Город с львиным сердцем

Кара оставила платок в покое и повторила то, что он сам сделал недавно: взяла за руку, приложила ладонь к своему сердцу поверх металлических кольчужных спиралек. Затаила дыхание, мальчик невольно – тоже. Они простояли молча, кажется, очень долго, но он услышал только один глухой удар, сильно отдавшийся в руку. Стало жутковато.

– Да. Вот так они у нас стучат. – Кара кивнула. – И примерно так мы, по крайней мере большинство, чувствуем. Не любим по-настоящему. Не мечтаем. Нас ничего не смешит и не удивляет, мы ко всему привыкли, мы рождены с одной целью – сиять. Ну, может, кроме пришельцев: в них остаётся довольно много смертного… даже после смерти. К примеру, знаю я двух мёртвых королей, Крапиву и Чертополоха, которые там у нас, наверху, вырастили целый сад смертных цветов. И там красиво. Все звёзды этот сад любят.

– Но ты… – осторожно начал он. Кара – коренная звезда – казалась вполне живой.

– Пойдём-ка дальше, – мягко предложила она, не дослушав, и всё-таки небрежно добавила: – В семье не без урода, сам знаешь. И иногда уроды очень симпатичные.

Звезда снова направилась вперёд, и ему пришлось затрусить следом. Стало ещё тяжелее: ровная поверхность постепенно пошла вверх. Долина, некогда напоминавшая глубокую чашу с выступами холмов в центре, так чашей и осталась, просто стала из-за песка более пологой, а холмы вовсе пропали. Мальчик вздохнул. Всё сильнее хотелось пить. Непривычное ощущение – в городе его мог бы напоить каждый фонтан.

– Так можно пока ты будешь Заном? – спросила Кара.

– Можно, пусть так.

Она улыбнулась и немного замедлила шаг, чтобы идти рядом. Вновь они молчали, но мальчик замечал, что Кара то и дело на него посматривает. И покусывает губу, будто хочет ещё что-то спросить.

– Зан… – наконец решилась она.

– Да? – Он опять вытер пот, откинул со лба волосы. Сильно они отросли…

– А как же твой дом… ну… попал под песок? Вряд ли он был там всегда.

Даже о жаре он на миг забыл, коротко отвечая:

– Так вышло.

Но Кара, явно чувствуя что-то, не отставала:

– А раньше у вас такое бывало?

– Нет. – Зачем-то он обернулся на две цепочки следов, на сплошное красно-золотое полотнище. – Песок нас не трогал со дня, как мы его победили. Нас всегда защищал…

Он споткнулся и остановился, будто встретив прозрачную стену. Воспоминание полыхнуло коротко, как тревожная ракета, – зыбкое, ледяное, размокшее в дожде, который он видел в последний день прежней жизни. Фигура с росчерком чего-то в руке… нет-нет, с длинным посохом, увенчанным пятью маленькими пиками. Равнодушная. Удаляющаяся.

– Чародей песка, – закончил мальчик одними губами. – Хороший, добрый воин.

Был?

Кара положила руку ему на плечо. Пальцы нервно подрагивали.

– Зан?.. Ты бледный какой-то…

Да. Чародей из древнего рода Кимов – тех, кто и помог превратить пустыню в цветущий край, а потом отгонял от Пяти графств самумы и хамсины. Так было всегда, мальчик помнил. Чародеи – мужчины и женщины в бежево-коричневых одеждах, похожие на больших пустынных птиц, – прилетали на ветрах, стоило чему-то случиться. По наследству передавали чудесный посох, повелевающий песками и – теперь, после угасания прочих чародейских династий, – многими другими силами. Последний чародей, Ширкух Ким, был совсем молод, но велик: часто на его долю выпадали встречи и с песками, и с самым разным злом. Шторма, ледяные зимы, горные чудовища, лесные пожары – ничто его не страшило. Чародей берёг Пять Графств. Должен был быть здесь, и когда ветерок в последний раз играл листьями, а в небе собирались тучи. Чародея звали, пуская ракеты.

И чародей был. Да. Теперь мальчик почти не сомневался, что чародей там был, с самого начала и до самого конца. Но почему-то не помог, а может, и… кто знает?

Ведь если подумать, кто ещё мог наслать такие пески?

– Что с тобой, Зан? – окликнула опять Кара. – Хочешь отдохнуть?

Мальчик опустил голову, стряхнул холодную руку звезды с плеча и пробормотал:

– Пошли, Кара. Поскорее.

Нет, нет… такого быть не может, нет причин. Скорее всего, он просто что-то забыл. Он надеялся, что перестанет думать, если опять сосредоточится на том, как песчинки царапают стопы и лезут между пальцами. Но не переставал ещё долго.

Они проделали немалый путь: спирали и сгустки грозовых туч приблизились. Подъём кончился, а пески стали сменяться чахлой, но уже местами чем-то поросшей землёй. Вскоре мальчик увидел явно свежий могильный камень с незнакомым мужским именем и годом смерти – 1270 от Ухода Песков, – а сразу за ним обломки рельсов. Здесь проходила раньше Грозовая дорога, которая тянулась через большую часть долинных городов и оканчивалась на Холмах. Проржавелые железки – всё, что от неё осталось. Кара осторожно потрогала рельс пяткой, и тот распался на два куска.

– Прошло очень много, – сдавленно шепнул мальчик. – Сколько же? Не могу вспомнить год, когда всё погибло…

Звезда не ответила. Ей явно было тревожно.

Они шли, пока Невидимое светило не начало меркнуть. Небо теперь неравномерно окрашивалось красным и рыжим, облака Ширгу наливались лиловым. Растительности под ногами становилось больше, но всё больше было и камней – теперь и Кара морщилась, наступая на особенно острые. Довольно долго они двигались вдоль следов железнодорожной колеи, и мальчик знал, что это хорошая мысль: во-первых, так они точно достигнут столицы Ширгу, а во-вторых, рано или поздно им попадётся…

– Домик, смотри! – радостно завопила Кара и припустила во всю прыть. – Ура!

«Домик» был старым полустанком: перекрошившийся перрон, густо заросший серебристой высокой полынью, а на нём – сложенное из обшарпанного рыжего кирпича подобие лачуги. Зелёная черепичная крыша сохранилась наполовину, уцелело два из четырёх окон, болталась на одной петле дверь. Но звезда явно видела во всём этом уютное место для ночлега. Небо над головами всё быстрее чернело, и выбирать особенно не приходилось.

Лестница на перрон превратилась в развалины, и Кара влезла туда, хорошенько подтянувшись и перевалившись через край.

– Давай сюда, Зан.

Он послушно протянул руку, и звезда помогла ему вскарабкаться. Было тихо, пусто, уныло. Сняв съехавший с головы тюрбан, он ещё раз огляделся, сморщился от горького запаха: полынь цвела, а из-за двери в вокзальную постройку тянуло чем-то кисловатым и затхлым. Но Кара уже сунула туда нос, после чего, обернувшись, важно сообщила:

– Дворец!

Во «дворце» нашлись полуобвалившийся очаг, прогнивший пол, один целый стул, покосившийся столик и две кривых полочки, на которых под пылью ютились подстаканники. Бочонок для воды бросили настолько давно, что грязь и дохлые насекомые лежали внутри не одним слоем. Сунув туда палец, мальчик наткнулся даже на несколько лягушачьих костей и паутину. Ещё в одном шкафчике обнаружился пакет с каменными сухарями, две железных банки чего-то, у чего давно не было этикеток, и коробка, в которой, судя по подёрнутым пушком плесени комочкам, держали марципановые конфеты. Все эти припасы Кара, придирчиво оглядев, вышвырнула в разбитые окна, а бочонок пнула:

– Крепкий. Возьму с собой.

– Куда?

– Надо осмотреться, Зан, и найти что-нибудь съедобное. А ты разведи огонь.

– Чем? – опешил он.

Кара щёлкнула его по носу ледяными пальцами:

– Меня спрашиваешь? Я часто наблюдаю за людьми, они вон берут палочки и…

Не закончив, она махнула рукой: «Сам разберёшься», – подхватила бочонок под мышку и деловито направилась обратно на улицу. Косы подпрыгивали от бодрой ходьбы.

– Не уходи далеко! – запоздало завопил мальчик. – Я боюсь!

Задача с огнём оказалась не такой сложной: найденные у крыльца палочки действительно после долгих мольб и проклятий дали искру. На растопку сгодились обломки и труха из обшивки двух поломанных стульев, а также бумага, завалявшаяся в билетной кассе, – огромные рулоны, пожелтевшие, но целые. И дымоход оказался вполне исправным.

Мальчик, довольный собой, протянул к огню руки. Пока шумной спутницы не было, нашлось время подумать, и им стоило воспользоваться… но неожиданно он осознал, что думать не хочет. Потому что мысли неизменно натыкаются на пустоту и сбиваются.

Его кое-чем осенило, и он оторвал от рулона билет. Раз напечатали заранее, там могла стоять дата, когда эти билеты собирались продавать. Точно. Рассмотрев истёршиеся цифры, мальчик с тяжёлым сердцем бросил весь рулон в очаг. Может, лучше бы он и не узнавал.

Ширгу. Месяц 12-й бури, шестой день. 1012 год от Ухода Песков.

Если сопоставить эту дату и дату на могиле, то песок похоронил город два с половиной лау назад. Прошло около двухсот пятидесяти восьми лет.

Мальчик уставился в пламя, обхватив руками колени. В глазах защипало, но он часто-часто заморгал, и постепенно это прошло. Глупости! Если случилось так, что песок выпустил его, если его сердце ещё бьётся… Он прижал к груди руку и услышал те же звуки – стоны и шелестящий скрип песка. Да. Сердце билось словами: «Мы ждём тебя. Спаси нас».

Если так, да ещё и подкинули ему какого-никакого, но товарища, значит, потеряно пока не всё. Нужно только… попробовать найти кого-нибудь вроде чародея? Не Песчаного, с которым всё непонятно, а другого, ведь может кто-то из них жить на свете тайно, прячась от людей? Да, старые династии угасли ещё до гибельной бури, почти все… но за столько времени не мог ли родиться кто-то новый, когда-то ведь они родились? Хотя будь так, разве не подняли бы пустынные города из песка? Не спасли бы всех? Или…

Или выжившим всё равно и та беда забыта? Может, с угасания чародейства гибель мира и началась, а буря стала лишь её продолжением? Тогда как?

Мальчик взъерошил себе волосы и вскочил. Гадать, сидя в бездействии, было выше его сил. Он принялся заново обшаривать каморку в поисках чего-нибудь, что могло пригодиться, и нашёл внизу шкафчика пару несгнивших пледов. Они пахли дохлой кошкой, но были тёплыми, чем не стоило пренебрегать: холодало, из окон сквозило. Он принялся за дело.

Огонь уже горел вовсю, а пледы были удобно расстелены на полу, когда открылась дверь и невольно пришлось зажмуриться…

– Живой? Ну и славно! Ого ты потрудился!

Кара сияла. Не только её смуглое лицо сияло самодовольством, а вся она, особенно волосы и рисунок на коже, светилась белым. Ровным звёздным светом. Косы невесомо трепетали, будто на ветру.

– Вот. – Бочонок, который она поставила на пол, на треть заполняла чистая вода. – И вот. – Она вручила мальчику свёрнутый из коры кулёк с крупными красными ягодами.

– Ты уверена, что их есть можно? – осторожно уточнил он, борясь с желанием немедленно наброситься на воду, может, даже окунуть в неё голову.

Звезда кивнула и полезла в свою сумку:

– Я видела, как ели птицы. – Пошарив, она мягко опустила на пол что-то ещё. – Кстати, вот и они.

Две крупных, оперённых коричневым тушки с безжизненно повисшими головками заставили мальчика попятиться, скривившись. Звезда озадаченно постучала ногтем по клюву одной из птиц.

– Что? Это называется охотой. Ты жил среди людей столько времени и так удивляешься? – Усевшись поудобнее, она принялась за ощипывание.

– Мои жители… – мальчик с удовольствием отпил воды из бочонка и умыл лицо, – не охотились. Они ходили в места, которые называются кабаками, кофейнями или пабами. Ну или жарили у себя дома уже готовое мясо. Оно не было в перьях и не ело ягод…

– Но кто-то же делал его готовым, – резонно заметила Кара. – Оно не растёт на грядках. Кофе – растёт, не на грядках, но почти, а вот мясо…

– Я не видел. Либо не помню этого…

– А я видела. Оно ходит, летает или плавает. Мясо.

Он присел рядом и стал с любопытством наблюдать, как перья падают на пол и как Кара небрежно отпихивает их подальше. Она закончила быстро, вынула из-за пояса нож и, отыскав место почище, плюхнула одну голую тушку туда. Лезвие блеснуло, и мальчик спросил:

– Где ты всему этому научилась? Ты же…

– Звезда. – Она кивнула и облизала окровавленный нож. – Значит, в отличие от вас, ночью не сплю. А на кого, по-твоему, можно посмотреть ночью? На разбойников, на бродяг и всё такое… да и когда путешествуешь по небу, тоже надо бы уметь обстроиться. У нас там такие угодья! Леса, сады, многие из них разбил ещё род великого Золотого Зуллура, но знал бы ты, как там сложно кого-то поймать и как много желающих поймать тебя!

Она говорила и почти не глядя потрошила птиц, бросала внутренности на найденный где-то кусок тряпки. Взгляд то и дело задумчиво устремлялся к видневшемуся в окне небу. Там сияло множество звёзд; одни были неподвижны, другие метались туда-сюда.

– Знаешь, гляжу на них сейчас и думаю: мои не удивились, наверное, когда я не вернулась. Привыкли, что я могу надолго пропасть, засмотревшись на людей.

– Но теперь-то хватились. – Мальчик снова вспомнил дату на билете, вздохнул. Он не знал, как небесный народ меряет время, много ли для них два лау, и потому не стал сетовать вслух, себе душу и так уже растравил.

– Угу. И как там без меня мама, как братишки… – Она резко замолчала. Опять куснула губу, оглядела свою работу и потребовала: – Ладно, бери бочонок и идём на улицу. Промоем, а потом зажарим.

С напускной бодростью она подхватила узел с потрохами одной рукой, другой взяла за ноги тушки и встала. На небо она больше не смотрела, даже когда вышла на улицу.

Птицы вышли вкусными, по крайней мере мальчику так показалось, хотя раньше он дичи не ел. В городе силу ему давали стены, деревья, люди, а воду он пил только потому, что она казалась сладкой. Здесь, ослабленный долгим тревожным сном, дорогой и расставанием с Холмами, он с удовольствием набросился на сочное жирное мясо, к которому примешивался вкус кисловатого ягодного сока и какой-то принесённой Карой душистой травы. Звезда наблюдала за ним с прежним нескрываемым самодовольством – правда, только в те минуты, когда сама не впивалась в нежную бело-розовую спинку птицы. Больше не говорила – не спрашивала ни о чём и ничего не вспоминала. Так же молча она бросила в гревшийся на очаге котёл с водой несколько цветков и корешков, а вскоре протянула мальчику стакан в ржавом металлическом подстаканнике. То, что там получилось, было вкуснее воды.

– Ты невероятная. – Он сказал это вполне честно. Ему было тепло и спокойно, и мир вокруг – даже полумёртвый и очень далёкий от родных мест – казался намного уютнее, чем ещё недавно. Свет звезды сливался с ровным светом огня. – Ты точно не богиня?

– Боги и богини у нас не мечутся туда-сюда, вершат судьбы, спасают миры, в общем, делают большие дела, – усмехнулась Кара, тоже с громким хлюпаньем делая глоток из чашки. – Я обычная. Даже не представляю, с чего это именно меня сюда занесло и… – снова на миг что-то в лице переменилось, – почему так поздно.

– Поздно? – удивился он, даже забыв добавить, что спасать города – дело большое.

Она спохватилась, торопливо и неловко заулыбалась, разведя руками:

– Извини. Я так, ворчу. Просто посмотрела бы на тебя во всей красе, посидела бы в кабаке, выпила бы этого вашего золотого красивого напитка с пенкой… как его? И не было бы этого. – Она шевельнула голыми пальцами ног. Возможно, хотела ещё на что-то пожаловаться, но не стала. – Ладно, всё поправимо, верно говорят: жив – свети, умираешь – борись. Но, наверное, надо уже поспать. Выйдем тогда завтра пораньше, по холодку.

Она убрала волосы за уши, зевнула и при этом засияла ещё ослепительнее. Неосознанно мальчик зажмурил один глаз, и Кара сразу сгребла два пледа.

– Ярко? Ну я тогда в них закопаюсь, а ты так поспишь! – нагло заявила она. – Зато не будешь меня видеть. Я же достала нам ужин!

– Хорошие дела… – фыркнул мальчик, ёжась. – А я развёл тебе огонь!

Один плед всё же прилетел в него, снова пахнуло дохлой кошкой.

– Ладно, но пеняй на себя. Я буду светить. – Кара отползла немного в сторону, бросила под голову сумку и, свернувшись в подобие клубочка, накрылась. Белое мерцание всё равно пробивалось из-под грубой ткани. – Спи хорошо, малыш, – это был уже сонный рассеянный бубнёж. – Если что, иди ко мне под бок.

Если что? Если захочет ослепнуть? Или замёрзнуть? Он снова миролюбиво фыркнул и, отвернувшись, лёг в стороне. Ещё какое-то время он посматривал из-под полусомкнутых век на угасающее пламя очага и размышлял, нет ли в округе разбойников, сумасшедших, змей, крыс, хищников, да мало ли кого. Слушал сердце. Пытался отгадать, что ждёт завтра. Не мог. И, когда его уже почти одолел сон, пробормотал сам себе: «Жив – свети, умираешь – борись».

Раз Кара торжественно нарекла его именем звезды, может, ему подойдёт такой девиз?

3. Пугало

Мальчишка, никогда не выходивший за свои надёжные стены, и звезда-странник, привыкшая мчаться по Небесным садам, не имели никакого представления о расстояниях поднебесного народа. Ни он, ни она не увидели ничего необычного в том, что четверть огромной пустыни, где лежали под песком с полторы дюжины умерших городов, они пересекли за день и кусочек наступающей ночи, а меж тем это не было бы возможным даже для всадников на верблюдах. Разве что для чародея, оседлавшего ветер, да и тот наверняка бы замешкался.

Так было раньше. Ныне мир стал другим и двигался сам, уползая из-под ног, съёживаясь, стягиваясь, осыпаясь. Он чувствовал, что путешественниками – хотя бы одним – движут благие намерения, и в ожидании ворочался, как пораненное существо. Но и этого не было бы достаточно, чтобы успеть так скоро. Если бы уже тогда за двоими никто не шёл, наблюдая, лениво прислушиваясь к разговорам, усмехаясь и лёгкими движениями руки поторапливая всё вокруг. Быстрее, ещё быстрее. Здесь, в песках, он был способен на это: мёртвые, сонмы мёртвых придавали ему силы. Имя ему… Впрочем, зачем? Важнее сказать, что он страшно злил меня этими дерзостями, но даже я не мог пока сбить с него спесь.

Ничего, ещё смогу.

Он всё время оставался вне видимости, а ночь провёл в стороне от полустанка, куря трубку и вдыхая столь сладкие для него ароматы: запустения, гибели, времени, полыни. Когда занялась розоватая заря и двое покинули место ночлега, преследователь тоже неспешно поднялся, поднял своего задремавшего верблюда и продолжил путь.

Тучи над Ширгу, от которого ныне осталась лишь Четвёртая Непомнящая столица, налились багрянцем и рыжим золотом, но с наступлением дня снова обиженно посерели. Им совсем не нравился ежегодный праздник, который начинался в Графстве. Мне тоже он не нравился… но я уже точно знал, что именно там двое встретят третью.

Четвёртый, возможно, тоже догадывался.

– Пугало! Гори, пугало!

Факел в руке дородного мужчины – судя по грубой проволочной короне, самого графа – ярко полыхнул и лизнул безветренный воздух. Люди засвистели. Затопали. Они спешили подойти поближе, не боясь дыма, режущего глаза.

Пугало, одетое в бежево-коричневые тряпки, распяли на сбитых крест-накрест толстых балках. Набили соломой, на мешковине нарисовали страшное лицо. На голову надели островерхую широкополую шляпу, на руки – чёрные перчатки. Издали пугало было не отличить от человека – так казалось мальчику. Более того, человека он узнавал. На площади сжигали кого-то очень напоминавшего одного из Песчаных чародеев, а судя по шляпе, то был последний чародей, Великий герой, Ширкух Ким.

Мальчик повторил имя про себя. Он стоял и смотрел, как под шестом разводят огромный костёр, кидая туда поленья, посыпая сеном и щепой. Бросают сушёную лаванду, изгоняющую скверну, бросают полынь, чабрец и крапиву. Мальчик стоял и ждал, а по сердцу его и памяти словно расплёскивалась грязь.

Они с Карой прибыли в город, когда пёстрые краски Невидимого светила только померкли на горизонте. Путь занял несколько часов, и за это время местность опять изменилась. Железная дорога разветвилась, и если одна из веток тут же заглохла, то вторая была чистой, явно использовалась. Началась насыпь. После густого перелеска попались ещё четыре полустанка, уже не заброшенных, стали встречаться поля и деревни. Звезда и мальчик с интересом озирались. А тучи всё густели, хотя дождя не было. Потом впереди возникли дымчато-серые стены, над которыми скалились фиолетовые черепичные крыши. Рельсы здесь делали большую петлю, возможно, приводя на ближний вокзал или устремляясь сквозь скалы к соседним графствам. Пришлось сойти и двинуться по простой проезжей дороге.

Городские ворота были гостеприимно распахнуты. Часовые в кольчугах и лиловых плащах не останавливали вливавшийся внутрь поток людей, которые шли пешком, ехали на телегах или верхом – семьями и поодиночке, на лошадях, мулах и верблюдах. Сколько мальчик ни присматривался, он не увидел автомобилей – механические подобия карет куда-то делись. Точнее, парочка осталась, но двигались они не сами, а тянулись животными.

Мальчика и звезду никто не задержал. Один из стражей скользнул заинтересованным взглядом по разрисованному лицу Кары, тут же показавшей ему кулак, зевнул и отвернулся.

Изнутри – общим видом домов – этот город мало отличался от Города-на-Холмах, но одновременно был совсем на него не похож: там всё пестрело многоцветьем черепицы, а светлые фундаменты ласкали взгляд. Здесь царила серо-фиолетовая масть, сливавшаяся с тучами. И ещё здесь застыл воздух, ни ветерка не прилетало. Проследовав через несколько улиц за ползущей телегой, мальчик и звезда остановились у закрытой булочной и переглянулись.

– А ты думал… – медленно начала Кара, – что вообще мы будем тут делать?

– Разыщем сильного чародея, – с готовностью отозвался мальчик, вспомнив, о чём размышлял вчера. – Чтобы отправил тебя домой, а мой город вернул из-под песка. Ну, попробуем.

– Было бы здорово. – Кара задумчиво оглядела свои грязные ноги. – А ты знаешь, где нам искать такого чародея? Их вообще много осталось?

Он покачал головой, но, подумав, добавил:

– Их имена обычно все знают. Уверен, если послушать, о чём говорят люди…

Но тут звезда засомневалась:

– Сколько придётся слушать о коровах и горшках, чтобы хоть что-то узнать о чародее? А вдруг их больше и нет вовсе?

– А что, есть мысли получше?

Он спросил это с некоторой досадой, понимая: Кара права, лишь вторит его собственным опасениям. Плана у него не было, а теперь, когда вокруг становилось всё больше галдящего народу и все куда-то настойчиво тянулись, думать почти не получалось. Неожиданно звезда оживилась, дёрнула его за рукав – впрочем, этого не требовалось. Он и сам услышал, как бедно одетый, заросший рыжеватой бородой старик сказал своему пухлому приятелю:

– Поторапливайся-ка, Тимпо, а то чародея сожгут без нас.

– Да пущай, главное успеть к столу… – прогундосил тот. – Колбасу обещали… кровяную!

Старик с бородой только подпихнул его в спину:

– Пошли, пошли, старый ты прожорливый пень!

Не говоря ни слова, мальчик и звезда устремились за горожанами.

И вот они стояли в огромной толпе на главной площади – а пламя подбиралось к полам бежево-коричневого плаща. Пугало висело неподвижно; у него была плохо пришита голова. Многие люди возбуждённо вопили; их «Гори» переходило в «Уходи» и «Умирай». Запах живой лаванды смешивался с запахом жжёной. Отчего-то подташнивало.

– Что они так радуются? – прошептала Кара нервно. – Раньше у вас такое было?

Мальчик покачал головой, но даже не посмотрел на свою спутницу. Его взгляд приковала безжизненная фигура на кресте. Пламя добралось ей уже до колен. Дым взвился выше, скручиваясь едкими спиралями.

– Песчаный чародей, чародей-предатель, – зычным, хорошо поставленным голосом обратился к толпе человек в короне, – больше не обрушит на наши столицы своё злое волшебство! – Руки взметнулись. – Нет! Теперь он просто…

– Пугало! Пугало! – подхватили десятки глоток. – Мёртвое пугало прошлого!

– Чушь какая-то… – пробормотала Кара. – Пугало… оно же и так неживое?

Ветра все ещё не было, но несколько брошенных в костёр факелов придали огню сил. Фигура горела уже полностью, огонь облизывал даже поля шляпы. Граф всмотрелся в мешковину, заменявшую лицо, ещё возвысил голос, и там зазвенел надломленный гнев:

– Он дал умереть нашим городам! Гордыня и жадность поглотили его! Он забыл свой народ! А теперь он просто…

– Пугало! Пугало! Мёртвое пугало прошлого!

Люди голосили в исступлении, многие потрясали в воздухе кулаками. Истошно взвизгивали женщины, лаяли собаки. Даже дети… чумазые мальчики и девочки радостно скакали и хлопали в ладоши. Несколько, подойдя поближе, бросили в огонь маленьких соломенных куколок. Куколки тоже все были в бежевых одеждах.

– Властолюбец! – не смолкал граф, и глаза его тоже казались полными огня. – Убийца! Наши предки наказали его, но и мы более не подпустим малейшую его тень к нашим Непомнящим столицам! – Он смачно плюнул в пылающее лицо. – Гори, пугало! Гори!