Бойцы анархии

– Луговой, куда бежать? – хрипел Рачной. – Здесь не видно ни зги…

– Оружие к бою, Аники-воины… – Трезвый рассудок мне пока не изменял. – Укрыться за деревьями, ждать… Как пойдут – стреляют все!

Свистопляска не кончалась. Но решение я принял удачное. Взбешенный спецназ выбегал из кустов – им и в голову не приходило, что мы опять устроим им засаду. Автоматы застучали, когда они бежали по открытому пространству. Люди падали, кувыркались. Кто-то попятился, пустился наутек. За ним побежали другие, падали в кусты, зарывались в ядовитый щитовник. Степан метнул второй топор, но, кажется, не попал.

– А вот теперь пошли! – гавкнул я. – Степан, во главу колонны! На Сонькину топь! Валерий Львович – фонарик Степану! У нас не больше минуты, чтобы смыться. Идем по одному, руку на плечо товарища…

– В гробу я видал таких товарищей, – ворчал Степан, – их товарищи в лесах под Тамбовом лошадь доедают…

В какой-то момент я сообразил, что за мной идут лишь двое – Рачной и его подруга (я так и не видел ее лица; готов держать пари, она была страшнее лошади). Последний «рядовой» сломал ногу, прыгая через поваленное дерево. Он жалобно стенал вдогонку, просил не оставлять его в беде, взять с собой, он может прыгать и на одной ноге… Происшедшее покоробило – уж лучше бы Рачной пристрелил своего холуя. Впрочем, когда мы спустились в низину и ветки кустарника сомкнулись за спиной, прозвучала короткая очередь. Оппоненты пленных не брали.

Мы уходили в глубь низины. Затопленных участков вблизи опушки было немного, мокрая земля проседала под ногами, но не засасывала. Деревья и кустарники громоздились стеной. Упавшие деревья висели на живых, залежи ломаных бескорых веток, сучья, вставали баррикадами трухлявые стволы. Степан неплохо знал дорогу на Сонькину топь, и мы практически не останавливались, хотя и двигались по витиеватой траектории. Я приказал Степану переключить фонарь на рассеянный свет – вряд ли за стеной растительности заметят огонек, но рисковать не стоило. Мы забирались в самую глушь – царствие водяного и кикимор. Двигались в колонну, след в след, раздвигая ветки, а где-то проползали, чтобы не повредить глаза. Степан ворчал, что только об этом и мечтал, что у него, вообще-то, свидание и он бы еще мог успеть…

– Ничего не слышу… – хрипел за спиной Рачной. – Виола, ты что-нибудь слышишь? Идут за нами?

– Не слышу, Любомир… – отдувалась девица. – Хор кастратов в ушах… Слышь, Сусанин, как ты думаешь, эти долбоклювы будут нас преследовать?

– Ты у какого Сусанина спрашиваешь? – недовольно проворчал я.

– Да у тебя, блин…

Воспитание эта представительница слабого пола явно получила поверхностное.

– Будут, не волнуйся, – отозвался я. – У них фонари, да и наши следы прекрасным образом отпечатались. Но нас не догонят. Скорость, с которой мы идем, максимальная для этого леса.

– Им еще следы читать надо, – соглашался Рачной. – Как же вышло, Михаил Андреевич, что ты оказался на краю Каратая в столь… хм, скажем, необычном для себя амплуа? Ох, и наделал ты шороха перед своим исчезновением!.. Благомор метал молнии, тебя искали по всему Каратаю, у меня был приказ взять тебя живым, добыть информацию и умертвить самым мучительным способом… Да ты не бойся, столько воды утекло с тех пор, кого сейчас волнуют старые приказы Благомора…

– Не поверишь, Валерий Львович, ни капельки не страшно. А уж тебя-то точно не боюсь. Отбоялся свое, хватит уже. Кстати, если зашел такой разговор, должен доложить, что вся моя героическая деятельность во вред режиму Благомора началась с банальной подставы…

Я стал рассказывать, что никогда не помышлял о диверсиях, с заговорщиками не якшался, напротив, выискивал их и сдавал «правосудию». Благомору был лоялен, а то, что проявлял излишнее любопытство, так это черта характера. Словом, я доставлял удовольствие своей совести, дал ей годичную передышку. Какие уж теперь тайны? Я поведал о злокозненном отношении некоего Стрижака (мир его праху), об уважительных причинах, подвигнувших его на такое отношение. О том, как спелись Стрижак с моим информатором Плюгачом, что из этого вышло – как мы влезли в операцию, проводимую Филиппычем, почему он, собственно, умер (Филиппыч), и о том, что я до последнего момента не верил в существование параллельного мира, на котором и строился главный бизнес Благомора. А то, что в распадке Бушующих Духов случился обвал, повлекший катастрофические последствия, виновен опять же не я, а некий нервный стрелок, плохо читавший инструкции.

– Потрясающее открытие, Михаил Андреевич, – усмехался Рачной, – а ты у нас, оказывается, белый и пушистый… Ну, что ж, поздравляю, хотя бы для тебя эта история закончилась благополучно.

– Это трудно назвать благополучным исходом, – возразил я. – Предпочел бы съездить в параллельный мир, где победила социальная справедливость, укатить на тамошнее Таити и спокойно поплевывать в море.

– Думаешь, тамошнее Таити сильно отличаются от нашего? – развеселился Рачной. – Выбирайся из Каратая и дуй в Океанию – уверяю, тебе понравится.

– А сам-то, Валерий Львович? Вот скажи, какого хрена – с твоим-то опытом и возможностями – остаться после катаклизма в Каратае, да еще и податься в «мессии»? Чем ты думал? Ты же информированный человек – знаешь, что делают с теми, кто подбирает валяющуюся под ногами власть…

– Ты тоже, Михаил Андреевич, неплохо информирован для болотного жителя. Виола не даст соврать…

– А Виола, Любомир, никогда не даст тебе соврать, – проворчала девица. – Впрочем, если решишь соврать, то тоже дам.

– Она у меня чудо, – похвастался Рачной. – Любим друг друга до полного изнеможения. Она прекрасно знает, кто я такой, и я о ней все знаю… О чем это я? Не поверишь, Михаил Андреевич, но после памятных событий все выходы из Каратая оказались заперты…

Собственно, не все. Несколько месяцев назад, после откровений пьяного старожила, я отправился в дорогу. Плутал по тайге, пролез по карстовым ручейкам через Волчью Гриву и всплыл, ни много ни мало, в России! Помню страх, охвативший меня после прозрения. Я кинулся обратно, и несколько дней после этого не мог успокоиться – глушил первач, запивая его бражкой… Несложно догадаться, что я промолчал.

– И какими бы рычагами я ранее ни орудовал, – продолжал Рачной, – это то же самое, что биться о бетонную стену. Просто НЕКУДА бежать! Невероятно, позорно, но факт. Куда ни кинься, везде отлуп. Каждую дырочку перекрыли, и не пробьешься даже с ротой автоматчиков. Прорывался, кстати. Потеряли почти всех… И лазейка в распадке Бушующих Духов, благодаря стараниям некоторых – не будем показывать пальцем, – оказалась заколоченной. Да и толку от нее – вертолетный парк оказался под контролем неустановленных лиц… снова стыдно признаться – даже мне со своими возможностями не удалось установить, кто эти парни. А базу в Журавлином тупо заминировали, все машины угнали в неизвестном направлении…

– Но «вертушку» для побега из Каратая ты все же добыл, – напомнил я.

– «Вертушка» не моя, – фыркнул Рачной. – Спецназ, с которым мы имеем дело, – не ангелы божьи, которых невозможно убить. Обычные наемники, получившие задание. Их можно объегорить, угнать у них «вертушку»… Не спорю, допустил ошибку. Не открою Америку, если скажу, что все до единого жители Каратая стали в один прекрасный день участниками дорогостоящего эксперимента. Плевал я, какие у него цели и кто замазан. Стряхнули режим, уничтожили все, что возводилось десятилетиями, – и сидят, смотрят, что из этого выйдет. А кто задумает навести порядок на ограниченной территории – заметь, не все они сволочи, – к тому приходят гости и без долгих разбирательств спроваживают на тот свет…

– Ты говоришь, за Каратаем наблюдают?

– Легко, Михаил Андреевич. Мы лично ловили этих парней, хотя и трудновато их поймать. На джипах разъезжают по дорогам – а джипы, между прочим, бронированные, щетинятся оружием, а внутри – любое средство связи, какое душе угодно, вплоть до спутниковых телефонов…

– Ну, может, это какие-то продвинутые местные…

– Да ни хрена они не местные! – подала голос Виола. – Казачки засланные. Опрятные, упакованные, побритые – в натуре, мачо… В середине мая мы их где-то подловили, да, Любомир? Стопку газет нашли в бардачке. «Желтая» пресса, чисто время убить. И датированы газеты концом апреля и началом мая текущего, между прочим, года. Это говорит о чем-то?

– Да уж точно говорит… – задумался я.

– Ага, и колбаса в вакуумной упаковке, – добавил Рачной. – Произведена за шесть дней то того, как мы их тачку тросиком зацепили. Пообщались с парнями, прежде чем умертвить. Один из Норильской конторы УФСБ, другой из самой столицы – вроде как аналитик при информационном холдинге. В командировке парни. Работают втемную – за нормальные деньги. Ни хрена, конечно, не знают, кроме пары прямых руководителей. Задание чисто конкретное – картинки с натуры, фото– и видеосъемка, никакого контакта с населением. А еще поведали по секрету, что над Каратаем висят как минимум четыре спутника и с любопытством взирают, чего мы тут делаем… В общем, не был я «мессией», Михаил Андреевич. Все эти потуги отдавали бы сельской художественной самодеятельностью. Проще надо быть. Мыкался по Каратаю с группой доверенных лиц – вон, Виолку подобрал, она как раз банду из девчат сколотила, ей-богу, ангелы Чарли… Не состоялась, в общем, мирная жизнь. Не мог сидеть на месте. Но на власть в масштабах всего Каратая не претендовал, религий не придумывал – не дурак, понимаю, где проходит грань «дозволенного». Обосновался с группой в девяносто рыл у речки Подкол недалеко от Веприно в долине Падающей Воды; хулиганили помаленьку, хотя и не сказать, что сильно обижали местных. Народ к нам потянулся за защитой… пришлось погоняло себе изобрести, все такое. Ребята лояльные были, не отнять. Не обижал я их, заботился, с пониманием относился к проблемам личного состава…

– В общем, перегнул, – хмыкнул я.

– Не согласен, – возразил Рачной. – Профилактическая акция – я так считаю. Разнюхали, кто я такой, – а чего уж греха таить, влияния у меня при Благоморе было предостаточно, работу налаживать я умел. Решили избавиться от греха подальше, пока не пришлось подгонять целую армию… Ну, и повозились они с нами, верно, Виола? – В голосе Рачного зазвенела гордость за «удачно проваленную работу». – Они же не знали, что подходы к лагерю изобилуют приятными сюрпризами… Числом задавили, суки. Но зато мы «вертушку» у них умыкнули из-под самого носа…

Девица благоразумно помалкивала, и у меня стало складываться впечатление, что не такая уж она и глупая. Причин для гордости совершенно не было. Каким бы профи ни был Рачной, а потерял он всех своих людей, да и ночь еще не кончилась…

Метров через двести Степан объявил, что мы входим в царствие смерти, и желающие могут помолиться. Потом он долго занимался сексом с грудой бурелома, после чего заявил, что, кажется, заблудился – что-то раньше этой груды тут не было.

– Завели, демоны, – вздохнула Виола.

Степан тут же начал кричать, что претензии не принимаются, что в его планах на текущую ночь значилось совсем другое, что он может уйти – возможно, его еще ждут, – и если нам не нравится, можем сами прокладывать дорогу. Я быстренько уверил его, что нам все нравится, кроме слова «заблудился», и на его месте я бы использовал эвфемизмы. Подходящая тропа, впрочем, нашлась, и мы двинулись дальше, прислушиваясь к аппетитному чмоканью из болота.

Погоня не успокоилась, за нами шли. Время от времени мы вставали и делали уши веером. В отдалении перекликались люди. Ощущение было жутковатое. Но план, как обвести погоню вокруг носа, уже созрел. Я вспомнил про островок посреди Сонькиной топи – наткнулся на него случайно еще осенью, когда совершал «ознакомительную» прогулку, вызванную большой депрессией и желанием поиграть в русскую рулетку. Со стороны казалось, что шапка размочаленного кустарника произрастает прямо из воды. Но впечатление было обманчивым. В центре этой шапки имелся заросший мохом бугорок метров полутора в диаметре, практически не заметный со стороны. Помнится, я провел там ночь, став объектом внимания парочки нематериальных субъектов (благо фляжка с самогоном оказала добрую службу), а утром отправился дальше – воевать с депрессией на суше.

– Так, внимание, – сказал я, отыскивая взглядом приметную трехствольную иву – хороший ориентир. – Позволь, Степан, перехватить бразды правления. Идите за мной, и ни шагу в сторону. Просьба не удивляться, если вода дойдет до пояса, – в этом месте не топко. А вот немного слева и справа…

В гнетущем молчании мы хлюпали от ивы до островка. Вычислить наши следы загонщики теперь не могли – те попросту обрывались. По логике вещей, мы должны были отправиться на юг, а никак не в сторону – а именно в стороне и расположился островок. Мы медленно шли, ощупывая дно. Вода заливала щиколотки, холодила бедра.

– Ох, завел ты нас, Михаил Андреевич, ох, завел… – урчал Рачной.

– А что, отличное местечко для романтических свиданий, – пыталась шутить Виола.

– Вот только не надо про свидания… – тоскливо бубнил за спиной коротышка. И вдруг издал булькающий звук. – Эй-эй, а вы не забыли, что я вам тут не Гулливер?.. Ой, куда это я?

– Спокойно, мелкий, держу, – ухмыльнулась Виола. Я повернулся, перехватил у нее под мышки возмущенного коротышку и донес до островка, где погрузил в ивовый молодняк. Он выбирался из него, отфыркиваясь, злой, как черт.

– Ползите за мной, – шепнул я, перебираясь на противоположную сторону бугорка. – Здесь мох, постарайтесь окопаться, забраться как можно глубже. Фонари эти заросли не пробьют, но если ребята решат поупражняться в стрельбе наобум…

Мы вгрызались в сырую землю, замирали. Холод осваивал организм; застывали ноги, околевала поясница и першило в горле.

– Не вздумайте кашлять, – предупредил я. – И что бы ни происходило, не шевелитесь.

– Да уж не маленькие, сообразим, – кряхтел Рачной, гнездясь на клочке «жилплощади».

– А вдруг нас найдут? – гулко прошептала Виола.

– Что значит «вдруг»? – пошутил Степан.

– Если найдут, то убьют, – отозвался я. – Может, не будем о плохом? Что, Валерий Львович, не царское это дело – гнить в болоте?

– Ох, не царское, сын мой… – подыграл Рачной.

Мы всматривались в темноту. С севера надвигалось несчастье. Огоньки плясали между деревьями – спецназ двигался по нашим следам в колонне по одному. Бойцы не спешили – осваивать «легкие планеты» их не обучали. Они еще были далеко.

– Как же ты, Валерий Львович, со своей могучей службой проглядел такую охренительную заподляну? – спросил я. – Взорвать Каратай – это не бомбу бросить. Требуется длительная подготовительная работа. Заброска диверсантов, закладка взрывчатки во множество мест… Нужно срочно ослепнуть, чтобы такое проворонить, разве нет? И без предательства на высшем уровне не обошлось. Но ты, я думаю, не предатель – судя по тому, что год уже мыкаешься по Каратаю в интересном положении…

– Уж мне ли об этом не знать, – усмехнулся Рачной. – Не поверишь, Михаил Андреевич, проворонили. Гениальная работа. Не припомню ни одной отвлекающей акции. Ночь на первое августа – и вдруг перед рассветом все взорвалось! Словно Гитлер напал на Советский Союз. Сотовые вышки накрыли одновременно – и разом никакой связи. А без связи в наше время… Не знаю, как в других местах, а в долине Черного Камня и Мерзлом Ключе даже пикнуть не успели. Я с какой-то телкой ночевал – Благомор перед этим за ненадобностью выкинул, а я подобрал… прости уж, Виолетта, мы тогда еще не были знакомы…

– Да, ладно, Любомиша, не напрягайся, – шепнула девица. – Из меня тоже ангелок в ту пору был начинающий…

– Инфраструктура просто развалилась. Взорвали гидроузел на Сарагаше, перебили центральный кабель, силовые установки, обесточили всю следящую и записывающую аппаратуру… Важных шишек из окружения Благомора стреляли как куропаток – явно знали, где ночуют. Телку, что со мной спала, свинцом накачали, а я в окно успел выпрыгнуть. Паника царила всюду. Взрывы, мины свистят, резиденция Благомора развалилась, как картонная. Обломки зданий просто скатывались с террас, перегораживали распадок… Люди разбегались. Сопротивления почти не было – да и кому его оказывать? Выжил ли Благомор, хрен его знает – информации на сей счет не поступало; да и впоследствии, сколько ни говорил с людьми, никто ничего не слышал. Потом уже узнал – в Мерзлом Ключе комендантскую роту подняли по тревоге, выдвинули на позицию – офицер попался боевой. Но прилетела «Черная Акула» – и давай крошить, мало кто успел выбраться… Та же история с головорезами Тихомирова. Пьяные были в стельку, напоили их под корень – вроде шмары какие-то в гости приходили… казарму заблокировали, а когда полуголые стали выскакивать, их просто клали штабелями. Брестская крепость, блин… Мне еще повезло – успел на машине вырваться, пока распадок не завалило, отлежался сутки в камышах недалеко от Тарбулы…

– Да хватит вам трепаться, – ворчливо бросила Виола. – Сейчас начнется…

Больше всего на свете я ненавидел бегать по Каратаю без оружия. Уж лучше без рук, без ног, без мозгов, но обязательно с убивающим устройством, пусть даже примитивным! У Рачного был «Кипарис», у Виолы – мелкая штуковина вроде «узи», но патронов оставалось с гулькин нос. Впрочем, если бы нас обнаружили, то и их бы истратить не дали.

Голоса приближались, чавкала земля под сапогами. Мы зарывались в прелую жижу, старались не дышать. Кто-то выкрикнул, что он не видит следов. Ура, искомые объекты утонули в болоте! Начальственный голос резонно предположил, что всей толпой мы утонуть не могли, и не хрен тут радоваться, вперед! Пятна света прыгали по кочкам, по редким деревьям, по заросшим ряской окнам. Кто-то крикнул, что видит тропу, сделал шаг. Товарищей поблизости не оказалось – несчастного засосало по грудь. Пока подбежали, роняя фонари, он уже вытягивал шею, что-то хрипел. Ему тянули стволы, но он не мог оторвать от тела руки, а когда преодолел сопротивление болота, сила засасывания только возросла. Трясина с удовольствием приняла жертву и вкусно чмокнула – мол, можно еще. Люди заволновались; кто-то крикнул, что пора убираться. Но сворачивать операцию приказа не было. Командир хрипел, что лично пристрелит любого, кто отступит, – вперед, трусы! Как в анекдоте: половина налево, половина направо, остальные – за мной…. Бойцы ворчали, но повиновались. Кто-то оступился, испуганно вскрикнул, его успели вытащить и наградить оскорбительными эпитетами. Кто-то, балансируя на узкой тропе, крикнул, что, кажется, нашел стежку, но восторг его потонул в брызгах и хоровых матерках. Степан судорожно вздрогнул, я почувствовал толчок. Почувствовала и Виола, окопавшаяся справа от коротышки.

– Что, мелкий, – шепнула, – птичку жалко?

– Да шла бы ты, – буркнул Степан.

– Так я и шла, – фыркнула девица. – Сами завели.

Отряд спецназа нес тяжелые потери. Сколько полегло их в долине Падающей Воды, сколько в Опричинке, в потасовке с нами – а тут еще прожорливая Сонькина топь… Бойцов оставалось совсем немного. Люди тонули, к ним никто не рвался на помощь – шаг влево или вправо в этой мышеловке означал скорую смерть. Кто-то бросился назад, но не нашел дороги; мучительный крик возвестил, что ход оказался неверен. Люди бултыхались, хватались за деревья. Кому-то хватило выдержки, и он яростно работал шестом; потом объявил, что нащупал что-то твердое. Мы лежали ни живы ни мертвы. В этом хаосе, что творился в радиусе тридцати метров, любой желающий мог случайно набрести на островок. Но уцелевшие, кажется, уходили. Силуэты людей, вставших на тропу, мелькали за деревьями. Я облегченно перевел дыхание. Но нет, выявился отстающий – барахтаясь в жиже, он выбрался на бугорок, заметался, крикнул: «Подождите!» Из хвоста колонны товарищу по оружию посоветовали поднажать – мол, семеро одного не ждут. Он перепрыгнул на соседний бугор, поскользнулся, упал, выронив автомат. Пока выискивал его в сыром лишайнике, колонна ушла. Фонаря у бойца не было. Ругаясь сквозь зубы, он метнулся влево, вправо, погрузился в воду, пулей из нее вылетел… и оказался на тропе от «троекратной» ивы к нашему острову. От страха он перестал соображать. Увидел шапку кустарника и бросился к ней, вздымая тучу брызг. А я уже летел навстречу, вспоминая основы диверсионно-разведывательной деятельности. Толчок, бросок – с целью вывести из равновесия, легонько придушил, дабы не шумел, и когда тот обмяк, выволок на бугорок и бросил на свободный пятачок.

– И куда нам прикажешь транспортировать это тело? – забрюзжала Виола. – На хрен он нам сдался? Тут и так тесно.

– Луговой добыл «языка», – сообразил Рачной. – Хотите о чем-то поговорить? И обстановка не смущает?

– Дружки хватятся, – пискнул Степан. – Ты чего, Михаил Андреевич, белены объелся?

Я не стал им объяснять свою мотивацию. Могли бы догадаться, что, доберись этот парень до островка, поднялся бы хай, и уцелевшие спецназовцы побежали бы обратно. Я избавил бойца от необходимости носить оружие, забросив за спину компактный девятимиллиметровый «Кедр» (тридцать сантиметров в сложенном виде!), растолкал по карманам запасные магазины, и когда он начал выбираться из прострации, сжал ему горло, чтобы не орал. Спецназовец засучил ногами; на них предусмотрительно уселась Виола (фигурка у нее было достаточно гибкая), и дрожь бойца приняла локальный характер. Я терпеливо ждал.

– Дыркин, ты где? – прокричали из темноты.

– В Хургаде, – хихикнула Виола.

Боец предпринял попытку вырваться, и Виола закачалась, как на качелях. Я усилил нажим на трахею. Секунды молоточками стучали по вискам.

– Трындец Дыркину, – неуверенно предположил пессимист.

Они кричали еще нескольких минут. Кто-то предложил вернуться и поискать горе-вояку, но идея не нашла поддержки в рядах соратников. Они решили, что Дыркин утонул или дезертировал с «поля боя», и отправились дальше своей дорогой разочарований. Я ждал, считая секунды десятками.

– Что-то завис ты, Михаил Андреевич, – осторожно вымолвил коротышка. И проворчал, обращаясь к «задержанному»: – Ну, чего смотришь? Ты умер.

– Нам нужны твоя одежда и мотоцикл, – зловеще сказала Виолетта.

– Слушай, парень, – пробормотал я, – коллеги шутят. Сейчас тебя отпустят, но первый же вопль станет предсмертным. Стоит оно того?

Боец затряс головой, чего-то замырчал. Я убрал руку, и он начал хрипло доказывать, что убивать его ни в коем случае нельзя, у него семья в Экибастузе, двое маленьких деток, а он в семье один кормилец. Я направил ему в лицо фонарь, любезно предложенный Рачным. В принципе, я подозревал, что ничего таинственного в этих «ликвидаторах» нет. Страшно, когда они наваливаются под покровом ночи, но и сами отчаянно трусят, оставаясь наедине со смертью. Спецназовцу было за тридцать; сухощавый, малопривлекательный, он дрожал от страха, как кролик. Стандартная униформа – буро-зеленый камуфляж, пояс-портупея с чехлами для гранат, ножей и прочих приспособлений, облегчающих жизнь солдату удачи. Шапочка из мягкой ткани, способная трансформироваться в маску, а при желании – и в сетку от москитов.

Допрос прошел без осложнений, но нужной информации я не добыл. Господа «конспирологи» неплохо зашифровались. Информацией об устроителях «конца света» в Каратае Виталик Дыркин не владел. Устроители ЧЕГО? Что такое Каратай? Биография стандартная. Чечня, десантная дивизия, еще раз Чечня, теперь уже в качестве контрактника. Ничего не умеет, кроме как воевать и убивать. Отлучение от армии за аморалку, на этой аморалке и женился, переехал в Казахстан, на родину супруги. Безденежье, пьянство, депрессия, выгодное предложение от серьезных людей поработать по специальности и поменьше любопытствовать. Сумма контракта устроила – не такая большая, чтобы насторожить, но и не маленькая, чтобы отказаться. Вопросы Виталик не задавал, вернулся в Россию. Тренировочный лагерь на севере Томской области (где люди в принципе не живут), жесткий тренинг, психологическая обработка, инструктажи… Никто не знал, куда их везут, но в головы вдолбили, что на той территории, где им дадут развлечься, законы РФ не действуют, и за всякие «мелкие» убийства судить не будут. Однако дисциплина, соблюдение инструкций и выполнение приказов – это святое. Мародерство, вольница – недопустимы. Не умеешь работать в коллективе – до свидания. Чувствителен к виду крови и человеческим страданиям – лучше сразу уходи (не забывая о данной подписке). Отработать Виталик успел неделю. Две ночные операции, когда наемникам ставилась конкретная задача на уничтожение. Десантирование в «квадрате 16–38», Змеиный кряж, уничтожение колонны людей, передвигающихся в северном направлении. Кто такие и куда шли, объяснить «забыли». Сопротивление было незначительным. Поставленную задачу выполнили блестяще. Несколько дней передышки, и следующий пункт назначения: долина Падающей Воды…

– Далее понятно, – проворчал Рачной, – Хреновый из тебя «язык», дружище. Ты закончил познавательную беседу, Михаил Андреевич?