скачать книгу бесплатно
* * *
В следующую секунду Бонасюк валялся на полу, обеими руками схватившись за голову. Из разбитого лба хлестала кровь, а Вась-Вась истошно орал:
– Ой, не убивайте меня, поистине, только не убивайте!!!
Четыре пары ног перескочили через его распластавшееся по ковру тело, наступив на несчастного банщика не менее пяти раз.
Суки, всем стоять! Завалю! – крикнул Черный Свитер. Он пулей проскочил через холл, здесь было безлюдно, влетел в комнату с бассейном и врезался в опешившего Протасова. Протасов окаменел возле самой кромки воды, огромный, как Родосский колосс,[7 - Одно из семи чудес света по Филону Александрийскому. Гигантская статуя бога Солнца Гелиоса (36 м), установленная на Родосе (остров в Эгейском море) архитектором Харесом. Колосс простоял всего 56 лет и, в 222 до Р.Х. был разрушен землетрясением] и почти такой же неподвижный. Лицо Протасова выражало жесточайшее изумление, а то и панику.
– Ну, крутой, где твоя шлюха?! – завизжал из-за спины Черного Свитера Тенор. Полотенце, небрежно повязанное на бедрах, соскользнуло на испанский пол, но Валерий этого не заметил.
– Твой, сука, джип? – Леха уткнул вороные стволы обреза в волосатую грудь Протасова. – Твой, сука?
Протасов словно онемел. Его мозг, будто заезженную в музыкальном автомате пластинку, заклинило одной нехитрой мыслью:
«Е-мое. Вот это, в натуре, и попарились в баньке. Ох и попал я… Попал, попал, попал…»
– Лысый, – гаркнул Черный Свитер, – Лысый, твою мать! А ну волоки сюда жирную старую гниду.
Лысый скрылся в холле, но вскоре появился опять, волоча почти бездыханного Бонасюка. В руках Лысого Вась-Вась смотрелся неодухотворенным мешком с картошкой. Судя по быстроте, с которой тело Бонасюка скользило по кафельному полу, Лысый обладал просто неимоверной силой. Бонасюк тихо верещал, как будто в нем прикрутили звук, и закрывал голову руками.
– Что, свинья толстожопая? – нагнулся к нему Черный Свитер, – Жить хочешь? – и, не дожидаясь ответа, ударил Бонасюка в лицо. – Где кассеты с трахалками, сука?
Пока Черный Свитер проводил бесхитростный допрос Вась-Вася, в лучших традициях гестапо, Тенор проскользнул вдоль бассейна и достиг двери в парилку.
«Шлюха, где шлюха? – бухало в его голове. От нетерпения Тенор негромко повизгивал. Впереди его ожидали лишь разочарование, боль и смерть.
Вместо картины сжавшейся в дальнем углу насмерть перепуганной женщины (желательно, голой), – ох и нравилось Тенору вызывать трепет – его встретила левая нога Атасова, с невероятной силой угодившая Тенору в пах. К такому обороту событий Тенор оказался не готов.
Используя жалобно завывающего Тенора в качестве живого щита, Атасов ринулся из парилки. Черный Свитер оказался на высоте: он среагировал немедленно, выпустив по Атасову четыре пули. Все до единой легли в десятку – Тенору между лопаток, вследствие чего тот из незавидного положения живого щита перешел в совершенно безнадежное – мертвого.
Над бассейном расплылось сизое облако порохового дыма.
Леха спустил оба крючка своего двуствольного обреза. Раздался сухой треск.
«Мне крышка!» – С тоской подумал Протасов.
В животе у него настала пустота, руки и ноги отказали. Готовясь беззаботно воспарить к потолку, – «Вот, в натуре, и грохнули меня. Спасибо, хотя бы безболезненно», – он скосил глаза на свою голую грудь. – «Один хрен тю-тю». – Вместо ожидаемых, выражаясь бездушным медицинским сленгом, несовместимых с жизнью травм, – то есть черно-красной дыры с обгорелыми краями, откуда торчит крошево ребер, – Протасов обнаружил два соска под густой шерстью и мышцы, мышцы, и еще раз мышцы. Все как всегда. Протасов недоуменно раззинул рот, поднял голову и уставился в оба ствола.
– Осечка, сука! – разочарованно проговорил Леха. Это были его последние слова.
Валерий заревел, как медведь-шатун, и сжал Леху в объятиях. Леха клещем вцепился в обрез, Протасов оступился, и оба полетели в бассейн, обдав оставшихся на суше целым водопадом брызг.
Воспользовавшись столь неожиданным изменением оперативной обстановки, Бонасюк по-пластунски пополз в прихожую. Сноровка, проявленная Вась-Васем вопреки заплывшему салом телу, тянула на значок ГТО.
Армеец, выскочивший за Атасовым из парилки в чем мать родила (надо признать, костюм Адама шел Эдику не хуже прочих), метнулся к бесхозному пистолету Тенора, но тут же попал под сокрушительный удар Лысого. Армеец потерял равновесие и растянулся на полу, сильно ударившись головой о мраморный выступ бордюра.
Атасов, оттолкнув бездыханное тело несостоявшегося оперного певца, чья жизнь оборвалась столь внезапно и так нелепо, прыгнул к Черному Свитеру и одним ловким движением выбил револьвер. Наган, описав широкую дугу, нырнул в бассейн, где Протасов и Леха сцепились не на жизнь, а на смерть. Обезоруженный Черный Свитер предпринял неудачную попытку выхватить нож с выкидным лезвием, но тот застрял в предательски узком кармане. Тесные карманы – ахиллесова пята джинсов, ничего тут не поделаешь. Черный Свитер утратил драгоценные секунды и был немедленно наказан Атасовым. Не оставив противнику ни единого шанса, Атасов выдал великолепную связку из десяти сокрушительных ударов. Кулаки Атасова поражали корпус Черного Свитера с методичной точностью снарядов артиллерийской батареи, пристрелявшейся по зловредному дзоту. Свитер, дергаясь при каждом попадании, пятился к парилке, но не падал. Вопрос о том, держал ли он удар не хуже самого Кассиуса Клея,[8 - Настоящее имя Мухаммеда Али, многократного чемпиона мира по боксу в суппертяжелой весовой категории] либо был просто под завязку наполнен героином, так и остался открытым.
Атасов удвоил усилия, молотя по Черному Свитеру, как по боксерской груше и, несомненно, добил бы его рано или поздно, если бы сам не подвергся внезапному нападению Лысого, успевшего покончить с Армейцем. Лысый яростно вращал тесаком, наводившим на мысли о разделочном цеху какой-то китобойной плавбазы.
* * *
Прошло не более пяти минут, как Василий Бонасюк отпер дверь. Баня превратилась в поле боя. В воздухе висел пороховой угар, слышались удары и вопли. Никем не замеченный Андрей Бандура оставался в тесноте душевой кабины. Он прижимал к груди чертовы банки с пивом и напрягал уши с жадностью хоккейного фаната, следящего за ходом матча по радио. Андрей понимал, что пора на выход, но ногиточно приклеились к полу. Наконец, он опустил пиво с нежностью матери, укачавшей грудного ребенка, и осторожно высунул нос наружу.
Первой ему бросилась в глаза исполинская фигура Протасова. Валерий орудовал в бассейне и был похож либо на разъяренного Посейдона, либо на внезапно соскочившего с катушек ватерполиста. Какое-то существо отчаянно рвалось на поверхность, а Протасов всячески препятствовал.
Перед дверью парилки в позе пораженного солнечным ударом нудиста, уткнувшись носом в мрамор, беспомощно лежал Армеец.
Чуть поодаль, разбросав конечности в разные стороны, в луже собственной крови плавал какой-то парень. Между ним и Армейцем валялся пистолет, здорово смахивающий на ТТ.
В самом углу зала Атасов, с раной на плече, отбивался от двух бандитов. Из раны текла кровь, силы Атасова были на исходе. Бандиты напирали с ожесточением голодающих, завидевших дармовой буфет. Атасов, как и легендарный крейсер «Варяг», намеревался умирать, но не сдаваться. Заметив краем глаза высунувшегося из душевой Андрея, Атасов крикнул голосом, срывающимся от ежесекундно принимаемых и возвращаемых ударов:
– Бандура… дебил… Мать твою! Что ты смотришь?! Меня же сейчас… умочат…
Андрей в два прыжка пересек зал, подхватил на ходу ТТ и с маху опустил его на голый череп Лысого. Лысый громко хрюкнул и обернулся с видом человека, которого укусила оса.
Используя пистолет в качестве кастета, Андрей нанес второй удар, попав Лысому в бровь. Лысый отшатнулся, врезавшись в плечо Черного Свитера, но даже не выронил тесак.
– Стреляй, Бандура, стреляй! – Во все легкие заорал Атасов, после чего оба бандита обратились в паническое бегство. Они бросились в разные стороны с проворством мартовских котов, застигнутых врасплох струей воды из окна.
Черный Свитер метнулся в парилку. Атасов, рыча как лев, прыгнул следом, и они скрылись за дверью.
Глянув вслед Лысому, нетвердым бегом удалявшемуся в сторону выхода, Бандура не целясь, нажал курок. Прогремел выстрел, затвор клацнул и выплюнул гильзу. Лысый вскинул руки, дернулся, сделал несколько шагов, как лунатик, и повалился в фонтан, бьющий посреди холла.
Андрей разжал пальцы, и пистолет с металлическим лязгом упал на кафельный пол. Руки Андрея дрожали.
Внезапно из парилки донесся крик, от которого волосы на голове Андрея дружно встали дыбом. Крик резко оборвался, сменившись омерзительным шипением, какое обычно издает жарящееся на сковородке сало.
Из бассейна, фыркая и отплевываясь, выбрался Протасов. Его противник остался на дне. Для того чтобы стать полноценной жертвой кораблекрушения, Лехе не доставало теперь лишь неторопливо проплывающих над ним рыбок.
В дверях парилки появился смертельно бледный Атасов:
– Эй, Бандура, иди, поможешь снять этого козла с каменки, пока, типа, со всего района бомжи на шашлыки не сбежались.
Андрей потянул носом, вспомнил покойную бабушку, частенько обжигавшую куриные тушки на газовой плите их сельской кухни в Дубечках и резко сложился пополам. Его шумно вырвало.
Из холла выглянул Бонасюк, продолжавший зажимать руками кровавую рану на голове.
Атасов скользнул взглядом по опустившемуся на колени Андрею, безнадежно махнул рукой и бросил Протасову:
– Валера, дуй, типа, сюда.
Из оцепенения Бандуру вывел Армеец. Эдик подал первые признаки жизни. Андрей, пошатываясь, поспешил к нему и помог усесться, опершись спиной о стену. Выглядел Армеец не очень.
* * *
В течение следующих двадцати минут Протасов, притащив из джипа аптечку, которой бы позавидовал и Бандура-старший, обработал и перебинтовал раны, полученные Атасовым в плечо, Армейцем в затылок и Бонасюком в лоб. Наблюдая за Валерием, действующим с профессионализмом хирурга из травмопункта, Андрей в изумлении открыл рот. Протасов добродушно ухмыльнулся:
– Дурила, я ж инфиз заканчивал, так что… Ты это, давай, в натуре, помогай Атасову.
Атасов, первым получивший неотложную медицинскую помощь, занялся, по собственному своему выражению, приборкой территории.
– Типа попарились. Давайте теперь выгребать дерьмо из авгиевых конюшен.
Вывернув карманы нападавших и обнаружив ключи от «Победы», Атасов подогнал ее прямо под дверь сауны. Бандура, назначенный Атасовым в похоронную команду под номером один, еще раз глянул на Лысого. Лысый ничком лежал поперек чаши фонтана. Можно было подумать, что Лысый играет роль героического боцмана, затыкающего грудью пробоину в корабельном трюме. Только Лысый ничего такого не играл, а дыра у него в спине была совершенно реальной. Бандуру снова вырвало.
Армеец хлопнул Андрея по плечу и взялся помогать Атасову. Вдвоем они закинули трупы на заднее сиденье «Победы». Туда же полетело трофейное оружие. Теперь Протасову предстояло отогнать машину подальше, чтобы окончательно спрятать концы в воду и в прямом, и в переносном смысле.
– В озеро их к чертовой бабушке и бегом, типа, обратно, – напутствовал Протасова Атасов.
По всему было видно, что задание Атасова у Валерия не вызвало ни малейшего энтузиазма. Он немедленно поругался с Армейцем, напирая на тот факт, что совсем не представляет, «как управлять этой долбаной развалюхой».
– Если ты, Эдик, в натуре, соображаешь, как тут передачи втыкать на руле, блин, так и лезь в это гребаное корыто. Я лучше за тобой поеду.
Протасов с Армейцем укатили, посоветовав оставшимся к своему возвращению вылизать сауну.
В последовавшей уборке Бандура участия не принимал. Он сидел, обхватив голову руками, возле входной двери. Так что вся нагрузка легла на плечи Атасова и Бонасюка.
Атасов работал молча, не обращая ни малейшего внимания на рану. Та сильно кровоточила, и вскоре вся повязка, наложенная Протасовым, стала ярко-красной. Атасову было плевать. Сильную кровопотерю он восполнял, регулярно прикладываясь к бутылке.
Бонасюк же, напротив, жаловался на головокружение и просто исходил потом. Будущее рисовалось Вась-Васю далеко не в розовых тонах.
– Ох, плохо мне, поистине, ох, сцю я…
Бесконечные причитания Вась-Вася вывели Атасова из себя. Терпение его лопнуло, и он пообещал немедленно пристрелить Бонасюка, если тот, типа, не заткнется:
– Так и врекаю своею рукой, Васек! – взорвался Атасов, – где четыре трупа, там и пять. Без разницы. Я еще, типа, разберусь, кто навел на нас этих отморозков. Может, ты, типа, навел?
После этого инцидента Бонасюк с головой погрузился в работу и махал веником с энтузиазмом, которым бы удивил и Алексея Стаханова.
Армеец с Протасовым вернулись минут через двадцать.
– Что-то вы быстро, типа, управились? – недоверчиво прищурился Атасов.
– Этот и-идиот, – Армеец постучал пальцем по виску и кивнул в сторону Протасова, – утопил «Победу» прямо тут, в озере, под же-железнодо-дорожным мостом. Я бы даже сказал, что это не озеро, а лу-лужа.
Атасов позеленел от злости:
– Ты что, типа, дурак, Протасов?
– А ты, в натуре, думал, что мы, с полной машиной жмуриков, через КП попремся? В первом часу ночи? Совсем, Атасов, охренел?
– Ладно, ребята, – Атасов махнул рукой, – поехали ко мне домой. Посидим, выпьем. В баньке, типа, попарились, так что – самое время. Поговорить, кстати, тоже есть о чем. – С тревогой покосившись на Андрея, Атасов налил водку в стакан:
– Дерни, давай, а то чересчур ты, типа, зеленый.
Андрей опрокинул стакан, чувствуя, как искусственное тепло волнами разливается по телу и думая о том, что изобретая водку, Дмитрий Менделеев знал что делал.
Как частенько бывает после сильнейшего нервного стресса, Андрея неудержимо клонило ко сну. Кроме того, он ведь толком и не ел с того момента, как в последний раз обняв отца, сел за руль желтой «тройки».
Так что, когда Протасов остановил джип перед пятиэтажной сталинкой на улице Ванды Василевской, в которой жил Атасов, Андрей крепко спал на заднем сидении машины.
Глава 4
РЭКЕТИРЫ И БЕСПРЕДЕЛЬЩИКИ
Сергей Украинский стоял на балконе своей квартиры, тяжело опершись на перила. Напряженно вглядывался в великолепную картину нежащегося в ярких солнечных лучах города и пытался понять, что же тут не так. Проживал Сергей Михайлович на Березняках, в относительно новой шестнадцатиэтажке, возведенной прямо на берегу. Квартира размещалась на последнем этаже, окна выходили на Днепр, так что вид открывался – дух захватывало.
– Эх, мне бы поэтом родиться, – любил повторять Украинский на первых порах, пока красота не приелась.
Но, как бы там ни было, выходить на балкон, – «глотнуть свежеговоздуха», вошло у него в привычку. «Никаких выхлопных газов, никаких соседей напротив, которые, кажется, вечно торчат за своими окнами, и стали привычней телевизора. Ты их изучил за этими окнами до дурноты, а встретишь на улице, не узнаешь вовсе».
Итак, полковник стоял на своем балконе, любовался панорамой правого берега Днепра и пытался понять, что же здесь не так. Что-то было не так, Украинский за это поручился бы, но вот что именно, – «черт его знает». Безотчетная тревога угнездилась где-то в глубине подсознания, и потихоньку усиливалась. Объяснить это чувство Украинский не мог.
В город пришла весна. Зеленые кроны укрыли холмы – «конец мая, все по графику», крыши домов терялись среди листвы, как шляпки подосиновиков во мху. Днепр переливался тысячей бликов, а по небу бежали облака. И во всем этом великолепии ощущался какой-то подвох.
Я нутром чую, – сказал Сергей Михайлович, и голос его заскрипел, словно старая якорная цепь. Пытаясь мучительно разобраться, что же, в конце концов, происходит», Украинский почему-то вспомнил о рисунках-загадках, обожаемых некогда единственной и любимой доченькой Светой. Рисунки печатались «Веселыми картинками» – замечательным детским журналом, который он выписывал для Светы на протяжении добрых пяти лет. Давно это было, ох, давно. Украинский приходил со службы поздно, но если дочурка не спала, они устраивались на диване с «Веселыми картинками»[9 - Детский юмористический журнал «Веселые картинки», издательство «Молодая гвардия» ЦК ВЛКСМ, выходит с 1956] в руках. Светка корпела над любимыми рисунками-загадками «найди в них пятьотличий», а Украинский сидел рядом, помогал, чем мог, и чувствовал, как куда-то испаряются накопившиеся за день усталость и злость. Так уж вышло, что «Веселые картинки» стали для них одной из невидимых тонких ниточек, связывающих их воедино. Тех самых ниточек, на которых, по большому счету, держится все мироздание.
– Ох, и славное времечко было, – сообщил полковник пустому балкону. – Такое славное, даже и не верится.
Сергей Михайлович вернулся к созерцанию панорамы города.
«Найди пять отличий».
«Не можешь пять, найди хотя бы пару. Пара подойдет».
Он посмотрел на канатную мачту Южного моста, едва различимую за жирной черной линией железнодорожного, отметил с облегчением, что ТЭЦ-5 на месте, небо чадит. Вот и хорошо, будет горячая вода в домах горожан. Выдубецкий монастырь – звездочек на куполах не видать, может, перекрасили? Он давно не присматривался.
Поворачивая голову слева направо, вдоль горизонта, Украинский с удивлением обнаружил, что шея одеревенела, превратив голову в башню танка на жестоко переклиненных шарнирах. «Или я сплю, или пора что-то делать состеохандрозом», – подумал Украинский мрачно.
Недружелюбная фигура Матери-Родины,[10 - Монумент из стали «Родина-мать» в Киеве создан по проекту Е.Вучетича, В.Бородая, Ф.Сагояна, В.Винайкина, В.Елизарова и др. Высота скульптуры 62 м, общая с постаментом – 102 м. Вес около 450 тонн] задравшая вверх обе исполинские руки, тоже никуда не сбежала. Купола Лавры, примерно в том виде, в каком их наблюдал и Батый, подступая к городу со своей несметной ордой. – «Ну, или не совсем в таком, какая, всущности, разница? Есть Лавра? Так точно. Поехалидальше». – Пик стеллы в парке Славы скрыт зеленеющими во всю деревьями. Гостиница «Салют» – «есть такая», за ней верхние этажи «Киева» – «торчат, как бы из-за бугра».
«Не отель, а рассадник депутатов». – Ухмыльнулся Сергей Михайлович.
Правее и ниже отеля – верхушка пешеходного моста, переброшенного с набережной на Труханов остров. Не будь моста, не видать бы горожанам пляжа.
«Эх, пляж-пляж. Вот хорошее словечко. Тысячу лет не выбирался…»
Неожиданно до Сергея Михайловича дошло, что по мосту никто не идет. Видеть он этого не мог, расстояние было изрядным, но знал наверняка. Может, шли только что, болтая и улыбаясь, попивая тоник или колу, теперь же мост опустел, как кратер на Луне. И не только мост. Покрывшись липким потом от внезапной догадки, Украинский попытался снова взглянуть на Лавру, но это оказалось невозможно. Словно чья-то невидимая рука мягко, но с неумолимой силой, взяла его за затылок, не позволяя даже шелохнуться.
«Что за ерунда?»
Приложив неимоверные усилия, полковник все-таки развернулся, ощущая себя Железным Дровосеком из сказки Волкова, угодившим под кислотный дождь. Глянув на мост Патона, Украинский открыл рот. Хотел сесть, да ноги не гнулись. Вереница машин и трамваев застыла неподвижно. Свежий утренний ветер дул в лицо полковнику, шевеля волосы, но там, внизу, город будто замер. Небо оставалось чистым, а облако дыма, венчающее трубы ТЭЦ, казалось теперь дорисованным мелом поверх бирюзовой пастели. Под изумленным взглядом Сергея Михайловича панорама города, все более утрачивая реальность, превращалась в огромную, мастерски изготовленную диараму. Стала походить на живую картину, виденную Украинским с балкона тысячу раз примерно так, как чучело волка из палеонтологического музея походит на несущегося по лесу живого зверя.
– Бред сивой кобылы! – заявил Сергей Михайлович, но спокойней ему не стало. Испытывая тошнотворные приступы паники, он опустил глаза к перилам, чтобы поглядеть, что, в таком случае творится под домом. Лучше бы не смотрел. Змейки тротуаров показались ему слишком тонкими, крыши припаркованных машин – чересчур маленькими. Более того, они постепенно удалялись, будто Сергей Михайлович смотрел на них, не свесившись через перила своего шестнадцатого этажа, а, к примеру, из гондолы набирающего высоту стратостата. Он высунул голову дальше, все еще не веря глазам, и с ужасом обнаружил, что ровные кромки балконов под ним куда-то исчезли. Нижние этажи, с первого до пятнадцатого, словно растворились в воздухе.
Волосы Сергея Михайловича зашевелились от животного страха. Он открыл было рот, но крик застрял в горле, тело парализовало.
