скачать книгу бесплатно
* * *
Сложная система полевых укреплений защищала немецкие позиции. Развитую систему траншей усиливали ряды мешков с песком, деревянная обрешетка и местами железные или бетонные перекрытия. В зависимости от предназначения в некоторых местах траншеи были неглубоки, а в иных можно было стоять во весь рост. Траншеи разделялись на секции, образуя зигзаги. Расположенные кое-где блиндажи играли роль командных пунктов, убежищ при артобстреле и передовых лазаретов. Большинство траншей было оборудовано ступенями для стрелков, огневыми позициями для снайперов, стационарными перископами. У некоторых траншей имелись стальные брустверы с бойницами. Перед траншеями располагались проволочные заграждения, достигавшие в ширину до тридцати метров. С тылом передовые траншеи соединялись ходами сообщения, по которым на позицию прибывало подкрепление.
Такие укрепления были на передовой. Здесь, на полигоне, все было гораздо проще – ряды колючей проволоки, за ними – несколько рядов траншей. На «позиции» медленно полз немецкий танк. Мощная и грузная металлическая коробка угловатой формы хищно скалилась стволами пулеметов и орудия. Ревя двигателем, танк, украшенный крестами, приближался.
Немецким солдатам во время эксперимента было разрешено палить по танку из всего имеющегося в наличии стрелкового оружия. Что, собственно, и происходило. Залпы, одиночные выстрелы сменялись пулеметными очередями и выстрелами из легких орудий. Танку, однако, все было нипочем! Хищно урча, страшная машина легко, как нитки, рвала ряды колючей проволоки, валила столбы и приближалась к траншеям.
Видя, что ничем нельзя остановить танк, солдаты обеспокоенно заметались по окопам. Их предупредили, что сегодня произойдет испытание нового оружия, но что это будет за оружие – никто и вообразить себе не мог. Понимая, что танк вот-вот вдавит их в землю, солдаты, бросая оружие, панически бежали прочь: страшное железное чудовище, которое невозможно ничем поразить, деморализовало их полностью. Наверное, подобные чувства внушил бы белым лабораторным мышам огромный камышовый кот…
Впрочем, ничего удивительного в такой реакции не было – если вспомнить первую публичную демонстрацию первого в мире фильма братьев Люмьер «Прибытие поезда», то она вызвала у зрителей не меньшую панику, истерику и шок. Сцена, где поезд прямо с экрана несся в зрительный зал, заставила большинство присутствующих разбежаться.
Полковник торжествовал.
– Уж если наши солдаты дрогнули, то русские наверняка побегут, как зайцы! Вы же сами видели, господин генерал, – ведь танк даже не стрелял. А если бы изрыгал огонь!
Гинденбург был поражен.
– Да, да… – ошеломленный старый вояка покачал головой. – А какие основные характеристики?
– Танк, как вы уже видели, господин генерал, представляет собой бронированную коробку ромбовидной формы с обведенной по ее корпусу стальной гусеницей, – начал пояснять Диркер, достав схемы. – Корпус покрыт броней. Она защищает от винтовочных пуль, шрапнели, легких осколков снарядов.
– Вооружение?
– Вооружение располагается в спонсонах – бортовых полубашнях. Для уменьшения веса тридцатимиллиметровую броню оставили только в носовой части, в других частях толщина брони варьируется от пятнадцати до двадцати миллиметров, – генерал и полковник склонились над чертежами.
– Великолепно! – подробно ознакомившись с устройством и лично осмотрев технику, произнес фон Гинденбург. – Надо использовать в наступлении. Это что, экспериментальный танк? Только один? Ничего, и одного будет достаточно, чтобы нагнать страху на русскую армию! Только надо подумать о направлении главного удара. Хотя… А если утечка информации? Ведь и в газетах о нем писали!
– У нас есть способ направить русских по ложному следу! – ухмыльнулся Диркер.
– Действуйте, полковник, – положил руку ему на плечо генерал. – Признаю: вы меня убедили. Если что – обращайтесь ко мне в любое время. Все, что от меня зависит, я сделаю. Такое оружие, против которого противник бессилен, нам жизненно необходимо.
Глава 5
– Гляжу я на это и диву даюсь, – насмешливо покачал головой офицер с побитым оспой лицом. – Для кого-то война – исполнение своего долга, для кого-то возможность нажиться…
– Это вы о чем, ротмистр? – поинтересовался сидевший рядом высокий подполковник.
– Ну, как же? Мы с вами не дети… Испокон веков было так, что кто-то за Родину кровь проливает, костями ложится, а кто-то на военных поставках ручки свои греет. Так было, есть и, к сожалению, будет всегда. Но ведь я не о том. Такие широкие темы я сейчас затрагивать не хочу, – он с усмешкой провел рукой по скатерти, будто стряхивая с нее что-то. – Вы посмотрите вокруг.
– А что такое? – подполковник поднял голову и взглянул по сторонам. Все было как обычно, и ничего такого, чтобы особенно отличалось от привычного ему порядка вещей в офицерском собрании, глаза не находили. Кто-то из господ офицеров играл в бильярд, кто-то сидел в клубном кресле, развернув газету, большая часть разговаривала – каждый о своем.
– С началом войны среди некоторых офицеров появилась глупая мода – украшать себя разными побрякушками, чтобы произвести впечатление на слабонервных женщин, – продолжал ротмистр. – Идет бывало такой хлыщ, весь опутанный ремнями портупеи, при шпорах, а сам – как новогодняя елка! На нем и револьвер, и бинокль, и фотоаппарат, и даже свисток для поднимания солдат в атаку! И вот глядишь и не понимаешь – офицер это или кукла какая-то?
– Да, это бывает… – задумчиво проговорил подполковник, перелистывая газету.
– А появится такой тип на передовой – ну, тут уж форсу на целый полк хватит! Да что далеко ходить, – воодушевляясь собственными речами, заговорил ротмистр. – Буквально неделю тому назад явился и к нам этакий пижон – военный журналист. Весь в ремнях, портупеях, и револьвер при нем, и кольт. Все на нем чистенькое, с иголочки – картинка, а не человек. И сообщает, мол, прибыл к вам, чтобы написать репортаж о наших героических солдатах – защитниках веры, царя и Отечества. Ну, хорошо, говорю, я вам предоставлю такую возможность.
– И что же дальше? – спросил подполковник.
– Отправились мы на передовую. Начал он чем дальше, тем больше разочаровываться. «Ну, разве это порядок? Ни тебе аккуратности, ни симметрии, ни сверхпатриотизма. Солдаты все какие-то серые, без настроения…»
– А какое же он настроение желал у них отыскать?
– Известно какое – чтобы они день и ночь этакими героями выглядели, по струнке все, да чтобы под линейку. Я говорю: милейший, это фронт, а не парад императорский – нет, он нос воротит. Не видно, дескать, никакого куражу и храбрости. Надулся, как индюк. Ну, а вот когда я его на передовую отвел да он вылез на передний край, германцы аккурат огонь и открыли. Спесь слетела с «военного журналиста» буквально за полминуты. Белый как полотно стал. Кричит, озирается, в истерику впал! Не желаю, говорит, погибнуть, спасите-помогите, все что угодно для вас сделаю, дорогие мои солдатики!
Офицеры расхохотались. Разговор их происходил в офицерском собрании, о котором стоило бы сказать несколько слов.
Жизнь полка всегда была заполнена ежедневными учениями, где оттачивалось воинское мастерство. А вечером в помещении офицерского собрания царили радость и веселье. Поступая после окончания училища в полк, молодые корнеты автоматически становились членами полкового офицерского собрания. Эти два слова очень многое значили для юноши, еще не знавшего свет и начинающего по-настоящему входить в жизнь со всеми ее радостями и горестями. Входя впервые в него, он входил в новую семью. Воспитание начиналось сначала, и то, что еще не привилось в училище, молодой офицер впитывал в себя в стенах своего собрания. Здесь молодой офицер воспитывался в верности Родине и обожании своего родного полка.
Полковые офицерские собрания в гвардии были заведены в царствование Александра II. До этого времени офицеры могли собираться лишь на частных квартирах. Собрание играло важнейшую роль в повседневной жизни офицера, сплачивая данную часть, обеспечивая проведение досуга. Семьи офицеров полка, особенно стоящего в небольшом городке, были знакомы друг с другом, и собрание являлось естественным и удобным местом их встреч, избавляя от необходимости устраивать слишком частые домашние приемы и званые обеды, которые и так были в обычае. Общение в собрании облегчало и проблему знакомств – многие офицеры женились на дочерях и сестрах своих сослуживцев. Полковой командир, как единственное лицо, целиком отвечающее за свою часть, являлся естественным руководителем собрания. В его деятельности обязаны были участвовать все офицеры части, внося на его содержание небольшие взносы. Здесь периодически, обычно еженедельно, устраивались балы с привлечением полкового оркестра, вечера и другие мероприятия. По праздникам или иным поводам давались балы и званые обеды командиром полка. Возможности культурных развлечений были в провинции часто ограниченны, но это в некоторой степени компенсировалось распространенностью в самих офицерских семьях различного рода музыкальных вечеров, любительских спектаклей…
Война изменила многое, но офицерские собрания даже и на войне оставались главным местом встреч, своеобразным военным клубом.
Именно здесь Голицын высказал предложение, суть которого сводилась к следующему: кто желает участвовать в рейде по вражеским тылам? Целью являлся захват или хотя бы уничтожение тевтонского чудо-оружия.
Как и ожидал Голицын, после его предложения желающих оказалось более чем достаточно, так что пришлось выбирать. Отряд должен был быть невелик, всего 10–12 сабель. В его состав вошли добровольцы из разных кавалерийских частей – гусары, уланы, казаки. В данном случае действовать приходилось как раз не числом, а умением. Маленькому, маневренному отряду компактность придавала нужную мобильность. Естественно, все офицеры подобрались из числа лихих рубак. Среди набранных офицеров выделялся корнет Булак-Балахович, которого Голицын назначил своим заместителем.
Этот офицер уже успел прославиться на фронте как человек редкой отваги и мужества. На его счету было несколько рейдов по тылам противника, что сыграло немаловажную роль в выборе Голицыным заместителя. Корнет сразу же вызвал у него доверие. Обстоятельно поговорив, поручик узнал о нем всю подноготную. Происходил Станислав с Браславщины – озерного края Северо-Западной Беларуси, из обедневшего шляхетского рода, работал агрономом. С началом войны он вместе со своим братом Язепом добровольцем ушел на фронт, взяв свое собственное оружие, лошадей и амуницию. Сначала он служил во 2-м лейб-уланском Курляндском императора Александра II полку.
– Но как найти этот загадочный «танк»? – размышляя вслух, спросил корнет Белый. – Фронт большой, танк наверняка отлично охраняется, да и режим секретности…
– Все очень просто, – лаконично изрек Булак-Балахович. – Следует захватить немецкого «языка», желательно офицера, и вытрясти из него всю информацию…
– Кроме того, командующий решил отправить на поиски и захват танка не один, а целых два конных отряда, – произнес поручик. – Так что у нас есть и коллеги в этом деле.
– Зачем? Что за странная игра? – с недоумением взглянул на него корнет.
– Два лучше, чем один. Так, видимо, считает генерал. По его мнению, таким образом больше шансов отыскать чудо-оружие, к тому же конкуренция лишь добавит рвения… Правда, – добавил поручик, – второй отряд – это обычные рядовые, кавалеристы под командованием какого-то молодого офицера. Кто именно возглавляет второй конный отряд, где и когда он будет выступать – неизвестно.
– Неужели вам не сообщили? – спросил хорунжий Кочнев.
– Видимо, не посчитали целесообразным, – развел руками поручик. – На это у них есть свои, наверное, весомые причины. То ли штабисты боятся утечки информации в случае пленения кого-нибудь из конников, то ли какой-то особый режим секретности…
Каждый из офицеров предлагал идеи в «общий котел», которые рассматривались всеми самым тщательным образом. Наконец после полуторачасового обсуждения стратегия поисков была определена.
– Когда выступаем? – послышались голоса.
– Медлить, господа, не будем, – авторитетно произнес Голицын. – Завтра и отправляемся. Времени для того, чтобы уладить все свои дела и подготовиться, у нас достаточно, так что я вас не задерживаю.
* * *
Поручик, усевшись наконец на койку, с наслаждением вытянул ноги. Да, денек выдался насыщенный событиями, что тут и говорить. Однако последующие дни обещают стать еще более наполненными приключениями. К ним Сергей Голицын был готов. Походные сумки уже подготовлены, все соответствующие формальности улажены. Через несколько часов должен был начаться рейд по вражеским тылам.
Буквально полчаса назад поручик получил письмо от Ольги. И вот теперь последнее дело, остававшееся на своей земле, и было – прочтение этой весточки. Поручик взглянул в окно. Какой-то странный шум привлек его внимание. В стекло, привлеченная ярким светом лампы, с силой билась большая ночная бабочка – бражник. Не видя преграды, отделявшей ее от желанного света, мотылек с гудением раз за разом пробовал проникнуть внутрь, и, естественно, безуспешно.
Усмехнувшись, Голицын достал из нагрудного кармана френча письмо. Несколько мгновений он вглядывался в конверт. На нем изящным, так хорошо знакомым ему почерком значилась фамилия адресата. Надорвав конверт, поручик извлек листок бумаги, неуловимо пахнущий тончайшими духами. Этот запах напомнил ему о тех временах, таких близких и теперь таких далеких. Напомнил о любимой, которая сейчас была далеко…
Весь обратившись во внимание, офицер жадно пробегал глазами строчку за строчкой. В письме Сеченова сообщала, что у нее все нормально. Она писала о том, что выполнила свой план: теперь она – санитарка в госпитале для нижних чинов и вносит посильный вклад в победу над супостатом.
Поручик ненадолго оторвался от чтения и представил Ольгу санитаркой, ухаживающей за больными и ранеными… Как это все было странно! Как быстро время расставляло каждого по своим, ведомым только ему местам!
«…Не волнуйся, береги себя и никогда не снимай ладанку, – писала Ольга. – Я знаю, я чувствую, что она охранит тебя от всех бед».
Прочитав весточку, Голицын был счастлив, однако ощущал какие-то странные сомнения. Несмотря на пространное и подробное письмо, ему показалось, что Ольга что-то недоговаривает. Но что именно, сказать было нельзя.
Вздохнув, поручик потер виски и взглянул на часы. Времени, чтобы отдохнуть, оставалось немного. А ведь очень скоро он должен быть в хорошей форме и с ясной головой. Достав ладанку, поручик поцеловал ее, не переставая думать об Ольге. Прикоснувшись головой к подушке, Голицын почти сразу уснул.
Глава 6
Через несколько часов после вышеописанных событий сквозь ночной лес двигался конный отряд. Путь всадников лежал по направлению к линии фронта, находившейся уже рядом. Дорога, идущая через густой лес, была в это время почти невидимой. Кроны высоких деревьев, смыкаясь вверху, создавали коридор, ведущий в беспросветную темноту. Кони шли на удивление тихо – на расстоянии нескольких десятков метров топота почти не было слышно. Размытые силуэты казались привидениями, возникшими из лесной чащи. Однако никакой мистики не было – копыта коней были просто подвязаны тряпьем, а потому не издавали топота. Подобная практика применялась еще с незапамятных времен, когда нужно было бесшумно продвигаться, остерегаясь противника. Не раз подобный прием, несмотря на свою простоту, достигал желанного эффекта, позволяя нападавшим либо подобраться максимально близко к противнику и обрушиться на него, словно снег на голову, либо помогал незаметно миновать вражескую стражу, пробираясь дальше. Именно это сейчас и происходило.
Хоть всадники и были одеты в форму немецких кирасиров, принадлежали они к совсем другой армии. Если бы рядом с ними вдруг оказался сторонний наблюдатель и прислушался к редким фразам, звучавшим из уст конников, то он был бы немало удивлен – немецкая речь здесь и не звучала. Слова произносились шепотом и по-русски. И на самом деле, все военнослужащие, двигающиеся в тумане через ночной лес, были уроженцами страны, занимающей одну шестую часть мирового пространства.
Ближайшей задачей отряда было незаметно миновать немецкие дозоры. Суровые лица, практически невидные в ночи, проплывали одно за другим в сторону небольшого озера, видневшегося впереди, чуть слева от дороги. Над водной гладью этого почти круглого водоема подымался туман. Командовал «кирасирами» юный безусый офицер.
Прапорщик, хоть и был крайне молод, держался уверенно и признаков беспокойства, несмотря на ночную и непростую дорогу, похоже, не испытывал. Кирасирская форма вражеской армии сидела на нем прекрасно. Вообще, было видно, что любую одежду молодой человек привык носить с каким-то особым изяществом.
– Ваше благородие, а как мы с нашими связь держать будем? – обратился к нему унтер-офицер, тоже, как и все, в немецкой форме.
– Через беспроволочный телеграф, – пробасил молоденький «немец».
– Через это, что ли? – кивнул унтер на ящики, которыми была нагружена вьючная лошадь, идущая позади.
– Вот именно, Шестаков, – кивнул собеседник. – Другого, братец ты мой, у нас не припасено.
– Вот ведь как мысль-то вперед шибко идет! – качнул головой унтер. – Разве лет тридцать назад можно было про такое и подумать? Да ни в жисть!
Офицер в ответ лишь пожал плечами.
– Как раньше-то: письмо надо было писать, вестовых каких слать. Пока туда, пока сюда – сколько времени уходило. А сейчас – разложил этакий вот аппарат, сделал, чего там следует, а письмо твое, глядишь, уже и получили, – продолжал вполголоса рассуждать Шестаков.
Беспроволочный телеграф, о котором шла речь между прапорщиком и унтером, – это радио, весьма помогавшее уже в русско-японскую войну. Во время Первой мировой войны радио использовалось уже шире и часто играло огромную роль в военных действиях.
– Ваше благородие, дозвольте цигарку запалить, – тихо спросил один из «кирасиров». – Курить хочется, мочи нет.
– Я тебе закурю, скула чертова! – свистящим шепотом выругался Шестаков. – Ты что, не понимаешь, что каждый огонек выдать нас теперь может?
Сконфуженный любитель покурить умолк и больше ничем не выдавал своего присутствия.
– Вот ведь, ваше благородие, – говорил, снова подъехав к офицеру, унтер. – Как только хоть один новенький появится, так семь потов с тебя сойдет, пока научишь вот эдакого «героя» уму-разуму. Казалось бы, все объяснишь, разжуешь, ан нет – ему еще и в рот положи.
– На то власть и дана, – лаконично заключил офицер.
– Так-то оно так… – согласился собеседник.
– А ты вспомни себя, унтер, – усмехнулся прапорщик. – Разве ж ты с самого начала таким бывалым воином был? Тоже ведь, наверное, на своих ошибках учился?
– Бывало, ваше благородие. Чего только со мной не случалось. Да вот, кстати…
– Тише! – шикнул офицер.
Все остановились и прислушались к странному шуму, раздавшемуся где-то впереди справа. После минуты напряженного ожидания на дороге показался неясный силуэт. Прапорщик зажег фонарик. Все облегченно вздохнули, увидев дикого кабана, глядевшего на встретившихся ему людей. В свете фонаря сверкнули его маленькие глазки. Через мгновение, недовольно фыркнув, животное резво углубилось в лес.
– Тоже ведь не спит! – насмешливо произнес один из солдат.
– Зато ему через германские кордоны пробираться не надо. Юркнул себе в гущу леса, и поминай как звали.
– Эх, побольше бы времени, так мы бы энтого кабанчика в костре и зажарили. Вот было бы знатно, а ребята?
– Ишь, размечтался. Скоро тебя германцы шпиком да шнапсом угостят, только рот подставляй, – не сдержался, чтобы не позубоскалить, один из «диверсантов» по фамилии Батюк.
На лица всадников падал мертвенно-бледный свет луны, заливавший окрестности. Тени от деревьев ложились на ночную дорогу, делая ее зловещей и таинственной.
Наконец отряд приблизился к линии немецких дозоров. Наступил наиболее ответственный момент начала операции. Вперед выслали унтера Шестакова с одним из солдат, Лепехиным. Они должны были разведать, что же происходит впереди.
Ожидание тянулось долго. В такой ситуации можно было полностью согласиться с известной пословицей, говорящей о том, что «хуже нет, чем ждать и догонять». Тишина нарушалась лишь легким шумом деревьев. Ветерок шелестел высоко в кронах, создавая тихий, убаюкивающий шорох. Хотелось спать. Вдруг над головой послышался шум крыльев, и следом за этим, тяжело ухнув, вперед пролетел какой-то крылатый силуэт.
– Сова, ваше благородие, – кивнул вслед улетевшей птице рядовой Ярцев. – Мышей полетела ловить.
Отряд расположился тесным кругом и примолк, лишь изредка переговариваясь. Прапорщик всматривался сквозь туман на дорогу, ожидая возвращения разведчиков. Негромко фыркали кони. Склонив голову и скрестив руки на груди, офицер дремал. Однако, как только ухо уловило знакомую приглушенную поступь «утихомиренных» коней, он встрепенулся. Возвращались разведчики.
– Ну, что слышно? – обратился он к унтеру.
– Все в порядке, ваше благородие. Все чисто. – Шестаков, подъехав совсем близко, перегнулся с седла к офицеру. – Дорожка там раздваивается. Так вот на главной, значит, и поставлены германские дозоры. А мы с вами возьмем правее. Мы проехали, все видать – уйдем незаметно. Тем более что лес там гуще.
– По коням! – приглушенно скомандовал прапорщик.
Отряд, следующий в ночной темноте, почти бесшумно продвигающийся сквозь мрак, словно олицетворял всю Российскую империю, которая пока еще была воодушевлена начавшейся войной. Империя надеялась победоносно завершить ее, но даже и не подозревала, чем же окончится война, уже названная Отечественной, что же ждет в скором будущем самую большую державу на Земле. Пока еще гремела слава России, и еще никто не сомневался в ее могуществе, но уже явственно вставали кровавые тени скорого, такого скорого будущего. Того самого, когда рухнет все то, что строилось и создавалось столетиями, станет ненужным все то, что называется «честь, свобода и порядок». И блестящее офицерство, гордость России, будет уничтожено, и эпоха уйдет безвозвратно. Эпоха балов, красавиц, юнкеров – все это доживало последние годы…
Однако никто этого, конечно же, не знал, да и знать не мог. В том числе не ведали и эти всадники. Они были всего лишь солдатами, выполнявшими свой долг, и не могли даже подозревать, что уже в совсем скором будущем исчезнет все то, что казалось вечным и незыблемым, все то, ради чего и существует армия. И что не все, конечно же, вернутся из этого похода…
Отряд, растворяясь в темноте, углублялся все дальше в лес.
Глава 7
В ходе успешного наступления часть Восточной Пруссии заняли и контролировали русские войска. Планы немецкого командования ударить первыми и не дать «русскому медведю» подняться на задние лапы потерпели сокрушительное поражение. Русские неумолимо двигались на запад. Совершенно неожиданное развитие событий ввергло в панику не только мирное население, но само командование пруссаков. Командующий немецкой группировкой генерал фон Притвиц совсем потерял голову. Особенно контрастно это выглядело после его недавних хвалебных заявлений о том, что вверенные ему войска опрокинут противника и загонят назад в «логово». Теперь фон Притвиц слал в Генеральный штаб панические телеграммы о том, что удержаться в Восточной Пруссии не представляется возможным. Согласно его словам, следовало немедленно и пока еще есть возможность эвакуироваться за Вислу. Фон Притвиц был спешно заменен Гинденбургом, и тот взял все под контроль. Приказ об отступлении отменили, однако ситуация для немцев продолжала оставаться весьма сложной.
Германская пропаганда того времени представляла наступавшие русские войска даже не людьми, а каким-то подобием кровожадных зверей, хищников. Газеты кишели статьями об изуверах-казаках, поддевавших детей на пики, а потом жаривших их на кострах. Города и деревни, как сообщалось в германской прессе, будут непременно сожжены, женщины изнасилованы и так далее, и тому подобное. Поэтому жителям настойчиво рекомендовалось покинуть места проживания, спасаясь от неминуемой гибели. В то же время говорилось о том, что отступление – штука недолгая и связано всего лишь с перегруппировкой войск. Так что пруссаки, вернее, те из них, кто не поддался устрашающей информации и остался в родных селениях, с ужасом ожидали вступления вражеских войск с востока. Немалым было их удивление, когда пришедшие русские оказались обычными людьми. Время, конечно, было военное, и без каких-то эксцессов не обходилось, но ни о каких зверствах и «невиданном мародерстве» речи и не было. Новые власти вели себя достойно. Страхи и опасения, внушенные местным жителям немецкой пропагандой, начинали рассеиваться.
В зоне, контролируемой русскими, по проселку, ведущему к фольварку, пылила телега с сеном, запряженная в конную пару. На телеге сидели пожилой крестьянин и протестантский священник – пастор со сдобным лицом и благородными манерами. Телега возвращалась из «немецкой зоны». Ничего удивительного в таких перемещениях не было – затяжной позиционной войны на Северо-Западном фронте в тот период просто не существовало. Местные жители свободно перемещались из «немецкой» зоны в «российскую» и наоборот, и никто их тщательно не проверял.
Дорога пошла под гору, и навстречу телеге вдруг показались быстро приближавшиеся конники – казачий разъезд, патрулировавший территорию. Крестьянин, правивший лошадьми, как-то неловко дернулся, словно забеспокоившись, но на лице пастора не отразилось никакого страха. Наклонившись к вознице, священник ободряюще улыбнулся и, успокаивая селянина, похлопал его по плечу. Тем временем разъезд из трех казаков подъехал к телеге.
Лошади шумно отфыркивались и мотали головами, позванивая железом удил.
– Кто такие? – нагнувшийся с лошади казак прощупывал глазами встреченных незнакомцев.
– Мы есть… мирные люди. Это – селянин, а я… как это… пастор, – с небольшими паузами, но довольно правильно, с приветливой улыбкой ответил служитель культа.
