Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

Немного посмеялись и пошли на выход. Эркин шёл со всеми, поглядывая по сторонам. Но майора видно не было. И у него немного отлегло.

От завода он шёл обычно с Миняем, но сегодня ему надо на Главную улицу, в хороший магазин. Миняй понимающе кивнул и только сказал на прощание.

– Ты этого, седого, разглядел? Знаешь, кто это?

– Знаю, – кивнул Эркин. – Это председатель Комитета, я его ещё в лагере видел.

– Вот. Так если что, к нему беги, или в сам Комитет, к вокзалу.

– Понял, – улыбнулся Эркин. – Спасибо.

– Не за что, – хмыкнул Миняй.

И они расстались.

И уже спеша из магазина – все деньги, что с собой были, потратил на ветчину и рыбу – домой, Эркин подумал, что надо будет в пятницу, когда на пиво пойдут, поставить всем по кружке. Выручили-то его… честно. Так что – надо. Даже Ряха… смешно. Цепляется, заводит, нарывается даже, а здесь… со всеми… Как, скажи, он свой бригаде. Или и правда – свой.

К приходу Жени обед был разогрет, Эркин дотирал паркет в дальней маленькой комнате, а Алиса заканчивала праздничный обед для кукол. Услышав, что открывают дверь, Эркин выбежал в прихожую, как был, босиком и в одних рабских штанах. Женя даже задохнулась от негодования, а Эркин, забирая у неё сумку, весело сказал:

– А я знал, что это ты.

– А гости где? – спросила Алиса.

– Будут гости, – Женя торопливо чмокнула её в щёчку. – Эркин, давай, переодевайся, он к семи обещал.

– Ага. Я ветчины и рыбы купил.

– Ой, ну ты, молодец. Как раз к чаю. Сейчас пообедаем быстренько.

Знакомый по Джексонвиллу вихрь дел, распоряжений и хлопот захватил и его, и Алису. И в этом вихре Эркин никак не успевал спросить Женю, так кто же к ним придёт. Хотя это и не так уж важно. А о том, что сегодня было, про майора, Эркин решил Жене вообще не рассказывать. Чтоб не тревожить её попусту. Обошлось ведь, ну и ладно.

После обеда навели порядок на кухне. Не просто вымыли посуду, а вытерли и убрали в шкафчик, со стола сняли клеёнку, Женя ещё раз протёрла его сухой «полировочной» тряпочкой и постелила льняную вышитую салфетку.

– Красиво, – важно одобрила Алиса.

– Вот и ты должна быть красивой.

Женя повела Алису переодеваться и убирать у себя в комнате. А Эркин, ещё раз оглядев кухню, отправился в спальню. Надо и в самом деле переодеться. По-праздничному? Или джинсы с нарядной ковбойкой?

Его сомнения разрешила Женя, прибежав в спальню и доставая из шкафа юбку и розовую, с вышивкой по воротничку, кофточку.

– На кухне принимать будем. Так что джинсы надень и ковбойку. А то в кухне и при полном параде, это уже… – она запнулась, подбирая слово.

– Выпендрёж, – подсказал Эркин, застёгивая и заправляя в джинсы ковбойку.

Женя прыснула и оглянулась на дверь: не слышит ли Алиса.

– Только ботинки надень.

– Ага. А ты шаль наденешь?

– Выпендрёж!

Женя чмокнула его в щёку и вылетела было из спальни, но Эркин успел поймать её за руку.

– Женя…

– Что, милый?

– А кто придёт, Женя?

– Я разве не говорила тебе? – удивилась она.

– Нет, – улыбнулся Эркин.

– Ой, ну так. Ты помнишь, в лагерь приезжали из Комитета, собрание ещё было…

– Помню, – кивнул Эркин.

Он был ещё спокоен, во всяком случае, внешне.

– Ну вот, ты помнишь председателя? Профессора Бурлакова?

– Да, помню.

– Ну вот, он и придёт. Эркин, – глаза Жени расширились. – Что с тобой, Эркин?

– Женя, – он судорожно сглотнул, – я не хотел тебе говорить, Женя…

– Что, Эркин? Что случилось?

– Женя, – он попятился, увлекая её за собой, сел на кровать и усадил Женю рядом. – Женя, сегодня в обед, я…

Он запнулся, не зная, как объяснить, он же не рассказал Жене ни о том случае на выпасе, ни о тюрьме.

– Понимаешь, ко мне прицепился сегодня один, майор, а ребята из бригады отбили меня.

– Так, – кивнула Женя.

Она ничего не поняла, но знала, что пусть не сразу, но Эркин расскажет ей всё.

– А профессор… он был там. Я не знаю, Женя, я ничего не понимаю. Зачем мы ему, Женя?

– Ну, Эркин, это-то просто. Он – председатель Комитета. Комитет дал нам квартиру, ссуду… конечно, ему интересно, как мы устроились.

– Женя, – Эркин с надеждой вскинул на неё глаза, – и это всё, Женя? Только для этого?

Женя пожала плечами, погладила его по голове, поправила воротник ковбойки.

– Эркин, всё будет хорошо. Он, профессор, он ведь…

– Нет, – сразу понял её Эркин. – Он не заодно с майором. Я… я не знаю, как сказать, я чувствую это.

– Ну, вот видишь. О майоре ты мне потом расскажешь, хорошо? – Эркин кивнул. – Ну вот. А профессор, – Женя улыбнулась, – он хороший, Эркин. Я знаю, ты поверь мне. Веришь?

– Конечно, верю, – улыбнулся Эркин. – Женя, а что он сказал тебе?

– Ну что? Он пришёл в машбюро, поздоровался, представился, – Женя держала Эркина за руки и чувствовала, как перестают вздрагивать и успокаиваются его пальцы. – Спросил, как мы устроились, попросил разрешения прийти к нам сегодня… Вот и всё. Это нормально, Эркин.

– Да? – Эркин прерывисто вздохнул и виновато улыбнулся. – Прости, Женя, что я так…

– Ничего, Эркин, – Женя поцеловала его в щёку.

Эркин нагнулся и потёрся лицом о её руки.

– Мама, Эрик! – в спальню ворвалась Алиса. – А теперь чего?

– Не чего, а что, – поправила её Женя.

Она не шевельнулась, но Эркин уже отпустил её пальцы и встал.

– Женя, – голос его звучал весело, так естественно весело, что не верить было нельзя, – а я газету сегодня купил. Почитаем пока?

– Конечно, – Женя вскочила на ноги, поправила застилавший кровать ковёр и оглядела спальню: всё ли в порядке. – Конечно, пойдём читать.

Они успели просмотреть газету, вернее, Женя её быстро просмотрела и нашла заметку, показавшуюся ей интересной, когда в дверь позвонили. Эркин быстро посмотрел на Женю, резким вздохом перевёл дыхание и пошёл в прихожую. Алиса побежала следом.

От стоявшего за дверью Бурлакова – Эркин сразу узнал его, несмотря на зимнее пальто и шапку – ощутимо несло холодом.

– Здравствуйте, – весело сказала подошедшая Женя. – Заходите, рады вас видеть.

Бурлаков вошёл, снял шапку, поздоровался. Видя, что Эркин напряжённо молчит, Женя всё взяла на себя. И неизбежная суета приветствия, раздевания и знакомства стараниями Жени и Бурлакова прошла легко и даже весело. К радости Алисы, Бурлаков принёс торт и, к удивлению Эркина, три тщательно завёрнутых в фольгу гвоздики. Женя поахала, поблагодарила и поставила цветы в вазочку, которую им подарили на новоселье. Потом Женя гордо провела Бурлакова по квартире, показав, что они успели сделать за месяц, извинилась, что чай придётся пить на кухне, ведь большую комнату они ещё не сделали. Бурлаков рассматривал, расспрашивал и всем восхищался.

Эркин больше помалкивал, внимательно слушая и отделываясь односложными ответами, но, когда речь зашла о «беженском новоселье» – это очень заинтересовало Бурлакова, – он тоже разговорился. Тут как раз закипел чайник, и все пошли на кухню пить чай. Женя мгновенно – как умела, по мнению Эркина, только она – накрыла на стол. Хорошие бутерброды, чай, сахар, нарезанный кружками лимон, варенье, подаренный торт… За чаем продолжался тот же очень приятный разговор. Женя видела, что Эркин оттаял – «ёжик убрал колючки» – и, тихо радуясь этому, только следила за Алисой. Но и Алиса старалась изо всех сил.

– Очень рад, что у вас так хорошо всё сложилось.

– Да, – Эркин улыбнулся, – спасибо, всё хорошо. Я даже не думал, что так будет. Так хорошо. Мы, когда уехать решили, то об одном думали… ну, жильё, ну, работа, это всё найдём, устроимся, лишь бы от своры, – последнее слово он сказал по-английски, – уйти.

– Своры? – переспросил Бурлаков.

– Да, – кивнул Эркин. – Это они потом, в Хэллоуин, всё и устроили.

– Понятно, – кивнул Бурлаков.

Неужели вот сейчас, так просто, так естественно разговор перейдёт на то, самое важное.

Вспомнив Хэллоуин, Эркин невольно помрачнел, но на мгновение, скользнула по лицу тень и нет её. И вдруг неожиданно, внимательно глядя на Бурлакова, спросил:

– Вы… вы ведь пришли не просто так, вам что-то нужно, так?

– Эркин! – не выдержала Женя.

Эркин мгновенно опустил глаза, чуть заметно шевельнул плечом, будто хотел втянуть голову, спрятать её, но повторил:

– Ведь так?

Бурлаков вздохнул.

– Вы правы. Я хотел спросить вас… о вашем брате.

– Он погиб, – Эркин говорил, не поднимая глаз. – Зачем он вам?

– Он сказал, чтоб я шла, а он меня догонит, – вдруг подала голос Алиса. – И не догнал.

Женя положила ей ещё кусок торта, с кремовой розой, и Алиса занялась им.

Эркин с явным усилием поднял глаза, и Бурлаков увидел в них боль. Живую. Как от удара.

– Зачем он вам? – повторил Эркин.

– Я… я, разумеется, отвечу вам, но сначала… я хочу попросить вас посмотреть фотографии.

– У вас его фотка есть?! – обрадовался Эркин.

Он уже прикидывал, что может предложить за неё, ну, хоть за копию, но Бурлаков покачал головой.

– Нет, его фотографии нет, это другие люди, но посмотрите… может, найдутся… похожие.

Эркин пожал плечами.

– Давайте, – и успокаивающе улыбнулся Жене и Алисе. – Интересно.

Бурлаков перевёл дыхание. Он отлично понимал, что согласился Эркин только из вежливости, но большего ему и не нужно. Из внутреннего кармана пиджака он достал и разложил прямо на столе, среди чашек и тарелок фотографии. Многие из них были старыми, пожелтевшими, со следами клея, с написанными прямо поверх изображения номерами и латинскими буквами.

Эркин рассматривал их, брал по одной, откладывал, снова брал. Бурлаков молча маленькими глотками пил чай и следил, как Женя, а за ней и Алиса присоединились к Эркину. Потом Женя и Эркин заспорили об одной из фотографий.

– Он…

– Нет, не похож…

– Посмотри, взгляд такой же…

– Нет, но это же…

– Ну и что, но похоже.

В споре победила Женя, доказав, что неважно, женская или мужская фотография, раз похожи, значит, похожи.

– Вот, – наконец улыбнулся Эркин, пододвигая к Бурлакову две стопки карточек. – Вот эти похожи на Андрея.

– Спасибо, – Бурлаков сглотнул, справляясь с голосом и повторил: – Спасибо.

– Пожалуйста, – пожал плечами Эркин и уже не равнодушно-вежливо, а с явным интересом спросил: – А зачем вам это?

Бурлаков кивнул, соглашаясь ответить, но Женя встала.

– Игорь Александрович, у вас чай совсем остыл, давайте, я вам свежего налью.

Бурлаков благодарно улыбнулся.

– Спасибо.

Эркин молча покачал головой, отказываясь. Он видел волнение Бурлакова и, не понимая его причины, нервничал. Да и дневные события… Что этот майор, охранюга чёртова, наплёл про него? Ведь когда не знаешь, чего на тебя навесили, и не отбрыкаешься.

Бурлаков глотнул чаю, глубоко вздохнул и заговорил очень спокойно, даже будто равнодушно.

– Сначала я назову вам тех, кто изображён на этих фотографиях, – он взял маленькую, отобранную Эркином и Женей пачку. – Это я сам, двадцать, нет, тридцать лет назад, студент. Это тоже я, на раскопках, на археологической практике. Это моя жена, её сфотографировали уже в тюрьме. Это брат моей жены. Это тоже он, и это тоже. А это, – он как-то странно улыбнулся, – Это мой дед. Ну вот. У меня… была семья. Жена, дети. Трое. Две девочки и мальчик. Их всех арестовали, когда я был на нелегальном положении. Жену и дочек убили, а сына отправили в лагерь. Сейчас бы ему было двадцать лет…

Глаза Жени медленно расширялись, Эркин разглядывал, напряжённо сведя брови, выложенные Бурлаковым фотографии. Всё сходилось. И всё так страшно, обидно и нелепо. Ведь… ведь что бы чуть пораньше, до Хэллоуина… Алиса давно забыла про свой торт и молча следила за взрослыми.

– Это… – наконец выдохнула Женя, – это значит, что Андрей… – она не договорила.

– Да, – понял её Бурлаков. – Да, получается, что мой сын, Сергей Игоревич Бурлаков и… Андрей Мороз – один и тот же человек.

– Но, – Женя посмотрела на Эркина, – но, Эркин…

Эркин медленно, как преодолевая что-то, как поднимая на себе невидимый груз, встал и пошёл к двери. Остановился, ухватившись растопыренными пальцами за дверной косяк, полуобернулся.

– Да, всё так, – у него задрожали губы, но он справился с собой. – Андрей ничего об отце не говорил, – и на хриплом клокочущем выдохе: – Ему мать не велела.

И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Женя смотрела, как Бурлаков собирает разложенные по столу фотографии, рассматривая их так, будто тоже видит впервые. Всё это было слишком невероятно.

Вернулся Эркин с влажно блестящим, будто он только что умылся, лицом и сел к столу. Улыбнулся Алисе и Жене. Женя как-то очень незаметно встала и увела Алису умываться.

– Вы не верите мне? – тихо спросил Бурлаков.

– Нет, – Эркин говорил спокойно. – Почему не верю? Верю. Только… только это уже ничего не изменит. Андрея нет. И кем он был… он был моим братом. Погиб, спасая Алису. Что ещё?

Бурлаков кивнул.

– Я понимаю.

– Нет, – тихо, но резко перебил его Эркин. – Андрей… он не помнил ничего, что было до лагеря. Так… обрывки. Он никогда не говорил, чтобы его звали по-другому. Только Андрей. Я… я не знаю, как так получилось. Может, всё так и есть. И… и вы – отец Андрея, я не спорю, нет, но… Я не знаю, как это объяснить, – он запнулся, потёр лицо ладонями и встал. – Налить вам ещё чаю?

Бурлаков покачал головой.

– Спасибо, у меня есть. Я понимаю вас, Эркин, поймите и вы.

Эркин кивнул, зачем-то пощупал стоящий на плите чайник и вернулся к столу.

– Да, всё так.

В кухню заглянула Женя, держа за руку Алису. Алиса была уже в ночной рубашке.

– Спокойной ночи, – вежливо сказала она Бурлакову и посмотрела на Эркина. – Эрик, а ты придёшь?

– Приду, – улыбнулся Эркин.

– Спокойной ночи, – улыбнулся и Бурлаков.

Женя увела Алису. Эркин встал и решительно зажёг огонь под чайником. Очень быстро и ловко навёл на столе порядок, чтобы стол смотрелся как не в конце чаепития, а в начале. Улыбнулся Бурлакову.

– Я сейчас.

И вышел. Бурлаков кивнул ему вслед. Да, всё правильно, им нужно уложить спать девочку. Беленькую, синеглазую, чем-то неуловимо похожую на Анечку. Милочка была шалунья, хохотушка, а Анечка – серьёзная, с философским складом ума… «Прекрати! – оборвал он сам себя – Это уж ни в какие ворота не лезет, годы посчитай, Анечка старше Серёжи».

В кухню вошла Женя, старательно улыбнулась.

– Сейчас ещё чаю попьём.

– Да, спасибо, – Бурлаков так же, почти естественно улыбнулся ей. – Какая хорошая у вас девочка.

– Спасибо, – просияла Женя и обернулась к двери. – Спит?

– Да, – в кухню вошёл Эркин и сел к столу. – Я посидел с ней, – и уже обращаясь к Бурлакову: – Она кричала во сне. После Хэллоуина. Потом прошло.

– Она напугалась тогда, – Женя разливала чай. – Сначала обыск этот…

– Свора вломилась ночью, – Эркин невесело усмехнулся. – Обошлось, правда.

– Обошлось?! – возмутилась Женя. – Ты забыл, как тебя избили?

– За что? – быстро спросил Бурлаков.

– А чтоб краснорожая скотина своё место знала и помнила, – ответил по-английски Эркин и, перемешивая русские и английские слова, продолжил: – Да нет, меня-то не очень, обидно, конечно, но и хуже бывало, а вот потом они, свора эта… – он явно проглотил ругательство, – потом они что творили! – и, быстро посмотрев на Женю, буркнул: – вспоминать неохота.

Женя понимала, что Эркин не хочет говорить при ней, понимала и почему, но Бурлакову же надо знать об Андрее, о сыне, он имеет на это полное право.

– Расскажи об Андрее, Эркин, – попросила она.

Эркин посмотрел на Бурлакова.

– Вы… вы знаете, как он погиб? Хотя нет, – тут же сам ответил себе, – откуда. Так, когда нас на рынке хотели на торги загнать, мы отбились, выскочили из кольца. И… и мы решили пробиваться в Цветной и там уже намертво стоять, – незаметно для себя он полностью перешёл на английский. – Ну, я и попросил Андрея сходить ко мне домой, забрать Алису и Женю, в Цветной их отвести, – Эркин виновато вздохнул. – Моя вина, конечно, Я Андрея послал, сам в Цветной удрал, а он…

– Сам бы ты и не дошёл, – резко сказала Женя. – Перестань, Эркин, сколько можно?! Ты ни в чём не виноват.

– Виноват, – упрямо наклонил голову Эркин. – Мне Андрей ещё летом говорил, что сваливать надо, это я до последнего дотянул. Ладно, не обо мне сейчас речь. Вам, – он твёрдо посмотрел в глаза Бурлакову, – вам ведь про Андрея надо. Так? – и продолжал то по-русски, то по-английски. – Андрей дошёл. Женя…

– Я на работе была, – перебила его Женя.

– Да, он Алису одел, взял деньги, документы, и повёл Алису. Свора увидела, погналась за ними. Он отдал документы и деньги Алисе. И велел ей идти ко мне, в Цветной. Показал дорогу, а сам… словом, Алиса под кусты забилась, а он на виду остался, отвлёк их на себя. И… понимаете, она, Алиса, видела, что они с ним… Как били его. Я знаю, Андрей бы отбился, ушёл, он… он с одним ножом сильнее, чем иной с автоматом, а он… он на себя всё принял, чтоб Алису не стали искать. И она видела. И как облили его из канистры. И подожгли. Она говорила… он кричал, а они смеялись. И спрашивала меня, почему они смеялись? А что я?.. Ладно, – Эркин опять явно сдержал, сглотнул готовые вырваться слова.

Бурлаков, сидевший всё время с каменным, чтобы не разрыдаться, лицом, тихо спросил:

– Его… похоронили там?

– Да, – кивнул Эркин. – В Джексонвилле. Со всеми нашими. У Цветной церкви. Не в Овраге навалом, а сделали кладбище, могилы, поп молитвы читал, пел… Всё, как положено сделали.

– И девятый день, и сороковины справили, – тихо сказала Женя.

– Спасибо, – вытолкнул Бурлаков.

И, поняв его невысказанную – говорить ему было невероятно трудно, невозможно – просьбу, Эркин заговорил о живом Андрее. Какой он был весёлый, мастеровитый, выдумщик, как любили Андрея – Белёсого – в Цветном, как считали его своим, сколько песен знал Андрей, как учил его русскому…

– Спасибо, – повторил Бурлаков, когда Эркин замолчал. – Большое вам спасибо.

– За что? – горько удивился Эркин.

– За всё, – не очень вразумительно ответил Бурлаков.

Но его поняли.

– Уже поздно, – Бурлаков отодвинул чашку с нетронутым чаем, – мне пора, спасибо ещё раз, – и улыбнулся.

И Эркин, увидев эту улыбку, вдруг резко отодвинулся от стола, быстро уверенно распутал петлю от ремешка, выдернул из кармана и на ладони протянул Бурлакову.

– Вот, возьмите.

Бурлаков недоумевающе протянул руку и взял продолговатую, удобно ложащуюся в ладонь… повертел в пальцах, явно пытаясь сообразить, что это и для чего? Рукоятка ножа? Явная самоделка, такие часто мастерят… Или талисман? Судя по кольцу и ремешку – да. Ему его отдают, почему? И зачем? И тут Эркин заговорил:

– Андрей мне нож делал, ну, наточил заново и рукоятку сделал, по руке мне подогнал. А на Хэллоуин, когда арестовывали нас, оружие отбирали, я лезвие отломал, вот рукоятку мне и оставили. А кольцо я уже здесь приклеил, и ремешок сделал, чтобы носить с собой. Она всегда при мне. Возьмите. Это Андрей делал.

Бурлаков медленно кивнул. Женя встала и подошла к Эркину, встала за ним, положив ладони ему на плечи. И он, почувствовав её одобрение, улыбнулся.

– Но… но у вас ничего не останется, – сказал Бурлаков.

Эркин нахмурился. Не на Бурлакова, на себя. Что вздумал ловчить. Нашёл с кем.

– Дом, где Андрей жил, разграбили, хозяйку убили. Но… но вот ящик его передали. Идёмте.

Он ловко встал, не потревожив Женю, и повторил:

– Идёмте.

Бурлаков, по-прежнему держа на ладони рукоятку, пошёл за ним. Эркин двигался быстро и уверенно, как решившийся на что-то человек. А он и решил. Если Бурлаков хоть слово скажет, он отдаст ящик. Бурлаков – отец, всё Андреево ему отходит по праву. А он сам… ему-то что, он Андрея и так помнит.

В кладовке Эркин включил свет и вытащил ящик, поставил на стол-верстак, раскрыл.

– Вот, здесь всё лежит, как Андрей положил. Это всё его, – и, не удержавшись, чтобы уже всё было ясно, сказал: – Всё, что осталось.

Женя, стоя в дверях кладовки, молча смотрела на них. И когда Эркин пошёл к двери, молча кивнула ему. Они вернулись на кухню, сели рядом к столу и стали ждать.

Бурлаков вошёл в кухню и очень спокойно сказал:

– Большое спасибо. Мне пора идти.

– Я провожу вас, – встал Эркин.

– Нет, спасибо, – возразил Бурлаков. – Я отлично доберусь до гостиницы.

И уже в прихожей, поцеловав на прощание Жене руку и обменявшись рукопожатием с Эркином, он спросил:

– Могу ли я?..

– Конечно, – перебила его Женя. – Конечно, заходите. Всегда будем рады вас видеть.

Эркин молча кивнул, присоединяясь к ней.

Последние фразы, ещё один решительный отказ от проводов, и за Бурлаковым закрылась дверь.

Женя посмотрела на Эркина, вздохнула. Он мягко обнял её, привлёк к себе. Немного постояв в обнимку, они вернулись на кухню. Убрать, привести всё в порядок и спать уже пора, поздно, и Эркину завтра в первую. И в этих, в общем-то, привычных хлопотах прошёл вечер.

Бурлаков шёл быстро, щёки щипало от мороза, под ногами громко хрустел и визжал снег. Вот и всё, вот и всё… интуиция его и на этот раз не подвела. Тогда, в первый раз услышав о белобрысом мальчишке, возможно лагернике, предположительно русском, он ощутил: оно! Его Серёжа жив! Зачем же он не поверил себе, не настоял, отложил на потом, и вот… дооткладывался. И ничего, ничего нельзя уже изменить, проклятая необратимость, невозвратность прошлого. Сотни тысяч погибших плюс ещё один… не ты один, вспомни как в Комитете рассматривали фотографии тех двоих спасённых, искали знакомые черты… А он… он нашёл. И вот. Разноцветная рукоятка ножа, аккуратно уложенные инструменты… – всё, что осталось от мальчика. И фотографии из его досье. Из трёх фотографий Риммы выбрали последнюю, где он сам её не узнавал, загнанный большеглазый зверёк. Его мальчик… Весёлый, отзывчивый, работящий… господи, за что?! Уцелеть из сотен тысяч, выжить в расстрел, чтобы быть забитым сворой, какое точное слово нашёл Мороз, за что?! Погиб, спасая других… Господи, это и есть Твоя справедливость? Догнал и добил выжившего вопреки Тебе, так? Да к чёрту все эти «божественные» байки, Бурлаковы никогда не были особо верующими, сам он всегда считал себя, ощущал себя атеистом, но оставалось какое-то смутное чувство, что есть некая высшая сила, мировая справедливость, справедливость истории… и вот… всё рухнуло, всё!

Бурлаков знал, что справится и с этим, справится с собой, найдёт те аргументы, которые позволят ему жить дальше, работать, решать дела проблемы Комитета, создавать культурные центры… Замахнулись они, конечно, на очень большое, остатки денег это съест. Но… но региональные лагеря можно начинать сворачивать. Это даст определённую экономию, а если кое-кого озадачить реализацией лагерного имущества, того, что нельзя или невыгодно увозить, то… есть хваткие мозговитые кадры, решат проблему с прибылью.

Он стал думать об этом, забивая, загоняя вглубь, подальше острую боль сознания невозвратной потери.

Алабама

После зимних дождей дорога скользкая, как намасленная. Чуть зазевался – и готово: вмажешься так, что и в гроб положить будет нечего. И потому Джимми Найф – он же… не будем вспоминать имя, давно и надёжно похороненное в сгоревших полицейских архивах и прочих канцеляриях – вёл машину очень аккуратно. Лишнего риска он не любил и ничего не делал просто так. А что другие считают его дураком… ну, это и к лучшему. Дурака не опасаются. Ротбус вон… тоже думал, что умнее всех, а Фредди подловил его. Классно сделано, этого у Фредди не отнять. Тоже ведь, ковбой ковбоем, аризонский дикарь, а работает… потом голову сломаешь, разбираясь, как он такое провернуть сумел. Но тоже. Ротбуса убрал и решил, что он теперь самый умный. Ну, и всё. Спёкся Фредди, хотя сам ещё про это не знает.

Найф хихикнул. Всё идёт по плану, по его плану. Концы везде убраны, а где что если и торчит, то не свяжут, не-е-ет. Не можешь убежать далеко – убеги надолго. Не так уж велика Империя, так что выскочил – залёг, а снова выскочишь чуть в другом месте и нескоро. Чтоб о тебе забыть успели. Так что… Так что ещё недельки две пускай Чурбан у Элли побудет. Ишь как шлюха расцвела. А что, беспамятный – тот же спальник, трахаться может и ни хрена не соображает. А белый спальник – ба-а-льшая редкость. Ничего, пусть полакомится. Тем интереснее конец будет. Он снова хихикнул. Самая ведь морока – это не затащить бабу в постель, тут-то без проблем, сами лезут. Не-ет, а вот самому уйти так, чтоб за тебя не цеплялись и следом не волочились, вот тут иной раз и ножиком – хе-хе – приходилось. А тут красота. Чем реже приезжаешь, тем ей и лучше. Здесь всё чисто, чистым и будет. Дней через десять он Чурбана заберёт и начнёт обработку. Месяц на это уйдёт, не меньше. Парень вместе с памятью совсем мозги потерял. Дурак дураком. Как говаривал тот лекаришка: «Клинический». Тоже был… умник задрипанный, старался вовсю, а о том, что такие, слишком много знающие недолговечны не подумал. Ну и… там же, где все остальные. А мы живём! И будем жить! С дураком повозиться, конечно, придётся. Но дело того стоит. А вот теперь надо как следует обдумать, кто за это заплатит. Дело должно быть выгодно. Чтобы и отомстить, и от – чего там хитрить – конкурента избавиться, и деньги за это получить. Вот тогда месть сладка. А задарма… задарма дураки работают. Вроде Чурбана. С Паука сейчас ничего не получишь. Тоже… поглупел сильно, думает, что боятся его по-прежнему. Вот пусть и дальше так думает. Тем легче будет его самого за тёплое да мягкое взять или на него всё свалить. Внучка у него – та ещё стерва, только намекни, сама старика обдерёт и с поклоном на блюдечке подаст. Но это потом. Опять же не будем спешить. Тем более, что там с Хэллоуина русские крутятся, а с ними играть не садись, умеют сволочи дураками притворяться. Вроде никуда не вмешивались, сидели в своих комендатурах и раз… Был Старый Охотничий Клуб – и нет его. И Белая Смерть исчезла. А СБ и всё остальное ещё в капитуляцию сам же Паук и пришиб. Следы заметал – понятно. И остался голеньким. Как устрица без раковины. А что, вот об этом стоит подумать. Пошуршать, поискать, пьяную болтовню послушать.