигают чувства? Сила воли, любовь, мечта? Нет. Людьми двигает слабость. Вынуждает идти на зачастую крайние меры, прикрываясь подсознательными высшими чувствами. Мы можем сделать очень многое, ради собственной лёгкой жизни. Как бы парадоксально это не было.

Весь мир стоял сейчас на парадоксах. И никогда не стоял бы устойчивее.

Но они смирились. Стали куклами, бесчувственными манекенами. Отринули все, что когда-то было залогом счастья. Оправдываясь Нормами, мнимой основой мнимой безопасности и лёгкой жизни. Даже не замечая собственных желаний. Не замечая не из-за каких-то ограничений, а из-за смирения и тупой, даже незаметной веры в то, что так проще.

Теперь Альфред понял. Это они ненормальные.

И всё же больше всего он ненавидел не кого-то другого. Винить стоит того, кто по-настоящему виновен в твоих бедах.

Снова кресло. Снова письменный стол. Та же работа. Правда перед глазами уже несколько другая бумажка. Очень похожая на те многочисленные досье, что уже прошли через этот стол и уже давно навсегда стёршиеся из памяти судьи. Сегодняшние судебные досье, лежащие рядом, пока что нисколько не волновали его.

Идентификатор 210621.

Одно дело, когда смотришь на простую бумажку с именем человека, о котором уже завтра не вспомнишь. И совсем другое, когда на этой жёлтой постаревшей бумаге написано твоё имя.

Подписи и печати не было. А значит не было и факта болезни. Факта не было. Болезнь была.

Болезнь была и оставляла Альфреду единственный шанс на искупление своих грехов. Ибо искупить их можно было только умерев.

Судья вновь прошёлся глазами по строчкам. Вновь и вновь. Как иронично, что человек понимает некоторые вещи тогда, когда этого уже не требуется. Когда уже слишком поздно.

И вновь этот невероятный и неописуемый сумбур в голове. Мысли о приближающейся, неминуемой и, наверное, долгожданной смерти смешались с никак не прекращающимся шоком от происходящего. На застывшем лице судьи сейчас не было написано ничего. Лишь бегающие туда-сюда, будто догоняя тщетно пытающиеся покинуть сознание строки медицинского заключения глаза могли выдать некие особые чувства в голове этого человека, только вчера осознавшего, что бывшего его больше нет.

Судья умер уже тогда, когда врач сообщил о результатах обследования. Если бы не их почему-то остававшиеся товарищескими отношения, судья бы даже в глаза не увидел эту бумажку.

Сейчас остался Альфред. Каким он, возможно, всегда был. С его мыслями, чувствами. И мечтой. До поры до времени никогда не замечаемой.

Зажигалка плавно подплыла к кромке тонкого листа. Взгляд его вновь не был в силах оторваться от мерцающего пламени, за пару секунд превратившего дряхлую бумажку в ничто. Не оставив даже горстки пепла. И упоминаний о человеке с именем Альфред.

Он убрал зажигалку в карман и взглянул на сегодняшнюю кипу досье, начиная вечернюю церемонию. Нельзя сказать, что Альфред с какими-то новыми ощущениями пролистывал все эти тонкие папки, не отличающиеся друг от друга. Разве что, имена их обладателей, пока что ещё живых, в этот раз вгрызались в мозг куда чётче.

Следующая папка… Конлей Райан. Альфред приметил совсем необычное имя и казавшуюся знакомой фамилию. Идентификатор 300042. Нарушение Нормы №5. Убийство.

Зрачки Альфреда округлились. Дела по таким серьёзным нарушениям редко попадали в его руки. Чаще всего до суда даже не доходило. В графе «примечания», также столь редко заполняемой, была написана короткая фраза.

«Добровольный донос на самого себя».

Альфред даже вздрогнул от неожиданности. Он видел подобные случаи. И каждый раз они вызывали у него смешанные эмоции и лёгкий шок.

Нет, Альфред мог понять этого человека, как и многих других. Но от этого не было легче. Это лишь подтверждало его догадку. Люди в абсолютно преобладающем большинстве случаев идут по пути, более лёгком для них самих.

Каждый может лишь понять, что это естественно. Альфред понял.

Судья даже не заметил, что это досье было последним. Он аккуратно, словно боясь нарушить какую-то хрупкую деталь этого вечера, подровнял башенку из тонких папок и с непонятным благоговением присел обратно на кресло.

Прозвенел звонок, на который он в последние несколько лет перестал замечать. Уличные лампы должны были вот-вот погаснуть и оставить Альфреда в кромешной темноте, наедине с фантомами его мрачных нагнетающих мыслей, витающих в столь же кромешной пустоте сознания. Мыслей, лишь ухудшающих моральное состояние, и не приводящих ни к каким выводам. На что-то более осмысленное Альфред сейчас был не способен. Да и был ли когда-то?..

Каждую ночь один и тот же сон. Судья никогда не понимал его и не стремился к этому. Мало кто придаёт должное значение таким вещам, как сны. Хотя иногда в мире грёз можно обнаружить куда больше смысла, чем в жизни наяву.

Один и тот же сон. Простейший, как большинство истин мира. Короткий, словно у его творца было ограничен сонный хронометраж. И в то же время донельзя странный и непонятный.

Коридор. Пустой и без малейших признаков жизни. Длинный, словно магистраль, ведущая куда-то далеко. Туда, где будет лучше. Туда, где будет спокойно душе.

А потом вспышка. И гробовая тишина.

Продолжения Альфред никогда не видел.

Забавно. Времени перед последним заседанием судья просто не замечал. День начинался и проходил в одних и тех же красках. С одними и теми же мыслями. А может быть и отсутствием всего этого. Просто потому что судья не хотел обращать внимание на всё это во избежание очередных депрессивных мыслей, избавления от которых не было.

Агрессивная система, созданная Правительством, поставила прогресс в тупик. Люди уже не были способны мыслить творчески и подходить к делам с амбициями или креативностью. Превратились в бездумных рабочих, по сути напоминая муравьёв с их стадным инстинктом, но слаженной физической работой. Хотя во многом мы не отличались от животных и до создания системы Купола.

С минуты на минуту в зале должен был появиться человек со странным именем, на досье которого Альфред ещё вчера обратил внимание. Конлей Райан, сдавшийся в руки службе контроля и обвиняемый в убийстве. Совесть вынудила его принять такое решение? Как бы то ни было, это в любом случае не смогло бы спасти его жизнь от единственно возможного приговора.

Двери наконец распахнулись. Не нужно было яркого освещения, чтобы разглядеть эти золотисто-рыжие волосы и отливающие изумрудом глаза.

Воздух застыл в глотке судьи, когда их взгляды встретились. Эти глаза горели словно искры, а на лице зияла безумная ухмылка. По коже пробежали мурашки. Судья вспомнил тот день. Конлей Райан. Это он тогда пересёкся с Альфредом в коридоре больницы. Это он убил главного врача. И отложил смерть Альфреда.

–Всем встать, – судья был потрясён до мозга костей вполне ожидаемой, но от этого не теряющей своей ошеломительности встречи, – суд идёт.

Он приподнялся с кресла и нервно сглотнул слюну. Хотя с чего бы это? Нужно успокоиться, ведь ничего особенного сейчас не происходит… Пожалуй.

После того, как все опустились в кресла, он снова продолжил свой монолог с неким трепетом в голосе.

–Подсудимый Конлей Райан, – губы особенно тряслись на этих словах, из-за чего могло показаться, что судья начал заикаться, – обвиняется в нарушении Нормы №5, – он снова сглотнул слюну, – убийство гражданского лица.

Альфред посмотрел на сидящих в зале. Их ничуть не смутило столь тяжёлое по сегодняшним меркам преступление. Их никогда ничего не смущало и не волновало, они лишь покорно слушали и поднимали свои задницы с кресел, когда это требовалось. Довольно странная работа. Как и у прочих актёров театра абсурда.

В голове судьи пробежала странная мысль. В теории мысль о незначительном отступлении от принятого сценария была не столь ужасной. Он посмотрел на сидящего на скамье рыжеволосого статного человека.

–Подсудимый, вы признаёте свою вину? – уже увереннее спросил Альфред, чего раньше никогда не делал. Наблюдатели может и слегка смутились, но перечить не стали.

Конлей поднял голову и рыжие кудри упали с его лица. Он посмотрел в пустые, но не лишённые чего-то человечного глаза судьи. Судья в ответ взглянул на изумрудные горящие глаза, даже не надеясь услышать ответа.

–Полностью, – прохрипел рыжеволосый и вновь его лицо помрачила ухмылка.

В своих мыслях судья сделал совсем небольшую, почти незаметную пометку, скорее всего даже неосознанную. Эти мысли оперативно упаковались в полусвязный вывод и осели где-то в глубине сознания. Может, именно в этот момент он понял, что подсудимый похож на знакомого ему 20 лет назад человека…

Он очень долго пытался забыть тот период своей жизни. Слишком многое он изменил в нём.

Небрежный ход мыслей Альфреда, заминку в судебном процессе и некое удовлетворение Конлея прервали невнятные крики и громкие хлопки, послышавшиеся с улицы.

Все присутствующие в зале мгновенно переполошились, включая невозмутимых слушателей и грозных смотрителей. Пару секунд ничего не происходило, но с улицы не переставали доноситься нарастающий крик и отрывистый, но очень громкий гул.

Один из смотрителей подошёл к входной двери и чуть погодя толкнул её ногой, после чего выглянул на улицу. Он не успел отреагировать. Прямо в висок его прилетела пуля, и он замертво упал на старый ламинат, заливая его кровью. Какая-то женщина в зале закричала, а через секунду люди уже бросились в рассыпную. Запахло чем-то странным. Для многих этот запах был в новинку. Пахло дымом.

Альфред не заметил, как быстро всё произошло. Почти все пытались выбежать из здания суда. Он же не мог двинуться с места. Рыжеволосый вскочил со скамьи и схватился за решётку руками, пытаясь разглядеть, что происходило на улице.

Никто не понимал, что сейчас происходило. Всех обуял страх и животные инстинкты к самосохранению. Они в ужасе цеплялись за ниточки жизни, убегая из здания в неизвестном направлении.

На улице сейчас творилась история.

История о сбросе гнёта системы с узких плеч людей. История, которая должно было бы войти в детские учебники. История о смелости отдельных лиц, на деле просто являющаяся оправданием перед своей слабостью и банальным, неосознанным толчком к новой, быть может, лучшей жизни.

Но сейчас, здесь, в здании суда, этого не понимал, наверное, никто. Слушатели уже выбежали из здания, потихоньку затуманивавшегося едким слезоточивым дымом. Второй смотритель до конца колебался, но предпочёл узнать, что же случилось на улице.

Альфред остался почти наедине с рыжеволосым Конлеем, который с трепетом смотрел на происходящее из своей клетки.

Других мыслей не было. Судья достал из-под стола ключик и встал со своего кресла.

Чёрта с два смерть могла искупить его вину перед отцом этого рыжеволосого человека.

Нет, смертью ничего не исправишь.

Альфред медленно подошёл к клетке, будто всё ещё сомневаясь в принятом решении. Он вставил ключик в замочную скважину и повернул. Клетка открылась.

Конлей не сразу понял, что сделал судья. Он медленно подошёл к нему, посмотрел в глаза и утвердительно кивнул. Судья нахмурившись кивнул в ответ.

Конлей выбежал из здания вслед за остальными участниками этого хаоса. На бегу его волосы развевались и казались ещё более прекрасными, чем обычно. Он побежал вслед за остальными, в направлении к зданию Правительства.

Альфред стоял на месте. Гул с улицы был все громче и начинал резать уши. Бывший судья медленно тронулся с места и подошёл к входной двери. Некоторые строения были целиком охвачены огнём. Туда-сюда носились простые гражданские, ища спасение от небрежного пламени революции. У отдельных людей с оружием в руках на предплечьях были повязки с изображением пылающего кружка.

«Кажется, так раньше изображали Солнце», – подумал Альфред.

***

Мечта. Абсолютное большинство даже не имеет представления о ней. Не считает чем-то серьёзным и нуждающимся во внимании.

Для кого-то – это цель. Для кого-то – только бессмысленные грёзы о лучшей жизни. Для кого-то нечто далёкое, может даже недостижимое, но необходимое для подсознания.

Альфред не знал, что для него значит мечта. Может ещё не успел осознать. Может это и вовсе была не мечта. Но сейчас он точно знал, чего хотел. Это отличало его от многих.

Точно знал, что лишь сейчас получил освобождение от тяготящего прошлого.

Служебные здания полыхали адским огнём. Столь красивым и вдохновляющим символом жестокости, разрушения. Обновления.

Альфред спокойно смотрел на приобретающий всё новые, но нисколько не яркие краски пейзаж восстания. Восстания, которое могло перевернуть жизнь многих. Рано или поздно это стало бы самым логичным исходом.

Ему было плевать. Для него уже ничего не изменится. Не изменилось бы в любом случае.

Труп смотрителя на пороге уже холодел, несмотря на жар, идущий от пожара с улицы.

К чёрту это всё.

Альфред посмотрел на мёртвое тело, испачканное запёкшейся кровью. Глаза. Глаза лишь окончательно потускнели. В них никогда не было того огонька, что яростно сверкал в глазах рыжеволосого. Не было радости или счастья. Пустыми они были всегда. Даже когда ещё были живыми.

На поясе висела кобура. По телу пробежали мурашки. Альфред осторожно нагнулся и достал из неё тяжёленький пистолет. Когда-то давно всех мальчиков учили обращаться с ним. Сейчас можно было видеть результаты.

Альфред ни о чём не думал. Сейчас он в этом не нуждался. Сейчас он уже был далеко от приземлённости мыслей.

Карман заметно потяжелел от положенного туда оружия. Но на душе уже было намного легче.

Альфред знал, чего хотел. Вот, что действительно удовлетворяет человеческое сознание.

Бывший судья размеренным шагом подошёл к ящику стола и взял оттуда ещё одну вещь, принадлежащую ему. Красная зажигалка, как всегда аккуратно легла в руку. Лишь пламя могло очистить это жестокое место.

Благо под столом накопилось достаточное количество бумажных досье. Альфред осторожно поднёс руку с зажигалкой к одному из них и нажал кнопку. Кипы бумаги быстро охватила гигантская жадная змея, очень скоро перешедшая на ветхий ламинат, старые стол с креслом и извергающая из себя клоки едкого дыма, щекочущего нос и вынуждающего слёзы крупными жемчужинами катиться из пустеющих глаз.

Очередной камень скатился с души Альфреда и канул далеко в небытие, как и вся память об этом месте. Красная зажигалка, породившая пламя, осталась в нём же. Пусть сгорит всё, что когда-то принадлежало к этой системе, столь ненавистной каждому. Ничто не очищает лучше огня.

В этот раз Альфред не любовался им. Он только тихо подошёл к той самой двери. Он знал, чего хотел больше всего. И от этого было ещё легче.

Она не была заперта. Конечно, ведь сегодня она открывалась уже по меньшей мере 15 раз. Альфред никогда лично не прикасался к ней. Этого не было даже в самых депрессивных мыслях. Но сейчас нечто совсем другое повело его к этой двери. Он вошёл в тёмный узкий коридор. Дверь за ним захлопнулась, ограждая Альфреда от подбирающегося ближе огня.

От каменных стен шёл немного раздражающий холод. Коридор не был слишком длинным или слишком коротким. Его длина была чересчур неопределённой. Для кого-то этот путь был длинным. Для кого-то длился всего мгновение. Кого-то он вёл к избавлению, других просто к смерти.

Альфред не думал о его длине или туда, куда коридор его приведёт. Он знал это. Знал с самого начала своей работы в суде. Знал наизусть и лучше всех. Видел в лицо каждого, кто через него прошёл и никогда вернулся назад.

Коридор вёл за пределы Купола. Это был один из тех немногих путей, ведущих под солнце.

Бывший судья, чуть пошатнувшись двинулся вперёд не самыми широкими шагами. Каждый шаг, как тогда, в медицинском центре, отчеканивался в мозге неслышным звоном большого колокола. Каждый шаг был чем-то большим, чем просто шаг. Каждый шаг вёл к мечте. К избавлению. К чему-то чистейшему.

Альфред не чувствовал пронизывающего холодка. Альфред не чувствовал ноющей боли в области сердца. Не чувствовал странной эйфории, потихоньку приливающей к мозгу.

Шаги Альфреда не были слышны никому, кроме него. Может он чересчур тщательно прислушивался, а может просто шагал в такт биению сердца, отдающему своим звоном по всему телу.

Тёмный коридор всегда угрожает закончиться тупиком. Но не этот. Из этого всегда был выход, на самом деле больше являющийся входом.

Альфред медленно подошёл к двери. В глазах стояла картина из сна.

Он тщательно всё обдумал? Обдумывать было нечего. Есть вопрос более логичный.

Он действительно хотел этого?

Более чем.

Рука потянулась к кодовому замку. Верный код знали лишь несколько человек. К счастью или глубокому сожалению, одним из них был Альфред.

Ручка щёлкнула. Альфред оттолкнул дверь.

Вспышка.

Инстинктивно зажмурившись, он не дал себя ослепить. Через минуту Альфред всё же рискнул открыть глаза.

Он стоял посреди гигантского пространства, покрытого жёлтым песком. Далёкий необъятный горизонт был окрашен в бесчисленные оттенки красного цвета. Совсем как пламя зажигалки.

Глаза Альфреда окончательно прозрели, и он смог разглядеть оранжевое пятно, мелькающее жёлтым и белым цветами посреди малинового полотна заката.

Его ноги лишь инстинктивно прошли несколько метров. После они подкосились, и Альфред упал на колени. Песок прогревал ноги даже через плотную ткань формы.

Вдруг тело Альфреда почувствовало нечто совсем новое. Подул вечерний тихий ветерок, совсем недолго ласкавший шею и лицо бывшего судьи.

Никто и никогда не узнает, сколько Альфред простоял на коленях, глядя на столь долгожданный пейзаж Солнца. Он смотрел и чувствовал счастье. Трепещущее сердце то намеревалось выпрыгнуть из груди, то упасть куда-то очень глубоко и остаться там навсегда.

Альфред же только потянулся за лежащим в кармане пистолетом.

Выстрел огласил округу, и красная кровь брызнула на раскалённый песок.

Этого тоже никто не услышал.

Как романтично…