Фоторобот в золоченой раме

– И вы рванулись к ней, требуя сатисфакции?

– Рванулся. Думал, опровергнет мерзкие наговоры и явит мне чистоту помыслов. Но из Дюймовочки вылупилась фурия. Мне объявили, что я уголовник и негодяй, кинул её и должен за всё ответить. Тут я взбесился. Пообещал, что органы во всём разберутся. Она призадумалась на миг. А потом таким взглядом меня ошпарила, что мне аж поплохело.

– Через сколько времени после этого произошло покушение? – спросил Платов.

– Через четыре дня.

– Ответьте прямо – вы считаете, это она заказала?

– Не хочется в это верить. Кидалово кидаловом, но людей убивать – это за пределами моего понимания… Эти её холодные глаза. Ох. – Кононенко вытер рукой пот со лба. – Глаза убийцы.

– У меня ещё один вопрос. Вот какого хрена! – хлопнул ладонью по столу Шведов так, что чайная конструкция подпрыгнула. – Я же с самого начала говорил, что оперу, как доктору, нужно выкладывать всё.

– Виноват, – покаянно произнёс Кононенко.

– Виноваты. И что теперь нам делать?

Кононенко пожал плечами:

– Даже не знаю.

– Мы начинаем процессуальную процедуру. Возбуждаем уголовное дело. Потом мы ситуацию полностью под контроль возьмём. Но сейчас… У вас есть возможность выехать на неделю? Только не на дачу и не к родственникам.

– Под Москвой есть уютное место. Рыбку поужу. Про бытие подумаю.

– Только ни с кем не созваниваться, чтобы никто не знал о вашем местопребывании.

– Будет сделано…

* * *

В узком длинном кабинете, заставленном сейфами и столами, Платова и Шведова встретила анорексичная тётка ростом за метр восемьдесят. На вид ей было лет сорок, по должности она являлась старшим следователем СЧ МВД России.

– Ну да, – недоброжелательно посмотрела на посетителей подполковник юстиции Виктория Лукашкина. – Оперативники.

В её устах это звучало как ругательство.

Со следачихой у Платова вышла «любовь с первого взгляда». Весь её вид выражал презрение к окружающему миру. Судя по всему, людей она ненавидела давно и искренне.

Материалы проверки в двух томах, которые Шведов достал из портфеля и выложил перед ней, она брезгливо листала оттопыренным пальчиком, приговаривая:

– Сыроват материал, сыроват.

– И что, ждать, пока созреет? Или протухнет? – осведомился язвительно Шведов.

– Я бы не взяла, но указание руководства. Будем возбуждать. Однако надо дополнительно опросить экспертов, выявить свидетелей, которые…

Каким-то неживым голосом она надиктовала под запись указаний на месяца четыре работы. По сути, она предлагала оперативникам полностью расследовать уголовное дело, только после чего она, может быть, его возбудит.

– Вы понимаете, что за это время или ишак сдохнет, или эмир, – возмутился Шведов. – На потерпевшего уже было покушение.

Следачиха равнодушно пожала плечами и скучающе произнесла:

– То ли на него, то ли не на него. И за какие дела – неизвестно. И вообще, не мешайте всё в одну кучу. Работайте, и потом посмотрим.

Когда оперативники вышли на свежий воздух, Платов произнёс:

– По-моему, она сволочь.

– Человек специфический, но работать будет, – сказал Шведов. – Она уже направляла дела в суд по нашим материалам. Не худший вариант. Во всяком случае, сразу не побежит продавать материалы жуликам, как некоторые её коллеги. И в чём-то она права. С доказательством умысла у нас проблемы.

Для привлечения по статье о мошенничестве необходимо доказать умысел. То есть что жулики заведомо знали, что продают поддельные полотна. В этом главная трудность. Доказывается этот самый умысел по косвенным уликам, по намёкам, по логике.

– Нет нерешаемых проблем, – отмахнулся Шведов. – Конечно, все её замечания мы не выполним, но необходимые выполнить обязаны. Поехали ко мне, сейчас раскидаем, кто что делать будет…

* * *

Прошли солнечные майские праздники. И маховик событий начал стремительно раскручиваться.

На стол продолжали ложиться сводки ПТП по телефонам Левицких и Носорога.

Разговоры Ирины отличались унылым однообразием. С утра до вечера она звонила антикварам – знакомым, полузнакомым или почти незнакомым – с одинаковой присказкой:

– А вы слышали про Кононенко? Он жулик. Он лишил меня всего. Забрал у меня квартиру, машину, деньги. И хочет посадить.

Большинство её собеседников сочувственно цокали языком, дежурно сетовали на общее падение нравов. Пару раз Левицкая нарывалась на резкие отповеди: «Зачем вы мне это говорите? Мне это неинтересно. Не звоните, пожалуйста, сюда больше».

Ошалевший немножко от вычитывания этих текстов, Платов, расположившийся напротив Шведова в кабинете на Житной, с чувством воскликнул:

– И не лень ей такой фигнёй маяться?

– Почему же фигнёй? – не согласился Шведов. – Это продуманная пиар-акция.

Интереснее дела обстояли с Носорогом. Ирина Левицкая один раз позвонила ему и осведомилась:

– Чего будем делать с Цеховиком?

На что удостоилась ответа:

– Делай что хочешь, ласточка моя. На твоём месте я бы вернул бабосы. Свою долю я готов Цеховику отдать. Ты же знаешь, у приличных людей так положено – попался, так отдай деньги и работай дальше. Но за тебя я платить не собираюсь.

– Ничего я никому не должна! Это мне все должны. Цеховик – негодяй. Он меня обманул. Он…

– Ласточка, избавь меня от лишних подробностей. У меня своих проблем хватает…

Однажды Носорогу позвонил человек, назвавшийся Ашотиком, и нервно выдал:

– Он падла! Его мочить надо. Я ему говорю – ты ж сам всё это сделал. Сам нам говорил и писал. А он – вы все фальшивщики, мошенники.

– Ну, ты аккуратнее, сокол ты наш ясный, – примирительно отвечал Носорог. – Какое мочилово, ты чего, Ашотик, перегрелся?

– Да, перегрелся! От мыслей, на какие бабки у нас попандос! Такие деньги. Ой, такие деньги. Ты понимаешь, что нас растерзают.

Потом Ашотик стал названивать постоянно и призывать к кровной мести, а Носорог, спокойный как танк, пытался его угомонить.

Выяснилось, что в Третьяковке есть эксперт Вячеслав Сурин, светило искусствоведения по русской живописи девятнадцатого века. Его заключение обладало силой официальной печати. Его услугами пользовались все уважающие себя арт-дилеры. Он дал заключение и Носорогу на картину Де ла Кура, которую признал подлинным Киселёвым. Узнав, что картина оказалась перелицованной, эксперт начал копаться в каталогах, в Интернете, выявил ещё несколько перелицованных картин, среди которых были принадлежавшие Носорогу и Ашотику.

– Ты видел этот его список? – спрашивал Носорог.

– Сам список не видел. Но слышал, какие там вещи! – верещал Ашотик.

– Наших там много?

– Рома, их хватит, чтобы нас в асфальт закатали. Грохнуть его надо, пока он этот список не опубликовал!

– Орёл ты наш горный, угомонись. Никого убивать не будем. Будут предъявы, будем думать, как их гасить.

– А предъявят на десять лямов?

– Тогда будем думать. А пока оставь Сурина в покое…

По Москве уже вовсю ходили слухи о списках Сурина. Но пока конкретно никто ничего не знал.

Прошло ещё несколько дней. Потерпевший удил рыбку в Подмосковье. Оперативники уже почти доработали материал.

Просматривая в гостях у Шведова очередную пачку сводок, Платов как на стенку наткнулся на текст. И спросил:

– Герман, ты это читал?..

Носорог говорит неизвестному:

– Мои близкие в погонах сказали – полицаи на меня какой-то материал собирают по подделкам. Эта ворона кладбищенская Левицкая. Никак не разберётся с лохом.

– Упаси господи, если дело возбудят. Хлопот не оберёшься.

– Да ничего не будет. Хрен докажут. Разрулю я всё. Близкие помогут. Они в чинах – их щелчка пальцем достаточно, чтобы в мою сторону менты глядеть зареклись…

Шведов пару раз прочитал выделенный маркером фрагмент.

– Получается, у нас утечка информации, – сделал он напрашивающийся вывод.

– И где течёт? – произнёс Платов безрадостно.

– Ты и я вне подозрений… Или следствие, или прокуратура слили. Как только фигуранты поймут, что за них взялись серьёзно, они или поднимут кипеж, начнут заносить деньги, искать ходы. Или…

– Или свинтят в неизвестном направлении. Имея открытый Шенген, это нетрудно.

– Чувствую, надо их брать. Время сейчас против нас работает. Притом в ближайшие дни. – Шведов пододвинул к себе коричневый, казённого вида телефон и начал настукивать номер своего начальника отдела.

* * *

Следачиха, развалившись в кресле, явно скучала, не в силах найти себе достойного занятия. Но когда оперативники вошли в кабинет, тут же выпрямилась и напустила на лицо маску страшно озабоченного и невероятно делового человека, у которого досужие бездельники-посетители готовятся отнять часть драгоценного рабочего времени.

– Вот, – Шведов протянул ей папку. – Что могли, доработали.

Лукашкина принялась лениво листать материалы, и мина на её лице становилась всё более скучающей.

– Ну что-то сдвинулось, – благосклонно объявила она.

– Так пора возбуждать дело.

– Какие вы реактивные. Не всё ещё сделано.

– Чего ещё не хватает? – устало осведомился Шведов, которого эта игра в «принеси ещё бумажку» начинала утомлять.

– Объяснения с подозреваемых получить. Только после этого возбудимся. А там и вопрос о мере пресечения можно будет решить.

– А вы знаете, как далеко за это время с открытым Шенгеном убежать можно? – прищурился Шведов.

– Таковы требования закона. Для возбуждения дела по мошенничеству прокуратура требует получать объяснения у подозреваемых.

– Где такие требования прописаны? – возмутился Шведов. – Для возбуждения дела должны быть достаточные основания, а не объяснения жуликов.

– Хорошо, – снизошла Лукашкина. – Я с вами не согласна. Но доложу руководству. Пусть они решают…

Между тем накалялась ситуация со «списком Сурина». Полностью список никто не видел, и кого он похоронит стремительно падающим домкратом, было непонятно.