Моя полосатая жизнь: Рассказы оголтелой оптимистки

В связи с предстоящим визитом Фиделя Кастро нас всех собрали на стадионе. Было холодно, дождь, ветер. Мы в шортах (мне их все-таки поменяли) должны были стоять и кричать речовки в честь Фиделя Кастро. Я запомнила их на всю жизнь, потому что надо было кричать много-много раз: «Патрио о муэртэ!», «Патрио о муэртэ!» – «Родина или смерть!».

Кричала я очень громко, сорвала голос и сильно простудилась. На следующий день поднялась температура 38 с лишним, меня увезли в изолятор. И вот там у меня началось счастье. Меня там никто не обижал. Там я познакомилась с прекрасной девочкой Таней, с которой мы очень подружились. Я мечтала только об одном – чтобы моя ангина продлилась подольше. И она длилась долго – две недели.

Когда я вернулась в отряд, выяснилось, что нам сменили вожатую. Сейчас я думаю, что дедовщина по отношению к вожатой была ничуть не меньше, чем по отношению ко мне. Вместо нее появился новый вожатый, мужчина, который тоже с трудом справлялся. Короче, меня не стали возвращать в мой отряд, отправили в какой-то другой и предложили продлить мое пребывание в «Артеке» на те две недели, что я была в изоляторе. Я торжественно отказалась, потому что очень хотела домой.

В новом отряде я ни с кем не подружилась. А с Нелей Орджоникидзе и мальчиком из нашей Нижегородской (тогда Горьковской) области мы очень долго потом переписывались (тогда были только письма). С Нелей – лет 10, потом как-то потерялись.

А после смены мы нашей веселой чудесной компанией ехали домой. И я была довольна собой, но… когда поезд приехал и на перроне я увидела папу с цветами, то вышла и разревелась. Он вообще ничего не понял, потому что я писала, что у меня все отлично. А на перроне стояла, обняв его, и плакала. У него вся рубашка была мокрая, он не шевелился, ни о чем меня не спрашивал.

Мне потом иногда задавали такой вопрос: «Часто люди, попав однажды в такую ситуацию, становятся жертвами на всю жизнь. Как получилось, что у вас она больше не повторялась?»

Буллинг это называется? Нет, такого в жизни со мной больше не было. Думаю, я тогда, 14-летняя, оценила свое поведение сама для себя как правильное, как в целом успешное. Если бы я не нашла Нелю, я боролась бы за перевод в другой отряд, не позволила бы себе долго оставаться среди мокрых матрасов и пинков. Нет. Я обязательно что-то сделала бы. Всегда любила действовать и всегда верила: хороших людей на свете больше.

Я не хотела жаловаться, потому что это слабость, а слабость в себе я ненавидела. В ту ночь, когда мне облили матрас, я просто не спала, сидела на краешке кровати, у меня не было другого выхода. Но к вожатой не пошла. Мне не с кем было посоветоваться. Видимо, меня научили книги, что ли, ведь в реальной жизни таких ситуаций не было.

Хотя нет, нельзя сказать, что не было совсем. Нас с моим другом Андрюшкой, например, старшие мальчишки все время заставляли целоваться. Старшие же всегда издеваются над младшими, правда? А тут дружба такая, мы все время ходили за руку, нас сталкивали и заставляли целоваться – тогда они дадут нам что-то сладкое либо, наоборот, накажут, если мы не согласимся. Но мы никогда этого не делали. Никогда! Я и Андрея любила вот за эту жесткость, твердость такую. Мы отворачивались друг от друга – и что угодно с нами делай! Нас закапывали вдвоем в снег и уходили, Андрей раскапывал и себя, и меня, нас дразнили «жених и невеста». Я рассказала маме, что нас дразнят, когда мы пошли в первый класс за ручку, и мама ответила:

– Вот и продолжайте ходить за ручку. Через неделю всем надоест.

Так и случилось. Поэтому не скажу, чтобы совсем-совсем была к этому не готова. Не бывает безвоздушного пространства. И мои родители точно дали мне сигналы, как действовать. Папа читал нам каждый вечер серьезные романы – и Вальтера Скотта, и Чарльза Диккенса, в них же описывается очень много разных ситуаций, в том числе рассказывается про людей, которые преодолевали трудности. Эти литературные герои – они жили во мне. И сопротивление у меня внутри, конечно, было очень большое.

Однажды, много лет спустя, мы с оператором Михаилом Сладковым оказались в очень жесткой ситуации. Вообще у нас много было разных журналистских, бытовых ситуаций, но этот случай особенный. В России по приказу Ельцина закрывали лагеря для политических заключенных, мы поехали снимать об этом документальное кино. И как это часто случалось в моей жизни, я была единственная женщина среди большого количества мужчин. Туда приехали бывшие политзэки. Июнь. Пермская область. И жара 40 ℃. Нас посадили в пазик, воды не было, а ехать мы должны были, как выяснилось, 250–300 километров. Без воды. Тогда меня поразили эти люди. Они совсем не потели, настолько были сухие, поджарые, могли в любой ситуации выжить. Вода, которая у кого-то случайно оказалась во фляжке, сразу досталась мне, естественно.

Так мы и ехали часов пять или шесть по этим дорогам. Съездили еще на кладбище, тоже без еды, без воды, я выходила из автобуса по малой нужде – они отворачивались, они выходили – я отворачивалась. И когда вечером мы вернулись в какую-то, честно говоря, поганую гостиницу, то Михаил Михайлович Молоствов, депутат Госдумы, знаменитый правозащитник, зашел к нам с Мишей и сказал:

– Знаете, вы бы в лагере выжили. Оба. С вами никто ничего не сделал бы.

И я могу сказать, что это редкий комплимент за мою жизнь. Мы с Мишей просто расцвели. Такой комплимент от этих людей… Стойкость во мне есть, безусловно. И возможно, «Артек» тоже вложил монетку в эту копилку.

Вообще я не верю в плохое. Мне все время кажется, что со мной не может произойти ничего страшного. Не может – и все. Не мо-жет. Я работаю, действую, все, что могу, делаю… Это характер, или воспитание, или от Бога, не знаю. Я же падала в машине на БАМе, мы несколько раз перевернулись. Тогда я впервые услышала, как люди кричат от страха. В машине было две женщины и трое мужчин, кричали мужчины, мы – нет. У уазика отлетело колесо, мы видели, как оно покатилось впереди нас, а наша машина переворачивалась и чуть не упала с обрыва, но зацепилась за дерево, оно качалось, а ниже – пропасть. Первыми через покосившуюся дверь вылезли мужчины. Ну а мы с режиссером Ниной Рощиной – уже за ними.

Даже когда мы летели в машине, у меня была одна мысль. Нет, не прощание с кем-то или сожаление о том, что мужу придется в одиночку воспитывать детей. Нет, я была уверена, что ничего плохого произойти не может. Не может.

И не произошло.

Глава 3

Несчастная любовь

Мы с мужем 53 года вместе (на момент, когда пишется книга). 53 года назад я шла в загс уверенным шагом. У меня есть кусочек видеозаписи – папа заснял церемонию на 8-миллиметровую кинопленку, а я потом все это оцифровала. Наши дети и внуки могут смотреть видео нашей свадьбы и понимать, что это было время, когда их не было на свете, и что именно благодаря этому событию они появились – такая загадка и чудо природы.

Я влюбилась очень рано. Наверное, многие это знают, потому что я часто об этом рассказываю: я познала всю горечь и несчастье невзаимной любви. Кто-то очень правильно сказал, что именно несчастная любовь делает человека человеком, потому что счастливая любовь затмевает разум, делает слепым и глухим, и кажется, что весь мир – для тебя. Человек не замечает, что рядом есть люди, которым не так повезло. И часто потом случается крах – вдруг оказывается, что вовсе и не любовь это была, а временная страсть, обман.

У меня было по-другому. Давайте я вам нарисую словами картинку. Девчонка. Косички. Я заплетала их сама. Мама была либо в больнице, либо на работе, папа никогда не умел этого делать. А косы у меня были довольно жесткие, вечно торчком, перекошенные. Когда я в восемь лет попала на телевидение, мне всегда их перезаплетали. А когда уже у меня росли девчонки, я очень нервничала, что все умеют плести аккуратные косички, а я нет.

Так вот – девчонка с косичками. Мне 12 лет. Я уверенная в себе, веселая, очень любимая. Прихожу домой из школы. Не одна – у меня был друг Андрюшка. Я за него собиралась замуж где-то лет с семи. Он был против, и родители его не очень обрадовались, а я как-то очень спокойно выбирала себе, за кого выйти замуж. Андрюша был абсолютно в моей власти, и его родителям это очень не нравилось. Но мы сидели за одной партой, я делала за него уроки – куда ему было деться? Чудесный был Андрюша.

Мы дружили с трех лет. Я первая сделала ему предложение, сказала, что, когда мы вырастем, поженимся. И он мне ответил тогда очень обидное:

– Я еще не решил, на ком поженюсь.

Помню, что тогда я, как маленькая женщина, сделала для себя вывод, что больше не надо первой делать предложение. Очень уж неприятно, когда мужчина отказывает.

Мы продолжали дружить с Андрюшей. Такая была хорошая детская дружба, позволявшая мне учиться общаться с мальчиками. А еще у меня был старший брат Игорь! Вообще, старший брат, я вам скажу, это пропуск в счастливую семейную жизнь для девочек. Мало того что его друзья невольно становятся женихами: они приходят в дом, тут девочка растет, это так трогательно, они видят ее по-другому. Но и для самой девочки это умение общаться с мужчиной, который чуть старше. Мы с братом жили в одной комнате и очень дружили.

Так вот – я, девчонка с косичками, пришла из школы, естественно, с Андрюшкой, он жил напротив и ушел к себе в квартиру, я – к себе. Андрюшин папа не имел никаких научных регалий, но квартира у них была трехкомнатная. Мой скромный папа был доктором наук и профессором, но квартира была двухкомнатная. Мы с братом в одной комнате, родители в другой, которая одновременно была еще и общей комнатой.

Прихожу домой и слышу, что из большой, общей, комнаты слышны мальчишеские голоса. Я заглянула туда и побежала на кухню, где готовила мама: