скачать книгу бесплатно
– Сильно?
– В ногу и руку! Поцарапало, но матерится, как тяжелый!..
– Раз матерится, значит, легкий!..
– Командир!.. – подбежавший к Стольникову радист протянул капитану наушник.
– Кто? – стиснув зубы и очередью ломая пополам одного из людей Алхоева, прорычал Стольников.
– Алхоев!..
– Пусть перезвонит!.. Я занят малость!..
Боец прижал наушник к голове:
– Командир говорит, чтобы ты целовал овечий зад, извини! – И он снова протянул наушник капитану: – Говорит: срочно!
Стольников схватил наушник.
– Ну что тебе, Магомед? Нашел время!..
– Сашья, сдаваться пора, Сашья…
– Согласен. Оружие на землю и выходите с поднятыми руками.
Алхоев разразился глухим, хриплым смехом.
– Сашья, Сашья… Ты все такой же весельчьяк!..
Трассеры, ударяясь о камни, уходили в темное небо яркими, тонкими и безупречно ровными молниями. После их ухода в глазах еще некоторое время оставался мутный светлый след. Боевики бросали гранаты, взрывы ухали с перерывами в несколько секунд, и Стольников с опаской посматривал вниз. Он уже и не знал наверное, что лучше – биться здесь, в лесу, имея хоть хрупкую, но линию обороны, или же выйти на открытое место, вытянув за собой боевиков, чтобы залечь подковой и ждать, что предпримет Пушков. А в том, что подполковник уже что-то предпринимает, Стольников не сомневался…
– Сашья, зачем людей губишь? Скажи своим, пусть опустят автоматы. Мне ты нужен, а их я домой отпущу, Аллахом клянусь.
– Скажи честно, Магомед, – тянул капитан, рассчитывая время выхода к подножию холма. – За что ты меня так не любишь? За братца своего отмороженного или за тех твоих тридцать баранов, которые мой взвод под Самашками врукопашную одолеть решили?
– Зачем мне о воинах своих скорбить, Сашья?.. Их Аллах принял, им теперь хорошо. Они смерть достойную приняли, от ножей неверных, чистыми в небо ушли… Ты за брата моего ответить должен.
Ключников с Масловым на плече и прикрывавший его Баскаков уже расставались с холмом. До покрытой голубой сединой равнины им оставалось сделать несколько шагов. Между ними и Стольниковым с радистом, шедшими последними, было не более восьмидесяти метров.
– Чистыми, говоришь? А ты в курсе, что мы ножи салом смазываем? Со свининой в требухе твои выродки пред Аллахом предстали, Магомед! А брат твой, тоже выродок, сидеть ему, суке, не пересидеть! «Черный лебедь» – самая лучшая гостиница для твоего тейпа, Алхоев!.. Засим пока, до связи!..
– Ш-шакал!.. Ты и собаки твои висеть в этом лесу будут вниз головой! Я с вас лично шкуру снимать буду, с ног начиная!..
– Ты только обещаешь, – усмехнулся Стольников и бросил наушник бойцу: – Уходим, парень!..
* * *
Это случилось два года назад, во Владикавказе, откуда поправившийся после ранения Стольников собирался выехать в расположение своей бригады в Грозном. Как раз туда возвращался взвод роты материального обеспечения, в качестве караула доставивший во Владикавказ пришедшее в негодность оружие, и Стольников решил доехать со своими, не ломая голову над проблемами трансфера. Но взвод отправлялся в бригаду только через три дня, и нужно было ждать. Впрочем, Саша находил в этом положительный момент. Связавшись с Пушковым, он объяснил ситуацию, получил разрешение прибыть позже и тут же отправился к той, с кем познакомился в госпитале.
Медсестра Таня была девушкой покладистой, и двое суток ожидания превратились бы для Стольникова в сказку, если бы не брат Тани, бизнесмен. Саша два месяца ухаживал за нею, как может ухаживать раненый разведчик, живя надеждой на скорую любовь, но каждый раз, когда сказка должна была стать явью, брат девушки, Володя, попадал в неприятности, и Таня от этого теряла ощущение романтики.
Во Владикавказе Володя имел птицефабрику, а в качестве приложения к ней – чеченскую «крышу». «Крыша» должна была защищать бизнес Володи от посягательств на него других «крыш». А поскольку все «крыши» во Владикавказе были чеченскими, то на бизнес Володи покушались исключительно чеченцы. И когда они покушались, на птицефабрику приезжала чеченская «крыша» и после долгих разговоров на чеченском языке Володе сообщала решение на русском – платить нужно, потому что требуют справедливо.
Таким образом, у Володи не было никакой «крыши», и не платил он только тем чеченцам, которые не приходили и не требовали. «Крыш» во Владикавказе было много, а птицефабрика одна. От этого противоречия Таня часто плакала в самые неподходящие мгновения – то на ночном дежурстве, то дома, где Стольников иногда появлялся в качестве гостя.
И вот наконец сбегать было не нужно, и Саша поздним вечером пришел к Тане. Но девушка сидела в слезах и говорила, что к брату снова приходили и сказали, чтобы завтра утром он подготовил деньги. А у Володи денег уже нет.
– А почему бы Володе не пойти в милицию?
И Таня сообщила, что во владикавказской милиции тоже работают чеченцы, и вся надежда только на УБОП, в который Володя обращаться боится, ибо жизнь у него, как и птицефабрика, одна, а «крыш» много, и не все ли равно ему потом будет, кто этими «крышами» будет заниматься. Слушая этот бред и понимая, что и сегодня ему не отдадутся, Стольников разозлился и сказал:
– Завтра я перекрою «крышу» на птицефабрике твоего нерешительного брата.
– Правда? – спросила легкомысленная Таня, и по ее счастливой улыбке Стольников догадался, что сделать это нужно было раньше.
На следующее утро он уже сидел в кабинете брата Тани. В одном углу на полу разместился перепуганный директор, Володя, в другом – избитый и чувствующий себя прескверно человек из чеченской «крыши». Все вместе они ждали «крышу». Пять минут назад Стольников сунул в безвольную руку посланца телефонную трубку и велел пригласить старшего.
И теперь все ждали старшего.
– Что за проблема у Володи? – спросил, не отрывая глаз от дороги, водитель джипа. В принадлежности его крови к горскому роду ошибиться было невозможно, точно так же как и его спутника.
Этот кавказец лет тридцати, как и водитель, был одет в удлиненную куртку, фасон которой вошел в моду вместе с выходом на экраны фильма «Карты, деньги, два ствола». Мода минула, но ни у одной из групп людей она не задерживается так долго, как у горцев, числящих себя под знаменами криминала. Они последними сняли малиновые пиджаки, последними перестали носить вышедшие из моды у серьезных людей спортивные костюмы и теперь задержались с модой английского кроя.
– Какие-то шакалы приехали, избили Мусу и сейчас требуют, чтобы ты приехал.
– Русские?
– Не знаю.
– Сейчас узнаем.
Водитель прижал локоть к торсу, убедился, что оружие при нем, и важно качнул головой. Спесь нужно напускать еще в дороге, чтобы из машины выйти уже с грозным угрюмым видом. Морда лица во взаимоотношениях владикавказской братвы – дело первое и почти основное.
Оба были убеждены в том, что это не их знакомые, не люди Руслана Алхоева. Не чеченцы, короче. Муса ясно сказал: «Чужие». Ведь ему достаточно было сказать «Я от Руслана», и директор сразу предложил бы ему кофе. Но кофе пьют только риелторы, брокеры и директора птицефабрик. Настоящие мужчины пьют чай. Но откуда этому русскому шакалу знать об этом?
– Это что за тачанка? – у самого себя спросил водитель, разглядев у стеклянного входа птицефабрики белую «шестерку».
– А, это сестры его. Все времени нет к ней в гости заехать. Телка красивая, клянусь.
– Шакалы! – окончательно догадавшись, что дорогу ему перекрыли русские, взревел пассажир. – Совсем страх потеряли! Сто долларов ставлю, Малик, – это «гастролеры» из Москвы!.. – слово «гастролеры» он четко выговорить не смог, поэтому после второй неудачной попытки заменил его понятием «приезжие». – Пытаются и здесь все прибрать!
Спешившись, они обошли «шестерку», демонстрируя всем за стенами здания, что никуда не торопятся. Потом такой же неспешной походкой поднялись в офис.
Помеха страсти Стольникова директор Володя сидел на полу и являл собой жалкое зрелище, когда чеченцы, отворив ногами дверь в приемную, зашли в кабинет. В углу еще в более плачевном состоянии замер несчастный Муса.
Глядя перед собой, кавказцы прошли до центра необъятного кабинета и только после этого стали осматриваться. Перепутать эти хозяйские движения внутри своей собственности было так же трудно, как и понять спокойствие развалившегося в кресле светловолосого высокого незнакомца.
– Это кто? – спросил Рустам Алхоев, тыча в сторону Стольникова ключом от джипа. Среди всех неприятных чеченцев он пользовался авторитетом самого неприятного, потому что, люди поговаривали, с братом его безуспешно воюют федеральные войска под Грозным.
– Скажи ему, что я по делам, – облегчил Володе задачу Саша.
– Он по делам, – машинально повторил директор.
– Спроси эту животную, – снова показал ключом на Стольникова Рустам Алхоев, – знает ли он, в чей дом зашел? Или он хочет разговора с другими нюансами?
Стольников расхохотался.
– Чурка ты раздолбанная!..
Договорить он не успел, двое одновременно выхватили оружие.
Вскочив с кресла, Саша ногой ударил в голову спутнику Рустама, а самому Рустаму засадил кулаком в живот.
«ТТ» Алхоева улетел в угол, где сидел Володя, а над ним, в рамке, улыбался Путин. Малик оказался более цепким, выбить оружие из его руки сразу не получилось, поэтому Стольников, не мудрствуя, с размаху опустил кулак ему за ухо, а вторым кулаком нашел чеченский подбородок. Клацнув челюстью, Малик упал, потеряв сознание.
Подняв «ТТ», капитан подошел к Алхоеву, подогнул колени и рухнул ими на спину чеченцу. Тот шумно хрюкнул и стал хватать пересохшими губами воздух.
Этот русский и те, кого он представлял, были настоящими шакалами и идиотами. Они не поняли главного. Люди из Чечни прибывали сюда в течение последних пяти лет. Каждому вновь прибывшему уже были готовы место, должность, деньги и власть. Всяк встающий на пути падал ниц или навсегда исчезал. Где теперь эти Димы Большие, Паши Северянины и Гоги Каберидзе? Их нет. Они уехали. Кто в страну Вечной Ночи, кто просто за границу. И уже никто не в силах исправить вновь установленный порядок. А этот русский – конченый человек. Он покойник. Он не понимает, кому перешел дорогу и у кого на спине сидит. Очередной неверный, занявший место на кладбище. Хотя нет, не занявший. Эти русские постоянно норовят попасть туда вне очереди.
– А теперь я тебе объясню, что такое «нюанс», – услышал Рустам Алхоев, родной брат Магомеда Алхоева. Он смотрел, как русский взвесил на руке «ТТ» и рукавом вытер ствол. Ненависть душила Алхоева, у него перед глазами плыли картины мести, и каждая последующая была страшнее предыдущей.
А Стольников между тем рывком схватил его за пояс, придавил ногой поясницу и одним движением разорвал ремень. Такого унижения Алхоев-младший никогда не испытывал.
– Словарь русского языка трактует слово «нюанс» как «тонкое, едва уловимое различие в чем-нибудь», – говорил, сидя на нем, командир взвода разведки оперативной бригады особого назначения. – Но ты не знаешь, что такое «трактует», а потому я объясню тебе проще…
– Ты что делаешь, покойник?! – взревел Рустам Алхоев, чувствуя, что его освобожденные от брючного ремня брюки соскочили до колен.
Повернув голову, он заметил, как русский взмахнул его «ТТ», и в следующее мгновение перед глазами брата главаря незаконного вооруженного формирования вспыхнул фейерверк разноцветных огней. Рустам дико закричал, а директор Володя, округлив глаза, смотрел на нижнюю часть туловища своей «крыши». Так с его «крышей» еще никто не поступал.
Между тем Стольников поднялся на ноги, отряхнул колени и, не обращая внимания на изумление пришедшего в сознание Малика, склонился над звонко кричащим Алхоевым.
– У тебя пистолет в заднице, – сказал Стольников, – и у меня пистолет тоже в заднице. Вот эта большая разница и называется нюансом. Если подозреваешь, что я нарушил твои конституционные права, имеешь право обжаловать мои действия в районной прокуратуре. А я пока позвоню в УБОП.
Через четверть часа СОБР антимафиозного ведомства упаковывал «крышу» Володи, и по всему чувствовалось, что УБОП этой нечаянной встрече жутко рад и у него есть масса вопросов к задержанным.
Этой ночью Стольников испытал глубокое удовлетворение от содеянного. Свобода, которую получил ее брат, сотворила с Таней чудеса.
И эту короткую сказочную связь, и свое знакомство с братом Магомеда Алхоева Стольников хотел бы сохранить в тайне, но слава, как известно, бежит впереди лошади воина. Еще неизвестно, кто вперед узнал о нецелевом использовании «ТТ» – комбриг или Алхоев. Как бы то ни было, но, куда бы ни отправлялся Стольников на задание, он имел дело только с Алхоевым. За редким исключением разве что…
3
На этом участке уже нечем было дышать. И сейчас, кашляя от раздирающей горло едкой пыли, сырого и хорошо прожаренного мяса, пороховых газов и раскаленного железа, разведчики с отчаянием разглядывали встречающую их равнину. То и дело раздавался переходящий в шипение гул, и тогда лес озарялся длинной огненной струей: Тарасенко методично поливал боевиков из огнемета.
Это была смерть. Сейчас Стольников отдаст приказ добраться до лощины и закрепиться в овраге. До рассвета будет жизнь. А потом – смерть. Если не поможет Пушков. Хотя все понимали – ничем он не поможет. Авиацией? Так своих накроет. Или Стольникову отдать приказ накрыть свою позицию артиллерией?
Но тогда уж лучше подраться… Пусть лучше чехи всех положат, чем – свои…
– Алла!.. – кто-то гортанно закричал за спиной разведчиков, и Стольников услышал «свой» выстрел.
Как это странно… среди сотен выстрелов услышать «свой». Но его всегда слышишь. И знаешь: этот – твой. Твой, который пройдет мимо. Который тебя достанет неслышим, он поражает молча.
Пуля прошла под мышкой Стольникова, между левой рукой и туловищем. Она надорвала ткань «разгрузки», оцарапала и обожгла кожу.
– Черт!.. – вырвалось у капитана, он, споткнувшись, последние метры спуска преодолел кубарем.
– Командир?! – сообразил Ермолович.
– Порядок! – отозвался, поднимаясь и тряся головой, капитан. – Выносите Маслова! Все – к ущелью! Все видят яблоневый сад?
– Есть яблоневый сад! – отозвался кто-то.
– Да там не ущелье, а овраг! – добавил прапорщик Жулин.
– Хоть овраг, хоть ущелье – туда! – прорычал Стольников. – Занять оборону! По двое – вперед!..
И тут же радист, единственный из группы в «сфере», упал, обняв дерево, как женщину.
– Заберите его и радиостанцию! – приказал Стольников, давая знак Тарасенко, чтобы тот следовал за ним на высоту, навстречу чехам. – Уходите все в лощину, я их тормозну!..
Он оглянулся, провожая отделение тревожным взглядом. Только бы вышли. Только бы все. А сам он выйдет. Обязательно выйдет. Вместе с Тарасенко. Только так.
Боевик шестьюдесятью метрами выше удовлетворенно качнул головой. Его выстрел превзошел ожидания: пуля из СВД хоть и не пробила «сферу» разведчика, но голова дернулась так, что можно надеяться на вывих позвонков. Аллах акбар. Одним неверным на земле меньше. Ему заплатят компенсацию за утрату здоровья – сто долларов под роспись в их грязной ведомости. Столько же в девяносто девятом заплатили бы воину Аллаха за его смерть. Сколько тогда заработал он, Омар? Две тысячи двести долларов, кажется. Но в штабе Хоттаба тогда ошиблись и выдали половину фальшивыми. Это не вина Хоттаба – сводного брата Магомеда. Хоттаб никогда бы не обманул. Просто так получилось.
«Я тоже уйду к всевышнему», – вдруг подумал Омар, с удивлением посмотрев на то место на груди, куда только что, выбив из его рук винтовку, ударилась пуля. Из кармана, где лежали паспорт и водительское удостоверение, кровь не лилась. Она расползалась по черной майке блестящим пятном.
О, нет предела благодарности тебе, великий и могущественный Аллах… Ты позволил умереть с кровью на теле. Воин должен умирать, видя свою кровь. Рай господень, кущи небесные, блаженство вечное, Тобой дарованное…
И тут же пуля из автомата Стольникова раскроила ему череп.
Уже овладела чехами уверенность, что дело идет к завершению. Уже не было никаких сомнений. Разведчики сгруппировались и скоро появятся на равнине. Вот тогда все и закончится. И давно бы чехи бросились вперед, чтобы застать русских еще до лощины, на открытом месте они были как зайцы на траве! – но кто-то засел на самом подножии холма и стрелял как заводной. Превосходство в количестве теряется, когда по тебе безостановочно лупит огнем хотя бы один человек, достать которого выстрелами из-за камней невозможно.
Здесь командует опытный командир. Магомед его знает и ненавидит. Этот «капитан», как называет его Магомед, хитрая лиса. Он смог увести своих от пылающего вертолета, а сейчас уходит по равнине! Он и засел в камнях, это он сдерживает воинов Аллаха!.. Его хорошо видно в прицел, но он лис хитрый – выскочит, посмотрит и снова в укрытие. И – бесконечный огонь…
Два раза воин Алу брал его в прицел и дважды ругался, когда лис оказывался хитрее охотника.
Они уходят. Пора давить, пора! Уже дважды Магомед давал приказ выдавить русских из леса, но как можно давить, если двое не дают поднять головы сотне?
– Уничтожьте этих тварей! – взревел Магомед. – Тысяча долларов тому, кто вышибет мозги у этих двоих, и десять тысяч – кто приведет ко мне командира разведчиков!.. – Он не знал, что один из тех двоих Стольников. Тот, за пленение которого он заплатил бы вдесятеро больше. Но в голову Алхоеву не пришла мысль, что это капитан остался прикрывать своих. Давно такого не видел Магомед, с девяносто пятого. Это там командиры в героев играли…
Алу трижды отползал, дважды вскакивал и перебегал. Десять тысяч – деньги немыслимые!
Он вскочил, пробежал еще метров сто, затаился за деревом и увидел Шамиля. Ему тоже нужны десять тысяч! Нет, Алу будет первым!.. И вдруг он почувствовал, что опасность миновала и он будет жить. Алу засмеялся. Пусть умирают Шамиль с Мусой! Пусть все они умрут! Он придет к братьям и скажет: «Это был настоящий ад. Наши братья умирали у меня на глазах. Неверные наваливались десятками, они стреляли в нас, забрасывали гранатами. Рядом со мной разорвалась одна – Аллах всемогущ! – он отвел руками осколки, но ему не хватило рук отвести волну. Она накрыла меня и завалила пылью… Я пришел в себя, когда бой был закончен. Мы бились до конца, до последнего патрона. Меня не заметили, и я пролежал до вечера. Аллах уберег меня во второй раз. Он хотел, чтобы я остался жить и рассказал вам о смерти его воинов. И у меня есть тысяча долларов».
Он скажет так. Алу будет героем. Его отвезут подлечиться в Турцию или Грузию. О нем будут слагать песни. Да, Аллах не хочет его смерти.
Отвалившись от дерева, Алу развернулся и захлебнулся собственным влажным дыханием. Прямо перед ним стоял высокий светловолосый русский с лицом, измазанным зеленой краской. По щекам русского струился пот, этот русский выглядел усталым, очень усталым. Но взгляд был настолько силен и неприятен, что Алу стало страшно. И вдруг он почувствовал, что снизу, начиная с колен, к его сердцу поднимается горячая, густая волна…
Алу опустил взгляд и тут же ощутил боль, которую не чувствовал еще несколько секунд назад. Эта боль перехватила судорогой челюсти, сковала мозг. А Алу стоял и смотрел на руку русского, в кулаке которого была зажата рукоятка ножа. И рукоятка эта была уперта во впалый живот Алу до упора…
