скачать книгу бесплатно
Глеб, отпусти!
Марта Зверева
Моя мама продала меня. А он выкупил и забрал себе. Слишком красивый. Зачем ему покупать любовниц? Слишком жестокий. К нему можно испытывать только ненависть. Слишком странный. Что такого случилось в его прошлом, что сделало Глеба таким?Содержит нецензурную брань.
Марта Зверева
Глеб, отпусти!
Пролог
Марианна
Моя мама меня продала.
Я не в обиде на нее. У нас и правда была нелегкая жизнь. Это в столицах между кризисами случаются хорошие годы. А в маленьком провинциальном городе, где нормальная работа только на одном химическом заводе, вся жизнь кризис.
Когда даже в Москву приходит мировой кризис, нам вообще смерть.
Мама была бы рада работать на том заводе. Хоть и говорят, что там за пять лет зарабатываешь рак. Кому очень повезет, тот получает рак костей и долго не знает о своей судьбе. Кому не очень, тот рак крови, и умирает быстро и очень болезненно.
Но зато там хорошо платят. А это жизнь. Хотя бы для детей.
Увы, мама закончила только швейный техникум, а швеи на химическом производстве не нужны.
Когда папа-дальнобойщик ушел от нее к молоденькой официантке из придорожной шашлычной, маме пришлось вернуться к своей профессии и снова шить. Сначала задешево подрубать простыни и подшивать джинсы. Потом начала подгонять по фигуре платья. А потом стала уже и шить на заказ. Но люди у нас небогатые, индивидуальный гардероб мало кто себе мог позволить, так что зарабатывала она мало, но тянула меня, как могла.
Я заканчивала школу, но изо всех сил старалась маме помочь. Подрабатывала почтальоном, мыла полы в подъездах. Копейки, но и они нам помогали.
Скоро я бы закончила школу и нашла полноценную работу. Мы с ней мечтали об этом дне, и о том, какие пирожные купим себе с моей первой зарплаты. Об институте я даже и не думала, конечно. Проще было бы выиграть в лотерею. Хотя, конечно, хотелось. Но это как с духами из глянцевых журналов: помечтала и дальше пошла душиться дезодорантом.
Кулинарный колледж принимал всех, а быть поварихой можно и на химзаводе. Это если бы мне повезло. Или в детском саду, например. Да в той же шашлычной!
Но тут, в мой последний школьный год вернулся отец. Больной, с циррозом.
Та официантка-вертихвостка как узнала, что ему недолго осталось, так сразу его бросила. Он и приполз к матери. Кто еще будет за ним ухаживать, когда станет совсем беда?
И сразу заделал ей ребенка.
Он был счастлив. Ходил, выпятив грудь. Вот он я каков! Даже в таком состонии все еще молодец.
Мама, конечно, малыша оставила, хоть ей было уже сорок пять. Ходила, гладила живот, говорила, что чувствует себя счастливой как в юности.
Да только отец-то был все еще больной.
И ребеночек, как родился, оказался больной.
Чтобы жить, ему нужны были дорогие лекарства. Не такие дорогие, чтобы уж совсем махнуть рукой, но достаточно, чтобы на них уходили все наши деньги. Мама шила по двадцать часов в день, стала кашлять от мелких ниток в воздухе, разлетающихся от дешевой ткани, и носить очки.
Братик мой лежал в кроватке с катетером в руке, бледненький и страшненький.
А я считала дни до окончания школы. Восемнадцать мне уже было, в кулинарном мне бы сразу дали практику, оставалось совсем немного. Я уже не мечтала о пирожных. Только о том, чтобы съехать из дома и жить хоть в общаге, но без этого лазарета на дому и предателя-отца.
Он вскоре совсем слег.
Врачи предложили операцию, которая продлила бы его жизнь еще на пару лет.
Да только где взять денег?
В тот день я подала документы в колледж и возвращалась домой, светясь от счастья. Меня обещали принять, как только я сдам экзамены. Меня знали, были уверены, что сдам хорошо. Появилась надежда.
На входе в квартиру меня встретили два мрачных амбала два на два метра. Молча кивнули, подхватили под руки и понесли по лестнице вниз, невзирая на сопротивление. Я брыкалась, как умела, но молча, потому что горло перехватило ужасом. Мама, рыдая, тащила за ними мой матерчатый чемодан и порванный пакет, откуда выглядывало платье, которое она сшила мне на выпускной.
– Прости меня, доченька, – только и сказала одними губами, когда за мной захлопнулась дверца огромного черного внедорожника.
Я онемела с первой секунды. И ослепла. Слезы текли, не переставая.
Слышала я про такое. Было у бандитов из соседнего райцентра такое развлечение: покупать себе молоденьких любовниц. Ненадолго, как расходный материал. Да и стоили мы тут недорого. Говорят, в Москве чистеньким мальчикам платят в офисах за месяц столько же, сколько тут отваливают за симпатичных девственниц.
Я потом узнала, что за меня заплатили в три раза больше. Хватило папе на операцию и на лекарства Егорке на год.
Я могла бы гордиться своей красотой и тем, как помогла близким.
Но в тот момент я была эгоисткой и думала только о том, что моя мама меня продала.
***
Машина ехала так долго, что никакая истерика, никакое горе и никакие слезы не сохраняли своего первоначального накала. Дороги у нас в районе строили еще на заре молодости моей мамы и сейчас от них остались только раздолбаные куски асфальта на обочине. Меня быстро укачало от езды по колдобинам и начало подташнивать. За тонированными стеклами мелькал лишь однообразный лес и вскоре я впала в немое отупение, устав и бояться, и злиться, и оплакивать свою судьбу. А когда мы выбрались на более-менее ровную трассу, так и вовсе задремала, обняв пакет с выпускным платьем.
О том, чтобы нормально разбудить меня, конечно, никто не позаботился. Просто выволокли из машины, как и запихивали, под руки, и потащили по каким-то коридорам, не дав толком прийти в себя. Я постоянно спотыкалась, но никто меня не ждал. Тащили и тащили. Подозреваю, что поволокли бы и волоком, если бы я не справилась с собственными ногами. Тем, кто меня вез, было все равно.
Затащили в какое-то помещение, резко бросили, так что я покачнулась, привыкнув к поддержке с двух сторон и над ухом развязно гавкнуло:
– Вот, привезли.
– Так и валите.
Голос того, кто меня купил, был тяжелым, грубым, неприятным. Каким еще мог быть голос бандита, который платит деньги за живого человека?
Дверь за моей спиной захлопнулась, щелкнул замок. Воцарилась тишина.
– Как зовут? – Обратились на этот раз ко мне. Больше тут не к кому было.
Думаю, он знал, как меня зовут. Просто… ну, хотел как-то по-человечески? Не знаю.
– Марька… Марианна! – Тут же исправилась я. Мое детское прозвище звучало неуместно. А Марианна слишком выпендрежно.
Я не видела его. Не смотрела. Так и пялилась в пол, прижимая к себе пакет с платьем. Но услышала, как отодвинулся стул и шаги ко мне. Он остановился слишком близко. Я видела начищенные ботинки и острые стрелки на брюках. И темную, какую-то узловатую грубую руку, которая отобрала у меня пакет и кинула в сторону.
– Худая больно, – цокнул он языком. Взял меня за плечо и повертел из стороны в сторону, словно сбоку я покажусь помясистей. Толстеть мне было не с чего, последние месяцы если появлялись лишние деньги, все шло брату, потом маме, которая никак не могла восстановиться после родов, потом отцу. Я была в списке последней.
Может быть, не понравлюсь такая тощая и меня отпустят?
Хотя нет, вернут же и деньги назад захотят. А мама, небось, уже бросилась все оплачивать.
– Покажи сиськи.
Я вздрогнула. И тут же скрестила на груди руки.
Но он был сильнее, и грубые пальцы силой отвели мои руки от груди, а потом просто рванули тонкую маечку, которая с готовностью расползлась, открывая все, что он хотел видеть.
Так я и стояла, глядя в пол и заливаясь краской, пока мужчина разглядывал меня беззастенчиво и нагло. Товар же можно рассмотреть после покупки?
И проверить в деле. Это был следующий логичный шаг. Но вместо этого мой хозяин вдруг отпустил меня, обогнул, подходя к двери и отпирая замок и свистнул куда-то в коридор.
Я воспользовалась моментом, чтобы запахнуть на себе остатки футболки, натягивая на невеликие свои богатства, подхватить пакет с платьем и загородиться им. Они ведь захватили мой чемодан?
Но в комнате, куда меня привели, его не было. Зато была широкая кровать и кресло. Здесь было все очень просто, но чисто.
Я не успела испугаться, что замок за мной заперли и сообразить переодеться хотя бы и в выпускное платье, как дверь снова распахнулась и в комнату вошла женщина средних лет. С пучком на голове, в котором виднелись седые пряди и в белом халате. Впрочем, довольно мятом.
– Ложись, – равнодушно сказала она, не глядя на меня. – На край. Трусы снимай, раздвигай ноги.
Я остолбенела. Ей-то зачем? Что за извращения?
– Ты девственница, что ли? – Нахмурилась она и наконец посмотрела мне в лицо. – Все равно ложись. Если ты чистая, то анализы, наверное, можно не брать… Хотя мало ли, наркоманка какая.
– Нет! – Возмутилась я. – Я нет!
– Посмотрим. Ложись, ложись.
Пришлось подчиниться. Тем более, что я наконец сообразила, что это врач и насиловать меня пока никто не планирует.
У гинеколога я была один раз, и мне очень не понравилось. Эта женщина вела себя гораздо аккуратнее. Я почти ничего не почувствовала, а она уже сдвинула мои колени, собралась и вышла, не удосужившись попрощаться.
Только я выдохнула, ожидая, что никто теперь не побеспокоит меня, пока анализы не будут готовы, как дверь снова щелкнула и шкафообразный охранник внес поднос с едой. Я забыла прикрыться, ошеломленная всем происходящим, и его взгляд запомню надолго. Липкий, влажный, как будто он меня потрогал потными руками.
Но он быстро отвел глаза, грохнул подносом о тумбочку у кровати и вышел, не забыв запереть дверь.
На этот раз я первым делом бросилась к пакету с платьем.
Не в таких условиях я собиралась его надеть. Тут даже зеркала не было, чтобы посмотреть на себя. Ткань была легкой, летящей, словно невесомой. Благородный цвет пепельной розы. Прихваченные на плечах золотистыми фибулами складки ткани спускались до талии, где пояс плотно обвивался вокруг моего стана, а дальше юбка расходилась волнами до самого пола. Но чтобы не оставлять руки совсем обнаженными, от фибул еще разлетались широкие ленты. Это платье даже для нашего сельского выпускного было слишком роскошным. Мама хотела, чтобы у меня был настоящий сказочный бал перед тем, как мне пришлось бы на всю жизнь погрузиться в безрадостный бесконечный быт.
Для дома бандита, купившего меня для секса, оно было настолько вызывающим, что даже как-то приободрило меня. Вот такой у меня будет выпускной. Под насильником и преступником. Все, о чем может мечтать девушка на пороге взрослой жизни.
Но тот, кто меня купил, не задумывался об этом.
Он пришел через несколько часов, когда я уже поела и отдала пустую тарелку амбалу, который на этот раз на меня не пялился.
Я наконец посмотрела на него. Высокий, крупный. С жестким, но даже как-то по-мужски красивым лицом. Большими руками, унизанными золотыми перстнями.
Зачем таким мужчинам кого-то покупать? Наши девчонки за гораздо меньшие деньги сами побежали бы, задрав подол.
Он прошел к моей кровати, с которой я вспорхнула при первых звуках в районе двери. Расстегнул и снял рубашку. Плюхнулся, откидываясь на подушки. Коротким властным жестом поманил меня:
– Иди сюда. Расслабь меня.
– Как… – я приблизилась вплотную.
– Ну как, как… губами, – проворчал он, расстегивая ремень и ширинку на брюках. – Давай сама.
До меня дошло. Что ж, мой первый опыт будет слегка нетрадиционным.
Эта будничность происходящего, совершенное спокойствие мужчины, чьего имени я даже не знала, абсолютная его уверенность, что я не начну орать, выцарапывать ему глаза и биться в истерике, гипнотизировали меня. Как кролика перед удавом.
Ну начну. Орать, выцарапывать и биться. А толку? Кто тут придет мне на помощь? Громила за дверью? Он скорее подержит, чтобы хозяину было сподручнее насиловать.
Из ширинки показался толстый и вялый член. Я впервые видела его так близко и желания продолжать смотреть не возникало. Мою ладонь схватили и заставили положить на мягковатую отвратительно теплую плоть.
– Не умеешь, что ли? – Насмешливо и презрительно спросил мой хозяин.
– Нет… – я держала его кончиками пальцев, чувствуя, как подрагивая твердеет его орган.
– И девственница. Где ж тебя до восемнадцати хранили? В морозильной камере?
У меня было ощущение, что его этот факт раздражает.
Я промолчала. Не оправдываться же всерьез тем, что мне было не до любви. А просто так, ради опыта, не хотелось. Тем более в подвале, на покрытом странными пятнами матрасе, как большинство моих подружек.
– Ладно, просто ляг рядом, я сам, – вздохнул мужчина.
Я неловко вытянулась на краю кровати, стараясь не смотреть в район его паха. Зажмурилась и приоткрыла губы. Он тяжело засопел, завозился и моих ноздрей коснулся мускусный и кисловатый мужской запах.
– Открой ротик шире! – скомандовал он, и это было последнее, что тот, кто купил меня у моей матери, сказал в своей жизни.
За дверью что-то взорвалось, она шарахнула об стену, я зажмурилась еще сильнее, в комнате оглушающе грохнуло и на лицо мне брызнули теплые соленые капли.
***
Глеб
Сколько лет прошло с шальных девяностых! В столицах давно научились не только заключать контракты на сороковых этажах небоскребов, но даже с женщинами. Но в провинции до сих пор ради закупки сраной арматуры нужно выжрать пять литров водки, выпотеть из себя мозги в сауне и выебать хотя бы одну целлюлитную шлюху из местного «эскорта». Иначе ты не мужик! И не достоин использовать в строительстве своего херового торгового центра их великолепный металлопрокат!
Особенно роскошно это все выглядит, когда ты день назад прилетел из Лондона, где зарубежные партнеры в честь сделки сводили тебя на премьеру в Национальный театр, пригласили выпить бархатного портера в паб с пятисотлетней историей, а ночью ты зажигал с двумя охренительно рыжими студенточками, подцепленными в одном из клубов Сохо.
А сегодня обливаешься потом в обшарпанных интерьерах советской бани. Стараясь не смотреть на то, как жирный боров с тремя подбородками, который собственный хер последний раз двадцать лет назад видел, крякая, впердоливает сисястой блондинке.
Та фальшиво вскрикивает и ненатурально стонет. Но кто это слышит за гремящей попсой?
Контракты уже обсуждены и почти подписаны. Это будет с утра. Сейчас мы «отмечаем». Выжрали уже половину водки, заели местным каким-то жирным мясом: «Ты попробуй, у вас там в Москве такого нет, все себе оставляем». И вместо того, чтобы удалиться в кабинет пить виски и курить сигары, закрепляем дружбу публичным трахом.
